Глава 5. Ключ (1/2)

Этим утром Эйден никак не мог определиться, с чего начать. Выпить кофе, а потом напомнить себе при помощи лезвия о неправильности желаний? Или сначала усмирить грязные мысли, а потом уже перейти к завтраку? Наверное, сегодня понадобятся силы. Таким образом он оказался первым делом в душе; включил тёплую воду, и она упругими струями падала на спину, пока сам Эйден сидел, держа на ладони новенькое лезвие. После каждого использования его стоило выкидывать — он ведь хочет получить качественный и быстрый порез, а не драть кожу, прикладывая лишние усилия. Какая невероятная способность таится в крошечном кусочке стали. Он помогает вернуться, когда одолевает Не_Я, напомнить душе, где находится тело. Он же выручает, когда мысли тащат в болото похоти.

Эйден слишком слаб, чтобы противостоять своей натуре, слишком распущен, слишком греховен — именно так ему всегда говорил дядя. Эйден закрыл глаза, и память взметнула точно брызги воды картинку с занятий по скалолазанию. Восхитительно красивые руки Адама с венами и узорами татуировки, особенную привлекательность ловких пальцев. Томительная тяжесть в груди заскользила вниз, к паху и начала набираться жаром. Эйден зажмурился в надежде, что так сможет прогнать наваждение. Не помогло.

«Ты очень, очень порочен, мальчик мой».

Желание распалялось в теле критически быстро, он никогда не мог совладать с его шквалом, изумляясь тому, что всё ещё в состоянии чувствовать нечто подобное. Эйден будто состоял из двух личностей, но наказание несли обе. Каково было бы ощущать руку Адама на бедре, только уже не сквозь одежду? Каково было бы добровольно сдаться на чью-то милость? Позволить дотронуться и ожидать последствий — боли или удовольствия.

«Твои глаза всегда горят похотью, как и тело».

Эйден провёл пальцами, а затем всей ладонью по внутренней стороне бедра, вспоминая те самые ощущения дрожащих мурашек. Переместился выше и несильно сжал яйца охнув. Пальцы второй руки инстинктивно согнулись, собираясь в кулак, лезвие впилось в нижнюю часть ладони, оставляя болезненный порез.

— Чёрт! — Эйден выругался и разжал руку; лезвие бесшумно упало рядом, льющаяся сверху вода тут же смыла кровь с металла.

Опять закрыл глаза не в силах остановиться. Он держался достаточно долго, не позволял себе реализацию страстей. Но порезы никогда не могли остановить вожделение на достаточно продолжительное время.

«Это сложно побороть, мой милый. Но демоны должны знать своё место».

Кровоточащей рукой он упёрся в пол душевой кабины, пульсация пореза напоминала о неправильности действий. Вторая рука продолжила ласки, а фантазия разыгралась и сделала образ Адама в воображении чётче. И вот уже его ладонь погладила, мягко сжимая яйца; пальцы переместились выше, провели по вздувшимся венам, неторопливо изучив каждую. Ласкали сантиметр за сантиметром нежной кожи, добрались до головки, подушечка большого пальца размазала выделившуюся смазку и погладила выступающую уздечку. Эйден против воли простонал — возможно, слишком громко, — но вымысел ощущался ярко, нёсся на максимальной скорости, не желая притормозить. Ему казалось, что он действительно ощущает чужую тёплую и крепкую ладонь. Она обхватила член и задвигалась сначала плавно, постепенно ускорилась, чуть усилив давление, уделяя внимание пульсирующей головке. Этого было одновременно катастрофически мало и много, хотелось поцелуев и взаимных ласк; хотелось остановиться, отмотать назад и пристыдить себя за мысли и действия. Эйден представил, как Адам прижимает его к стене, горячие губы на своих и те самые притягательные пальцы на собственном члене. Он кончил, кусая губы и сжимая вторую руку в кулак до болезненного натяжения кожи на порезе.

