Глава 12. О горе мне! (2/2)

— Так и есть, — выпалил Уилл, затем осекся. — Должно быть, так и есть, — он мысленно заметался, когда граф Лектер отвернулся от него и пошел к серванту, где он оставил бутылку вина. По крайней мере, так думал Уилл — она была настолько пыльной, что напоминала лишь смутные очертания бутылки. Вытащив из-за пояса нож, граф откупорил ее, понюхал пробку, затем налил два бокала, жестом приглашая Уилла присоединиться к нему в удобных креслах перед камином. Огонь был совсем слабым, и они его не разжигали сильнее: весеннее тепло угасающего дня все еще царило в стенах.

Уилл не особо разбирался в вине, но он оценил мягкость этого красного. Не слишком сухое. Граф Лектер покрутил вино в бокале, наблюдая, как оно задерживается на хрустале.

— Спасибо за честность, Уилл. Я действительно благодарен. Надеюсь, мы можем быть честными друг с другом. В наших деловых разговорах и по мере того, как мы будем узнавать друг друга. Вы сами сказали, что чувствуете здесь определенную свободу.

— Трансильвания — это не Англия, — с полуулыбкой Уилл процитировал слова графа Лектера. — Я выпью за это.

Они звонко чокнулись бокалами.

— А вас не беспокоит, — решился спросить Уилл после короткого молчания, — что дом старый? Что нужны некоторые внутренние работы?

— Я рад, что он старый и большой. Лектеры — старый род, и жизнь в новом доме убьет меня, — на это Уилл усмехнулся. — У меня есть деньги, чтобы сделать его пригодным для жилья скорее раньше, чем позже, и я начну ремонт, как только приеду. Как вы и сказали, Уилл — поместье в Карфаксе будет ощущаться как дом. Стены здесь рушатся. Тени многочисленны, и ветер выдыхает холод через сломанные бойницы и створки окон, — он сделал глоток вина. — Я больше не молод, и мое сердце после томительных лет скорби по мертвым, не настроено на веселье.

— Вы думаете, Карфакс подходит вашему сердцу? — это был не вопрос. Уилл мог это почувствовать.

Граф Лектер кивнул, глядя на слабый огонь в камине.

— Я буду совсем как дома. Разве в сердце нет комнат? Это отзвук этого места. Как и замок Лектер — это химера с головой одного существа, телом другого, конечностями третьего — что-то, собранное из всего.

— Как Нотр-Дам, — добавил Уилл.

— Великий собор Парижа?

— Виктор Гюго описал его именно так, — кивнул Уилл.

— В своей истории о горбуне, если я правильно помню, — на лице графа Лектера было теплое изумление ссылкой Уилла — что тот был рад видеть. Граф подошел к книжной полке и выбрал том, листая страницы до тех пор, пока нашел, что искал. — «Каждое лицо, каждый камень этого досточтимого памятника — это страница не только истории страны, но и истории науки и искусства».

— «Каждая волна времени оставляет на памятнике свой намыв, каждое поколение — свой слой, и каждая личность добавляет свой камень», — процитировал Уилл.

Это вызвало еще одну улыбку явного удовольствия на лице графа.

— «Время — архитектор; нация — строитель». Вы хорошо знаете эту книгу, — он передал том в руки Уилла, прежде чем вернуться на свое место. Это был первый английский перевод, опубликованный в 1833 году, и Уилл держал его осторожно, хотя том был в отличном состоянии для своего возраста. — У меня есть эта книга и на французском, если вам больше нравится.

— Я читал оба варианта, но иногда вам нужна просто история, а не… упражнение в переводе.

— История, которая находит в вас отклик. Вот почему вы читали и перечитывали ее.

Уилл с трепетом пролистал страницы.

— Это просто хорошая история.

— О человеке, нашедшем приют в ситуации, которая была менее чем любящей, — мягко заметил граф Лектер. — К которому относились как к слуге.

— Относились как к монстру, — сказал Уилл голосом более резким, чем собирался.

— Так к вам относились Блумы?

