Часть 16. Не хочешь, не надо! (2/2)

Я ж не умею.

Я никогда не ревную. Никого.

Это вот так вот она выглядит?

Очумев от выводов, сворачиваю к ближайшему подъезду и усаживаюсь на лавочку.

Прокручиваю в голове все события и опять убеждаюсь, что объективно у меня нет повода его убивать. Мы не врали друг другу. Ничего не обещали. Никто никому ничего не должен.

Так с хуя ли так больно-то?!

Спит он с этим Антоном и пусть спит, раз ему так нравится.

От размышлений отвлекает телефонный звонок. Это Ник. Хочу сбросить, но понимаю, что ребята панику поднимут. Что бы ни было, они — моя единственная семья.

Ник коротко рассказывает, что у них все норм, Вика жива и почти здорова, и уговаривает меня подойти к дороге, чтобы они меня забрали. Спасибо, конечно, но не надо. Десять долбаных минут объясняю другу, что на хер никто мне сейчас не нужен.

Не нужен мне ваш контроль, нормально у меня все.

Только в голове каша.

И что мне вот делать теперь с этой охуенной информацией?

Ревность оказалась отвратительной вещью. Как люди вообще с ней живут? Как от неё избавиться?

Может, съехать временно, чтобы не мельтешить в Щурово, и ничего не видеть? Как там говорят: «С глаз долой — из сердца вон?»

Поживу недельку-другую на студии, там все для этого есть, Дыня, вон, постоянно, со своей поругавшись, там кантуется.

Уже почти прихожу к выводу, что это лучший вариант, как замечаю тень рядом. Кто-то садится на лавочку.

Поворачиваюсь и вижу Бессмертного.

Заебись, чё.

— Сгинь, нечистый дух.

— Хуй те, — невозмутимо отвечает, закуривая. Молча вытаскиваю из его пачки сигарету и прикуриваю от протянутой зажигалки.

Молчим. Курим. Чё дальше хуй знает вообще.

— Пойдём провожу, — говорит он, отслеживая взглядом откинутый бычок.

Молча встаю и иду к дому. Говорить — желания ноль, да и о чем?

До подъезда остаётся пара метров, когда Кощей спрашивает:

— Потрахаемся?

— Нет, — даже не думаю. Не хочу я с ним, блин, трахаться! Сам не знаю, чего хочу, но точно не трахаться!

Он усмехается.

— А моим будешь?

— Гарем решил развести? — злые слова сами срываются с губ. Не буду я у тебя запасным аэродромом. Тамару, вон, свою обучай, а от меня отвалите все.

— Нет. Мы с Антоном не вместе.

— Поздравить или посочувствовать? Сразу говорю, второе точно будет не искренне.

Останавливаюсь у подъезда и смотрю на небо. Полнолуние. Время обострения психических расстройств.

— Поздравить, — бурчит Кощей, допивая бутылку, которую нес с собой, и со всей дури ее кидая. Она разбивается с громким звяканьем. — Не хочешь, не надо! Пока!

Он резко разворачивается и быстрым шагом удаляется. Смотрю пару секунд на его черную, сливающуюся с ночью, спину и иду домой.

А внутри ощущение, что это не бутылка сейчас разлетелась на части, а я.

***

Кощей

Да заебал, блядь! Всё хуево. Никогда такого не было, и вот опять!

Не хочет, окей. Переживу. Как-нибудь.

Иду домой к Антону. Ключи у меня, я ведь закрывал. А вот парень, получается, уехал без вещей. Ему так херово, что он даже об этом не подумал.

Закуриваю, опять начинает колбасить. Все через жопу!

Я смогу это пережить. Просто очередная хуйня. Я справлюсь.

Дом встречает непривычной тишиной. Иду в душ, но прохладная вода не спасает от всей ебалы, что крутится в башке.

Антон вернётся, мы поговорим и, возможно, когда-нибудь, сможем наладить общение. Очень на это надеюсь. Не хочу его терять, но и выхода другого нет. Если не получится все исправить, придётся смириться. Придётся отпустить.

Херово. Одиноко. Тяжко.

Кровать пахнет Антоном, и это не раздражает, а вводит в ещё большую печаль.

Вот жил себе без эмоций, все было заебись. Ну почти. Кому я вру? Никогда не было даже отдалённо нормально. Откуда вообще они вдруг появились, эти эмоции, и с хуя ли их так много?!

А Фокс, вообще, непонятно чего хочет.

