Chapter One (2/2)
Страх.
Ганнибал напуган.
— Вот так я ухожу, — шепчет Уилл. Его глаза закрываются, черные ресницы отбрасывают тень на бледную кожу его лица.
В мгновение ока Уилл нажимает на курок.
В один момент пол покрыт свежей кровью и разбрызганными мозгами. Тело Уилла тяжело оседает на пол, пистолет выпадает из ослабевшей руки. Ганнибал слышит стук металла о плитку, чувствует сладкий, медный запах, когда жизнь Уилла вытекает из его тела; смотрит, как безжизненные глаза Уилла невидяще уставились в потолок. Ганнибал переживает все это, однако его разум отказывается осмысливать произошедшее. Отказывается принимать реальность того, что Уилл Грэм — самый раздражающий, интригующий, умный (идеальный) мужчина, которого Ганнибал когда-либо имел удовольствие узнать — мертв.
— Уилл, — голос Ганнибала надломлен. Он звучит как карканье, как эхо его разбитого сердца.
Безжизненное тело Уилла насмехается над ним, в последний раз двигаясь, в последний раз дергая пальцами ног и рук, когда веки Уилла опускаются.
Ганнибал падает на пол. Он не осознает ни боли в коленях, ни звука своих сдавленных рыданий, эхом разносящихся по пустой комнате.
— Пожалуйста, — умоляет он.
Его мольбы остаются неуслышанными.
— Вернись. Я… мне жаль. Так, так жаль, Уилл.
В отдалении слышны звуки сирены. Хлопающие двери и топот ног. Ганнибал чувствует запах агента Кроуфорда еще до того, как видит его.
Джек находит Ганнибала на полу, свернувшимся вокруг Уилла, его руки хирурга — известные своей твердостью даже в самых стрессовых ситуациях — дрожат, лаская дыру в голове Уилла.
— Доктор Лектер. Блядь. Кто-нибудь, вызовите подкрепление! И мне нужна скорая для Лектера! Зеллер, ты…
Выкрикиваемые слова исчезают из разума Ганнибала. Проскальзывают сквозь его уши, словно вода, падающая на твердый камень. Ганнибал смотрит на бледные, потрескавшиеся губы Уилла и представляет их, прижатыми к его собственным. Почему те, кого он любит, всегда заканчивают свой путь холодными и сломленными?
— Лектер, мне нужно, чтобы вы встали. Тело Уилла нужно забрать. Беверли уже согласилась сделать вскрытие. Если бы вы могли просто…
Ганнибала покачивает, когда он встает. Его взгляд скользит по щетине Уилла, глаза стекленеют от нового прилива слез, когда он осознает, что кусочек мозга Уилла — его бесконечно драгоценного разума — упал на жесткие, неухоженные волосы.
Ганнибал не помнит, как покидал дом Хоббсов. Он не помнит, как его вели к задней части машины скорой помощи, не помнит некомпетентное обращение слишком молодого фельдшера, когда его осматривали на предмет травм или повреждений.
Они ничего не найдут. Раны внутри.
И Ганнибал думает, что они смертельны.
Когда его везут в Куантико на допрос, Алана пытается утешить его.
— Мне так жаль, — вновь и вновь повторяет она, как только он выходит на взлетную полосу. В Балтиморе воздух холоднее, легкий запах моря намеком на соль оседает в его носу. Лицо Аланы покрылось румянцем, глаза покраснели, черные волосы разметались в беспорядке, когда она провела пальцами по длинным, спутанным прядям. — Мы понятия не имели — то есть, если бы мы подозревали, что Уилл совершит… совершит…
Она не в состоянии закончить предложение. Разум Ганнибала слишком потерян, плавая в своем собственном сорте ада, чтобы помочь ей подобрать слова.
