Chapter Nine (1/2)

— Доктор Лектер! Я так рада вас видеть. Полагаю, это означает, что Уилл не мертв?

Ганнибал останавливается, разворачивается, и позволяет легкой улыбке украсить его черты.

— Не мертв. Хотя, я предполагаю, что не имея возможности поднять собственную ложку, наш дорогой Уилл предпочел бы обратное.

Беверли Катц усмехается и закатывает глаза.

— Ага, это похоже на правду. Для Джека действительно важно, что вы можете провести этот допрос. Особенно учитывая, что, ну, вы знаете — Тобиас пытался убить вашего парня.

— Да, это действительно омрачает наши с Тобиасом отношения.

Ухмылка Беверли становится только шире.

— Я не знала, что вы настолько остроумны. Если бы я знала, что скрывается за этой клеткой и пейсли, я бы пригласила вас присоединиться к нам за выпивкой после работы.

— Прошу вас, нет необходимости спешить с этим.

Ганнибал и Беверли обмениваются веселыми взглядами, прежде чем она ведет его дальше в недра Балтиморской государственной больницы для душевнобольных преступников, где в настоящее время находится Тобиас. Ганнибал уже взял на себя смелость заплатить одному из санитаров, чтобы его допрос Тобиаса не был записан для агента Кроуфорда — или для доктора Чилтона. Есть несколько важных вопросов, на которые Ганнибалу нужно получить ответы, и никто другой не должен быть посвящен в комментарии Тобиаса.

Беверли останавливается в конце лестницы, ведущей с главного этажа на нижний уровень, где и содержатся заключенные. Ганнибал также останавливается, оглядывая коридор перед ними с выверенно нейтральным выражением лица.

— Он прямо за углом, — сообщает Беверли, кивая в сторону длинного коридора. Она протягивает Ганнибалу планшет с прикрепленными к нему листами бумаги. На верхнем листе написано «Бланк допроса свидетелей (D)». — Удачи. Я вернусь через тридцать минут, если вы не появитесь раньше.

— Спасибо, мисс Катц.

— Вот видите, вы куда забавнее Уилла. Такой вежливый. Обычно в ответ на любые инструкции я просто получаю неодобрительный взгляд.

— Уилл… сложная личность. Нельзя винить его за социальную тревожность, учитывая, что его постоянно бомбардируют чуждые эмоции, мысли и чувства — не его собственные, но все же насильно внедренные в его разум.

— Верно-верно, а теперь вы просто заставляете меня почувствовать себя плохо. Тридцать минут, доктор.

Ганнибал кивает, а затем проходит по коридору дальше. Несвежий воздух несет тот же затхлый запах, что и во время прошлого посещения Ганнибала. Абель Гидеон спит — или притворяется, что спит — когда Ганнибал проходит мимо его камеры. Тобиас находится в самом конце, в последней камере слева. Он сидит на койке с тонким матрасом с обмотанной вокруг его отсутствующего уха повязкой, и спокойным взглядом темных глаз.

— Мистер Бадж, — начинает Ганнибал. Он стоит перед железными прутьями камеры, небрежно сжимая в руках выданный Беверли планшет и выпрямив спину. — Рад видеть, что вы выздоравливаете.

Полные губы Тобиаса растягиваются в ехидной усмешке.

— Вы? Я был бы удивлен подобным отношением, но, полагаю, что для мужчины, встречающегося с Чесапикским Потрошителем вероятность нормального поведения исключена.

Ганнибал делает паузу. Вносит коррективы. Его лицо застыло: он не позволяет эмоциям проявиться, пока его глаза прослеживают линию самодовольной ухмылки Тобиаса. Он явно рад тем, что смог удивить Ганнибала.

— Вы считаете, что Уилл Грэм — Чесапикский Потрошитель, — говорит Ганнибал, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Удивлены, доктор? — подначивает Тобиас. — Я не был. Мало кто смог услышать мою серенаду. Мало кто смог понять ноты, которые я играл. Я знал о талантах Уилла Грэма, но не о его тяге делиться этими талантами с миром. Кто бы мог подумать, что Потрошитель и ищейка ФБР — один и тот же человек?

