Глава 4. Смутная борьба (1/2)

***

— Г-герр англичанин спешил, — заикаясь, пробормотал кучер, активно избегая любого зрительного контакта с женщиной на коляске.

— Вы хотели, чтобы он поехал в Буковину.

— Не-нет, я… — Он замолчал, разинув рот, как рыба, умирающая на дне лодки.

Этот мужчина с его широким, коренастым телом, мощными плечами и кулаками размером с окорок, был до глубины души напуган женщиной в черном пальто — стражем, — несмотря на ее тонкие черты лица и птичьи стройные очертания тела, ее изящные руки в перчатках. Уилл изумился этому разговору и остался безмолвен. Все это было похоже на сон. Он ожидал, что Абель Гидеон появится в любой момент.

— Мне известно достаточно, — сказала женщина после того, как позволила возничему несколько мгновений подыскать слова. — А лошади графа Лектера быстрые. — Говоря это, она не улыбалась, но свет лампы падал на ее жесткий красивый рот, за которым прятались зубы цвета слоновой кости. Уилл почувствовал, как дрожь пробежала по спине.

— Denn die Todten reiten schnell,<span class="footnote" id="fn_39148913_0"></span> — пробормотал кучер, отпуская все еще взволнованных лошадей и пятясь вокруг них, чтобы встать подальше от стража.

— Гладка дорога мертвецам,<span class="footnote" id="fn_39148913_1"></span> — перевел себе под нос Уилл, прежде чем понял, что заговорил.

Голова темноволосой женщины резко поднялась, и ее глаза встретились с его, удерживая его горящим взглядом в течение долгого мгновения. Сам того, не осознавая, но возродил в памяти фрагменты баллады, которую процитировал кучер, — «Ленора» Готфрида Августа Бюрге.

«Леноре снились смерть и кровь,

Проснулась в тяжком страхе.

«Где ты, Вильгельм? Забыл любовь

Иль спишь в кровавом прахе?»

Он с войском Фридриха весной

Ушел под Прагу в смертный бой

И ни единой вести

Не шлет своей невесте».<span class="footnote" id="fn_39148913_2"></span>

— Отдайте мне его багаж, — приказала женщина после долгой паузы, когда единственным звуком было обеспокоенное ржание и фырканье лошадей дилижанса. Ее приказ был немедленно исполнен, и она одним совершенно грациозным движением спустилась с сиденья, чтобы собрать его сумки и поместить их в коляску. Казалось, кучер и пассажиры отказались от своего хитроумного плана. Уилл отправится со стражем в замок Лектер.

Где-то в темноте, сгустившейся на странном перекрестке, Уилл мог поклясться, что слышал смех Потрошителя, ту же самую тихую трель, которую он издал в тот момент, когда Уилл ворвался в дверь с поднятым пистолетом. Смешок, который, казалось, говорил:

— Ну, ты меня раскусил, да? Молодец.

Мозг Уилла взбунтовался от полной нереальности ситуации, но он обнаружил, что его тело движется. Он спустился с борта кареты и вышел на дорогу. Женщина-страж, все еще злобно глядя на возничего, протянула руку, чтобы помочь ему сесть в экипаж. Ее рука в перчатке сжала руку Уилла стальной хваткой; ее сила, должно быть, была поразительной, и, опять же, так странно, что она исходила от столь стройной фигуры.

Уилл вжался в сиденье; место, где она прикоснулась к нему, горело каким-то ледяным огнем, даже сквозь слои ее перчатки, его пальто и рубашки. Женщина снова взобралась на козлы еще одним завораживающе быстрым движением и без лишних слов взмахнула поводьями. Лошади повернули, и Уилла унесло в темноту перевала Борго.

Он обернулся, чтобы посмотреть назад, и при свете фонарей увидел пар, исходящий от лошадей дилижанса, и спроецированные на него фигуры кучера и других пассажиров, которые смотрели ему вслед, крестясь. Затем кучер вскарабкался обратно на козлы и щелкнул кнутом. Карета с грохотом умчалась, увозя остальных людей в безопасную Буковину. Когда они погрузились в темноту, Уилл почувствовал, как холодок снова пробежал по его коже.

Он стал адвокатом, чтобы убежать от странностей, от всего того, что будоражило его разум и делало его неуравновешенным, что делало его непригодным для любви. Конечно, мистер Браунер отправил его в это конкретное путешествие, потому что знал, что Уилл был бывшим инспектором и мог сам справиться с поездкой в такое отдаленное место. Прошлое всегда имело отношение к настоящему. Уилл ожидал увидеть карманников или разбойников с большой дороги, подстерегающих карету у черта на куличках. Он не ожидал… того, что сейчас бы, черт возьми, ни происходило.

Это было похоже на дни работы над делом Потрошителя, когда его воображение и реальность сливались воедино в постоянном ощущении того, что он попал в ловушку кошмара, окруженный таинственной, но неотвратимой гибелью.

— Мистер Грэм.

Уилл вздрогнул, осознав, что возничая обратилась к нему через плечо.

— На улице холодно. На сиденьи для вас есть плащ и плед.

Уилл увидел толстый черный плащ и плед для коленей. Чары неподвижности рассеялись, он быстро набросил одежду на плечи и подоткнул плед вокруг ног.

— Ночь холодна, — снова сказала женщина своим красивым, но странно змеиным голосом; ее английский впрочем был безупречен. — Граф Лектер велел мне позаботиться о вас. Под сиденьем есть фляжка сливовицы, если пожелаете.

