Часть 13. А другие делают так, чтобы тебе было комфортнее? (2/2)

Не отвечаю, боясь передумать, лишь касаюсь языком головки. Вроде нормально. Не противно точно. Фокс, приподнявшись на локтях, смотрит на меня с интересом, ловя каждое движение.

— Я серьёзно не умею.

Смотрю в подсолнухи. Охренительные все-таки глаза.

— Главное, зубами не задень, кусаться тут точно не стоит. А так… ХЗ. Дыши глубоко, можно обхватить основание рукой, чтобы регулировать глубину проникновения и не поперхнуться с непривычки.

Как дышать глубоко, если рот будет занят этим?

Ладно, не время думать, надо делать, пока не передумал.

Держу член рукой и, наклонившись, беру в рот. Бля, а зубы-то куда?

Пытаюсь аккуратно, не карябая, опуститься ртом ниже. Как он это делает вообще? Это же не умещается.

Медленно поднимаюсь и опускаюсь. Начинаю двигать рукой. И ловлю ритм. Надеюсь, это не слишком херово выходит.

Не прерываясь, смотрю на глубоко дышащего парня, а он следит за мной. Зритель, блин. Мы, че, в кино? Как я должен понять, нравится тебе или нет? Хоть скажи что-нибудь!

Пытаюсь порычать, ведь говорить с членом во рту не получится стопудово, а он ахает. Сука! Че это значит-то? Больно? Хорошо? Скажи что-нибудь уже!

***

Фокс

Завораживает его вид. Ничего не могу с собой поделать, но смотреть на него сейчас доставляет больше удовольствия, чем любой, самый охренительный минет. А уж когда он поднимает глаза, в которых пламя мрака готово вырваться наружу, поглотив меня, вообще зависаю, как загипнотизированный.

Кажется, он злится и рычит, и этот утробный рык, проходя вибрацией по члену, возвращает к реальности.

Моргнув, снимая оцепенение, вспоминаю, что Костя делает это впервые и переживает, а ещё просил помочь. Объяснить.

Откидываю голову, прикрывая глаза, чтобы не смущать его, и не зависать самому.

— Порычи… Пожалуйста… ещё… — голос дрожит, воздуха не хватает. Даже закрыв глаза, вижу перед собой его, и образ ничуть не менее яркий, чем был до того.

Парень замирает на секунду, а потом насаживается ртом и выполняет просьбу.

В моей жизни было много минетов. Очень-очень много. Классных, скучных, мозговыносящих, опытных и откровенно говенных. Но почему-то все, что происходит сегодня с Бессмертным, остро отличается от остального. Такое ощущение, что я чувствую его не только телом.

Он, не останавливаясь, рычит ещё раз, пуская табун мурашек, и немного ускоряется. Мне так охренительно хорошо. Опять впадаю в странный транс и наслаждаюсь неопытными движениями, получая от них гораздо больше удовольствия, чем должен бы. А потом Костя убирает руку с моего члена и, надавив на мои бедра, берет глубже.

Это ни хрена не горловой минет, но когда у него не получается, и он вновь рычит, видимо, от злости, меня срывает. Рычание уходит куда-то вглубь, достигая неведомых мне ранее точек. Буквально в последний миг вспоминаю, что к финалу он может быть точно не готов, и толкаю его от себя. Поняв, Костя отодвигается и, обхватив член ладонью, делает пару резких движений, а я, уже не сдерживаясь, кончаю, тихо застонав.

***

Кощей

Он выстреливает белёсой жидкостью себе на живот. И я залипаю. Как ебнутый тут с ним.

— Че скажешь?

То, что кончил, это, конечно, огонь, но мне надо знать как сам процесс. И по-хорошему узнать бы, как сделать лучше. А я точно планирую сделать это ему ещё. Когда-нибудь.

— Не знаю, как это работает, но с тобой все выходит офигенно, — Фокс потягивается, после чего тянется к полке и, достав влажные салфетки, аккуратно стирает сперму со своего живота.

— Как сделать лучше?

Я встаю и, найдя трусы, натягиваю. Я бы и его одел, а то опять захочется. Хотя, думаю, мне в любом случае захочется, и неважно, будет он при этом в одежде или нет.

— Если я сейчас начну тебе рассказывать о техниках, то нам придётся трахаться, пока не умрём от истощения.