Ганнибал внезапно ощущает чрезвычайную благодарность за то, что у него хватило дальновидности выключить аудиозапись этого допроса.

Забавно, как судьба склонна к иронии. В своей предыдущей жизни Ганнибал сделал все, что было в его силах, чтобы подставить Уилла как Чесапикского потрошителя. Сейчас же он не предоставил ни единого доказательства для убеждения остальных в виновности Уилла, но вот перед ним Тобиас с этой идеей, прочно засевшей в его голове — даже без каких-либо манипуляций.

— Я не понимаю скачка вашей логики, — отвечает Ганнибал.

— Это потому, что вы упускаете фрагмент пазла, — Тобиас встает и идет к металлической решетке своей камеры. Обеими руками он хватается за железные прутья и крепко сжимает их до выпирающих костяшек пальцев. Каждое из его последующих слов выговаривается медленно и тщательно, словно чтобы максимизировать их воздействие. — Я не убивал Франклина.

И вновь Ганнибал ошеломленно замолкает. Его мысли мечутся по тысяче извилистых путей, пока он пытается придумать уместный ответ. Если Тобиас говорит правду — а Ганнибал может определить ложь, может учуять ее в дыхании человека, а запах Тобиаса — это не что иное, как искренность, покрытая соленой кровью, — то это значит, что Уилл убил кого-то. Свернул ему шею, а затем солгал об этом Джеку Кроуфорду — самому руководителю отдела бихевиористики.

Но зачем Уиллу это делать? Ганнибал может придумать только две правдоподобные причины: во-первых, жизнь Уилла была под угрозой, и смерть Франклина была единственным способом спасти себя; или, во-вторых, эмпатия Уилла настолько полностью охватила образ мышления Тобиаса, что на мгновение Уилл фактически стал Тобиасом и поэтому убил Франклина.

— Не то, чего вы ожидали, не так ли? — ликующе спрашивает Тобиас. Он излучает чувство победы, как будто шокировать Ганнибала — это своего рода подвиг, заслуживающий награды. Возможно, камеры получше — такой, в которой есть настоящий матрас, а не пружины, обернутые дешевой тканью.

Ганнибал не выдает Тобиасу награду за свое удивление. Вместо этого он смиряется с внезапным открытием, как будто это не катастрофа по своей сути.

— Уилл — агент правоохранительных органов. Уверен, даже вы можете понять, что закона без жертв не бывает. Утрата Франклина была трагедией, да, но она была необходима. Ее следствием стал ваш арест, не так ли?

Тобиас запрокидывает голову и смеется — низко и хрипло. Звук его смеха вьется сквозь железные прутья, заполняет каменные стены, пока единственным, что Ганнибал может слышать не остается звон хохота Тобиаса в его ушах.

— Кроме того, — продолжает Ганнибал так, будто Тобиас не издал ни звука, — мы здесь, чтобы поговорить о вас, а не о человеке, которому вы пели серенаду.

Последующий допрос больше соответствует ожиданиям Ганнибала. Тобиас несговорчив — он отказывается отвечать на большую часть одобренных ФБР вопросов. Однако он подтверждает диагноз диссоциального расстройства личности, поставленный врачом в Филадельфии. Ганнибал записывает имя психиатра, благодарит Тобиаса за уделенное время и уходит, затянув свой костюм как можно надежнее, не упустив ни единого шва.

Пока Ганнибал идет по коридору, к нему подкрадывается санитар, выключивший микрофоны в камере Тобиаса. Он кивает в сторону пустой комнаты, в которой стоят три большие клетки — словно тут был карнавал, после которого осталась часть оборудования. Ганнибал поджимает губы и следует за ним, не настроенный на еще один допрос, но осознавая, что альтернатива — не следовать за санитаром — была бы хуже.

— Интересный разговор? — спрашивает Мэттью.

Ганнибал смотрит на него с бесстрастным выражением лица.

— Определенно, — отвечает он.

— Меня всегда интересовал Чесапикский Потрошитель. Есть смысл в том, что это кто-то из своих. Умный ход — увести ФБР от своих же убийств.

