Часть 10. Я хотел бы попробовать (2/2)

И муки тяжкого страданья.

Я там могу найти себе

Отраду в жизни, упоенье,

И там, наперекор судьбе,

Искать я буду вдохновенья.<span class="footnote" id="fn_33210964_1"></span>

А потом мы идём в «мою» комнату. Еся останавливается перед дверью.

— Можно?

Что за странные вопросы?

— Конечно, это же твой дом.

— Но комната временно твоя.

Она заходит и подключает гирлянду, которая увивает елку, к розетке.

Мы лежим на полу, в темноте, разглядывая маленькие фонарики. Между нами, кроме елки, ещё и собака улеглась.

Так и засыпаем.

***

Фокс

— Будешь? — протягивает мне косяк Амстердам, и я согласно киваю. Знаю, хоть и торгует он всяким, сам курит только совсем лёгкую и исключительно натуральную траву. Такая только расслабляет, не более.

Затягиваюсь, чувствуя, как горьковатый дым проникает в душу.

— Что с тобой?

Если б я знал. Но спасибо за внимание, приятно.

Амстердам старше на десять лет, и это заметно не только внешне. Возможно, дело не в возрасте, а в опыте или складе характера, но он всегда видит чуть глубже, чем остальные.

Переворачиваюсь на живот и, дотянувшись до пульта, щелкаю, включая музыку. По комнате разносятся первые аккорды любимого Chase Holfelder, и я прикрываю глаза, пытаясь, погрузившись в мелодию, забыться хоть ненадолго.

— Если рассказать, возможно, будет легче, — говорит Амстердам, тоже затягиваясь, укладываясь рядом.

— Да нечего рассказывать. Просто… Ты не подумай, это не из-за тебя.

— Ещё бы, — хмыкает мужчина. О да, в плане секса он уверен в себе не меньше, чем я, и на то есть веские причины. Секс с ним всегда был чем-то феерично безумным. Уж сколько у меня было и парней, и девушек, но то, что творит этот мужчина не сравнится вообще ни с кем.

Именно поэтому, когда мы сегодня случайно пересеклись, я, нарушив нашу обычную традицию, его и позвал.

Надеялся, что уж с ним-то забыться получится.

— Она не уходит. Пустота. Ничего не помогает.

Амстердам молчит, а я, приоткрыв глаза, разглядываю его голую спину. Все немного мутное из-за дыма, но я все равно вижу странный узор на подкачанном теле. Всегда было интересно, что значат эти вытатуированные черные символы, но спросить как-то не получалось. Я и имени-то его не знал, несмотря на то, что спим уже больше года.

Не к месту вспомнилась татуировка Бессмертного — осьминог, что со спины тянул щупальца прямо к сердцу, будто пытался задушить в смертельных объятиях. Что должно случиться, чтобы в голову стукнуло набить на себе нечто подобное?

— Может, пора допустить кого-нибудь ближе, чем в постель?

Может, этот вопрос и выглядит странным, но я понимаю, о чем он. Для большинства людей секс — максимально короткая дистанция, и далеко не все понимают, что тело — всего-навсего оболочка. Именно, что тело. Плоть. Фантик от конфеты, который легко смять, растоптать и выбросить.

— Я не могу любить, — говорю просто, и это действительно просто, истина, которую понял слишком давно.

— Так позволь кому-то любить себя.

Зависаю ненадолго, обдумывая. Амстердам продолжает дымить с таким видом, будто обсуждаем что-то обычное, типа концовки очередной новинки из кинотеатра.

— Так нельзя, — все же прихожу к выводу я.

— Почему? — в его глазах впервые за ночь проскальзывает любопытство.

— Это несправедливо по отношению к тому, кто любит.

— А если его чувств хватит на вас двоих?

— Даже не представляю, какие они должны быть, чтобы не раствориться в моей пустоте.

Кидаю самокрутку в пепельницу и тяну на себя мужчину. Не хочу больше разговоров. Я хочу выгнать ее.

Амстердам понимает мои желания и занимает свои губы более полезным занятием.

