Часть 4 (2/2)
- И как?
- Через таксиста, о котором вы нам рассказали, Римма Михайловна. При заказе такси обычно указывается адрес. Но я почти уверен, что они на той же даче в Комарово, что и в прошлом году. Именно о Комарово у этой пары должны были сохранится романтические воспоминания.
- А как вы... поняли, что всё началось в Комарово?
- Просто, Римма Михайловна. Лялина жила у Флоринской, Печалин - в другом городе. Только на даче они провели достаточно времени вместе, а больше им просто нЕгде и нЕкогда было. В этом возрасте мимолётных взглядов, как правило, уже недостаточно... А что вы увидели в квартире Флоринской, когда вам в первый раз сделалось нехорошо?
- Мне показали утюг в газетном коконе, - вздохнула Римма, уже уставшая удивляться. Это было немного похоже на разговор с тётей Зиной: она открыла Штольману свой Дар, и теперь он демонстрировал ей свой.
- Хорошо, пойдём дальше: что значит ”мне показали”? Кто показал, если Флоринская вам не являлась?
- Я это видела как бы глазами Ольги Петровны и, наверное, кого-то из милиционеров. И чувствовала в этот момент то же, что и они.
- Так вы не духовидица? Зачем же вам Кардек?
- Я действительно не разу не видела... духа, - Римма поёжилась, - и честно говоря, очень этому рада. Но о смерти своей матери и о гибели брата с женой я узнала прямо в тот момент, когда это произошло. Брат с невесткой в семьдесят втором в авиакатастрофе погибли. Я тогда в аэропорту истерику устроила, так что меня чуть не арестовали. Эту историю я в поезде Марте с Платоном подробно рассказала, так что можете его расспросить... А не знают они того, что я уже шесть лет слышу своего брата. Его голос, его интонации, его шуточки... - Римма глубоко вздохнула.
Лицо Штольмана неуловимо изменилось.
- Слышите вашего брата, Римма Михайловна? Голос в голове?
- Вы думаете, я не знаю, как это звучит? - горько усмехнулась Римма. - Яков Платонович, за последний месяц я не раз и не два думала, что схожу с ума. Страшно очень, потому что Марте я пока совершенно необходима. Своим рассказом об Анне Викторовне Платон меня как-то... обнадёжил, что ли. Поэтому я бы очень хотела прочитать дневники вашего деда. А Кардек... может и вовсе не пригодится. Но взглянуть, наверное, надо бы.
- Брата вы слышите уже шесть лет, но беспокоиться о состоянии своего рассудка начали только сейчас?
- Я скучала по нему очень... И потом, долгое время я слышала Женьку редко, в основном накануне годовщины его смерти, или если с Мартой происходило что-то нехорошее. В общем, списывала на альтер эго, и всё. Но то, что стало происходить в последнее время, уже даже на безумие не очень-то спишешь. В Крыму у меня было три очень ярких и чётких видения. Один раз, когда похитили Марту... Вы же знаете об этом?
- Да.
- Так вот, я увидела, где она. Её глазами увидела. Какая-то пещера или погреб, свет из проёма, ступени, лица на стене... Не поняла ничего, конечно, только что с моей девочкой беда и надо спасать. А Платон догадался, что это может быть одна из катакомб некрополя на Нимфеевом городище. Мы там накануне были на костре у археологов и нам про ”аллею склепов” рассказывали. И там, где мы её нашли, были те самые барельефы на стене, что я видела и описала - Афина, Пан, Силен. И как это объяснить? Голосом крови? Я не знаю. Но и это не всё. Была ещё одна история, совершенно невероятная. Хозяйка, у которой мы жили в Героевке под Керчью, Оксана Петровна - вы можете её помнить, в один из ваших приездов в Героевку у неё Владимир Сергеевич с дочерью останавливались - как-то рассказала нам с Мартусей о своём друге детства, погибшем где-то в Крыму в сорок третьем году. И в ту же ночь я увидела, что он участвовал в Керченско-Эльтингенской десантной операции, остался на плацдарме с группой прикрытия, когда основная часть десанта ушла в прорыв, а потом, когда приказ был выполнен, попытался добраться до Тамани вплавь. В декабре. В общем, сначала я решила, что он зачем-то показал мне последние часы своей жизни, но... Несколько дней спустя мне было ещё одно видение: о том, что его спасли какие-то моряки, он попал в госпиталь в тяжёлом состоянии, был почти парализован и не захотел возвращаться, чтобы никого собой не обременять. Долго восстанавливался, учился, работал и...
