Часть 6 (2/2)
- Мой мальчик, о каком порядке ты говоришь, если средь бела дня убивают пожилую женщину в её квартире?
- Тётя Мира, это было вечером.
- Да пусть даже темной ночью, кому от этого легче?
- И кого тогда подозревают?
- Есть несколько версий.
- Тётечки, Платон не может об этом говорить, это... тайна следствия.
- Твой Платон не служит в милиции, и значит, никаких тайн хранить не обязан.
- Мой отец служит, - сказал Платон, - и он тоже ведёт это дело. Так что я никак не могу его подвести.
- Преданность родителям - это очень ценное качество, но мы же не можем теперь остаться в неведении!
- Обещаю, что когда следствие закончится, Марта всё подробно вам расскажет.
- Фира, мне кажется, мальчик больше не хочет говорить о милицейских делах...
- ... Мартуся, а что вы тут делали, пока мы не пришли? У вас тоже было свидание?
Марта немного растерялась, и он решил прийти ей на помощь:
- Да мы как раз о вас говорили.
- О нас? Зачем мальчику с девочкой на свидании говорить о двух пожилых женщинах?
- Марта показывала мне фотографию с вашей свадьбы.
- Это какую же?
- Я сейчас принесу...
- Фира, я забыла очки. Что там?
- Это общая фотография, где все, и все ещё живы.
- Не плачь, Фирочка.
- Почему? Многие женщины под этим небом рано или поздно плачут, глядя на свои свадебные фотографии...
- И что же ты рассказала Платону о нашей свадьбе?
- Да я не успела, только начала...
- Расскажите сами, Мира Львовна.
- Мирочка, ты представляешь? Мальчик хочет услышать нашу историю!
- Мальчик просто не знает, что его ждёт.
- Я начну?
- Фира, ты начнёшь и ты закончишь, а я буду поддакивать...
- ... Если рассказывать, то начинать надо с Ады. Ада была у нас в семье самая умная и способная девочка, поэтому после школы она решила поступать в медицинский институт в Ленинграде. Никто не хотел её отпускать, это было очень трудное и голодное время, а медицине можно было обучаться и в Днепропетровске, но Ада упёрлась. А если Ада упиралась, то её уже было не остановить. Ада была... как танк.
- Фира, ну что ты такое говоришь, мальчик неправильно поймёт.
- Ты его недооцениваешь, всё он поймёт правильно, он же знает Римму. А если взять Римму и помножить на то время, то получится Ада. Так что Ада всё-таки уехала, почти сбежала. Она нам никогда не рассказывала, как ей пришлось в Ленинграде в первые дни, а если она про что-то не рассказывала, значит, там не было ничего хорошего. Но потом ей повезло: при поступлении прямо на первом экзамене она познакомилась с Мишей Гольдфарбом, он почти сразу привёл её к себе домой, и Мишины родители приняли Аду в семью.
- Вот теперь Платон сидит и не понимает, как можно принять в семью танк.
- Ах, Мира, что тут такого? Это же была еврейская семья. Мишина мама посмотрела на Аду и подумала: ”Какую хорошую девочку с характером нашёл мой умный старший сын! Пусть она лучше будет с нами, чем где-нибудь ещё”. И Ада жила с Мишиными родителями вот прямо в этой самой комнате, а братья жили в соседней, где сейчас Клавдия Степановна. Миша с Адой учились вместе, а когда доучились, прислали нам приглашение на свадьбу. То есть, конечно, не только нам, а всей семье, кто сможет приехать. Собрались ехать родители Ады, и мы с Мирой очень хотели поехать с ними. Мы с ней как раз закончили педагогический техникум и хотели увидеть что-нибудь ещё, кроме Бердичева и Жмеринки. Тогда мой отец сказал Мириному отцу: ”Разве мы можем отпустить этих вертихвосток с родителями Ады? Они не знают наших проблем и не смогут с ними справиться!”
- Да, а мой папа сказал Фириному папе: ”Ада сможет. Если она смогла выжить в этом Ленинграде, получить образование, найти работу и мужа, то и на этих мейделе управу найдёт”. И нам разрешили поехать!
- Прямо на вокзале нас встречали Ада с Мишей и его братья. И потом мы почти всё время были вместе. Гуляли на свадьбе, смотрели город, ходили на концерты, участвовали в субботнике, делали ремонт в комнате в общежитии, куда переезжали молодожёны. Как это было хорошо, какое счастливое время!
