Глава 10. Мне жизнь не жизнь, а скорбь и зло (1/2)

Библиотека поражала воображение.

В ожидании Уилл ощущал беспокойство, он слишком много размышлял о графе, поэтому занял себя исследованием обоих ярусов обширной коллекции. Здесь были книги на множестве языков — от латыни до румынского, от русского до того, что Уилл посчитал японским. Целые полки, посвященные печатной продукции Британских островов, в том числе — несколько выпусков недавних журналов и газет.

— Проклятье, — пробормотал Уилл, пролистывая внушительную стопку ”Punch”, и с легкостью находя карикатуры, опубликованные во время дела Потрошителя — высмеивающие неспособность Скотленд-Ярда найти убийцу. Уилл был счастлив, не обнаружив ни одного экземпляра ”London Evening Standard”, в котором были целые развороты, посвященные Уинифред Лаундс и ее скандальным репортажам о расследовании, наравне с ее рисунками тушью.

Хотя эти рисунки — подумал он — могли бы объяснить, почему граф Лектер посмотрел на него почти так, словно знал его откуда-то.

Однако иллюстрации Лаундс не разъясняли, почему Уилл сам чувствовал, будто уже встречал графа Лектера. Что было совершенно невозможно: этот человек всю свою жизнь прожил в Карпатах, и Уилл запомнил бы такую примечательную внешность.

«Поразительную, если быть честным», — пробормотало его сознание.

Он отложил ”Punch” и продолжил осмотр. Книги были самого разного рода — история, география, политика, политическая экономика, ботаника, геология, право — все они относились к Англии и английской жизни, обычаям и нравам. Тут были также такие справочники как «Адресная книга Лондона», Красная<span class="footnote" id="fn_39149526_0"></span> и Синяя,<span class="footnote" id="fn_39149526_1"></span> «Альманах Уайтекера»,<span class="footnote" id="fn_39149526_2"></span> справочники по составу армии и военно-морского флота, и — что, по какой-то причине, порадовало Уилла — «Ежегодный юридический справочник». Похоже, граф Лектер был педантичным человеком, всеми возможными способами готовившимся к эмиграции.

Уилл покинул английскую коллекцию, пробегая пальцами по корешкам других томов. Хотя некоторые углы комнаты были пыльными и оплетенными паутиной, сами книги были тщательно ухожены. Должно быть, Авигее требовалось немало времени, чтобы держать их в чистоте.

Он задержал руку над переводом «Тысячи и одной ночи» сэра Ричарда Бертона. Пролистывая ее, Уилл резко закрыл книгу с неловким смешком. Это определенно не была санкционированная версия текста, так как она была украшена иллюстрациями, изображающими сексуальные похождения персонажей. Детализированными иллюстрациями. На самом деле, текст казался дымовой завесой для того, кто хотел иметь коллекцию эротической живописи.

Некоторые из пар даже не были представлены в сказках. На одной иллюстрации было изображение могущественного короля и юного принца…?

Уилл многое видел, пока работал в Уайтчепеле, и у него был некоторый опыт с Нилом, но эти изображения были… чем-то иным. Элемент фантазии служил лишь для того, чтобы придать им притягательности.

— Как ты вообще… — пробормотал он, поворачивая книгу в попытке понять, как принц мог стоять в такой позе, и как при этом у короля выходило…

— Добрый вечер, мистер Грэм.

Уилл уронил книгу. Она с грохотом упала на пол. Он старался удержать бесстрастное выражение лица, когда наклонился, чтобы поднять ее и поставить обратно на полку.

— Простите меня. Я напугал вас, — граф был в темно-синем пиджаке с высоким воротом — подобном тому, в котором Уилл видел его в последний раз, но сегодня на его плечах был темно-красный плащ, закрепленный золотой булавкой с головой оленя. Граф Лектер выглядел как персонаж полузатерянной во времени поэмы — его глаза и черты лица выглядели потусторонне и холодно-благородно.

Уилл мог лишь кивнуть в ответ, когда граф подошел ближе, рассматривая книги, к которым Уилл проявил интерес.

— Я рад, что вы нашли дорогу сюда. Уверен, многое здесь вас заинтересует. Эти компаньоны… — он положил руку на полку, его пальцы замерли в дюйме от «Тысячи и одной ночи», — в течение нескольких лет были моими близкими друзьями. Полагаю, вы заметили мою англофильскую коллекцию.

Уилл вновь кивнул, в горле у него пересохло. Он осознавал, что это невежливо, но он избегал темных глаз графа, которые, казалось, ловили каждый проблеск света и отражали его обратно.