Чувство вины не заставило себя ждать — его длинные, холодные щупальца влезли в грудь почти сразу. Эйден взял дрожащими пальцами металл, из раны капала кровь, смешивалась с водой и медленно струилась в слив; занёс лезвие над рукой, дыхание ещё приходило в норму. Рассмотрел белёсую сетку старых шрамов, свободного места оставалось всё меньше и меньше; резать по рубцовой ткани будет сложно, хотя и возможно. Он уже проворачивал подобный эксперимент, чтобы посмотреть, как поведёт себя кожа. После остались жёсткие наросты, к тому же заживали они плохо. Стоило задуматься о других местах на теле, хотя руки, без сомнения, удобны. Эйден нашёл пустой участок и полоснул. Мало.

«Нельзя допускать подобные мысли. Нельзя так фантазировать. Нельзя испытывать желание к человеку продающему тебе таблетки. Нельзя быть таким».

Он никогда не ограничивался одним порезом — наказывать себя нужно с тем же энтузиазмом, с которым разрешаешь себе получить удовольствие. Эйден терзал кожу с особой тщательностью, молчаливо упрекал себя за буйную фантазию и жажду секса. Чем больше он делал надрезов, тем устойчивее делался контроль над собственным телом и разумом. Он не обращал внимание на кровь, стекающую струйками на ноги, — слишком увлёкся попыткой вернуть себя себе. Эйден понял, что надо остановиться, когда руки начали мелко трястись. Ему хотелось больше порезов, но это было небезопасно.

Привычно, можно сказать буднично он обработал раны, тщательно смыл кровь и спрятал набор. Собрался выйти, открыл защёлку и остановился. Очередной невыносимый день ждал снаружи. Эйден взялся за ручку и нажал, почувствовав, как одновременно с ним то же самое проделал кто-то с обратной стороны. Отпрыгнуть он успел в последнюю секунду и едва не получил по лицу дверью.

— Ну конечно, — вслух заключил Эйден. Перед ним стоял Кевин, его губы стремились принять форму удивлённого «О».

— Доб... Точнее, смертельное утро, — быстро исправился он, открыто улыбаясь.

Сейчас сосед стоял довольно близко, как и в другие разы, не изменяя утреннему себе, одетый только в шорты. Благодаря небольшому расстоянию и лучшей собранности — ведь ничто так не усиливало Эйдена, как упражнения в порезах тела, — глаз зацепился за светлые полосы старых шрамов, мелких и пары весьма длинных поперёк груди. Эйден изучал их, борясь с желанием дотронуться и прочертить пальцами, старался понять, что могло оставить отметины, будто от когтей дикого животного. Наверное, он простоял молча глядя на Кевина слишком долго, потому что тот заметил интерес.

— Хочешь спросить? — Кевин сделал один небольшой шаг вперёд, намеренно сокращая расстояние.

— А должен? — Эйден резко отвернул голову, чувствуя пылающий стыд.

Ему бы не понравилось, рассматривай кто-то шрамы, которые он только-только освежил. Это было и оставалось личным всегда, темнотой на пустынной улице, обшарпанной комнатой в красивом доме — страшно и позорно.

— Обычно люди интересуются, — Кевин звучал беззаботно, словно речь шла о банальных вещах. — Что с рукой? — он показал взглядом на перебинтованную рану.

— Порезался, когда брился, — Эйден понял, что сосед смотрит на его лицо, покрытое щетиной.

— А, — он прошёл к раковине и включил воду.

Теперь внимание Эйдена привлекло пятно на спине Кевина, и он повернулся обратно. Им оказался тёмный бордовый шрам ужасающей формы, совмещающей раненую в самое сердце шипастую звезду, истекающую лучами крови. Кевин без тени волнения умывался, поправлял лохматые волосы, придирчиво осматривал собственное отражение, а Эйден так и замер, поражённый зрелищем и смелостью соседа. Возможно, дело было в том, что эти шрамы Кевин точно нанёс не сам себе, да и спина — место, которое видишь нечасто. Но, чёрт возьми, Эйден бы помнил о нём, даже не наталкиваясь взглядом каждый день. Для него отметины — это постыдное уродство, напоминание о скверной натуре. Разве у хороших людей бывают шрамы? Особенно такие.

— Откуда он? — не сразу, но мыслительный процесс дошёл до понимания того, что место не могло травмироваться Кевином добровольно. Неудобное расположение, Эйден хорошо знал подходящие поверхности на теле.