- На пары мы разбились почти сразу, уже на вокзале, просто потому, что мой Давид был высоким, как и Миша, а Марик - нет. Я даже без каблуков была выше его на полголовы, а на каблуках это выглядело уже просто неприлично! Так что Марик достался Фире...
- Ну, что значит ”достался”? Марик мне сразу понравился. Он был такой хороший мальчик, такой добрый, такой стеснительный, такой красивый! Самый красивый.
- Фира, я тебя прошу, это спорный вопрос.
- Какой спорный? У кого есть глаза, тот может посмотреть на фотографию. Какие у него были глаза, какой голос! Сейчас таких больше не делают.
- И этим голосом он всё время рассказывал нам... Фира, ты помнишь, что он нам рассказывал? Про туберкулёз кожи. Мы столько всего узнали про туберкулёз кожи! И как ярко рассказывал, сочно, до сих пор из памяти не изгладилось...
- Мира, когда тебе надо, у тебя склероз, а когда не надо - ты помнишь всякие подробности! Просто Миша с Давидом были хирургами, а Марик учился на дерматовенеролога и был своим делом по-настоящему увлечён! А ещё он ужасно смущался, и от смущения его несло и он рассказывал... так много, что это было уже неловко. Бедный, хотелось обнять и плакать...
- Мне плакать не хотелось. Мне стукнуть его хотелось - зонтиком! Вот представьте: выходим мы из филармонии, на концерт Чайковского ходили, стоим у гардероба, а Миша опять свою пластинку заводит - про симптомы и методы лечения. После ”Вальса цветов” про красно-коричневые папулы и язвы...
- Мира, самая большая язва, с которой мне приходилось иметь дело в моей жизни, - это ты. Знаете, что она сказала моему мальчику? Она сказала: ”Марик, как хорошо, что ты не патологоанатом!”... Вот вы смеётесь, и мы тогда смеялись, и я не удержалась тоже, а бедный Марик после этого замолчал совсем... Наше время уже подходило к концу, послезавтра предстоял отъезд, и Мира с Давидом уже целовались вовсю, а Марик всё молчал и смотрел на меня грустными глазами. И я не знала, что делать, и думала, что любовь всей моей жизни пройдёт мимо меня.
- Она не знала, что делать, а мы знали. В предпоследний день родители ушли на работу, мы - гулять, а Фиру с Мариком мы просто заперли в комнате родителей, чтобы они, наконец, договорились.
- Нам было совсем не до смеха, мы шесть часов в запертой комнате просидели. Из съестного у нас была только полулитровая банка яблочного повидла с орехами и бутылка боржоми. Третий этаж высокий, из окна можно было только прямиком в травмотологию выпрыгнуть, но мы уже почти готовы были прыгать, настолько нам было мучительно неловко. Мы же понимали, зачем это всё подстроено. Я ещё пыталась как-то разговор поддерживать, а Марик как в рот воды набрал. И минут через сорок в замкнутом пространстве я не выдержала, взмолилась: ”Марик, ну что же вы молчите?! Расскажите уже что-нибудь!” - ”Я не могу, - ответил он. - Вы же знаете, какой я рассказчик. О чём не начну, получается только про экзему и туберкулёз кожи...” - ”Какие же глупости вы говорите! Всё не так, я в вас верю!” Мой мальчик тогда посмотрел на меня, как будто я что-то совершенно необыкновенное сказала. Вдруг встал, подошёл к окну, свистнул какому-то соседскому мальчишке, сбросил ему деньги, чтобы он купил нам нарезной батон. Этот батон мы подняли наверх в корзине, как в каком-то авантюрном романе, ели его потом с вареньем, и Марик понемногу разговорился. Он всё равно рассказывал о своей учёбе, но по-другому, очень даже увлекательно: про студенческое научное общество, про кожно-венерологический диспансер и люпозорий, про свето- и электролечение, про профессора Сахновскую, первую в мире женщину-профессора по кожным и венерическим заболеваниям - это у неё он тогда курсовую работу по туберкулёзу кожи писал. Я заслушалась прямо... и засмотрелась. И тогда он вдруг опять запнулся на полуслове, отвёл взгляд и сказал: ”Это всё не то”. - ”Да почему? Мне очень интересно!” - ”Вы очень добры, Фирочка, но это всё не то... Ведь я тоже собирался предложить вам выйти за меня замуж, но я совершенно безнадёжный трус”. Тут я так ужасно растерялась, что спросила... Догадаетесь, что я спросила?
