Chapter One (1/2)

В воздухе витает странное чувство предвкушения.

Ганнибал бросает взгляд на Уилла. В данный момент тот прислонился головой к окну у пассажирского сидения, и от его теплого дыхания стекло запотевает. По лобовому стеклу хлещет непрекращающийся дождь, превращая дорогу перед ними в туманное море мерцающей тьмы.

Ганнибал позволяет себе окинуть взглядом контуры фигуры Уилла. Он начинает осмотр с растрепанных шоколадных кудрей, с одной стороны прижатых стеклом. Ганнибал нежно ласкает взглядом форму лица Уилла — острые углы его челюсти, щетину неухоженной бороды, слегка приоткрывающиеся при дыхании розовые губы. Его грудь поднимается и опадает с каждым прерывистым вдохом. Торс Уилла — отощавший и изможденный — прикрыт тонким темно-синим свитером и отвратительной коричневой курткой. Ганнибал может учуять лихорадку Уилла. Этот запах наполняет все небольшое пространство Бентли. Эта лихорадочная сладость стала для Ганнибала столь же опьяняющей, как и запах свежепролитой крови или хорошего выдержанного вина.

Ганнибал вздыхает, и вновь переводит взгляд вперед. До Миннесоты ехать еще шесть часов, и никому из них не пойдет на пользу, если все это время он будет рассматривать Уилла, вместо того чтобы сосредоточиться на дороге.

Прежде чем доехать до дома Хоббсов, они делают лишь одну остановку. Это достаточно омерзительная заправочная станция на выезде из Мэдисона, штат Висконсин. Увидев состояние туалетов, Ганнибал просит у кассирши визитную карточку, не удивляясь, когда пожилая женщина — от которой пахнет жевательным табаком и затхлым потом — отвечает, что у нее такой нет. Ганнибал довольствуется тем, что записывает адрес станции.

Уилл все это время спит, не просыпаясь, даже когда Ганнибалу приходится резко затормозить из-за проехавшей на красный свет огромной фуры. То, что они вообще добираются до Миннесоты, кажется чудом — не то чтобы Ганнибал верил в чудеса. Нет — все хорошее, что произошло в его жизни, случилось либо благодаря его собственным решениям, либо благодаря действиям какого-либо другого человека. Чудеса — это сказки для детей и недалеких людей. Ганнибал не относится ни к тем, ни к другим.

— М-м? — бормочет Уилл, не открывая глаз. Запах его лихорадки усиливается. Становится острее. Ганнибалу не терпится вскрыть мозг Уилла, увидеть, как он горит, весь тот хаос, что он порождает. Какое это восхитительное ощущение — воспламенить нечто столь прекрасное.

— Уилл, — тихо зовет Ганнибал. — Уилл.

— Да? — реагирует Уилл. Его голос звучит грубо после долгого молчания.

— Мы на месте.

Мутные глаза Уилла наконец открываются. Он поднимает голову от окна, морщась от резкой смены положения после нескольких часов, проведенных в одной и той же неудобной позе. Ганнибал ждет, пока Уилл выйдет из машины, прежде чем закрыть двери и последовать за ним в заброшенный дом.

Уилл убирает неоново-желтую полицейскую ленту и открывает раздвижную стеклянную дверь. Когда они входят в подвал, голова Уилла на мгновение склоняется, словно какой-то голос шепчет ему на ухо слова, слышимые лишь ему. Он останавливается. Разворачивается. Смотрит на Ганнибала горящими глазами.

— Мы собираемся воспроизвести преступление? — спрашивает Уилл.

Ганнибал подавляет улыбку. Как же умен его мангуст.

— Если это поможет тебе.

— Возможно, — отвечает Уилл.

Они поднимаются по лестнице и входят на кухню. Ганнибал поворачивается, чтобы посмотреть на пятно засохшей крови на полу. Когда он рассматривает физическое доказательство успеха своей хитрости, в нем поднимается волна гордости. Проделано так искусно, что даже самый талантливый профайлер ФБР не может распознать лживость произошедшего. Безусловно, мозг Уилла кипит в лихорадке и воспламенен энцефалитом, но все же.

Наблюдая, как Уилл склоняет голову в агонии, Ганнибалу удается придать своему лицу выражение должного ужаса.