— Нет, — возразил Уилл. — Нет, ничего подобного, — нет, пока он не рассказал Алане о том, как он раскрыл дело Потрошителя и обо всех предыдущих делах. Тогда она посмотрела на него так, словно его психика была изуродована так же, как тело Квазимодо. — Я-я не знаю. Возможно, что-то вроде того. Это, хм… трудно. Трудно описать.

Граф Лектер снова наполнил их бокалы.

— Вы написали своей сестре. Она должна переживать о вашем благополучии. О ее избранном сироте.

— Она мне не сестра, — тут же сказал Уилл, а затем вздохнул. — Как вы сказали. Не будучи… официально усыновленным или даже… неофициально, на самом деле, я никогда не думал о ней как о своей сестре. И она не… думала обо мне как о своем брате.

— Что вы имеете в виду?

Уилл залпом выпил полбокала вина.

— Вы знаете, каковы дети, когда у них есть, эм… друзья. Они… подражают окружающим их взрослым. Мы с ней как бы… — он покачал головой и устало потер глаза. Об этом было так трудно говорить, но правда жила внутри пузыря, поймавшего его в ловушку. У него было ощущение, что если бы он мог просто… излить эту правду, он бы почувствовал себя лучше.

Это было редкое мгновение. Раньше ему никогда не с кем было поговорить об Алане.

— Думаю, можно сказать, что мы были возлюбленными, — наконец сказал Уилл. И вот, в гладкой внутренней стенке пузыря образовалась брешь. Как он и думал, как только он начал, из него вылилась вся история. Даже когда в его голове звенели сигналы тревоги, его рот это не беспокоило. И граф Лектер поощрял его, бормоча то тут, то там, соглашаясь, по-настоящему слушая или так только казалось.

Когда он закончил, вино подошло к концу, и Уилл погрузился в странное теплое состояние легкого опьянения и одурманенности от эмоциональной близости.

Тогда заговорил граф Лектер, откупоривая еще одну бутылку вина.

— В тот вечер, когда вы обедали с Энтони и Беделией, — сказал он, — вы упомянули кого-то, по кому скучали. Возлюбленную. Полагаю, вы имели в виду мисс Блум?

В том, как он произнес имя Аланы, на этот раз настолько официально, была странная интонация. Она пробилась сквозь тепло, в которое был окутан Уилл, и пощекотала его шею холодком.

— Да, — сказал он. — Не то чтобы… она ждала моего возвращения, — он вздохнул. — Послушайте, не поймите меня неправильно. Она не обязана любить меня. Она не должна выбирать меня. Я не… имею прав на нее. Я благодарен… просто за возможность, эм… быть частью ее жизни. Я просто хотел бы, чтобы я не получил… — он понятия не имел, как закончить это предложение, поэтому просто закрыл рот.

— Похоже, мисс Блум не уверена в своем мнении.

— Она была чертовски уверена перед моим отъездом.

Рука графа Лектера сжалась на подлокотнике кресла. Уилл наблюдал, как побледнели костяшки его пальцев. Однако его выражение лица и голос были такими же спокойными и приятными, как и всегда.

— А если у нее будет меньше уверенности, когда вы вернетесь? Вы позволите ей вытащить вас обратно — как рыбу — только чтобы потом опять выбросить? Поймать и отпустить, надеясь, что к следующему разу вы вырастете?

— Она очень четко дала понять свое отношение, — теперь он задумался. Не мог не задуматься. Это разрывало его между надеждой и совершенно постыдным отчаянием.

— Ваша ценность не вызывает сомнений,— теперь граф Лектер смотрел прямо на него, его глаза были слабо освещены лучами угасающего огня. — Однако в какой-то момент истории кто-то убедил вас, что это так. Подозреваю, в этом вина мисс Блум.

— Нет, это не так, — возразил Уилл, едва моргнув, когда вошла Авигея с его ужином. — Она всегда защищала меня от своих родителей, наших гувернанток…

— Из жалости, — граф Лектер ответил соответственно. — Та же жалость, которая побуждает богатых давать милостыню бедным публично — чтобы их благотворительность была засвидетельствована. Это не любовь и не понимание.