- ”Почему тоже?” - отозвались Марта с Платоном чуть ли не хором.
- Какие сообразительные нынче дети пошли, - фыркнула тётя Мира. - ”Тоже” было потому, что Давид сделал мне предложение в тот же день. В Днепропетровск мы обе возвращались уже невестами...
- ... Платоша, подожди, я с тобой! - Марта стремительно сбежала по лестнице с Гитой на руках.
- А как же тётушки? - спросил Платон.
- Тётя Фира сказала: ”И что, мальчик будет выгуливать свою собаку один?”, а тётя Мира: ”Давай, бегом!” И добавили, что они сильно перенервничали, поэтому вздремнут, пока мы гуляем.
Он открыл дверь подъезда, пропуская девочку. Во дворе Марта спустила Гиту на землю. Поводок собачке уже давно не требовался, при совместных прогулках она от Цезаря не отходила.
- Ошеломили тётушки тебя? - спросила Марта сочувственно.
- Разве что поначалу, - усмехнулся Платон. - Потом приноровился.
- Да, ты молодец, ничего лишнего не сказал, сколько ни выспрашивали, - согласилась Мартуся и тут же покосилась на него лукаво: - А я-то надеялась что-нибудь новое о тебе узнать, когда они за тебя принялись...
- Хочешь узнать что-то новое - спроси сама, - ответил он серьёзно. - Тут тебе тётушки не помогут...
Марта кивнула, соглашаясь. Потом шагнула и взяла его под руку. Соседки на скамеечке за её спиной заинтересованно переглянулись, одна что-то шепнула другой на ухо. Он посмотрел на женщин прямо и как мог строго. Конечно, до отца ему было далеко, но играть с ним в гляделки они всё равно не стали, сделали вид, что ничего не произошло.
Платон с Мартой вышли со двора на улицу и, не сговариваясь, повернули налево. За год с лишним еженедельных прогулок они проложили по окрестностям несколько маршрутов, выбор зависел от настроения, погоды, времени суток. Сегодня оба выбрали самый длинный, часа на полтора. Раз уж тётушки отпустили Марту, этим было грех не воспользоваться.
- Я тут подумала, что бы мы с тобой делали, если бы нас на шесть часов в комнате заперли... - протянула задумчиво девочка.
- И... что? - Вроде и не с чего было ожидать подвоха, но Платон всё равно напрягся.
- Наверное, в шахматы играли бы... Да и не сидели бы мы взаперти, ты бы наверняка дверь открыл как-нибудь.
- Мог бы и открыть, - пожал плечами Платон. - Уж нашёл бы что-нибудь, что как отмычку приспособить можно. А мог бы и не открывать, не портить замок. Спуститься с третьего этажа тоже не проблема - и мне самому, и тебя безопасно спустить, если есть необходимость...
А ещё Платон подумал, что ему сейчас ни шесть, ни даже шестьдесят часов с ней в замкнутом пространстве не были бы в тягость. Конечно, плохо, если нет возможности попасть в кухню или в уборную, но вот если бы их заперли вместе не в комнате, а скажем, в квартире, то... Тут он посмотрел на Марту и увидел, как у неё вдруг загорелись щёки. Похоже, им снова пришло в голову одно и то же, и Марта, как водится, оказалась на шаг впереди. М-да... Девочка совершенно смутилась и смотрела теперь в сторону. Надо было срочно отвлечься и её отвлечь.
- Тоша, они же тебе понравились? - вдруг выпалила Мартуся, в очередной раз его опередив.
- Твои тётушки? Конечно, даже очень. Хотя я, честно говоря, как-то совсем иначе их представлял. Просто вы с Риммой Михайловной на них совсем не похожи...
- Я на маму свою очень похожа, ты же видел фотографии, а Риммочка - внешне на дедушку, а по характеру, как все говорят, на бабушку Аду. Только зря тётечки это, никакой Риммочка, конечно, не танк.
- Мне кажется, это они совсем не в том смысле, что она может кого-нибудь переехать, а в смысле целеустремлённости и в том, что Римма Михайловна серьёзная боевая единица. Словом, сильная, решительная женщина... и тут твои тётушки, безусловно, правы. Слабой и дар этот был бы не по плечу.
- Ох уж этот дар... - пробормотала Марта. - Почему Риммочка должна одна с ним мучиться? Почему нельзя хотя бы разделить его на двоих?