Ганнибал стискивает зубы и смотрит в тусклые карие глаза Мэттью.

— Как я понимаю, вы подслушивали проведенный мной допрос. Это достаточно грубо.

Мэттью невозмутимо пожимает плечами.

— Я сделал вам одолжение, док. Думается, это меньшее, что вы могли сделать в ответ, — как будто Ганнибал не заплатил вопиющую сумму за то, чтобы аудиозапись загадочным образом вышла из строя на время допроса Тобиаса. Мэттью продолжает: — Но я рад, что сделал это. Поначалу я не поверил Тобиасу, когда он лепетал о Потрошителе. Но вы не сделали ничего, чтобы убедить его в обратном. Немного подозрительно, вам так не кажется?

Мысли Ганнибала мечутся, кружатся. У него есть два варианта: отрицать все или попытаться использовать ошибочное убеждение Мэттью в том, что Уилл — Потрошитель, против него. Ганнибал каталогизирует молодого человека — отчаянье, пропитавшее его запах, потребность в одобрении, столь ясно выраженная в его изголодавшихся глазах. Ганнибал вздыхает и медленно расслабляется, когда план представляется ему как идеально приготовленный пир.

— Вы правы, — говорит он. — Я не убеждал Тобиаса отказаться от этой идеи, потому что он говорил правду.

Лицо Мэттью заметно проясняется.

— Я так и знал. Я годами следил за Уиллом Грэмом.

Ганнибал внутренне ощетинивается. Никто столь примитивный, как санитар перед ним, не должен следовать за Уиллом, пусть даже издалека. Великолепие Уилла — это то, чем наслаждается Ганнибал и только Ганнибал.

С ехидной ухмылкой Ганнибал спрашивает:

— Как вы смотрите на то, чтобы встретиться с Потрошителем?

Мэттью мгновенно становится более настороженным. Из его плеч исчезает сгорбленность, и когда Мэттью выпрямляется во весь рост, белая ткань его униформы натягивается, демонстрируя подтянутое тело.

— Что вы имеете в виду? — по крайней мере, у Мэттью хватает здравого смысла для подозрительности. Любой, у кого хотя есть хотя бы одна полусформированная мозговая клетка, должен опасаться встречи с Чесапикским Потрошителем.

— Тобиас прав. У нас с Чесапикским Потрошителем… близкие отношения, — Ганнибал делает паузу. Он убеждается, что Мэттью смотрит ему прямо в глаза, и говорит: — Потрошитель не терпит грубости ни в какой форме. Если бы о Тобиасе позаботились — осмотрительно, конечно — Потрошитель был бы очень благодарен. Он захотел бы вознаградить вас за ваши усилия, — Ганнибал не уточняет, в чем именно будет заключаться эта награда. Вместо этого он позволяет молодому человеку самому заполнить пробелы, услышать не произнесенные вслух слова.

Мэттью тихо присвистывает. Его глаза кажутся почти черными.

— Я мог бы это сделать. Позаботиться о Тобиасе, то есть. Люди не подозревают тебя, когда ты выглядишь как я, — Мэттью дергает свой накрахмаленный воротник. — Как я найду вас после этого?

Ганнибал тянется в карман пиджака и достает визитку.

— Вот. На обороте указан мой номер. Позвоните мне, когда выполните задание. В противном случае не связывайтесь со мной.

Мэттью берет карточку и медленно засовывает ее в карман униформы.

— Вы уверены, что Потрошитель хотел бы, чтобы я это сделал?

— Уверяю вас, Потрошитель будет доволен вашими усилиями. Я знаю, что он был бы рад получить вас на ужин.

Мэттью сияет, показывая острые края своих резцов.

— С нетерпением жду этого.

— Как и я, — ответно улыбается Ганнибал.

Мэттью наклоняет голову и жестом просит Ганнибала выйти из комнаты. Ганнибал предполагает, что в этом помещении нет камер или других записывающих устройств: если они все же есть, ему придется довериться Мэттью, у которого должно хватить здравого смысла удалить аудио и видео, чтобы их разговор остался конфиденциальным.