— Этот раздел библиотеки я пополнял в течение нескольких лет — с того момента, как у меня возникла идея поездки в Лондон, — он замолчал, бросив взгляд на корешки книг. Прямо — подумал Уилл — на этот проклятый экземпляр перевода Бертона с безнравственными иллюстрациями. — Они подарили мне много, много часов наслаждения.

— Это, хм… разумно, эм… получить достаточно знаний о культуре до прибытия, — сказал Уилл, вновь осмеливаясь взглянуть на лицо графа. — От иммигрантов ожидают, что они вольются в английский образ жизни.

Граф наклонил голову на несколько дюймов.

— Вы говорите исходя из собственного опыта?

— Когда я переехал, я был ребенком, — уклончиво ответил Уилл. — Я никогда, эм… не знал ничего иного.

— Вы помните Америку, — сказал граф Лектер. Было ли это лишь игрой воображения Уилла или он действительно придвинулся ближе? — Вы сказали это во время нашего последнего разговора.

Мысли Уилла заметались в попытке найти способ перевести тему обсуждения с его личности.

— Исходя из ваших исследований, — начал он. — В-вы думаете, что будете там счастливы? Я имею в виду в Лондоне.

— Я жажду прогуляться по многолюдным улицам. Быть в центре водоворота и суеты рода людского, разделять его жизнь, его перемены, его смерть и все, что делает его тем, чем он является.

— Это определенно отличается от… того, что есть здесь. Но, если вы все еще… готовитесь к путешествию, нам следует, эм… обсудить ваши приобретения, — Уилл кивнул на стол, где опять развернул карту и разложил все бумаги.

— Могу ли я спросить вас кое о чем, мистер Грэм? — граф отвлекал внимание, избегая обсуждения деловых вопросов.

Уилл кивнул, подавляя желание отступить на шаг назад. Или вперед. Что угодно, лишь бы разорвать это неизъяснимое напряжение.

— Что вы думаете о моем языке?<span class="footnote" id="fn_39149526_3"></span>

Разум Уилла побелел, в нем возник пейзаж, подобный Карпатским горам в снегу — кружащиеся хлопья, зубчатые шпили серых горных очертаний на фоне, тоскливый свист ветра между ними.

— Вашем… языке? — он невольно посмотрел на гордую форму рта графа, запоминая изгиб его губ, его небольшую полуулыбку.

— Это неверное слово? — задумался граф, постукивая пальцем по книжной полке, стоящей рядом с ними. — Я изучал английский язык в основном по книгам. Я знаю грамматику и слова, но не соответствующие способы ведения разговора, обороты речи. Я бы поработал над своим акцентом.

— Не надо, — сказал Уилл прежде, чем успел остановить себя. — Я хочу сказать… то, кем мы являемся… отражено в том, как мы говорим. Я, мм… я понимаю ваше желание вписаться, но вы не хотите… быть кем-то другим.

— Поэтому вы отказываетесь окончательно проработать ваш язык? — граф Лектер задал вопрос достаточно невинно, но Уилл не мог перестать думать о влажной мышце в своем рту. В их ртах. Боже, он почти забыл, что последним человеком, которого он целовал, была Алана, и их губы приоткрылись лишь на короткие мгновения. — Время от времени я слышу американизированное произношение в вашей речи. Я предполагаю, что вы делаете это намеренно.

Он никогда никому этого не говорил. Конечно, Уилл умел подражать акцентам — для этого ему нужно было просто использовать свою эмпатию. Он прожил в Лондоне более чем достаточно времени, чтобы научиться плавно смешивать свою речь. Но часть его… не хотела этого делать. Если Блумы не позволят ему забыть, что он родился в Америке — значит он никому не позволит забыть об этом.

Это был вопрос гордости, который до этого момента он не исследовал до конца.

— Вы… проницательны. Если не сказать больше, — заметил Уилл. Он отчаянно хотел отойти от книжной полки и приступить к подписанию документов, чтобы он могли поговорить о чем-то менее личном — но не мог оторваться.

Не мог или не хотел?..

— Вы превосходно говорите, — сказал он, когда граф Лектер не ответил, а лишь изучал его своими таинственными глазами. — Я бы не беспокоился о том, что вас поймут. Кроме того, эм… вы могли бы попрактиковаться с мистером Диммондом. И мисс дю Морье, похоже… также, эм, бегло говорит.

— Я использовал разговоры с ними для практики, — сказал граф Лектер. Уилл вдохнул чуть глубже, чем было необходимо, просто чтобы набрать полную грудь его аромата — богатого, первобытного и почти приторного от дымчатой сладости, похожей на фимиам. — Мы прожили вместе многие годы, и каждый изо всех сил пытается найти новые темы для обсуждения. Поэтому я так рад, что вы здесь.

— О, — Уилл кивнул, не зная, что сказать.