Кевин посмотрел на него через зеркало, отражение выглядело как потусторонний двойник, почему-то похожий на настоящего Кевина. По его лицу, шее и груди скатывались крупные капли воды; лаская, проскользнули по шее; завораживая, обогнули ключицы, одна особо крупная устремилась между грудных мышц. Кевин развернулся, когда заметил пристальный интерес, та самая большая капля воды уже добралась до подтянутого живота и, погладив каждый мускул пресса, потерялась за резинкой шорт. Эйден не мог перестать смотреть и думать о лезвиях.

— Отец оставил на память, — фраза прозвучала со сдержанной агрессией, Кевин старался скрыть свои истинные чувства, а они всё равно непрошено лезли наружу.

Эйден словно очнулся ото сна, медленно моргнул и посмотрел в пол.

— Видимо, родственники-гандоны — это обязательная часть любой семьи, — он испытал одновременно лёгкость и омерзение. Не только у него был человек, истерзавший душу; осознание вынудило посмотреть на собеседника вновь.

— Это напоминание о том, кто я и кем стал, — отчеканил Кевин, металл в его серых глазах сделался ярче и заблестел.

— Ещё скажи, что благодарен ему, — Эйдена даже передёрнуло, и он двинулся к выходу.

— Нет. Но прошлое — это часть меня, — Кевин промакивал лицо и руки полотенцем, Эйден чувствовал испытующий взгляд на своём затылке. — Наверняка у тебя тоже есть нечто такое.

Эйден ничего не ответил. Разве существовали слова, способные описать прошлое его личности? Думать об этом было всё равно что добровольно шагнуть в самое глубокое и вязкое болото.

Он пошёл в общую гостиную за традиционным завтраком — кофе и сигаретой. Напряжение не покидало тело, потому что Эйден подозревал: скоро Кевин присоединится к нему и будет нервировать своим присутствием. Но сосед всё никак не появлялся. Он, пользуясь случаем, не спеша выпил вторую чашку кофе и задымил уже третьей сигаретой, когда сосед всё же пришёл. Кевин выглядел уже не таким злым и уверенным — совсем наоборот: печальным и растерянным. Одет был как всегда странно, будто все вещи в гардеробе Кевина были куплены разными людьми с разными вкусами, и ему приходилось носить что имеется. Например, сейчас на нём были светло-голубого оттенка джинсы, при этом чёрная футболка и сверху неё серая рубашка в белую клетку. Эйден не мог назвать себя модным экспертом — он вообще всегда носил только чёрное, — но вид соседа даже у него вызвал ощущение нескладности. Что-то в Кевине изменилось. Эйден пробегал и пробегал глазами по внешности, пока не зацепился за кожаный браслет. Пускай собственной памяти он доверял слабо, но сейчас был готов поспорить, что не видел этот аксессуар ранее. Кевин самостоятельно воспользовался кофемашиной и сел за стол, не смотря при этом на Эйдена. Они так и сидели в отупляющей тишине, каждый со своими мыслями. Эйден изумлялся внезапной холодности, пускай он и не особо жаждал задушевных бесед.

— Какой питательный завтрак, — несуразное утро разбавил своим появлением Айк. — Вы ж богу душу отдадите с таким питанием.

— Спасибо за беспокойство, мамочка — саркастично отбил Эйден. — Было бы что отдавать.

Айк безэмоционально посмотрел на Эйдена, привыкший к колкостям характера и подобным ответам.

— Уверен, если покопаться на задворках, можно будет найти что-нибудь интересное, — Айк не терял времени и пошёл к холодильнику. Вообще он выглядел бодрее обоих присутствующих до этого в комнате вместе взятых.

Кузен начал доставать стандартный набор — яйца, молоко, бекон. Поразмыслив, он покопался в шкафах и извлёк откуда-то банку консервированной фасоли.

Айк всегда больше симпатизировал Эйдену. Пускай братья были близнецами, но их будто объединяла только внешность. Он всегда видел, как Айк пытается подражать Ноа, и никогда не понимал зачем. На кой чёрт брать пример со своей мудацкой копии? Да, Ноа был заводилой, звездой школы и человеком, чувство собственной важности которого было заметно в дальних уголках вселенной. Но разве все эти якобы преимущества не меркли по сравнению с обычной и критически важной порядочностью? Впрочем, нельзя отрицать, что неприязнь к Ноа была обоснована ещё одним мгновением из детства Эйдена — его временна́я ничтожность составляла обратную пропорцию к объёму ненависти.