- И вы рассказали об этом Оксане Петровне? Вы смелая женщина, Римма Михайловна, - сказал Штольман, и непонятно было, сколько в этих словах иронии, а сколько уважения. Римма только головой тряхнула:
- Она и правда на меня чуть с кулаками не набросилась. Вот только всё оказалось правдой. В моём видении, кроме всего прочего, были письма, которые он все эти годы писал в Героевку, справляясь об Оксане и её матери, и мы с Оксаной нашли человека, которому он эти письма адресовал. Когда мы уезжали из Крыма две недели назад, Оксана собиралась к своему Андрею в Таганрог... После этой истории Платон и рассказал нам с Мартусей об Анне Викторовне. Спасибо ему, это мне очень помогло.
После этих слов в разговоре возникла длинная пауза. Римме просто нужно было передохнуть, хотелось прислониться к стене и подремать, как Мартуся сегодня утром. А Штольман, казалось, о чём-то глубоко задумался.
- Римма Михайловна, разговор этот важный, но продолжим мы его в другой раз, - сказал он совершенно неожиданно. - А сейчас я должен вернуться к работе и задать Марте несколько вопросов. Будьте добры, позовите её.
- Хорошо, - проговорила Римма растерянно. Такой внезапности она совсем не ожидала.
”А чего ты ожидала, Риммуль? Чтобы он посочувствовал твоей тяжкой доле? Или чтобы сказал, что верит каждому твоему слову?” - поинтересовался брат. Нет, сочувствия от Штольмана она не ждала и не хотела. А доверие и вправду было важно. Не только для неё самой, но и для Мартуси с Платоном.
Девчонка, что пристроилась перед капитаном Сальниковым на табуретке в обувной мастерской, вид имела потерянный и жалкий. Ладони между колен зажала и тряслась. Куропатка и есть, очень точно её Римма описала. И как её, такую, допрашивать?
- Вы меня заарестуете?
- А есть за что? - поинтересовался Сальников, как мог беззлобно. Куропатка отчаянно замотала головой. - Тогда не стану пока. Но это будет от твоего поведения зависеть.
- Это как? - хлюпнула носом девчонка.
- Ну, если расскажешь мне всё, как на духу, то пойдёшь домой, как ни в чём не бывало. А если не расскажешь, тогда не обессудь...
- Да что вам надо-то?
- Сначала скажи, как тебя зовут.
- Так Глаша я.
- А по паспорту?
- Резникова ГлафирТимофевна.
- Вот и расскажи мне, Глафира Тимофеевна, всё, что знаешь: когда ты свою хозяйку в последний раз видела, в каких была с ней отношениях, что знала о её планах, не замечала ли за ней и вокруг неё каких-нибудь странностей...
- Ой, вы только не частите, а то мне ни за что не запомнить! Работала я в среду, тогда ИринВладимирну и видела. Ходила она за мной, пока я убиралась, смотрела, чтоб всё блестело. И на кухне сидела, пока я обед готовила.
- Придирчивая, выходит, хозяйка была? Вредная?
- Ой да, до ужаса вредная. Но не злая.
- А это как? - удивился Сальников.
