Chapter Eight (2/2)

— Все было не так!

— Нет? Значит мне лишь кажется, что раны на твоих ладонях — от удавки, предназначенной для убийства, а не от чего-то другого? Возможно, твои руки неудачно скользнули по перилам, когда ты спускался в подвал?

— Хватит, Ганнибал. Я в порядке. Все было нормально. Я… я не хочу об этом говорить.

Остаток пути до Куантико проходит в молчании. Ганнибалу не терпится поцеловать лицо Уилла — его губы, его щеки, его челюсть, любое место, к которому Ганнибал сможет прикоснуться, — но Ганнибал думает, что в данный момент этот жест не будет оценен.

— Спасибо, — мрачно говорит Уилл, когда Ганнибал открывает для него дверь машины. — Я могу попросить, чтобы швы мне наложил кто-то из агентов. Или поехать в больницу.

— Абсурд. Я бы не доверил заботу о тебе кому-то другому.

Это вызывает слабую ухмылку Уилла. Ганнибал сдерживает свою улыбку, когда жестом приглашает Уилла пройти в здание перед ним. Они идут в кабинет Джека — который сейчас пуст — и, пока не вернулся агент Кроуфорд, Ганнибал медленными, сдержанными движениями зашивает руки Уилла.

— Грэм. Доктор Лектер, — начинает Джек. Он смотрит на руки Уилла, хмурится, а затем садится за стол. — Тобиаса поместили под арест. Тебе нужно в больницу?

— Нет, Ганнибал обо всем позаботился, — отвечает Уилл. Он смотрит на Ганнибала немигающими голубыми глазами.

— Да… Ганнибал, — говорит Джек. — С каких пор вы двое в отношениях?

Ганнибал смотрит на Уилла, позволяя ему вести этот разговор.

Плечи Уилла напряжены, когда он говорит:

— Мы вместе уже несколько недель. Ганнибал никогда не был моим психиатром, так что это не нарушение профессиональной этики. Честно говоря, то, что мы в отношениях, никого не касается.

— О? — спрашивает Джек. Он скрещивает руки на своей широкой груди и наклоняется вперед. — Не касается?

— Ты допрашиваешь Беверли о том, с кем она встречается? Или Зеллера?

Джек вздыхает и щипает себя за переносицу.

— Ладно. Проблем с вашими… отношениями быть не должно. Пока это не мешает работе. Любого из вас.

Ганнибал внезапно испытывает желание оскалиться на этого мужчину. Он успокаивает себя, подавляет это чувство, пока оно чопорно не садится под его человеческим костюмом.

— Конечно. Мы бы не хотели вредить важной работе ФБР.

Джек хмыкает и жестом приглашает Уилла следовать за ним к дверям кабинета.

— Мы скоро вернемся, — говорит Джек. — Мне просто нужно получить отчет Уилла.

Ганнибал кивает и смотрит, как Уилл уходит — с удовлетворением отмечая, что фигура Уилла в последнее время пополнела, и теперь его задница в облегающих брюках выглядит восхитительно округлой. В брюках, которые еще месяц назад были плачевно свободны в талии и бедрах.

К тому времени, как Уилл возвращается, Ганнибал обошел периметр офиса Джека не менее семи раз. Он каталогизировал каждый предмет на столе этого мужчины, а также различные точки входа и выхода из комнаты на случай, если ему когда-нибудь понадобится быстро выбраться, застряв в этом пространстве (что крайне маловероятно, но Ганнибал всегда готов к любому исходу).

— Мы можем уйти? — как только Уилл появляется в дверях, спрашивает Ганнибал — олицетворение вежливости.

— Да. Возьми отгул, Грэм. Подлечи руки. Уверен, скоро ты нам понадобишься.

Уилл смотрит на свои ботинки и не оглядываясь выходит из комнаты. Ганнибал спокойно улыбается Джеку и следует за ним, догоняя Уилла у лифта.

— Могу я что-нибудь сделать? — спрашивает Ганнибал. — Кроме того, чтобы выписать тебе обезболивающее и предложить сделать прививку от столбняка. У меня… есть сомнения в стерильности удавки Тобиаса.