— Похоже, Эбигейл было суждено умереть на этой кухне, — говорит Ганнибал. — Ничто из того, что мы сделали, не могло этого изменить.

— Ее горло было перерезано. Она потеряла много крови, а здесь есть явные брызги артериальной крови, — голос Уилла затихает, он задыхается от произнесенных слов.

Ганнибал испытывает гордость. Уилл читает подготовленную для него Ганнибалом сцену, как человек, читающий шрифт Брайля — проницательный взгляд Уилла, словно подушечки пальцев, собирающие отдельные точки и тире, и мысленно превращающие их в полноценные предложения.

— Ее тело не нашли, — говорит Ганнибал.

Уилл усмехается. Его запах становится кислым от страха. От недоверия.

— Лишь один кусочек.

Ганнибала затопляет странная волна возбуждения, когда он представляет, как засовывает трубку в горло Уилла, наблюдая, как тот задыхается, пока Ганнибал проталкивает ухо Эбигейл в его желудок.

— Если ты перенял образ мыслей Гаррета Джейкоба Хоббса в момент, когда убил ее — вероятно, тело никогда не будет найдено.

— Потому что я почтил каждую ее часть?

Теперь наступает очередь Ганнибала усмехаться — этот звук спрятан глубоко в душе, надежно скрыт его человеческим костюмом. Как будто свинью можно почтить.

— Возможно, ты пришел сюда не в поисках убийцы. Возможно, ты пришел сюда в поисках самого себя. Ты убил человека в этой самой комнате.

Уилл качает головой.

— Я смотрел на Хоббса, и в пространстве между нами появилась фигура человека, состоящего из темных роящихся мух. А затем я разогнал их.

— В то время, как другие люди впервые осознают и опасаются своей обособленности, твоя стала для тебя понятной. Ты одинок, потому что ты уникален, — чувство, которое Ганнибал понимает слишком хорошо.

Запах Уилла меняется. Темнеет. Трансформируется в нечто опасное — нечто восхитительное.

— Я настолько же одинок, как и ты.

Уилл видит слишком многое. Поэтому они сейчас здесь — обсуждают преступления Ганнибала, пока мозг Уилла закипает в его черепе.

— Если бы ты последовал за желаниями — которые так долго подавлял — если бы развивал их, как вдохновение, которыми они и являются — ты бы стал кем-то другим, не собой.

Уилл продолжает дрожать. За исключением лихорадочного румянца на щеках, его кожа мертвенно-белая. Это напоминает Ганнибалу о змее перед линькой — прежде чем она сбрасывает кожу, внешний слой ее чешуи становится полупрозрачным. Это становление Уилла? Сбросит ли он слой ханжеской морали и негодования, чтобы стать чем-то большим?

Чем-то, подобным Ганнибалу.

Пожалуйста, хочет умолять Ганнибал. Конечно, он этого не сделает. Ганнибал никогда в жизни ни о чем не умолял, даже перед угрозой смерти всей его семьи — даже когда ему скормили миску рагу из Миши, когда ее молочные зубы лежали на дне керамической тарелки. Так же он отказывается делать это сейчас, несмотря на свое желание. Уилл может никогда не пройти свое становление. Может никогда не раскрыть весь свой потенциал. Хотя Ганнибал направляет его, Уилл должен самостоятельно перейти из стадии куколки.

— Я знаю, кто я, — сквозь зубы говорит Уилл. Его челюсти крепко стиснуты. По его виску стекает капля пота. — Я уже не уверен, что знаю, кто ты. Но я убежден, что один из нас убил Эбигейл.

Уилл поднимает пистолет и направляет его на Ганнибала. По позвоночнику Ганнибала пробегает дрожь, хотя он не боится. Заинтригован, да, но не напуган.

— А ты убийца, Уилл? Ты. Прямо сейчас. Мужчина, что стоит напротив меня. Это — то, кем ты на самом деле являешься? — Ганнибал жаждет, чтобы Уилл принял эту часть себя. Он жаждет этого так сильно, что даже если бы Уилл убил его — это стало бы наградой, концом, который Ганнибал бы с радостью принял, если бы это уничтожило последний сдерживающий фактор на пути проявления Уилла.