Ганнибал оставляет Мэттью позади, поднимаясь по ступенькам на главный этаж Балтиморской государственной больницы для душевнобольных преступников. Он продолжает идти, пока не достигает фойе, довольный тем, что Беверли ждет его одна, без кого-либо еще. Ганнибал не в настроении иметь дело с Фредериком Чилтоном (впрочем, разве кто-либо когда-либо находится в подходящем расположении духа, чтобы проводить время с подобным человеком?).

— Мисс Катц, — начинает Ганнибал. Он протягивает ей планшет с бланками, которые он заполнил во время допроса Тобиаса. — Я оставлю это в ваших надежных руках. Боюсь, на остаток дня у меня есть планы.

— Конечно, — говорит Беверли, махнув рукой в сторону двери. — Скажите Уиллу, что мы все думаем о нем.

— Обязательно. Уверен, ему будет приятна поддержка.

Ганнибал кивает ей, а затем выходит из здания. Он мгновенно оказывается поглощен ярким солнечным светом и жаром, который волнами поднимается от тротуара. Он окружает его, окутывает, словно язык ярко горящего пламени, и к тому времени, как Ганнибал добирается до своей машины, он покрыт тонкой пленкой пота.

Краем глаза Ганнибал замечает внезапную вспышку багряного цвета. Он оборачивается, но не видит ничего, кроме больницы и нескольких посетителей, бродящих по разжаренному солнцем асфальту. Ганнибал на мгновение прищуривается, прежде чем сесть на водительское сиденье своей машины и выехать на дорогу.

Пока Ганнибал едет в свой офис, его мысли блуждают. Хотя его визит в Балтиморскую государственную больницу для душевнобольных преступниковоказался не таким, как он ожидал, он все равно обнаруживает, что в его венах гудит чувство приятного возбуждения.

Уилл убил Франклина.

Уилл — которого уволили из полиции Нового Орлеана из-за его неспособности нажать на курок; мужчина, который предпочел бы быть зарезанным, чем лишить жизни другого человека; мужчина, который (в прошлой жизни) разлетелся на кусочки, потому что не смог справиться с мыслью о становлении убийцей — этот самый мужчина жестоко сломал шею безобидному невротику.

Ганнибал поправляет шов брюк, чтобы его эрекция не так настойчиво давила на натянутую ткань. Боль от этого осознания сладка, она удовлетворяет, напоминая о том, насколько этот Уилл стал иным по сравнению с тем, каким его знал Ганнибал.

Что изменилось? Что такого особенного произошло на этот раз, что позволяет Уиллу небрежно лишить кого-то жизни, а затем без особых усилий скрыть свои действия? Это потому, что мозг Уилла не пылает? Это из-за влияния Ганнибала? Из-за интимной природы их отношений?

Когда Ганнибал подъезжает к своему дому, он сразу же замечает отвратительный синий Вольво Уилла, припаркованный на подъездной дорожке. Улыбаясь, Ганнибал открывает дверь гаража и заходит внутрь, вздыхая с облегчением, когда прохладный ветерок из кондиционера дует ему в лицо.

— Дорогой, — зовет Ганнибал. — Ты здесь?

— На кухне!

Ганнибал идет на кухню, резко останавливаясь, когда он видит Уилла. Его мальчик одет в черный фартук Ганнибала, пояс туго затянут на его узких бедрах. Манжеты фланелевой рубашки закатаны, обнажая сильные, гибкие предплечья. Кудрявые волосы Уилла выглядят несколько жестким — возможно, из-за геля — и карамельные пряди блестят, когда он переходит от одной стойки к другой, неся миску с измельченными зубчиками чеснока. Однако именно глаза Уилла заставляют Ганнибала замереть: без очков — очков, которые Уилл не носил ни разу с тех пор, как они начали встречаться — его пронзительные голубые глаза, кажется, режут еще острее. Ганнибал чувствует себя освежеванным — одного взгляда достаточно, чтобы разорвать швы его человеческого костюма и оставить его, искромсанным, на полу.

— Какой приятный сюрприз, — задыхаясь, говорит Ганнибал. Он садится на барный стул и позволяет своему взгляду блуждать по различным ингредиентам: свежая форель, измельченный чеснок, два нарезанных лимона и бутылка альбариньо.