Уилл фыркает, и часть напряжения покидает его тело.

— Нет. Я просто хочу домой.

— Конечно. Позволь мне приготовить тебе ужин.

— Как будто я отпущу тебя прежде, чем ты меня накормишь, — острит Уилл. Уголки его розовых губ приподнимаются, и Ганнибалу едва удается удержаться от того, чтобы наклониться и облизать края соблазнительного рта своего мальчика прямо посреди штаб-квартиры ФБР.

Когда они прибывают в Вулф Трап, и Уилл устраивается на кровати в гостиной, Ганнибал занимается собаками. Он выпускает стаю наружу, присоединяется к ним на прогулке по периметру. Это успокаивает что-то внутри Ганнибала, что-то первобытное, что побуждает его защищать, оберегать то, что принадлежит ему. После этого Ганнибал заводит собак обратно в дом. Они вкатываются в дверь с высунутыми языками и виляющими хвостами, от их шерсти исходит запах свежей травы и теплого солнца. Ганнибал наполняет их миски водой, следит, чтобы Зои приняла витамины для суставов, а Уинстон проглотил последнюю порцию лекарства для дегельминтизации. Ганнибал наконец-то может закатать рукава и вымыть руки, готовясь к ужину около четырех часов дня.

Уилл наблюдает за ним с кровати, сидя и прислонившись спиной к стене.

— Ты хорошо с ними обращаешься, — застенчиво говорит он. Он смотрит на свою счастливую стаю, на то, как они непринужденно бегают между гостиной и кухней. — С собаками.

— Они твоя семья, следовательно, они важны для меня. Мне… приятно заботиться о них.

Выражение лица Уилла искажается, становится нечитаемым.

— Ты всегда настолько внимателен к питомцам своего партнера?

Ганнибал открывает холодильник и начинает выбирать ингредиенты для сегодняшнего ужина — креветки гамбо с домашним кукурузным хлебом и жареной спаржей.

— Я не знаю, — он поворачивается к Уиллу, смотрит ему прямо в глаза, и говорит: — У меня никогда раньше не было партнера.

Уилл краснеет. Он поднимает руку ко рту, предположительно, чтобы прикусить ноготь большого пальца (нервный жест, который Ганнибал с некоторых пор обожает), затем вспоминает, что его руки обернуты бинтами, и кладет их обратно по бокам. Ганнибал улыбается и продолжает собирать необходимые предметы из кладовой Уилла (теперь уже хорошо заполненной).

— У меня тоже никогда не было партнера, — говорит Уилл. Его глубокий голос легко достигает кухни, петляет над его собаками, и оседает в комнате, будто тяжелое одеяло. Ганнибал находит это… успокаивающим. Знакомым и теплым, как пламя потрескивающего огня. — Очевидно.

— Нет ничего очевидного ни в наших предыдущих отношениях, ни в их отсутствии. К разуму, подобному твоему, необходимо бережно относиться. Иначе он был бы растрачен на других.

— Но не на тебя?

— Нет, — торжественно говорит Ганнибал. — Не на меня.

После этого Уилл молчит, по-видимому, довольствуясь наблюдением за тем, как Ганнибал снимает с кукурузы шелуху, смешивает ингредиенты для кукурузного хлеба и начинает кипятить томатную основу для гамбо. Час спустя весь дом пахнет морепродуктами. Почти все собаки Уилла ждут на кухне, отчаянно желая получить хоть одну крошку. У нескольких с морд стекают слюни. Уинстон — единственный, кто остается в гостиной с Уиллом. Он быстро стал любимчиком Ганнибала.

Ганнибал тоже хотел бы никогда не покидать Уилла.

Ганнибал раскладывает их еду по тарелкам, затем переносит их на стол. Уилл вздыхает, пока идет на кухню, его движения медленные и плавные. Он плюхается на один из стульев и глубоко вдыхает. Его глаза признательно блестят, когда он переводит взгляд на Ганнибала.