- Ну, как... Ворчала-ругалась из-за ерунды, если не по её чего, по новой переделывать заставляла. Но платила хорошо. Где я теперь столько заработаю-у-у, - запричитала девчонка, потом испуганно глянула на него и продолжила: - Утюг я в понедельник спалила, так она меня отчитала - страсть как, а денег за утюг требовать не стала. Ещё в начале лета отдала мне целый узел своих платьев, я едва за раз унесла. Она РимМихалне их предлагала, та отказалась, нет и всё, а я взяла. Там такие ткани, ни за что ж не купишь, и много - с одного длинного платья моя сеструха два пошила - и себе, и мне. На танцы пойти не стыдно.
- А чего же Римма Михайловна не взяла?
- Так больно гордая, чтоб с барского плеча носить. На всё у неё всегда один ответ: ”Спасибо, нам всего хватает”. Ну, может, и правда хватает, не бедствуют они. У Марты платья хорошие есть, ткани попроще, но ладненько сидят. Ребята заглядываются...
- Так-таки заглядываютя?
- А то! Ясно, заглядываются. Думают, что она знатная краля, раз с генеральским сыном дружит.
- Только поэтому?
- Не только. Славница она: и поможет, и улыбнётся, и не задаётся совсем. А чего это мы о Марте? Вы ж про другое хотели?
Он хотел про другое, но и о Римме с Мартусей было интересно, да и куропатка Глаша, начав сплетничать, заметно повеселела. Пожалуй, можно и к делу вернуться.
- Тебя хозяйка в среду к соседу Орлову насчёт утюга посылала?
- Было такое, сбегала я.
- Застала?
- Ага. Сказал, на днях зайдёт.
- Зашёл?
- А мне почём знать? Я у ИринВладимирны больше не была, сегодня собиралась, так Антоша, сеструхин муж, с утра пришёл и сказал, что убили её, - Девчонка опять заметно пригорюнилась. - Кто это содеял-то, а?
- Это ты мне скажи, я ведь твою хозяйку не знал совсем. Может, подозреваешь кого-то?
- Кого мне подозревать-то?
- Кого-нибудь, с кем она ссорилась в последнее время.
- Так неужто сестра её убила? Да ну-у...
- А что, Флоринская ссорилась со своей сестрой?
- Ещё как! Да вот, в понедельник как раз. Так разошлись, что ой! Я оттого и утюг спалила, что на их ругань отвлеклась.
- Подслушивала?
- Чтоб не подслушивать, надо было уши ватой заткнуть, и то, небось, не помогло бы.
- И из-за чего был весь сыр-бор?
- Из-за мужа, то бишь зятя, и из-за денег ему на машину. ИринВладимирна сказала, что денег на машину даст только после развода, если будет уверена, что этот муж на ней уедет в лес за шишками...
- За шишками?
- Это как раз понятно, он же Белкин. Непонятно, почему она его Альфредом назвала, если он Виктор.
- Альфредом?
- Ага. Когда сестра поняла, что денег ей не видать, то расплакалась и сказала, что ИринВладимирна это всё из ревности или зависти говорит, потому что у неё нет мужа, а у сестры есть. А хозяйка рассмеялась даже, обидно так: чему, говорит, завидовать? Тому, что твой Альфред на твои средства живёт да ещё и из меня деньги тянет?
- Может, тогда не Альфред, а Альфонс?
- Может, а какая разница?
- И правда, никакой, - Не заржать в голос у Сальникова получилось с большим трудом. - Что дальше-то было?
- Дальше совсем странно вышло. Сестра хозяйкина вдруг плакать перестала и сказала злобно так: ”Нравится тебе мой муж или нет, но я его люблю и ни за что не брошу, а ты со своим сначала развелась, а потом в лагерь его отправила на восемь лет”.
А вот тут не до смеха стало. Это было что-то совсем новое, о чём Римма им ничего не рассказывала. Просто не знала, видимо. Скелет в шкафу?