В сковороде томился пышный омлет, сменили его розовые полоски бекона.

— Наша мамочка всё хлопочет, — в комнату вошёл Ноа, он посмотрел на сидящих порознь Эйдена и Кевина и, похоже, молча удовлетворился. Одет он был, как полная противоположность Эйдену, во всё белое: белое поло, белые джинсы. От такого вида у Эйдена заболели глаза.

— Ты в гроб собрался или на вручение премии «Лицемер года»? — раздражённо спросил он.

— А ты с самого утра упоролся? — Ноа скривил губы.

— А я и не трезвел, — Эйден совершенно по-идиотски заржал; как же ему нравилось бесить Ноа.

Кевин не отреагировал ни на шутку, ни на перепалку — всё смотрел на свой браслет и крутил серебряную вставку, соединяющую два конца кожаного шнурка.

— Сядьте уже и заткните рты едой, — забурчал Айк, расставляя тарелки с дымящимся завтраком и раскладывая приборы. — С вами двумя невозможно находиться в одной комнате.

Он открыл банку фасоли в томате и выложил в глубокую тарелку, которую водрузил на середину стола.

— Сейчас мы все молча поедим, — Айк говорил вроде как для всех, но обращался к Эйдену и Ноа.

— Ты сегодня много на себя берёшь, — тут же взъелся брат на Айка; Ноа всегда раздражало когда младший пытался затмить его главенство; но тем не менее, это периодически происходило, братья были как весы, одна чаша которых всегда тяжелее, а обе в равновесии никогда.

— У меня нет желания завтракать под вашу грызню, — Эйден неожиданно понял, что Айк почему-то зол на них, хотя пришёл он, будучи в хорошем расположении духа. — Я слушаю эти перепалки уже лет десять, если не больше. Сколько можно ненавидеть друг друга?

— Ненависть — чувство очень сильное и бесконечное, — философски выдал Эйден, не переставая жевать.

— Довольно, — грубо оборвал Айк. — Ешьте и имейте в виду, вечером я и Ноа меняемся комнатами.

— С какой радости? Ещё рано, — от недоумения Ноа даже отвлёкся от еды. — Мы договаривались раз в два месяца.

— Плевать, — Айк вёл себя столь непривычно, что казалось, будто братья поменялись местами. — Может, хотя бы тесное пространство заставит вас пересмотреть свои взгляды.

— Оу, ну тут ты ошибаешься, — Эйден угрожающе скрипнул зубцами вилки по тарелке, та издала противный звук. — Скорее, у нас появится труп.

— Прятать будешь сам, — Айк невозмутимо набирал бобы вилкой.

Кевин поднялся, со скрипом отодвинув стул.

— Ты куда? — Айк сразу переключился на него. — А еда?

Содержимое тарелки Кевина осталось нетронутым.

— Аппетита нет, — он грустно посмотрел на омлет. — Извини.

Никто не проронил ни слова больше, то ли всех озадачила потерянная — если не сказать болезненная — гримаса на лице Кевина, то ли в целом странное поведение. Даже Ноа не стал язвить, хотя по всем правилам должен был. Кевин ушёл, тихо притворив за собой дверь — и, само собой, дважды проверив ручку.

***

Занятия сегодня начинались несколько позже, чем в предыдущие дни, поэтому было время побыть в столь любимой компании сигарет и нелюбимой компании себя. Эйден предусмотрительно закрыл дверь на крышу ключом изнутри, чтобы гарантировать приватность. К тому же необходимо было обдумать странное изменение в поведении Кевина и неожиданный уход. У того явно в багажнике ворох проблем, начиная от тяги к закрытым дверям и заканчивая... даже предположить невозможно чем. Один из его одногруппников — сын маньяка с такими же наклонностями; не будет удивлением, если Кевин окажется беглым преступником, сменившим пол. Эйден даже посмеялся такому предположению.