Не выдерживаю и иду искать припрятанный запас бухла. Буду кирять в одиночестве, как последний алкаш. Потом пойду морду кому-нибудь набью для полного счастья. Сомневаюсь только, что это поможет.

Помочь мне мог только один рыжий.

Алкоголь жжёт горло. Закуриваю и сажусь на подоконник. Еще две недели, и я уеду отсюда, возможно, навсегда. Может, вообще свалить? В Рязань. Сниму там комнату, найду работу. С Есей буду видеться. Забуду Фокса. Забуду отца. Забуду это долбаное Щурово.

Внутри больно, и это паршиво. Когда получаешь раны физические, то хоть знаешь, что с ними делать. А что делать, если просто больно, но при этом здоров? Хуй знает.

Дойдя до дна бутылки понимаю, что это самый лучший выход. Другой город. Другие люди. Все другое, все изменится. И я справлюсь с этим.

В кровать практически ползу, вырубаясь на ходу. А сплю беспокойно, то и дело просыпаясь и ворочаясь. Снится огонь, который так далеко, что опять мерзну.

***

Фокс

Вика сидит на моей кухне, закинув ноги на табуретку, и, улыбаясь чему-то, потягивает из трубочки виски с колой. За неделю синяк на глазу еще не прошел, но выглядит уже не так страшно, как в ту пятницу.

С того концерта, как она сошлась с Толиком, мы больше не спали, но на наши отношения это никак не повлияло. Мы все так же встречаемся, раскрывая друг другу душу, только теперь не голые. Это абсолютно не напрягает — ни ее, ни меня.

Она изменилась за последние недели. Возможно, внешне это неуловимо, но если заглянуть в глаза, все понятно по новому, яркому блеску.

А ещё она перестала курить. Вот это вообще необъяснимо, учитывая, что Толик с Джином тоже балуются травой. Логично было бы предложить, что теперь они будут делать это вместе, но нет. Неужели любовь может так кардинально что-то изменить?

Смотрю на ее лёгкую, задумчивую улыбку и мучаюсь вопросом. Как она смогла? Знаю ее с первого курса, мы тогда и сошлись на том, что оба — бездушные твари. Два одиночества неспособные любить, мы сразу почувствовали друг в друге родственные души. Музыка стала нашим спасением. Многим позже к нам присоединились Ник с Дыней, яркие, но не менее одинокие. В отличие от нас всех, Дыня умудрился жениться, только-только переступив порог совершеннолетия, да не по любви, а по залёту. Ответственность и память каково это расти безотцовщиной сыграла с ним злую шутку — он принял и ребёнка, и девушку, а теперь, из года в год мучился, пытаясь ужиться с человеком, которого с годами начал ненавидеть.

Ник тоже отлично вписывался в наш коллектив долбанутых одиночек. Старший брат в многодетной семье. Ребенок, на которого с раннего возраста возложили ответственность. Он так привык заботиться о других, что напрочь лишал себя даже шанса на личную жизнь. Да и о каких друзьях и девушках могла идти речь, когда надо вкалывать да вытирать сопли толпе родственников? Единственное, что Ник смог отвоевать для себя — музыку.

А теперь, одна из нас походу влюбилась. Как? Как она смогла вытянуть себя из этой трясины?

— Почему он? Как ты поняла?

Не нужно уточнять о ком, Вика всегда чувствует меня без слов.

— Рядом с ним я вспомнила, что жива.

Так просто.

Выходит, любовь — это когда рядом с ним не хочется сдохнуть?

Не думаю, что остальные люди думают о смерти так же часто, как и я.

— Он хороший. Не такой, как мы, — продолжает Вика, заметив мою растерянность. — Думает, прежде чем ляпнуть очередную хуйню, умеет успокоить, вернуть душу к равновесию. С ним мне спокойно.

Равновесие… Это явно не то, что я ощущаю с Бессмертным. Там уж скорее, наоборот, во мне просыпаются чувства, о существовании которых даже и предположить не мог.

Например, жажда убийства.

Бля, да мне обычно даже комара прихлопнуть жалко. И от вида чужой крови голова кружится. Ненавижу видеть чужую боль.

Тогда что? Почему так хреново последнюю неделю? Почему не спасает ни музыка, ни трава, ни алкоголь.

И привычный способ ухода от реальности тоже больше не работает.

Я тупо не хочу ни с кем заниматься сексом. Вообще.

Предлагают, а мне противно. И от себя, и от них, и от мыслей.

Думать даже об этом не хочу.

Бля, в монастырь, что ли, уйти? Говорят, там любят раскаявшихся грешников и блудниц.