Подведение итогов… краткое. Сжатое. Джек задает скучные, предсказуемые вопросы. Ганнибал не получает никакого удовлетворения от связывания вместе последних нитей его паутины вокруг Уилла. Без Уилла здесь — без живого Уилла — все это не имеет значения. Не более полезно, чем кусок потрепанной веревки, вьющейся на ветру. Ганнибал отвечает на вопросы. Ему нет нужды изображать шок или расстройство из-за того, что он стал свидетелем самоубийства Уилла. Джек отпускает его спустя тридцать минут, грубо приказав «подождать немного».
Ганнибал возвращается домой и входит внутрь с ложным ощущением спокойствия. Шок, подсказывает его разум. Он впадает в шоковое состояние. Все кажется туманным. Его шаги эхом раздаются в пустых комнатах, когда он вешает свое пальто у входной двери и идет через кухню и вверх по лестнице в свою спальню. По какой-то причине кажется, что стало холоднее. Синий и коричневый цвета в декоре, которые он считал успокаивающими в течение стольких лет, теперь не дают ощущения безопасности. Все такое… неподвижное. Безжизненное.
Он заставляет себя принять душ. На манжетах его пиджака засохли капли крови и мозговых тканей. Затхлый пот и слюна под ногтями. Даже его лицо не осталось чистым — запекшаяся кровь разбрызгана по скулам, будто жуткие веснушки. Ганнибалу не терпится их стереть.
Пока он принимает душ, он не дает воде попасть на лицо.
К тому времени, когда Ганнибал ложится спать, наступает ранний вечер. Шторы закрыты, но яркая полоска закатного солнца умудряется проникнуть внутрь. Выражение лица Ганнибала идеально нейтральное, когда он встает с кровати и идет к окну, связывая шторы, чтобы оградить себя от оранжевого света.
Утром Ганнибал отменяет все встречи на неделю вперед. Он слишком щедр к себе — как будто одной лишь недели будет достаточно, чтобы исцелиться от такой раны — но он не может заставить себя вычеркнуть еще имена из своего блокнота. Если он это сделает, утрата будет казаться более реальной, а Ганнибал выживает только благодаря шоку, ступая по водам своего сознания и крепко цепляясь за спасительную шлюпку отрицания.
В первую очередь он идет к доктору дю Морье.
— Ганнибал, — приветствует она, как только он стучит в ее дверь. — Мне было интересно, когда я увижу вас вновь. Я не ожидала, что это случится так скоро.
Ганнибалу нечего ответить на это. Он туже затягивает швы своего человеческого костюма, и грациозно ступает в дом Беделии, направляясь прямиком к знакомому креслу.
— Вина? — спрашивает она.
— Нет, — Ганнибал горд тем, как ровно звучит его голос. Каким он кажется контролируемым, в то время как Ганнибал чувствует полную утрату контроля. — Спасибо.
— Конечно, — Беделия садится на кресло напротив. Она скрещивает свои изящные лодыжки, поджимает губы. — Когда вы были здесь в последний раз, мы говорили об утрате. О неудаче. На вас повлияла другая жизнь, Ганнибал. Бремя, наложенное друг на друга, имеет свойство падать.
— Я не падаю. Я… плыву. Дрейфую на волнах опровержения, пока не буду готов окунуться в воды произошедшего.
— Это то, куда нужно нырнуть. Горевание не стоит переживать в одиночку. Я призываю вас перестать дрейфовать и позволить себе утонуть.
Ганнибал не может. Каждый раз, когда он закрывает глаза, с каждым его вдохом, каждый раз, когда он моргает — в его разуме появляется образ разбитого черепа Уилла.
— Я… может, в другой раз.
Беделия наклоняет голову и мгновение рассматривает Ганнибала, прежде чем кивнуть и сменить тему разговора. Ганнибал отвечает на каждый вопрос или комментарий должным образом. Когда их час подходит к концу, Ганнибал все еще чувствует, словно он плывет — однако теперь он может сказать, что по крайней мере пытался пережить горе.
