Часть 45. Блюститель твоей верности (2/2)

— Да я решила, ты мужика привел, пока он отлеживается, думаю, совсем парень с катушек слетел! Утром с пюрешками носится, а ночью… Но нет! Тут, оказывается, два идиота!

— Вы офигенная! — выдает Костя, улыбаясь. Потом смотрит на меня, хмурится: — Сядь.

Когда я, на автомате, сажусь, сразу прикрывает меня одеялом.

— Мальчишки! Срочные у него! От спермотоксикоза еще никто не подыхал!

Фыркнув напоследок, она разворачивается и, громко топая, удаляется, хлопнув дверью за шторой.

— Охуеть… — шепчу, ошарашенно смотря ей вслед.

— Блюститель твоей верности. Класс! Я в восторге.

Костя забирает у меня воду и сразу выпивает всю кружку, потом берет сигареты и закуривает. Я тоже отпиваю и ставлю на стеллаж.

— Может, балкон все же заделать?.. — не, это нормально, вообще, так врываться? Второй раз уже нас голыми застаёт. Раньше за ней такого не наблюдалось.

— Не надо. Вытяжку только включи, пожалуйста. Чтобы мне не прыгать.

— Ага, — киваю, ещё не совсем отойдя от шока, и, щелкнув выключателем, снова тянусь и делаю глоток воды, про которую успел забыть.

— Подруга твоя помирилась с Толиком? — вдруг спрашивает Костя.

Чё это он о ней вдруг вспомнил?

— И да, и нет. Они сошлись опять, но ругаются. Позавчера пришлось с ней на студии остаться, полночи рыдала. Честно говоря, хрен знает, что делать.

— Мозги вправить. Не надо ночевать там. Если будет опять такая хрень, тащи ее к нам. Пусть лучше тут ревет, зато ты будешь рядом со мной.

Он сейчас серьезно? Нет, я не хочу везти сюда Вику, когда тут Костя, все равно нормально с ней при нем не поговорить. Но сам факт такого предложения, учитывая, что он знает, какие у нас были отношения… Я и рассчитывать на такое не мог!

— Кость… ты у меня самый лучший, ты знал? — говорю то, что крутится в голове.

— О, я польщен, — Костя коротко хохотнул. — С Толиком сам поговорю. Не уверен, что поможет, но вдруг.

Вздыхаю. Да уж.

— Хорошо бы помогло. Я Вику знаю шесть лет, и она впервые в кого-то влюбилась. Стремно все терять из-за ревности.

— Ага, — Костя больше не улыбается. — Ты прости, что я слишком вспыльчивый. Но я правда стараюсь сдерживаться.

— Я вижу. И ценю. Понимаю, что, рассказывая некоторые вещи, делаю тебе больно, но… Я не хочу врать тебе. И, боюсь, если правда вскроется позже, будет ещё хуже.

Действительно очень этого боюсь. Рано или поздно кто-нибудь что-нибудь бы ляпнул, и Костя, поймав меня на вранье, перестал бы доверять. Я б на его месте точно перестал. Лишь раз, когда он спрашивал, я ушел от ответа, и мне до сих пор стыдно. Но то была не моя тайна.

— Скорее всего, так и будет, поэтому не будем доводить до пиздеца. А зачем ты к Синему мотался? — вдруг меняет тему Костя, делая очередную затяжку.

— Выяснить. Разговор был нужен срочно, не телефонный. Амстердам тогда действительно по делу пришел, он Ника разыскивал.

— Вел бы себя еще нормально при этом.

— Хер знает что на него нашло, он обычно адекватно себя ведёт. Хотя я его и пьяным-то ни разу не видел, думал, он не пьёт.

— А я знаю, почему он напился. Без подробностей только. Я пока валялся в больничке, с Есей пообщался. Он, оказывается, после той херни у «Сапфира» пытался за ней приударить. А она против наркоты, отшивала его и отшивала. И в тот день там прям серьезный разговор был.

— Да ладно? — вот это новости! — Обалдеть неожиданный поворот. Он, кстати, сам-то не употребляет почти, так, анашой иногда балуется, и то редко.

— Как я понял, ей вообще не нравится любая связь с этим. Он ей даже имя свое сказал, но она оставила его в тайне. Хрен знает, что из этого всего выйдет.

— Ха, не удивлюсь, если его зовут Евпсихий или Акакий, потому и скрывает.

— Теперь, если я его увижу, буду давиться от смеха. Спасибо. И зачем ему твой друг? Он употребляет, что ли?

— В том-то и дело, что нет. Но Амстердам уверял, что он ему денег должен, много, а врать бы он мне не стал. Вот я и поехал выяснить, потому что если бы Ник подсел, а мы не заметили… Короче, ничего хорошего бы не было. На Нике, считай, вся наша компашка и держится, он один у нас головой думать умеет, если б не он, давно б по миру пошли. Так вот, выяснилось, что у него брат младший подсел, серьезно. Из дома шмотки уже таскать начал, в магазинах воровать. Ну а Ник за него впрягся и долги выплачивает теперь.

— Может, в больничку его? Или, что делают с нариками? Можно же что-то попробовать. На крайняк связать и в подвале запереть.

Костя тушит бычок и ложится поудобнее.

— Да у них мать с прибабахом. Ник его клал, так тот начал матери названивать, мол, мне плохо, забери меня. Та и забирала. Два раза уже.

— Хуево. Это надо либо кому-нибудь доплачивать, чтобы пацана матери не отдавали, либо с мамашей трещать.

— Она вообще чудная. У нее шестеро детей, Ник самый старший, и, считай, один их тянет. Он и в школу носится, и уроки с ними делает, и проблемы все решает с тех пор, как отец свалил.

— Я сейчас понял, что рад тому, что у меня не будет детей.

— Ну да, рожать я тебе точно не собираюсь.

— Блядь, Фокс. У меня мысли не туда сворачивают. Я ща опять тебя захочу. Быстро выключай свет и спать. Мне вообще советовали воздержаться пока что. Это будет долго, я уже страдаю.

— Э нет, никаких вторых заходов! Да и первых больше не стоит, пока не заживёт.

Скатываюсь с кровати и, впрыгнув в штаны, выключаю свет и вытяжку. Все, дома ходим только в одежде! Ибо не хуй.

Заметив, как Костя вздохнул, улыбаюсь.

Придурошный мой.

Заныриваю обратно и, аккуратно его обняв, уютно устраиваюсь рядом. Я действительно очень устал, дни были пиздец загруженные.