Глава 3. Гладка дорога мертвецам (1/2)

***

Отчаяние давило на него, как тяжелое снежное одеяло, холодное и смертельно бледное. Он поднес руку к лицу и вытер слезы, затем подошел к решетчатому окну, отодвинул створку и распахнул ее настежь. Далеко внизу, под крепостной стеной и крутым утесом, текла река. Он знал, что она глубока, а течение сильно. Он подумал, что, возможно, в водах отразится румянец последнего заката, но они были черными. Кошмарные воды, они засвидетельствуют прекращение его боли, но не принесут дальнейшего утешения.

Он шагнул из окна на узкий каменный выступ, балансируя на краю пропасти.

Пусть все это закончится. Не было причин продолжать, ни ради всех земных удовольствий, ни ради вечных наказаний. Теперь, когда он погиб, ничто не имело значения.

В старых песнях говорилось о разбитом сердце, о людях, ставших его жертвами, о том, как они умирали от горя, как от чумы. Он никогда не понимал этого, никогда по-настоящему не верил в это до сих пор.

— Всему есть причина.

Уилл повернул голову. Рядом с ним на выступе стояла женщина, облаченная в бедную, рваную одежду лондонских уличных жителей. Она одарила его усталой улыбкой.

Полли Николс.

Он попытался заговорить, но обнаружил, что голос застыл у него в горле.

Внезапно безмятежное, принимающее выражение лица Полли исказилось, превратившись в гримасу боли. Кровь пропитала ее платье, испачкав всю грудь. Со стоном она упала в речную долину.

Абель Гидеон вышел на выступ с окровавленным ножом в руке.

— Если бы вы видели моими глазами и владели моими знаниями, вы, возможно, лучше поняли бы, инспектор.

— Я не хочу видеть, — взмолился Уилл или, по крайней мере, попытался. Его слова были едва слышным шепотом, вырывающимся из легких.

— Видишь? Видишь?..

Они потянулись друг к другу одновременно, одним движением, как будто были отражением в зеркале, разделенном стеклом и блеском серебра. Они падали…

***

Уилл проснулся, садясь так быстро, что услышал, как хрустнул его позвоночник в нескольких местах.

Жена трактирщика постучала в дверь.

— Я встал, — грубо крикнул он, и она ушла, что-то бормоча себе под нос по-румынски. Уилл наклонился и поднял свои карманные часы, открыв крышку. Было почти на целый час позже, чем он просил, чтобы его разбудили.

Он закряхтел, вставая, чтобы одеться как можно быстрее.

Хозяин «Золотой кроны» и его жена оказались людьми сомнительной надежности. Уилл предположил, что это могло быть культурным различием, и был готов приспособиться, но это все равно показалось ему странным. До сих пор никто в путешествии не вел себя так, как они.

Прочитав письмо графа Лектера предыдущим вечером, Уилл попытался расспросить хозяина постоялого дома о деталях, касающихся его забронированного места в дилижансе. Мужчина внезапно решил, что не понимает по-немецки, в то время как до этого самого момента Уилл мог общаться с ним без проблем. Жена его поступила так же. Пара продолжала поглядывать друг на друга, разделяя короткие косые взгляды, которые легко читаются и без его шестого чувства, которое позволяло ему проникать в эмоции и взгляды других. Они чего-то боялись. Возможно, они позаимствовали часть денег графа Лектера для себя, и ему не достанется запрошенного места. Не то чтобы его это сильно заботило.

Уилл настойчиво продолжил, спрашивая, знают ли хозяева что-нибудь о графе Лектере, его замке или деревне рядом с ним, известной как Цербул Негру. Они настаивали на том, что вообще ничего не знают, и отказались говорить дальше, указав, что у них есть работа. Уилл заметил, как пожилая женщина яростно перекрестилась, возвращаясь на кухню.

И вот она снова была у его двери, на этот раз с подносом, уставленным завтраком: сосиски, кукурузное пюре, хлеб, джем и чайник чая.

— Ешьте, вы должны есть, юный герр, — сказала она, когда Уилл поспешно упаковывал свои вещи.

Уилл сделал паузу только для того, чтобы налить себе чашку чая и проглотить ее.

— Мадам, — сказал он на грубом немецком, засовывая свой дневник в карман пальто, — почему вы не хотите, чтобы я ехал в этом дилижансе?

Она уставилась на него, заламывая свои морщинистые руки.

— Очевидно, вы разбудили меня позже, чем я просил, так, чтобы я не успел вовремя. — Он чувствовал, как пульс окружающей среды в его голове оживает, даже несмотря на то, что он активно пытался игнорировать это. Он чувствовал, как эмоции и мотивы этой женщины проникают в его разум, как лодка, набирающая ход. — Вы… э-э… не знаете меня… так почему вы боитесь за меня? — Он плюхнулся на кровать, чтобы завязать шнурки на ботинках, ожидая ответа.

— Разве вы не знаете, какой сегодня день? — Она последовала за ним в другой конец маленькой комнаты, где он деловито упаковывал свои письменные принадлежности.

— Четвертое мая, — огрызнулся Уилл. — Четверг.

— Нет, юный герр, сегодня день Святого Георгия! Сегодня, между полуночью и рассветом, все злые существа на земле будут собирать силу, необходимую им, чтобы терзать богобоязненных людей круглый год!

Он остановился и повернулся к ней, закидывая на плечо свою сумку.

— Вы вспомнили свой немецкий.

— Пожалуйста, — взмолилась она, хватая его за пальто, когда он протиснулся мимо, чтобы выйти в коридор.

— Если бы вы такое сказали в Лондоне, вас бы заперли в лечебнице.

Рот старухи искривился, и она заплакала. Уилл мысленно пнул себя и смягчился.

— Извините за то, что я… э-э… сказал… — Он попытался вспомнить слово по-немецки. — Я был груб. Простите меня. У меня дело, которое нужно сделать.

— Такой молодой и красивый! — сказала она между всхлипываниями. — Я боюсь за вас! Пожалуйста, возьмите. — Она достала из кармана четки с синими бусинами и крестом.

— Мадам…

— Пожалуйста, возьмите! — настаивала она со слезами на глазах. — Ради своей матери!

Уилл почувствовал, как его тело напряглось, а сердце потемнело, как холодный край луны.