Часть 2. Потрахаемся? (2/2)
Понижаешь тон, говоришь сухо,
Но, думаешь, ты самая здесь злая сука?
Почему-то думаю о себе. Не знаю, есть ли кто похожий на меня в этом блядском Щурово. Даже мои друзья не такие бешеные. Но это все объяснимо, это все понятно.
Так отсоси у моих демонов,
Только не спеши, становись в очередь.
Ты их сделала,
Ходят без души по обочине.
Мои демоны,
Мои демоны!
Опять «демоны». Я со своими-то никак не разберусь, что уж говорить про чужих.
Кто здесь? Кто здесь? Кто здесь?
Ты здесь? Ты здесь? Ты здесь?
По факту, тут почти весь район. Но почему тогда я не ощущаю этого? Почему все равно тут один? Странно находиться в толпе рядом с друзьями и все равно быть таким. Мне не нравятся эти мысли. Закуриваю.
Я видел в одном теле
И забвение, и гения,
Но столько лицемерия
В одном лице ещё не встречал.
Скоро закипит
Моё железное терпение,
Я переплавлю в пули его
И пойду тебя огорчать.
Пф, меня больше никто не сможет огорчить. Сложно огорчить человека, если он не верит ни во что и ничего ни от кого не ждёт. Только безразличие, разбавленное злостью. Что ж, не всем быть хорошими, кому-то нужно быть и исчадием преисподней, чтобы можно было понять разницу.
Ты мою доброту приняла за слабость,
Так терпко во рту, блядь, одна сладость.
Понижаешь тон, говоришь сухо,
Но, думаешь, ты самая здесь злая сука?
Да, я так думаю! Злая сука.
Сигаретный дым наполняет лёгкие, картинки херовой жизни всплывают и мельтешат перед глазами. Выпускаю дым, рву воспоминания в клочья. Это ненадолго. Они все равно восстановятся и вернутся. Не хочу. Но ничего не могу с этим поделать. Хочу кого-нибудь ударить и бить, пока из бурлящей кровью пасти не вырвется последний вздох. Желательно, отца.
Так отсоси у моих демонов,
Только не спеши, становись в очередь.
Ты их сделала,
Ходят без души по обочине.
Мои демоны,
Мои демоны!<span class="footnote" id="fn_33210891_0"></span>
Мне срочно нужно развеяться, или я точно кого-нибудь убью. Как тогда.
— Ещё раз с праздником вас! Оставайтесь такими же суками, за то вас и любим!
Под бабские визги группа начинает собираться. Кто-то врубил в центре музыку, намекая, что хоть концерт и закончен, всем расходиться необязательно.
Сбрасываю оцепенение и понимаю, что сигарета дотлела и обжигает пальцы, откидываю, не заморачиваясь. Даже если в кого попаду, мало кто решится мне что-нибудь сказать.
На улице темно и ощутимо прохладнее. Как жаль, что не могу замёрзнуть окончательно, иногда мне хочется покрыться инеем, чтобы почувствовать хоть что-то кроме, хоть что-нибудь новое. Но этого не будет. Я просто не умею, но знаю, что умеют другие. Я бы попереживал об этом, но мне похуй.
Фокс с синим тащат барабанную установку в черный микроавтобус. Вокалистка сидит на большом ящике, откинувшись спиной на грязную тачку.
— Заебала, — долетает недовольный голос Фокса. — Блядь, нельзя хоть перед концертом нормально рассчитать?!
— Отъебись, — огрызается девка, не открывая глаз. — Сам ж сказал, сукам сегодня можно все.
С водительского сиденья выныривает гитарист, и втроём они быстро погружают все, что осталось.
— Блядь, ждите, — стонет расто-девочка, и, прижав ладони ко рту, резко подскакивает и уматывает за гаражи.
Может, стоит затащить его за гаражи и выебать? Может, тогда меня отпустит? Заебало это ощущение. Не хочу никого убивать снова. Не уверен, что смогу отмазаться.
Тут слишком много свидетелей. Ебучий концерт. Спрыгиваю с крыши, снова прикуриваю.
— Домой? — спрашивает Антон, выглядя при этом сонно-пьяно.
— Нет.
Иду к фургону, гипнотизируя спину Краснова. Не уверен, что стоит это делать при свидетелях. Не уверен, что вообще стоит к нему идти. Он не похож на «одуванчиков» совершенно. Это одновременно интересует и настораживает.
Подхожу к рыжему и останавливаюсь за его спиной. Он так и не подрос, всё ещё ниже меня сантиметров на десять.
— Надо поговорить.
Охреневший взгляд в ответ, когда поворачивается. Глаза, подведённые чёрным, выглядят слишком ярко. На хуя краситься-то? У них вообще вся группа разукрашена чересчур ярко.
— Я ща, — кричит группе и вновь смотрит на меня.
Медленно выдыхаю дым и заодно оглядываю местность. Все держатся на расстоянии. Вот и правильно. Вот и хорошо.
— Потрахаемся?
Его глаза округляются до невообразимых размеров. То, что раньше я принял за охреневание, теперь казалось лёгким удивлением по сравнению с тем шоком, что демонстрирует сейчас.
— Охуеть.
Почему у него нет веснушек? Я думал, у всех рыжих они есть. И почему никогда не думал об этом в школе?
— Ты снизу, — сразу сообщаю, чтобы не начал надумывать всякого.
Продолжаю невозмутимо курить. Так-то похуй. Обо мне слухи не пойдут, тем более такие. Никто не поверит даже.
— Бля, я сегодня слишком трезв. Охуеть, — повторяется он. — Завтра, в одиннадцать. У меня.
— Утра?
— На хуй утра? Вечера.
Заебись, отворачиваюсь и иду к Антону, который хочет вырубиться и нырнуть тупой светлой башкой прямо в грязь.