Из-за швов на ладонях — и сопутствующих им пластырей и бинтов — Уилл не может держать свои столовые приборы. Даже попытки сомкнуть пальцы вокруг ложки достаточно, чтобы заставить его зашипеть от боли.

— Вот, — мягко говорит Ганнибал. — Позволь мне.

Спокойными руками Ганнибал окунает вызвавшую раздражение ложку в гамбо, затем позволяет пару подниматься над ней в течение секунды, прежде чем поднести еду к губам Уилла. Глаза Уилла недовольны. Он смотрит на Ганнибала, несомненно, желая возразить против такого обращения, но какие еще варианты? Если Уилл не планирует есть исключительно из чашки в течение следующей недели, ему придется принять помощь Ганнибала, по крайней мере, в этом вопросе (Ганнибал будет более чем счастлив помочь рукам Уилла и в других вопросах, дорогому мальчику нужно только попросить).

— Остынет, — бормочет Ганнибал, ложка все еще находится в воздухе. Взгляд Ганнибала не отрывается от идеальной розовой формы губ Уилла.

— Ладно, — сквозь зубы цедит Уилл. Он зажмуривается и опускает нижнюю челюсть. Ганнибал медленно направляет ложку в его рот. Он смотрит, как Уилл жует, глотает. Поцелованная солнцем кожа Уилла натягивается в такт движению. Наконец Уилл снова открывает глаза.

Теперь они черные, никаких следов синевы.

— Это восхитительно, — говорит Уилл с очаровательным оттенком неохотной признательности.

— Дорогой, твои слова наполняют меня счастьем. Хочешь кукурузного хлеба?

Уилл кивает, и Ганнибал осторожно отрезает ломтик хлеба, лежащего на противне. Он намазывает его маслом и кладет исходящий паром хлеб на тарелку Уилла. Тот дрожащей рукой хватает его и сам подносит ко рту. Низкий, гортанный стон — награда Ганнибалу. И, о, Ганнибал трудился бы над едой годами, если бы только Уилл снова издал этот звук.

Остальная часть ужина проходит примерно так же. Ганнибал попеременно ест свою еду и кладет кусочки гамбо в ожидающий рот Уилла. Как только вся еда съедена — а тарелки и миски тщательно вылизаны нетерпеливой стаей Уилла — Ганнибал ведет Уилла в ванную и помогает ему раздеться.

— Я сам могу принять душ, — бормочет Уилл. — И даже не думай спрашивать, можешь ли ты подержать мой член, пока я писаю.

— В другой раз, — отвечает Ганнибал с театральным вздохом. — Это было следующим пунктом в моем списке способов, которыми я хотел укрепить нашу связь. Сразу после того, как мы обменяемся нашим ношеным нижним бельем.

Уилл издает лающий смешок — резкий и короткий. Он смотрит на Ганнибала с весельем — с неприкрытой нежностью — и Ганнибал чувствует, как в его груди что-то тает.

— Если понадоблюсь, я буду снаружи, дорогой.

Ганнибал не может удержаться, чтобы — прежде чем покинуть ванную комнату — не оставить нежный поцелуй на кончике носа Уилла. Сопровождающий поцелуй всплеск сладостно-сладкого счастья более чем убедил Ганнибала в том, что ему придется продолжать целовать ничего не подозревающий нос Уилла — формой и наклоном которого очарован Ганнибал так же, как и каждой частью Уилла.

Спустившись вниз, Ганнибал выпускает собак в последний раз за вечер. Пока они бродят, он моет посуду на кухне, напевая себе под нос безымянную мелодию, которую его мать пела им с Мишей, когда лил проливной дождь, а гром был таким громким, что он не мог слышать свои мысли.

Собаки начинают лаять. Ганнибал хмурится, вытирает руки, а затем идет к входной двери. Он выглядывает наружу и видит знакомый Приус на гравийной подъездной дорожке. Собаки набрасываются на машину, как только она останавливается. Алана с улыбкой выходит со стороны водителя и щелкает языком, чтобы проложить путь среди шевелящихся мохнатых тел.

Ганнибал открывает дверь.