— Когда я перееду и буду вести разговоры в Лондоне, я определенно буду чужаком. Для меня этого недостаточно. Здесь я граф, дворянин: местные жители меня знают. Но чужак на чужой земле — он никто; люди его не знают — а не знать — значит не заботиться. Надеюсь, я не веду себя грубо, говоря это.

Уилл сразу подумал о готовности лондонцев в первые дни расследования подумать, что Джек Потрошитель был евреем. Граф был прав: население в большинстве своем с подозрением относилось к Иному.

— Я не считаю это грубым, — сказал Уилл. — Я считаю это честным.

— Лелею надежду, что за время вашего пребывания тут вы сможете воплотить множество ролей, — продолжил граф. — Не лишь как доверенное лицо моего друга Леонарда Браунера из Эксетера, прибывшее, чтобы рассказать мне о моем новом имении в Лондоне, но и как человек, который может помочь мне научиться английскому интонированию. Я бы хотел, чтобы вы дали мне знать, если я сделаю хоть малейшую ошибку в произношении или манерах.

Уилл опять кивнул, на мгновение отведя взгляд, прежде чем вновь посмотреть ему в глаза.

— Прошу, — граф указал рукой на стол, и Уилл с благодарностью повел его к карте и документам.

Они еще раз просматривали часть актов и контрактов; обсуждали различную недвижимость, при необходимости сверяясь с картой; разбирались с условиями закладных и способах оплаты. Уилл сосредоточился на юридической части своего мозга, и почти смог бы притвориться, что это обычный клиент в обычный день, если бы не стоял слишком близко к графу. Он все еще говорил о Пикадилли, когда граф Лектер отошел от карты, разжег камин, а затем устроился в одном из больших кресел с бутылкой традиционного румынского бренди и двумя бокалами, стоящими на столе неподалеку. День подходил к концу, и расползающиеся тени становились все длиннее.

— Присоединяйтесь ко мне, мистер Грэм, — предложил граф. Уиллу ничего не оставалось, кроме как подчиниться, устраиваясь в повернутом к нему кресле, согреваясь у камина. В тот же момент в дверь библиотеки тихо постучали. Граф ответил на румынском, и дверь открылась. Авигея наклонилась, поднимая поднос, который она поставила на пол, чтобы повернуть ручку, и вошла, по очереди улыбаясь им обоим, хотя та улыбка, что она подарила графу Лектеру, была теплее и ласковее. — Ваш ужин, — объявил граф, когда Авигея поставила поднос на другой стол у кресла Уилла, а затем передвинула его так, чтобы он мог есть, не меняя положения. — Простите, я не составлю вам компанию — я сытно поел перед приходом сюда.

— Спасибо. О, спасибо, — попытался Уилл, надеясь, что его произношение не было ужасным.

— Всегда пожалуйста, — сказала она, слегка присев в реверансе. Граф Лектер сменил язык, кратко переговорил с ней на румынском, и Авигея удалилась.

— Прошу прощения за то, что не смог встретиться с вами ранее этим днем. У меня были важные дела. Пожалуйста, имейте в виду, что если я еще когда-нибудь вновь задержусь, вы можете использовать эту комнату, сколько вашей душе угодно.

— Спасибо, — искренне сказал Уилл, открывая свою сумку с письменными принадлежностями, но тут же заметив, что граф Лектер уже разложил их на столе. Он снова неловко отставил сумку, а затем попытался улыбнуться, однако улыбка вышла кривой. — Тут, эм… тут приятно. Впечатляющая коллекция.

— В замке вы можете ходить куда вам угодно, кроме комнат с запертыми дверями. Есть небезопасные с точки зрения конструкции секции. Особенно в западном крыле. Залы за дверью, на которой выгравировано Древо Жизни, наиболее небезопасны. Думаю, вы были у этой двери ранее этим днем.

Уилл поморщился, наблюдая, как граф наливает ему бокал сливового бренди. Он выпил его, прежде чем ответить.

— Вам сказала Авигея.

— Сомнамбулизм, — сказал граф Лектер, жестом предлагая ему приступить к еде. Уилл поднял со своей тарелки крышку и обнаружил то, что пахло как жаркое из оленины с корнеплодами в сливочном соусе, приправленное вездесущей паприкой. Он воспользовался предложением, но с аккуратностью. Он привык питаться на скорую руку во время работы в Скотленд-Ярде бобби и детективом, и в этой новой жизни, пока он корпел над юридическими книгами, готовясь к аккредитации. Теперь же он обратился за помощью к урокам Пруденс Блум, относящимся к манерам за столом, и которые он запер в своей памяти. — С вами такое случалось раньше? — полюбопытствовал граф Лектер.

Уилл кивнул, проглатывая кусочек мяса.