Уилл был слишком ошеломлен, чтобы заговорить.

Потому что это была правда.

Как этот человек, который родился и жил настолько далеко от Аланы, говорил так, будто знал ее, знал, как она вела себя с Уиллом?

— Я не хотел ее оскорбить, — через некоторое время сказал граф Лектер. — Но я чувствую себя оскорбленным за вас, Уилл. Для меня очевидно, что вы не осознаете, насколько вы выдающийся. Вам слишком долго говорили, что вы недостойны процветать — и в духе искренности между нами, я хочу сказать вам совершенно противоположное.

Эмоции Уилла дико качались, когда он выдерживал серьезный взгляд графа Лектера. Он чувствовал себя поочередно горячим и холодным, злым и готовым заплакать — не от печали, а от… счастья, своего рода душераздирающей благодарности.

Пока он боролся с ними, повисло молчание.

Наконец, граф Лектер поднялся и подошел к карте.

— Уилл, не забывайте, чем заканчивается эта история. Прекрасная девушка мертва. Квазимодо сбрасывает своего приемного отца с вершины собора, тот на кусочки разбивается о камни внизу, окрашивая кровью сердце города.

— Но его кости были найдены, — возразил Уилл, — держащимися за кости Эсмеральды.

— Навеки ухватившись за ту, что никогда его не полюбит.

Эмоции Уилла вновь вознеслись и рухнули. Это было изнурительно.

— Я бы не хотел такого для вас, — сказал граф Лектер. — Для любого человека, которого я считаю своим другом.

Уилл все еще не мог ответить. Его горло сдавило слишком сильно. Все, что он смог сделать, это встать с кресла и остановиться рядом с графом, делая вид, что смотрит на карту.

Позволяя их плечам соприкоснуться. На несколько долгих, многозначительных мгновений. Уилл с радостью цеплялся за эту значимость. А затем рука графа умышленно провела по его, когда тот наклонился, чтобы вновь указать на Пурфлит одним изящным пальцем.

— Есть что-то еще, что, по-вашему, мне нужно знать об окрестностях? Не забывайте, когда я приеду, вы будете в Эксетере. Не будете рядом, чтобы сопровождать меня.

— Вы всегда можете написать, — сказал Уилл, не в силах скрыть своего энтузиазма. Он прочистил горло. — Я имею в виду, если я вам понадоблюсь… ну, вы знаете из путеводителя Брэдшоу, что это недолгая дорога на поезде.

— Сколько времени вам понадобится, чтобы добраться до Пурфлита от вашего дома? — поинтересовался граф Лектер.

— Я покажу, — Уилл воспользовался картой и путеводителем, чтобы показать графу расписание поездов и время от Пурфлита до ближайшей к Хиллингему станции. — Если вы приедете, вам не нужно будет идти в усадьбу. Я живу в коттедже на прилегающей территории.

В горле Уилла пересохло: казалось, он уже годы не говорил так много. Рассказывал графу Лектеру о Старом Бо, который когда-то заботился об охотничьих собаках Блумов, которых продали после смерти Эдварда. О том, что Уилл теперь использовал маленький домик, приюты и загоны для собак, которых находил брошенными по всему городу.

— Неудивительно, что Питер проникся к вам симпатией, — заметил граф Лектер с блеском в глазах.

К тому времени, когда Уилл вспомнил о еде, его ужин остыл, но было уже поздно, поэтому он умолял графа Лектера не беспокоить Авигею. Он немного поел, однако недостаточно, чтобы оградить себя от воздействия продолжающих появляться бутылок вина. Его язык был развязан, и разговор протекал в уютной атмосфере, растягиваясь от Виктора Гюго к рыбалке и собакам. Луизиана, Лондон, Будапешт, деревня, перепуганная коза.

В конце концов Уилл не мог не почувствовать приходящую с рассветом прохладу, которая, в некотором роде, является признаком течения времени. Он не хотел солнца, не хотел, чтобы граф Лектер заметил, насколько уже поздно. Или, в данном случае, рано. Сейчас граф играл для Уилла одно из своих произведений на клавесине: они развели огонь, и Уилл свернулся калачиком на диване возле него, слушая, как музыка струится сквозь убывающие тени.