— Спасибо, — машинально сказал Уилл, хотя и содрогнулся при мысли о том, что спиртное сделает с его совершенно пустым желудком; последнее, что было в его животе сегодня, — это утренний чай.

Теперь они двигались, стремительно удаляясь в неизвестность ночи. В темноте все пейзажи стали выглядеть одинаково, особенно когда они вошли в густой лес. Они ехали все дальше и дальше, страж сидела с прямой спиной, она была неподвижна, будто сделана из камня. Поездка была такой долгой, что, наконец, Уилл не выдержал и чиркнул спичкой, чтобы проверить свои часы. Была почти полночь, этот факт вызвал у него суеверный шок, с которым его рациональный разум отчаянно пытался бороться. Его переполнило болезненное чувство неизвестности.

Потрошитель верил в силу полуночи. Это одна из причин, по которым Уилл поймал его. Неважно, что три утра было истинным часом колдовства, — все, что имело значение, это то, во что верил Абель Гидеон, а он верил, что злые люди творили злые вещи в полночь. Это было его любимое время для охоты.

Где-то далеко на ферме завыла собака. Уилл немедленно навострил уши, пытаясь определить природу воя. Собаки выли по разным причинам — чтобы привлечь внимание людей, подозвать других собак, предупредить об опасности, или когда они были счастливы или взволнованы. Он все это слышал. На его вопрос был дан ответ, когда звук подхватила другая собака, а затем и еще одна. Их вой был похож на долгие, мучительные стенания. Теперь вой подхватила еще одна собака, затем еще и еще, пока, уносимые ветром, который теперь тихо вздыхал на перевале, не начались дикие завывания, которые, казалось, доносились со всех концов леса и сельской местности, насколько богатое воображение Уилла могло уловить их сквозь мрак ночи.

Лошади начали идти настороженно, натягивая сбрую и ржа, но несколько тихих слов стража, и они немедленно успокоились. Уилл был впечатлен — у этой женщины, кем бы она ни была, должно быть, были длительные тесные отношения с этими животными, раз они повиновались ее едва слышному шепоту. Затем, далеко вдали, с гор по обе стороны раздался более громкий и пронзительный вой — волчий, предположил Уилл.

Он никогда не слышал волчьего воя. Волки, что были в зоопарке, спали всякий раз, когда они с Аланой навещали их, или валялись без дела, как будто неволя высасывала из них жизнь. Уилл предполагал, что так и есть, а Алана всегда говорила, что ей их жаль. «Некоторых зверей не следует держать в клетке», — говорила она. Алана любила животных почти так же сильно, как Уилл, и это, как он предполагал, было частью того, почему он, в свою очередь, любил ее. Когда они были маленькими, у них всегда было тайное место с котятами, которых они растили, или пташкой, выпавшей из гнезда. Алане не разрешалось заводить собаку, но она всегда приходила поиграть со сворой Уилла, которую он держал в старом питомнике охотничьих собак рядом с коттеджем Бо.

Кони опять заржали, выводя его из задумчивости. Еще несколько слов от стража, и они снова были полностью под ее контролем, хотя Уилл уже и сам был не прочь пуститься вскачь, как испуганная лошадь. Вскоре их густо окружили деревья, местами выгибающиеся прямо над дорогой, как туннель; и снова огромные хмурые скалы смело охраняли их с обеих сторон. Хотя это давало некоторое укрытие, Уилл мог легко слышать усиливающийся ветер, потому что тот стонал и свистел между расщелинами, а ветви деревьев сталкивались друг с другом, пока они проносились мимо. Становилось все холоднее и холоднее, начал падать мелкий снег. В течение получаса все было накрыто тонким белым покрывалом. Снег отражал кусочек луны, пробившийся сквозь облака, и позволил Уиллу видеть немного лучше.

Он сдался и с трясущимися руками отпил немного сливовицы. Как он и подозревал, она обожгла весь его пищевод и забурлила в желудке. Алкоголь действительно временно согрел его, но оставил ощущение тошноты и опьянения.

Что-то двигалось в лесу. Уилл встряхнулся и несколько раз моргнул, пытаясь разглядеть.

Сквозь снежный вихрь ему показалось, что он увидел Энни Чэпмен, выглядывающую на него из-за дерева, с внутренностями в руке, с зияющим порезом на горле.

Уилл снова посмотрел вперед, заставляя себя изучать напряженную спину стража. Он сделал еще глоток. Потом еще один.

Женщина начала поворачивать голову то влево, то вправо, как будто искала что-то в лесу. Уилл осмелился взглянуть еще раз. Он не видел ничего, кроме темных деревьев и снега. Это принесло ему облегчение, но он все еще недоумевал, что она искала.

Волков, подумал он. Вероятно, волков. Если волки так часто шныряли здесь, почему у женщины не было ружья? Он снова подумал о своем пистолете, подумал вытащить его и зарядить на случай, если на них нападут. Но если страж графа Лектера не была обеспокоена и, предположительно, жила в этом регионе, она знала об этом больше, чем Уилл.

Внезапно далеко слева Уилл увидел слабое мерцающее голубое пламя между деревьями. Он потер глаза и лоб, затем посмотрел снова. Оно все еще было там. «Что, черт возьми…» — пробормотал он, быстро оглядываясь в поисках Гидеона или любой из его жертв. Его дыхание прерывисто вырывалось из горла, когда он пытался сосредоточиться на пламени. Он был хорошо осведомлен о таком явлении, как блуждающий огонь, происходящий естественным образом, но климат казался неподходящим. Был ли это какой-то цветной огонь, созданный путем сжигания какого-то определенного элемента? И зачем кому-то делать что-то такое… алхимическое… в лесу, в снегу?