— С тех пор прошло много времени. Больше пяти лет.

— Не так уж много, — сказал граф Лектер, — в сравнительных масштабах. Лунатизм — это сумеречное состояние, когда вы ни полностью бодрствуете, ни полностью бессознательны. Можно предположить, что в таком месте — без общественных ожиданий или изменения поведения, возникающие из-за пребывания под наблюдением — оно может выявить истину. Вы произвели на меня впечатление человека, стремящегося раскрыть весь свой потенциал. Возможно, этот потенциал лучше всего исследовать в сумеречном состоянии.

— Я, гм, поставлю стул у двери моей спальни сегодня ночью, — пообещал Уилл. — Это должно удержать меня от… блуждания.

— Это было неподвластно вашему контролю, — граф Лектер вновь наполнил их бокалы. — Почему вы испытываете стыд?

Уилл почти подавился едой и сделал большой глоток бренди, чтобы проглотить ее.

— Я не осознавал, во что я был… одет. Или не одет.

— Уверяю вас, девушка не была опозорена.

— Я был, — возразил Уилл.

Граф Лектер издал задумчивый звук.

— Так много энергии тратится на благопристойность, в то время как каждый из нас обитает в теле того или иного вида. Эта мысль должна объединять людей, а не внушать ощущение греха.

Уилл тут же подумал о книге с пикантными иллюстрациями, и почувствовал, что краснеет. Он сосредоточился на еде, и, хотя она была хороша, она свинцом легла в его желудок.

— В Лондоне вам придется к этому привыкнуть, — спустя некоторое время сказал он.

— Мы в Трансильвании, а Трансильвания — не Англия, — заметил граф Лектер, поднося бренди к губам и вдыхая его запах. Пламя отражалось в его глазах таким образом, что они, казалось, светились темно-бордовым цветом. Резкая тень от его скулы словно ударила Уилла прямо в живот. — Ваши обычаи — не наши обычаи, и, полагаю, для вас тут будет много странного.

Язык Уилла высунулся, чтобы коснуться нижней губы. Он отложил столовые приборы и повернулся к графу.

— Раз уж вы подняли эту тему, я бы… хотел спросить у вас кое-что.

Граф подбадривающе кивнул.

— В ночь, когда я прибыл, — начал Уилл. — Я видел что-то в лесу, — он описал голубой огонь, Чийо, волков, и сундук, с которым она вернулась. — Надеюсь, я не… сую свой нос куда не следует, но я просто, эм… хотел узнать, видел ли я что-то. Я знаю, что когда я приехал, я упал в обморок, так что вполне возможно, что когда я видел огонь, я страдал от чего-то, что позже заставило меня потерять сознание.

Граф обдумал сказанное.

— Иногда вы не доверяете своим глазам, — сказал он.

Уилл кивнул, а затем опомнился. Последнее, что ему было нужно — это чтобы этот клиент подумал, что ему место в психлечебнице.

— С тех пор, как я приехал в эту часть Европы, было несколько ситуаций, которые вызвали… вопросы, думаю, вы бы так это назвали.

На лице графа промелькнуло еще одно странное выражение подавленного чувства. Или это была тень?

— В этих землях распространено поверье, что в одну определенную ночь года — на самом деле, 4 мая — злые духи властвуют беспрепятственно. Голубое же пламя видно над любым местом, где скрыто сокровище.

— Сокровище? — Уилл взял кусочек поданного ему пресного хлеба и собрал им остатки соуса в тарелке.

— Это сокровище спрятано в этих краях, в этом нет никаких сомнений. Это земля, за которую на протяжении столетий сражались валахи, саксы и турки, — прежде чем граф продолжил, на долгое мгновение его губы искривились в жестоком выражении, от чего у Уилла сбился пульс. В этом выражении была боль, не предубеждение. — Во всех моих землях едва ли найдется фут почвы, не обагренной кровью людей — патриотов или захватчиков. В прежние дни были тревожные времена, когда австрийцы и венгры приходили ордами, и патриоты выходили им навстречу — мужчины и женщины всех возрастов, как и дети — и ждали их прихода на скалах над перевалами, чтобы смести их разрушительную силу искусственными лавинами. Когда захватчик одержал победу, он нашел лишь немногое, поскольку все было скрыто в гостеприимной земле.

Пока он говорил, в разуме Уилла мелькал калейдоскоп образов, будто он скользил во времени — вторжения, битвы, кровь на земле, люди, раздавленные камнями, умирающие, насаженные на пики, стоны раненых и проникновенный плач, который постепенно слился в душераздирающие крики одного человека. Мужчины, держащего тело любимого человека.

Когда он вынырнул, ему показалось, что вокруг уже давно царит тишина, в то время как оба они смотрели на огонь.