— Алана, — приветствует он.

— О, Ганнибал! Я так рада, что ты здесь. Я приехала, как только услышала о Уилле. Он внутри? Он в порядке?

— Он ранен, но все заживет. На каждую его руку потребовалось наложить по шестнадцать швов.

— Господи Иисусе, — Алана сжимает руки в кулаки и делает глубокий вдох через нос. — Я бесконечно благодарна тебе за помощь. Он так уязвим после посещения мест преступлений. Его разум так легко улавливает оставленные убийцами следы. По крайней мере, у него был ты, чтобы вылечить его руки, если не голову.

Ганнибал хмурится, услышав намек на то, что разум Уилла вообще нуждается в лечении. Он стоит у двери, загораживая вход, и открывает рот, чтобы отправить Алану прочь.

Из-за его спины доносится усиливающийся запах ледниковой воды и мускуса. Будто из ниоткуда раненая рука Уилла возникает на плече Ганнибала. Его челюсти касается влажный локон, когда Уилл прислоняется к Ганнибалу.

— Алана, — говорит Уилл.

У Аланы отвисает челюсть. Собаки вокруг нее при виде своего хозяина впадают в очередное неистовство — как будто они не провели каждую минуту из последних шести часов с Уиллом. Ганнибал не может упрекнуть их за неприкрытую радость: он также чувствует себя окрыленным, увидев Уилла — даже если они были в разлуке всего лишь секунду.

— Уилл, — хрипло выдавливает Алана. — Ты выглядишь…

Ганнибал наконец позволяет себе повернуться. Уилл стоит на крыльце, одетый только в свободный халат. Довольно короткий свободный халат. Подол не достигает даже колен Уилла. Он выставляет напоказ его прекрасно вылепленные ноги — длинные и стройные, покрытые восхитительно темными волосами, за которые Ганнибал хочет схватиться пальцами, когда будет трахать Уилла.

Ганнибал прочищает горло и поворачивается к Алане с совершенно бесстрастным выражением лица.

— Мы как раз собирались ложиться спать. Мы благодарны, что ты зашла проведать Уилла, но, как ты сама видишь, его выздоровление идет как нельзя лучше.

На слове «мы» глаза Аланы сужаются.

— Ты остаешься на ночь, Ганнибал? Уиллу необходим врач на время сна?

— Уилл, — начинает Уилл, — может говорить за себя сам. И да, мне нужен доктор Лектер рядом, когда я сплю. Думаю, было проведено множество исследований о положительном влиянии присутствия близкого для больного человека и о том, как это помогает процессу выздоровления.

— Определенно, — соглашается Ганнибал, позволяя переполняющему его веселью окрасить тон его голоса.

Челюсть Аланы отвисает еще сильнее.

— Близкого человека?

Другая рука Уилла — та, что не лежит на плече Ганнибала — обнимает его за талию, это легкое, но красноречивое прикосновение.

— Мы с Ганнибалом встречаемся уже несколько недель.

От собственнического поведения Уилла в животе Ганнибала свивается нечто темное. Это не только прикосновение, но и тон голоса, то, как он наклоняется к Ганнибалу, смешение их запахов. Ганнибал не ожидал такого от Уилла, но он бы солгал, если бы сказал, что ему это не нравится такая демонстрация. Его монстр эгоистичен. Он не любит делиться.

А Уилл — его бог.

— Спокойной ночи, Алана, — говорит Уилл с явным пренебрежением.

Еще мгновение Алана смотрит на них. Она со щелчком закрывает рот и быстро разворачивается на каблуках, идет обратно к своей машине и не оглядываясь выезжает с подъездной дорожки.

— Я так понимаю, ты все еще расстроен из-за поцелуя на прошлой неделе, — предполагает Ганнибал, открывая дверь шире, чтобы запустить собак внутрь. — Твое собственничество — это захватывающее зрелище, дорогой, — Ганнибал почти хочет позвать Алану обратно — просто чтобы посмотреть, что произойдет.

Почти.