— Очень приятная смерть.

— Но у меня ещё есть планы на эту жизнь, — Фокс кидает испачканные салфетки в закрытое ведёрко у кровати. — Тебе-то как? Не все это любят.

— Не знаю. Нормально. Челюсть устала.

— А мне нравится делать не меньше, чем получать. Никогда мужчина не бывает столь пугающе беззащитным, чем когда его член в миллиметре от чужих зубов. Это пиздец возбуждает.

— Может, и мне понравится, если перестану заморачиваться все ли правильно делаю, и нравится тебе вообще или нет. Когда ты орёшь, знаешь ли, проще определить.

— Кто бы жаловался, ты, вон, вообще не орёшь и даже почти не стонешь. Это ж не значит, что тебе плохо.

Не значит. Это значит, что меня научили молчать. Вздыхаю. Опять, блядь.

— У тебя можно курить?

— Можно, но не часто. Пепельница там, — машет рукой на свой бездонный, видимо, стеллаж. На третьей открытой полке, и правда, стоит пепельница.

— Че, прям тут, что ли? — удивляюсь я.

У Еси и Антона можно курить только на кухне.

— Вытяжку включи просто и ложись.

Иду в коридор искать сиги в куртке и, вернувшись, включаю вытяжку, закуриваю и забираюсь на кровать к всё ещё лежащему парню.

— Зачем тебе одноразовые полотенца? — вдруг выдаю я.

Да, они меня нервировали, но я не планировал спрашивать. Как-то само собой сорвалось.

Фокс смотрит удивлённо.

— Тебе было бы приятно вытираться, зная, что им до тебя кто-то пользовался?

Я даже к Антону своё полотенце приволок, а чужим пользовался только у Еси. Но я тогда вообще не думал, мозги отморозились. Хотя очень сомневаюсь, что там большой поток народа бывает. Ей даже не звонил никто за все время моего пребывания.

— Нет.

— Вот и ответ. Даже если скажу, что оно чистое, ты никак не сможешь это проверить. А одноразовые всегда в индивидуальной упаковке. Я думал это понятно.

— Угу. Только почему ты так переживаешь за других?

— В смысле, почему? Если я могу сделать так, что человеку будет комфортнее, почему не сделать? У каждого в жизни и так полно дерьмища, пусть хоть в этой квартире никому не будет плохо.

Вспомнился пьяный разговор, и мысли Есении об одиночестве.

— А другие делают так, чтобы тебе было комфортнее?

Думают ли они о тебе? Заботятся ли? Или ты все-таки ощущаешь ту самую пустоту и просто пытаешься заполнить ее?

Фокс молчит, задумавшись, а потом переворачивается на живот, и стаскивает с полки мою пачку сигарет и зажигалку. Достает одну, прикуривает, глубоко затянувшись.

Что-то подсказывает, что это ответ — нет. Я бы сделал что-нибудь, если бы знал что. Докуриваю, бычкую и ложусь разглядывать парня, который выдыхает дым.

— Большинству людей кажется, что, если они сами проявляют заботу и открывают душу, значит, тот, для кого они это делают, им чем-то обязан. Из простого — дарит парень девушке цветы, зовет в ресторан, оплачивает и искренне верит, что она за это должна с ним потом переспать. Или родители — рожают ребёнка, который их об этом не просил, выполняют свои прямые обязанности, а потом вдруг оказывается, что ребёнок им должен. Я стараюсь не допускать со своей стороны обязательств.

— Значит, нет, — вздыхаю и думаю, что сделать, чтобы тоже о нем позаботиться, но пока в голову ничего не лезет, устал. — Давай спать.

— Дело не в том, что никто не хочет. Я не позволяю.

Фокс тушит бычок и приподнимается, отключая вытяжку. Встаю и иду выключать свет.

Не позволяет он. Я что-нибудь точно придумаю.

Ложусь обратно и, найдя одеяло, накрываю нас. Фокс тут же приваливается рядом и, положив руку на мою грудь, кажется, засыпает. Ну, или просто затихает. Замираю с непривычки. Ведь за всю жизнь я спал в обнимку один только раз. Но потом расслабляюсь, кладу руку ему на спину, проводя слегка пальцами, закрываю глаза и медленно, но спокойно, засыпаю.