А затем в чистом утреннем воздухе за окнами библиотеки неестественно пронзительно закричал петух. Уилл застонал, когда музыка остановилась, а граф Лектер, несомненно, заметил теплую серость оживающего неба.

Уиллу протянули руку, и он, не задумываясь, принял ее. Граф Лектер помог ему подняться на ноги, и Уилл встал с разочарованным смешком.

— Как я был небрежен, позволив вам так долго не спать, — упрекнул себя граф Лектер, хотя выражение его лица говорило совершенно об обратном — его улыбка была ласковой, граничащей с влюбленной. — Уилл, вы должны стать менее интересным, чтобы я не забывал о том, как быстро летит время.

— Обязательно, я сделаю это, если вы перестанете так хорошо играть, — парировал Уилл, потягиваясь, все еще ощущая в своей руке прохладный отголосок руки графа. — Это было… совершенно не похоже на что-либо, что я когда-либо слышал. Возможно, вы будете играть в концертных залах Лондона.

— Вы придете повидаться со мной, Уилл?

Уилл выдохнул тихий смешок, когда они медленно двинулись к двери библиотеки.

— Конечно, если вы достанете мне бесплатный билет.

— Я имел в виду в Лондоне. После того, как я обустроюсь и поработаю над Карфаксом, сделаю его презентабельным. Я бы хотел, чтобы вы были моим первым гостем.

— Д-да, — почти сразу согласился Уилл. — Ага, я был бы рад. И вам следует, гм… приехать в мой… в Хиллингем, — он не был уверен, вино или усталость стали причиной его невнятной речи и замешательства. Скорее всего, это было результатом физической близости графа, пока тот провожал Уилла обратно в его комнату.

— Любые тревоги насчет переезда исчезли, — признался граф Лектер, когда они приблизились к двери комнаты Уилла. — Я знаю, что в Лондоне у меня будет по крайней мере один друг. Кто-то, кому я могу доверять.

Уилл кивнул, улыбаясь и не сводя глаз со своих ног, прежде чем рискнул снова взглянуть на графа Лектера. Они остановились перед дверью комнаты Уилла, и убаюкивающая их атмосфера стала неестественно тихой. Уилл не слышал ничего, кроме биения собственного сердце в ушах: больше никаких петушиных криков, просыпающихся на улице птиц, Авигеи на кухне или Питера с его животными. В любом случае, он никогда не слышал Беделию, Энтони или Чийо. Однако обрушившаяся тишина придала этому моменту неоспоримый вес, обещающий будущую легкость.

Наконец, граф Лектер пошевелился, взяв одну из рук Уилла в обе свои. Его ладони были гладкими и прохладными, а глаза блестящими, почти светящимися изнутри, если бы такое было возможно.

— Уилл, — сказал он. — Вы верите в судьбу? В то, что даже силы времени могут быть изменены ради одной цели?

Уилл замер, его разум пытался догнать каждое слово, исследовать его со скрупулезной медлительностью.

— Я бы, мм… Я бы с удовольствием поверил в это. Это прекрасно.

Снаружи, наконец, вновь послышался крик петуха. Ганнибал тихо недовольно зарычал, словно крик птицы причинял ему боль. Уилл открыл рот, чтобы спросить его, что случилось, но не издал ни звука. Граф наклонился, приближаясь к нему, отпустил его руку и вместо этого обхватил ладонями руки Уилла чуть выше локтя, крепко и успокаивающе.

В груди Уилла было ощущение, будто она вот-вот либо обрушится, либо взорвется. Он инстинктивно прикрыл глаза, его разум был чистым белым хаосом.

Губы графа прикоснулись к его щеке, прямо у выступа скулы, в нескольких дюймах от уха.

— Спите, Уилл. Кто-нибудь будет за вами присматривать.

Уилл несколько прерывисто вдохнул воздух, и открыл глаза, чтобы также пожелать спокойной ночи.

Но граф исчез, растворился во тьме.