Уилл вздыхает и закрывает за ними дверь. Он плюхается на кровать и снимает халат, под которым оказывается пара поношенных боксеров. Халат небрежно брошен на пол. Ганнибал поднимает его, вешает на крючок для одежды рядом с входной дверью, затем забирается в кровать рядом с Уиллом.

— Она всегда относилась ко мне как к чему-то хрупкому, — говорит Уилл. — В ее глазах жалости всегда больше, чем чего-либо еще. Я это ненавидел. Я хотел быть ей равным. Возможно, даже чем-то большим, чем другом, — услышав это, Ганнибал подавляет нарастающее в груди рычание, хотя и знает, что сейчас ревновать нелепо. Уилл делит постель с Ганнибалом, не с Аланой. Нет причин для расстройства, когда он очевидный победитель.

— Ты ей не ровня, — отвечает Ганнибал. — Ты превосходишь ее во всех смыслах этого слова. Твоя эмпатия возносит тебя. Твой исключительный разум бесконечно умнее, и он уникален. Твоя красота заставила бы великих художников прошлого рыдать от восторга. Нет ни единого дюйма тебя, который был бы ей равен в каком-либо качестве.

Уилл — который неотрывно смотрел на Ганнибала в течение всей его короткой речи — внезапно бросается через кровать и толкает Ганнибала спиной на матрас. Его рот горячий и голодный, когда он прижимается к губам Ганнибала, его язык настойчиво вылизывает себе путь внутрь. Ганнибал стонет от натиска и для равновесия хватается за подтянутые бедра Уилла, не в силах сделать ничего, кроме как брать.

Забинтованные руки Уилла небрежно лежат на подушке по обе стороны от лица Ганнибала. Несколько великолепных мгновений Ганнибал целует Уилла в ответ. А затем, помня о травмах Уилла, он переворачивает их так, что Уилл лежит на кровати, а Ганнибал сидит на нем верхом. Это та же поза, в которой они были на прошлой неделе, когда Уилл занимался любовью с Ганнибалом, и, судя по черной глубине глаз Уилла и всплеску пряного возбуждения в его запахе, он явно думает о том же.

— Позволь мне… — начинает Ганнибал.

— Да, — выдыхает Уилл. — Все, что хочешь, да.

Ухмыляясь, Ганнибал снимает боксеры Уилла — и Ганнибал действительно должен купить своему возлюбленному новое нижнее белье, его нынешний выбор просто печален и не имеет никакого права на бесконечно божественную кожу Уилла — и сбрасывает их с края кровати.

При виде прекрасного члена Уилла, рот Ганнибала наполняется слюной. Головка красная и влажная. Член лежит на животе Уилла и размазывает по нему предэякулят.

— С того мгновения, как мы встретились, я хотел попробовать тебя, — рычит Ганнибал. — Обворожительный мальчик, ты даже не представляешь, как мучаешь меня.

Уилл скулит и приподнимает бедра, его член дергается, когда из щели вытекает еще одна капля предэякулята. Не теряя времени, Ганнибал наклоняется, чтобы слизнуть ее. Звук, который издает Уилл, сдавленный и громкий. От него по позвоночнику Ганнибала пробегает дрожь.

Вкус Уилла… божественный. Соленый и горький, с едва заметным намеком на сладость, заставляющей Ганнибала немедленно пожелать еще. Еще мгновение он облизывает головку, прежде чем заглотить весь ствол Уилла. Он длинный — длиннее, чем Ганнибал когда-либо принимал, и он заставляет свое горло расслабиться, когда объемная головка вызывает рвотный рефлекс. Ганнибал продолжает заглатывать, пока его нос не достигает вьющихся лобковых волос Уилла.

Ганнибал не может вспомнить время, когда он был настолько переполнен чувствами. Уилл везде — его соленый вкус на языке Ганнибала, его мускусный запах в горле Ганнибала, звуки его скулежа и стонов — как самая великолепная опера — в его ушах, тепло его кожи почти обжигает кончики пальцев Ганнибала, когда он сжимает бедра Уилла крепкой хваткой.