Остаток недели проходит в подобном состоянии шока. Алана приходит проведать его, как и Джек. Их вид причиняет боль — воспоминания, которые они навевают, слишком болезненны чтобы вынести их даже мгновение. Ганнибал плавает, отдыхает, и когда волна горя наконец затягивает его, он не всплывает на поверхность.
— Мне жаль, — шепчет Ганнибал.
Он смотрит на фотографию Миши — единственное, что осталось от его сестры. Она смотрит на него в ответ с зернистого полароидного снимка, светлые волосы размыты, и она улыбается в камеру. Ганнибалу больно, когда он в последний раз обводит пальцем черты ее лица. Его рука тверда, его палец уверен, когда он нажимает на место, где было ее сердце — которое Ганнибал поглотил, забрал ее кусочек внутрь себя, чтобы уберечь ее, как не смог раньше.
На кухне Ганнибала есть разделочный нож с рукояткой из слоновой кости. Смертоносный кончик может погрузиться в суставы или между ребер, а лезвие достаточно острое, чтобы нарезать мясо на кусочки тоньше листа бумаги.
Ганнибал держит в руках этот нож, смотрит на свое отражение в серебряном лезвии.
Слеза стекает, падает. Она приземляется на металл, прежде чем соскользнуть на пол. На мгновение Ганнибал представляет, что Уилл стоит рядом с ним. Это легко: Ганнибал представлял себе это много раз еще до его смерти, когда Уилл был в отъезде из-за дела или избегал социального взаимодействия с кем-либо, кроме своих четвероногих друзей. Ганнибал почти может учуять ужасный лосьон после бритья, услышать хрипловатый, глубокий голос Уилла, почувствовать жар, исходящий от его тела, пока оно горит, пылает.
— Так это оно? — спрашивает Уилл.
— Это оно, — отвечает Ганнибал. Он поднимает нож, кладет его под выступ подбородка.
— Я ожидал большего. Конец Чесапикского Потрошителя должен быть взрывом, а не свободным падением в небытие.
— Нет больше Потрошителя, Уилл. Он умер вместе с тобой. Я умер вместе с тобой, той ночью в Миннесоте. Для меня здесь больше ничего не осталось. Ты был… ты был для меня всем.
— Поэтому ты позволил мне сгореть? — фыркает Уилл. — Странная любовь у вас, доктор Лектер.
— Я не знал, как любить тебя, — отвечает Ганнибал. Он оборачивается к Уиллу, очарованный его яркими голубыми глазами. Он так ясно помнит их первую встречу. Уилл огрызался почти с пеной у рта, словно пойманная в ловушку собака, прежде чем выскочить из кабинета Джека, не оглядываясь назад.
Это была любовь с первого взгляда.
— Мне жаль, — повторяет Ганнибал.
Уилл протягивает руку и обхватывает щеку Ганнибала. Ганнибал тянется к прикосновению. Мозоли Уилла на его коже — словно поцелуи.
— Значит, я полагаю, что увижу тебя в следующей жизни.
— Я надеюсь на это, — говорит Ганнибал. — Нет большей чести, чем жить и умереть рядом с тобой, Уилл.
Уилл кривит губы.
— Так романтично. Если бы ты ухаживал за мной так с самого начала, у нас мог бы быть шанс.
Ганнибал сглатывает. Лезвие сильнее прижимается к его горлу, прорезая на коже тонкую красную полоску.
Ганнибал моргает. Когда он открывает глаза, Уилла нет — его там никогда не было. Ганнибал не может этого вынести. С громким, пронзительным криком он вонзает лезвие себе в шею и разрезает сонную артерию, поражаясь сильному потоку крови, хлынувшему на пол кухни.
Прислонившись к кухонному шкафчику, сжимая в руке окровавленный нож, Ганнибал слышит слабый отзвук смеха Уилла.
Этот звук похож на возвращение домой.