Однако Ганнибал не планирует умирать сегодня.

— Тем утром ты позвонил сюда. Эбигейл это знала. Ты хранил ее секреты, пока она не узнала некоторые из твоих, — глаза Уилла черны, когда он говорит это.

Ганнибал смотрит на пистолет в руке Уилла. На то, как белеют костяшки его пальцев, когда он стискивает рукоятку.

— Ты сказал, что убить Гаррета Джейкоба Хоббса было приятно, Уилл. Убить меня сейчас было бы приятно?

— Гаррет Джейкоб Хоббс был убийцей. А вы убийца, доктор Лектер?

О, его хитрый мальчик. К несчастью, Ганнибал не планирует признаваться. По крайней мере, не сегодня. Сейчас не время.

— Какие у меня могут быть причины для этого?

— У тебя нет отслеживаемого мотива, вот почему тебя так сложно увидеть, — голос Уилла звучит почти как шепот. — Тебе было просто любопытно, что я сделаю. Что сделает подобный мне человек. Кто-то, кто думает как я. Заведи его, и смотри, как он уходит. Видимо, доктор Лектер, ухожу я так.

А затем Уилл, человек, действия которого Ганнибал никогда не был в состоянии предсказать; человек, который ворвался в жизнь Ганнибала с дешевой фланелью, едким сарказмом и слишком острым умом — слишком опасным, способным пронзить тщательно скроенный человеческий костюм Ганнибала, если и когда ему представится такая возможность — делает нечто, что Ганнибал не смог бы представить и в худшем кошмаре.

Он направляет пистолет на самого себя.

— Уилл, — предостерегает Ганнибал. Сердце в его груди быстро колотится. Это… не то, что он планировал. Не то, что предсказывал. Ганнибал предсказывал злость Уилла, да. Его праведный гнев. Его страх и чувство предательства, когда он осознает, что сделал Ганнибал. Его ненависть к Ганнибалу и Потрошителю.

Ганнибал не планировал, что эта ненависть обратится на самого Уилла.

— Ты болен, — пытается урезонить его Ганнибал. — Твоя лихорадка извращает твой разум, искажает восприятие реальности, заставляя видеть в каждой тени монстра. Здесь нет монстров, только ты и я.

Уилл трясется. Дрожит. По его лбу льется пот и стекает за воротник его рубашки, заставляя ткань прилипнуть к шее, как вторая кожа.

— Уилл, — повторяет Ганнибал. Дуло пистолета крепко прижато к виску Уилла. Оно не трясется, удивительно неподвижное, несмотря на дрожь, пробегающую по телу Уилла. — Пожалуйста. Опусти пистолет. Наведи его на меня, если нужно. Не позволяй этому безумию продолжать гореть внутри тебя. Если ты ему позволишь, оно тебя поглотит.

Уилл издает сдавленный смешок. Звучание больше похоже на всхлип. Его очки соскальзывают на кончик носа по влажной коже. Ганнибал чувствует странное побуждение поднять руку и аккуратно вернуть их на переносицу Уилла. Погладить липкую от пота скулу Уилла и шептать ему на ухо слова поддержки, пока его разум наконец не разлетится вдребезги.

— Поглотит меня? Поглотит меня? Не я поглощаю, доктор Лектер. Не теперь. Ты можешь лгать Алане и Джеку, но я вижу тебя. Ты не можешь скрыть свои рога от меня.

Рога? Любопытство Ганнибала — которое всегда блуждает на поверхности, когда речь заходит об Уилле — вновь выходит на передний план его разума.

— Что ты видишь, Уилл?

— Я вижу тебя.

Ганнибал делает шаг вперед. Одна рука небрежно лежит в кармане его брюк. Другую он кладет плашмя на одну из кухонных стоек. Ганнибал чувствует, как дешевый линолеум скользит под кончиками его пальцев. Надорванный кусочек цепляется за его кожу, дергает подушечки его большого и указательного пальцев.

— Уилл, — вновь зовет Ганнибал. Последняя попытка. В груди Ганнибала поднимается странная эмоция. Она заставляет его сердце колотиться, глаза расширяться, а пульс под кожей — ускоряться, будто загнанный зверь, отчаянно пытающийся вырваться на свободу.