— Ганнибал, о боже, — бедра Уилла дергаются. Его член скользит еще на полдюйма в горло Ганнибала. Ганнибал задыхается, звук становится непристойным, и он позволяет себе еще несколько мгновений, чтобы насладиться ощущением того, что он полностью пронзен членом Уилла, прежде чем потребность в кислороде заставляет его выпустить член изо рта. Он сразу же сглатывает, отчаянно желая, чтобы вкус Уилла навсегда запечатлелся на его языке.

— Ты просто восхитителен на вкус, дорогой, — говорит Ганнибал, как только его дыхание выравнивается. — Лучше, чем мое самое изысканное блюдо. Я мог бы вкушать тебя утром и вечером, и все равно жаждать большего.

— Я весь твой, — говорит Уилл, задыхаясь. — Делай все. Все, что угодно. Я весь твой.

С низким рычанием Ганнибал заглатывает член Уилла, не останавливаясь, пока его нос вновь не утыкается в пах Уилла.

Ганнибал дразнит Уилла почти час. Каждый раз, когда Ганнибал чувствует, как поджимается мошонка Уилла, он отрывается от его члена и мягко, как котенок, облизывает пульсирующую головку. Когда подъем и падение груди Уилла наконец успокаиваются, Ганнибал заглатывает его вновь. Он массирует мошонку Уилла, прижимает сухую подушечку пальца к его девственному отверстию. Он сжимает талию Уилла, пока на его боку не появляется целая литания синяков.

Вот так — полностью поглощенный ртом и горлом Ганнибала, с кончиком пальца Ганнибала внутри кольца его мышц — Уилл наконец кончает. Он кричит так громко, что собаки начинают лаять, уверенные, что среди них появился незваный гость. Теплое, горькое семя заполняет рот Ганнибала. Он смакует каждую каплю, удерживая член Уилла во рту, пока тот не начинает дрожать от перевозбуждения. Только тогда Ганнибал отпускает его обмякающий член. Он оставляет легкие поцелуи на влажной коже, благодаря Уилла за преподнесенный подарок.

— Боже мой, не думаю, что я когда-либо в жизни испытывал настолько сильный оргазм, — говорит Уилл, прикрывая лицо локтем, словно защищаясь от интенсивности своего наслаждения. — Твой рот… помнишь, как я говорил, что у тебя острый язык?

— Конечно, дорогой, — чопорно отвечает Ганнибал, довольный тем, как грубо звучит его голос, как он совершенно разбит. — Я никогда не забывал ни единого слова из наших разговоров.

Уилл убирает руку с лица и ухмыляется Ганнибалу. Его щеки разрумянились до приятного оттенка розового, а кудри растрепались от долгого извивания на подушке.

— Ну, я просчитался в том, насколько он острый. Не знаю, смогу ли я пережить еще один такой вечер.

— О, я уверен, что ты сможешь выдержать гораздо, гораздо больше. Я научу тебя жить в мире удовольствия, буду разбирать тебя на части снова и снова, пока ты не сможешь проводить целые дни под моими руками и ртом, не проливая ни капли спермы.

Уилл вздрагивает и жестом приглашает Ганнибала придвинуться поближе. Ганнибал не торопится, проводя языком по соленой коже Уилла, пробуя его мускусный вкус, пока, наконец, не достигает рта Уилла. Он целует Уилла и стонет, когда тот просовывает язык внутрь, чтобы попробовать свой вкус на языке Ганнибала.

— Могу я… — спрашивает Уилл, глядя на выпуклость на штанах Ганнибала.

— Я в порядке. Спи, Уилл.

Уилл выглядит так, будто собирается спорить, но его веки уже опускаются, а тело расслабляется на простынях.

— Завтра, — невнятно говорит Уилл. — Я взорву твой мозг.

— Ты уже это делаешь, мой милый мальчик. Отдыхай.

Ганнибал в последний раз целует Уилла в щеку, смакуя его запах — сытый, удовлетворенный, бесконечно довольный — прежде чем натянуть одеяло на их плечи. Он засыпает под звуки дыхания Уилла, обняв своего возлюбленного.