- Малыш, - изумился он, - тебе что, хочется кусочек дара?
- Не то чтобы хочется, но... И ничего смешного! - вдруг возмутилась она, хотя Платон и не думал смеяться. - Неужели не понятно, что нельзя ей с ним одной?!
- Понятно, - быстро согласился Платон. - Очень даже понятно. Мы ни в коем случае её одну не оставим и поможем ей со всем разобраться. А вот другое...
- Что другое?
- Понимаешь, когда читаешь дневники прадеда, то иногда такое ощущение, что у них с Анной Викторовной дар действительно был один на двоих. Я тебе уже рассказывал, что дар по-настоящему проявился, когда они познакомились, покинул Анну Викторовну, когда прадед пропал, и немедленно вернулся, когда они снова встретились. То есть дар совершенно точно зависел от первого Якова Платоновича самым кардинальным образом. И ещё прадед мог защитить Анну Викторовну от воздействия наиболее зловредных духов, ей просто физически было легче с ними общаться, если он был рядом. Он не раз писал об этом, например, так: ”Анна Викторовна опять изволили принимать духов в моё отсутствие. Результат - как водится, трехдневное недомогание. Если и научился я каким-то образом урезонивать эти сущности, то урезонить Анну Викторовну за тридцать лет совместной жизни мне так и не удалось...”
Марта рассмеялась и тут же снова задумалась:
- Тоша, а ведь эти яркие видения у Риммочки начались в Крыму, то есть как раз после того, как она познакомилась с дядей Володей. Ты не думаешь, что...
- Я не знаю, малыш, - ответил Платон. - Последовательность событий ведь совсем не означает, что между ними есть причинно-следственная связь. Хорошо, если ты права, это был бы замечательный вариант, но всё может быть намного проще и прозаичней. В поезде Римма Михайловна рассказала нам во всех подробностях о том, что случилось в семьдесят втором, о падении самолёта и своём наитии. Рассказала о том, о чём молчала много лет, и возможно, таким образом сама разбудила свой спящий дар. А может, в поезде, в Харькове или даже в первые дни в Крыму случилось что-то ещё, о чём мы пока не знаем, или знаем, но не понимаем, что это важно. Время покажет...
Платон помнил, хотя и не хотел обсуждать это с Мартой, что в поезде Римма Михайловна встретилась не только с дядей Володей, но и с человеком из своего прошлого. Виктор Анатольевич Белых - имя он запомнил, потому что этого человека милиция допрашивала по делу мерзавца Тарадзе - был не просто Римме Михайловне знаком. Его появление у них в купе вместе с Тарадзе было для Мартиной тёти серьёзным потрясением, пожалуй, не меньшим, чем рассказ о страшных событиях семьдесят второго года. Она постаралась это скрыть, но Платон всё равно заметил. Могла ли эта встреча иметь значение? Платон надеялся, что нет, потому что этот человек был в прошлом, его, похоже, вычеркнули и постарались позабыть. Плохо, если дар окажется как-то с ним связан...
- Цезарь, миленький, ты чего? - спросила настороженно Марта. - Что там у тебя? Кошка?
Цезарь действительно вёл себя странно: он стоял, напружинившись, у раскидистого куста бузины на обочине и тихо, но отчётливо рычал. К задним ногам пса жалась напуганная этим низким утробным звуком Гита. Нет, это не могла быть кошка. На них Цезарь обычно не обращал никакого внимания, а вот у Мартусиной собачки они, напротив, вызывали бурный всплеск эмоций.
- Он сначала сунулся в куст, - пробормотала Мартуся, - а теперь - вот...
Платон сделал девочке знак, чтобы подождала в стороне, а сам подошёл к собаке вплотную.
- Что там, дружище? - Пёс сделал несколько шагов вперёд, нырнул в куст, снова вынырнул, зарычал громче. Платон раздвинул ветки, чертыхнулся, раздавив гроздь красных ягод, наклонился и наконец разглядел на земле у ствола продолговатый металлический предмет. Позвал:
- Малыш, иди сюда! - Девочка рванула к нему бегом.
- Что тут?
- Где ближайший таксофон, знаешь? - ответил он вопросом на вопрос.
- Впереди на углу, возле почтового отделения.
- Умница... Мой номер телефона помнишь?
- Платон, ну... - возмутилась Мартуся.
- Хорошо. Позвонишь отцу, он должен быть дома. Скажешь, где мы, и что мы, похоже, нашли орудие убийства.