- Давай-ка тут поподробнее, - попросил он.
- Не полу-учится, - протянула Глаша жалобно. - Потому что тут как раз я заметила, что у меня утюг дымится, и с перепугу за шнур дёрнула. Он как пыхнет у розетки, как долбанёт мне в руку, я чуть совсем не того.
- Не того?
- Ага, очнулась под столом. Ощупывала себя потом, всё ли на месте.
- И больше ничего не слышала?
- Только самый конец. ИринВладимирна сказала: ”От кого угодно ожидала, только не от тебя. Никогда тебе этого не прощу. Уходи”. И вроде спокойно сказала, а на всю квартиру слыхать. Аж мороз по коже...
- И всё?
- Ну да. Дверь входная хлопнула, а потом хозяйка ко мне пришла, и... пошли клочки по закоулочкам.
- Это ты мне важное сейчас рассказала, Глафира Тимофеевна, - сказал задумчиво Сальников.- Спасибо тебе.
- Так что, отпустите меня? - встрепенулась девчонка.
- Отпущу, но чуть погодя. Давай-ка, напрягись, может, ещё чего полезное для следствия вспомнишь.
- Вам только ссоры полезные?
- Не только, но ссоры в первую очередь.
- А если месяц назад было, тоже рассказывать?
- Конечно, рассказывай, не томи, - Девчонка, похоже, совсем успокоилась, и уже чуть ли не кокетничала с ним. Смешная...
- Тут ещё этот ходил к ИринВладимирне вроде как ученик бывший, АнатольПетрович. Ручки целовал, букеты-конфеты носил, не знал, видать, что у хозяйки диабет. Он обычно как придёт, так до ночи засидится, и чаю три раза попьют, и сыграют в четыре руки, и споют... я уж и на стуле в кухне закемарю. А тут в субботу, на Иванов день как раз, что-то не заладилось у них: вроде минут сорок только, как пришёл, много час, а уже ИринВладимирна его выпроваживает. Он перед ней лебезит, мелким бесом стелется, а она ему: ”Запомните, наконец, Анатоль, если не хотите отношения со мной испортить: я сама решу, когда продавать коллекцию, и продавать ли вообще. Ваша настойчивость меня только раздражает”. А он ей: ”Ирина Владимировна, дорогая моя, я бы и не заикался даже, но уж больно серьёзные деньги предлагают”. А она в ответ: ”Довольно. Я от вас устала. Идите с Богом, вечер всё равно испорчен”. Вот так. Это ссорой считается?
- Очень даже.
Мартуся просто влетела в кухню, стоило Римме позвать, будто распрямилась сжатая пружина. На Штольмана глянула почти сердито. Села рядом с Риммой, вытянувшись в струнку, видно было, как крылья носа подрагивают. Платона девочка опередила секунд на десять. Парень вошёл, но садиться не стал, остался стоять у них за спиной. На их стороне. Римма не сомневалась, что Штольман-старший мизансцену оценил, хотя внешне остался абсолютно невозмутим.
- Дети, вы чего? - спросила она.
Сжала Мартусину ладошку, с иронией оглянулась на Платона. Тот ответил привычной кривоватой улыбкой с изрядной долей смущения, пододвинул табуретку в торец стола и сел наконец. Так-то лучше, подумала Римма.
- Мы волновались, - вздохнула Мартуся, расслабляясь.
Штольман понимающе кивнул и не стал терять времени:
- Марта, ты сказала сегодня утром лейтенанту Обухову, что дверь в квартиру Ирины Владимировны была открыта. Открыта или не заперта?
- Не заперта, - тут же ответила Мартуся. - Я позвонила несколько раз, подождала, а потом ручку опустила - дверь подалась...
- И тебя это не насторожило?