***

Кощей

Дверь открывает очень грустный парень: глаза красные, на башке шухер. Эх, зачем же так себя изводить-то?! Антон замер и смотрит на меня с неверием. Захожу в квартиру и захлопываю дверь, сразу же попадая в объятья. Он жмётся так, словно я плот в открытом океане. Когда я обхватываю его спину руками, он аж вздрагивает.

— Не делай так больше, пожалуйста. Я волновался.

— Не буду.

Он разжимает руки и отходит, сразу спрашивая:

— Ты голоден? Устал? Что-нибудь хочешь?

Удерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Я же не на войну ходил.

— Давай попьём чаю и поговорим.

Антон сразу теряет запал, плечи опускаются, а лицо становится безэмоциональной маской.

— Хорошо, — соглашается, удаляясь на кухню ставить чайник.

Разуваюсь, вешаю куртку на крючок и, бросив сумку в коридоре, иду в душ.

Разговор я никак не планировал и с чего начать, не знаю. Но точно не собирался врать. Есения права, мой друг заслуживает правды.

На кухне меня уже ждёт чай и ничего не выражающее лицо Антона. Волнуется, впрочем, как и я.

Беру кружку и сажусь на подоконник, сразу закуривая. Антон не двигается, поэтому я разглядываю его чересчур прямую спину.

— Я был удивлён твоим признанием. Понимаю, почему ты не сказал раньше, не знаю вообще, как решился-то. Но, ты молодец. Я не чувствую того же, прости, но мне с тобой хорошо, и я не готов это терять.

Антон по-прежнему не поворачивается, сидит как изваяние. Он вообще дышит? Выкидываю бычок и отпиваю чай.

— Я не могу тебе ничего обещать, но хотел бы попробовать, если ты не против, конечно.

Парень вздрагивает, после чего резко вскакивает, и я оказываюсь прижат к окну. Желтые глаза прямо против моих, словно молят, чтобы подтвердил — это правда, это происходит сейчас. И я, прикрыв глаза, прижимаюсь губами к его губам. Стремно делать это первым, когда не умеешь ни хуя. Чувствую, как его руки сжимают мои бока, прижимая ближе. Тёплые губы приходят в движение, а потом он проводит языком, и я приоткрываю рот. Целоваться, оказывается, очень приятно. Наши языки сплетаются и ласкают друг друга.

Притягиваю Антона к себе, обнимая плечи и шею. Дыхание учащается у обоих.

Он отстраняется первым, выглядя счастливым, с покрасневшими щеками.

— Спасибо.

Эй, ты че, поговорить ща собрался? Не время. Целуй ещё, мне понравилось.

Он хочет отойти, но я не пускаю и хмурюсь. А Антон ещё больше краснеет и смотрит вниз. Опускаю глаза туда же и понимаю почему. У него стоит.

Антон опять предпринимает попытку отойти, но я снова не позволяю. Он смотрит на меня своими жёлтыми глазами, пытаясь через них забраться внутрь и светить там.

Опускаю руку и дотрагиваюсь до него, он вздрагивает, но зрительный контакт не прерывает. Провожу по стояку и решаюсь, залезая рукой внутрь штанов, и обхватываю член. Антон с шипением выдыхает. Медленно веду рукой вниз и вверх. Хватка на боках усиливается, и я уже почти сполз с подоконника.

Игнорирую это. Не упаду.

Начинаю водить рукой быстрее. Антон шумно дышит и подрагивает. Зрачки такие огромные, словно чем обдолбался. У меня самого сердце бешено колотится, и дыхание сбивается, член стоит и изнывает от желания. Но о себе думаю в последнюю очередь.

Движения ускоряются, Антон жмурится, выгибается и с криком выплёскивается. А я, ощущая его наслаждение, делаю странную вещь, чего от себя вообще не ожидал, кончаю следом, без какой-либо помощи.

Ноги Антона подгибаются, и он падает на пол, утягивая и меня. Блядь! Мы снесли стол и разбили кружку.

Лежим на полу тесной кухни, приходя в себя, а потом смотрим друг на друга и начинаем ржать. Так легко, как в детстве. Возможно, первый раз с моих пяти, когда я по-настоящему, вот так открыто смеюсь.