Уилл ухмыляется и кладет свои травмированные руки на столешницу ладонями вверх. Они все еще заживают после встречи с гарротой Тобиаса: все, кроме кончиков пальцев, обернуто белыми бинтами.

— Ты не злишься, что я оскверняю святая святых твоего дома?

Ганнибал вскидывает бровь и наливает себе бокал белого вина.

— Это то, что сейчас происходит? Осквернение?

— Пока нет, — отвечает Уилл. Несмелое мурлыканье в голосе Уилла не должно быть настолько привлекательным, но Ганнибал все равно склоняется над столешницей, чтобы быть хотя бы на дюйм ближе к своему возлюбленному.

Ганнибал заставляет себя откинуться обратно. Он покачивает вино, подносит бокал к носу, аккуратно вдыхает — с удовольствием отмечая цитрусовые нотки, которые будут хорошо сочетаться с лимонным соусом, который готовит Уилл — и делает глоток.

— В таком случае, я с нетерпением жду осквернения.

Запах Уилла взрывается пряным возбуждением. Он хмыкает и продолжает измельчать оставшийся чеснок — его движения неловкие и неуклюжие, когда он покрытыми швами ладонями работает ножом.

— Как работа сегодня?

— Незапланированно. Мисс Катц попросила меня допросить Тобиаса Баджа. Теперь Маэстро находится в недрах Балтиморской государственной больницы для душевнобольных преступников.

Рука Уилла соскальзывает с ножа. Он со стуком падает на пол кухни, и Уилл ругается, прежде чем наклониться и поднять его. Ганнибал тут же встает и обходит столешницу, чтобы осмотреть руки Уилла. Хотя бинты и швы все еще покрывают его ладони, Уилл может без особой боли двигать пальцами, с чем и связана его настойчивость в самостоятельном приготовлении ужина и выполнении других домашних дел — хотя Ганнибал более чем счастлив помочь упрямому мальчику. Бинты защитили его ладони от дополнительных травм, и лезвие ножа безвредно скользнуло по слоям ткани.

Ганнибал кладет нож в раковину и моет его, пока Уилл очищает свои дрожащие руки.

— Болят? — спрашивает Ганнибал.

Уилл пожимает плечами и вытирает кончики пальцев висящим у раковины полотенцем.

— Не больше, чем ты предупреждал, — пауза. Затем Уилл добавляет: — Не думал, что Отдел бихевиористики наймет тебя для работы с Маэстро. Разве Франклин не был твоим пациентом?

— Был. Так вышло, что их первым кандидатом для проведения допроса был ты. Однако, поскольку ты являешься участником инцидента, о котором я вел допрос Тобиаса, вовлечь тебя в это было бы конфликтом интересов.

Ганнибал не упоминает изобличительное откровение Тобиаса. Он не называет имени Франклина и не рассказывает о какой-либо конкретной части допроса. Если Уилл хочет сохранить в тайне истинную причину смерти Франклина, Ганнибал ему это позволит.

Пока.

— Полагаю, суду понадобится составленный профиль, независимо от количества улик против кого-либо. Я имею в виду, у Тобиаса в подвале висели настоящие человеческие кишки. С такими доказательствами трудно поспорить. Чем может помочь профиль? — в глазах Уилла странный блеск. Почти маниакальный.

Ганнибал обнимает Уилла за талию и нежно целует мягкую кожу лба.

— Суды и правда любят эти профили. Но, если только ты не поймаешь кого-то на месте преступления, улики — это лишь улики. Однако, судя по всему, гордость Тобиаса слишком раздута, чтобы позволить ему молчать. Он признался во множестве убийств — не только в тех двух, в которых подозревали Маэстро.

— Гордыня, алчность, зависть — вот в сердцах три жгучих искры, что во век не дремлют.

Ганнибал замолкает. Моргает.

— Дорогой, я слышу Данте, слетающего с твоего языка?

Уилл хмыкает и отстраняется из объятий Ганнибала, наливая себе бокал вина. Он смотрит на Ганнибала, ухмыляется, и говорит: