Часть 7. Признание (1/2)

Фокс

Сегодня мы не празднуем как обычно — Вика пропала из гримёрки вместе с Толиком, а без неё это не то. Поэтому просто сгружаем все в автобус и едем по домам. В тишине. Обсуждать личные дела группы, когда с нами посторонний, нельзя, а говорить о чем-то ещё никому не хочется, да и сил нет. Лично у меня после сегодняшнего ещё и горло болит.

Ник высаживает нас у моего подъезда. До дома Устинова минут тридцать медленным шагом, но он не удаляется сразу — стоит, смотрит удивлённо на меня, будто только заметил.

Возникает шаловливое желание пощёлкать пальцами у него перед лицом, но я сдерживаюсь.

— Зайдёшь? — спрашиваю, ни на что особо не рассчитывая. Чёт мне вообще эта идея со спором уже не кажется такой весёлой, и я решаю, что если он сейчас свалит, то забью. Один хер, так и так с Викиными выкрутасами приходится на каждом концерте горло рвать.

— Да.

День разрыва шаблонов прям. Бля, он ж понимает, что я его не на чай зову? Хотя, о чем я, конечно, понимает, не ребёнок же.

Интересно, он вообще с кем-нибудь спал или умудрился до двадцати четырёх в девках проходить? Во сенсация бы была, узнай кто, что правая рука грозы района хранит целибат.

— Пошли тогда, — разворачиваюсь и иду к подъезду. Мне не надо оборачиваться, чтобы понять, что он идёт следом.

Захожу в квартиру, снимая чёртовы берцы. Как Бессмертный, интересно, в таких постоянно ходит? Мне одного концертного дня хватает, чтобы в полной мере насладиться удобствами. Скидываю кожанку, и дико хочу снять с себя этот грёбаный концертный наряд. Чё я в гримёрке сразу не переоделся?

Устинов тоже молча раздевается. Выглядит так, будто его тут пытать будут. Чудны́е они все-таки.

— Пиво будешь?

— Да.

Прохожу на кухню, достаю пару бутылок и ставлю на стол. Парень берет одну, и я замечаю, что его трясёт. Бог ты мой, че у него в башке-то?

— Подождёшь тут, ладно? Мне срочно надо переодеться. Если я не сниму этот ужас… — приподнимаю цепочку на брюках, демонстрируя, о каком ужасе речь, — задохнусь.

Чёт жопой чую, спать сегодня или вообще не будем, или будем не скоро, так как испуганных кроликов трахать не собираюсь. А терпеть костюм, пока Устинов окуклится, выше моих сил.

Антон кивает и пьёт пиво, не смотря на меня.

Ухожу, оставив его ловить своих тараканов самостоятельно. Смываю косметику и, переодевшись в домашние брюки и футболку, немного ещё тяну время, давая парню или привыкнуть, или смыться.

Вернувшись, обнаруживаю его у окна. Парень стоит ко мне спиной, разглядывая темноту, и даже не шевелится, услышав меня.

Подхожу ближе, пытаясь рассмотреть, что его так заинтересовало, и не вижу ничего, кроме темноты. Даже фонари не горят. Клиника.

Кладу руку ему на плечо и чувствую, как он вздрагивает. Блядь, он в обморок-то не грохнется?

— Можно выключить свет или пойти в другую комнату, где темно?

Удивляюсь столь быстрому и прямому переходу, я уж настроился на ночное мозгоёбство с длинными нудными разговорами.

— Думаю, в спальне удобнее, не находишь?

— Ага, — он вздыхает. — Веди.

Антон поворачивается и ждёт действий.

— Уверен?

Кивает. Только вот ни хрена я ему не верю. Интересно, выйдет у нас хоть что? Блин, чувак, тебе реально надо или начать трахаться хоть с кем-то, или признаться уже Бессмертному. Это вообще не норма.

Беру его за руку и веду в комнату, щёлкнув по дороге выключателем. Хочешь представлять другого — твоё дело, хотя идея тупорылая.

Чувствую себя растлителем малолетних, хоть у нас и разница в возрасте всего пара месяцев.

Останавливаюсь у кровати и, отпустив его руку, поворачиваюсь к нему. Стою, даю возможность адаптироваться или как-то показать, чего конкретно он хочет.

Если он, конечно, сам знает. В полумраке комнаты вижу только его силуэт.

Он молчит. Я молчу. Дебилизм крепчал.

А потом он проводит пальцами по моему лицу. Нежно оглаживает щеку, задерживаясь на ней.

— Научишь? — тихий голос разрывает ночную тишину.

Ага, для этого и позвал. Вместо ответа сокращаю расстояние между нами и, положив руки на пояс, легонько целую в оголённое основание шеи. Пальцами, до сих пор покоящимися на моей щеке, он тянет меня вверх, наклоняется и припадает к моим губам.

Ох, ешкин, это уже немного больше, чем обычный секс. Я ж, блин, как самая грязная проститутка — трахаться трахаюсь, а целую только, сука, избранных. Но тебя сейчас оттолкнуть — это как котёнка пнуть.

Притягиваю чуть ближе и отвечаю на поцелуй, который, на удивление, оказывается очень приятным. Губы нежные, мягкие, но сильные. А целоваться-то он умеет, меня даже не особо напрягает ноющая губа, аккуратный.

Провожу руками по бокам и задираю футболку. Он не сопротивляется, помогая мне ее с себя стянуть, и я, оторвавшись от его губ, легонько толкаю парня на кровать. И опять полная покорность.

Наваливаюсь сверху, снова целую губы, в надежде этим успокоить, провожу руками по животу, стараясь найти наиболее чувствительные места. Он все ещё дрожит, но его руки уже более уверенно блуждают по моей спине.

Опускаюсь чуть ниже, целую за ухом, немного прикусываю плечо, проверяя реакцию и границы дозволенного. Антон только вздрагивает, но не останавливает.

Тянусь руками к джинсам, провожу по внутренней стороне бедра, не раздевая, и неожиданно для себя замечаю, что парень-то не возбуждён.

Вообще, даже чуть-чуть.

Так-с. А вот такое у меня впервые.

Приостанавливаюсь.

Можно, конечно, предположить, что он у него просто медлительный, или парень перетрусил и это нервное, но интуиция подсказывает, что дело не в этом.

— Прости. Я хочу, но не получается, — заявляет он, поняв причину моего ступора.

Чисто теоретически при большом старании завести можно кого угодно. Только вот… А надо ли оно тебе?

— Я не он, да?

— Да, — вздыхает. — Сильно заметно?

— В школе ещё понял, — убираю руки с его штанов и, проведя напоследок пальцами по оголённому животу, слезаю с парня и укладываюсь рядом. Делаю пару глубоких вдохов, пытаясь унять собственное возбуждение. У меня с этим проще. Встаёт на всех и всегда.

— Хреново, что он остаётся слеп, — грустный голос Антона в темноте. Чё тут скажешь? Не все такие глазастые, как я.

— Почему не признаешься? Столько лет вместе.

— Он меня убьёт как минимум или того хуже — перестанет со мной контактировать. Не хочу его терять. Он ведь такой… разный.

Да уж, очень чёткое определение.

— Он тобой слишком дорожит, чтобы убивать. Это заметно так же сильно, как и твои желания.

— В любом случае все изменится. Не хочу рисковать.

— Почему ты так уверен в том, что он откажется хотя бы попробовать?

— Ты слепой? Он же щемит всех геев в округе.

Мелькает мысль, что щемит он походу их не для того, чтобы побить. А если ебет без разогрева, неудивительно с чего они от него бегают потом. Да и не так много у нас геев, я открытых, вот вообще, ни одного не знаю, а те, что скрывают… Так про них и узнать можно, только если специально долго и заморочено искать.

Мне-то искать не приходится, я — единственный, кто тут не скрывает своих пристрастий, вот они сами ко мне и приходят, но Кощею-то откуда знать кто что любит?

— Это ты слепой, и походу умудрился за столько лет не заметить, — говорю уверенно, удивляясь чужому тупоумию.

Ладно я не разглядел в Бессмертном таких пристрастий, но я и не смотрел на него. Но Устинов-то как проморгал?

— О чем ты? — и голос-то какой удивлённый, неужели, реально, не догадывается?

— Спроси лучше у него. Я серьёзно. Многого о своём друге не знаешь.

Я сажусь, спустив ноги на пол. Два идиота, не замечающих ничего, кроме своих тараканов. Возбуждение прошло, оставив лёгкую боль.