- Нет. Такое бывало уже. Если Ирине Владимировне нездоровилось, и она ждала кого-то, то могла оставить дверь незапертой, чтобы не вставать лишний раз. - Римма кивнула, подтверждая. - Насторожилась я только, когда дверь открыла, - продолжила девочка, - позвала несколько раз и никто мне не ответил. Испугалась, что ей плохо стало. Вошла и увидела её в кухне на полу... - Последние слова Марта произнесла как-то замедленно, так что Римма поудобней перехватила её ладошку. - А потом как в тумане всё. Помню, что я пульс у Ирины Владимировны щупала, хотя понятно было, что это бессмысленно... Помню, что в милицию и скорую звонила, но что говорила, не помню...
- Шок, - констатировал Штольман. - И тем не менее дежурному ты всё толково объяснила и на все вопросы ответила. Большего самообладания в такой ситуации от тебя никто ожидать не мог.
- Да какое там... самообладание, - нахмурилась Марта. - Так ревела, что втроём утешали.
- В такой ситуации плакать не стыдно, - сказал Платон убеждённо и тепло, и получил в ответ от племянницы такой взгляд, что предпочёл немедленно вернуться к делу. - Пап, а следы взлома есть?
- Никаких, - ответил Штольман-старший. - Флоринская либо впустила своего убийцу сама, либо у убийцы был ключ, либо дверь была оставлена открытой для кого-то другого, а убийца этим воспользовался. Последнее, впрочем, маловероятно, поскольку слишком рискованно. Поэтому начнём с ключей. У кого были запасные ключи, Римма Михайловна?
- Насколько мне известно, ни у кого, - ответила, немного подумав, Римма. - У Глаши точно нет, она в отсутствие Ирины Владимировны в квартире не бывала. У Ольги Петровны была своя связка, когда она жила здесь. Нам прошлым летом Флоринская оставляла ключи на несколько недель, пока жила на даче, чтобы мы цветы поливали, но потом попросила вернуть.
- А у сестры?
- Вряд ли. Оставить ключи Веронике значило бы оставить их Белкину...
- Понятно, - кивнул Штольман и неожиданно поднялся. - Что ж, пока вопросов к вам больше нет. Спасибо за помощь.
И опять Римма несколько оторопела от подобной внезапности. ”Привыкай, сестрёнка, - фыркнул Женька. - Этот человек, похоже, не признаёт вообще никаких церемоний, когда делом занимается”.
- Пап, а что в этом деле лишнее? И чего не хватает? - спросил не слишком понятно Платон. Но для его отца тут явно никакой загадки не было:
- Лишнего много пока, мы же только начали. Для начала, разгром в квартире совершенно лишний. Если приходили за содержимым сейфа, а на первый взгляд это так, то зачем перерыли всё остальное? Что искали в цветочных горшках и за фотографиями на стенах?
- А может, это Орлов искал. Хоть что-нибудь... - пробормотала Римма.
- Это вряд ли, Римма Михайловна, - покачал головой следователь. - Орлов взял - если взял, потому что это пока просто версия - то, что ему при беглом осмотре квартиры в глаза бросилось. Магнитофон на виду был, гарнитур, который Флоринская часто носила, мог на прикроватной тумбочке лежать или на трюмо. А вот убийца, похоже, провозился в квартире долго... Впрочем, всё это ещё проверять надо.
- А не хватает чего? - тихонько переспросила Мартуся.
- Одной гирьки от часов, - ответил Яков Платонович, и девочка растерянно заморгала. - Я специально попросил поискать, но при обыске её не обнаружили.
- Орудие убийства? - спросил Платон, нахмурившись.
- Годная версия, - кивнул Штольман-старший. - Будем ждать результатов экспертизы... Платон, скажешь матери, пусть к ужину не ждёт меня, я задержусь скорее всего. И можешь не беспокоиться: дневники деда и ”Книгу о духах” я занесу Римме Михайловне сам.
- Это хорошо, Римма Михайловна, - сказал Платон, когда за его отцом закрылась дверь. - Даже замечательно...