Часть 3 (1/2)
Минут пятнадцать после того, как ушла Римма Михайловна, Марта пролежала совсем тихо и с закрытыми глазами. Но Платон знал, что она не спит. Просто он уже видел её спящей - и в поезде, и в Крыму после больницы - и тогда это выглядело почти так же, но ощущалось по-другому. Поэтому когда она вдруг сказала: ”Я не сплю”, он не удивился и сразу ответил:
- Я знаю.
- Некрасиво, наверное, притворяться.
- Ну, ты же не нарочно притворяешься. Ты изо всех сил пытаешься заснуть, но у тебя не получается.
Платон встал из-за стола, взял свой стул и перебрался поближе к Мартусиному дивану. Сел и сразу взял её лежащую поверх пледа руку. Рука оказалась какой-то холодной, что совсем ему не понравилось.
- Ты чего? - спросил он. - Замёрзла? - Девочка покачала головой. Смотрела она устало и грустно, и веки припухли от слёз. Вчера она тоже плакала, из-за него, между прочим, а сегодня... Нет, так, как сегодня, она в его присутствии вообще ещё не плакала. Ну, и что делать? Как отогревать?
Они переглянулись и дальше действовали одновременно. Марта приподнялась, подвинула подушку, а потом перебралась вместе с пледом на самый край дивана. Платон отодвинул стул и сел на пол подле неё, взял обе её руки в ладони. Да, так было лучше.
- Как же так, Тоша? - проговорила Мартуся тихо. - Кто это сделал? Зачем?
- Отец с дядей Володей обязательно разберуться, вот увидишь.
- Я знаю, но... Ирину Владимировну это не вернёт. Я тут лежала и думала, что она ведь хотела, чтобы я её любила, а у меня не получалось по-настоящему.
- А почему не получалось?
- Сложно было, - Марта опять боролась со слезами. - Она могла быть очень разной. Но может, вообще про это не надо? О мёртвых же или хорошо, или...
- Вот с этим очень даже поспорить можно, малыш. Клеветать на мёртвых - и верно, последнее дело, а рассказать всю правду, особенно когда произошло убийство - можно и нужно. Никогда не знаешь, что может в расследовании пригодиться. А кроме того, как я смогу тебе помочь, если не знаю, что тебя мучает?
- Так ты уже помогаешь. Очень. Ты же здесь...
- Это да, конечно. Но хотелось бы как-то деятельнее.
- Деятельный ты мой, - Марта вздохнула, высвободила правую руку и нежно погладила его по волосам. Опять, как водится, сделала то, чего ему всё это время хотелось. И чего сдерживался, спрашивается?
- Так что значит: ”Она могла быть очень разной”, малыш? - решил помочь ей Платон.
- Сегодня - совсем своя, домашняя, весёлая, рассказывала мне столько всего интересного и учила хорошо, мне с ней заниматься очень нравилось. А на следующий день вдруг - резкая, суровая, надменная. Не со мной, с другими, а это ещё хуже.
- С кем, например?
- С помощницей Глашей, с соседкой, зашедшей позвонить, с почтальоншей, принесшей телеграмму. Как будто совсем другой человек. Мне от неё такой убежать хотелось. Да я и убегала пару раз, сделаю вид, что что-то неотложное вспомнила, и домой. И так стыдно потом, что соврала, получается, а как я ей правду скажу? Риммочка говорила, что это потому, что Ирина Владимировна болеет, что плохое самочувствие влияет на настроение, и никто не знает, как вёл бы себя при таких болях, но... она же говорила, что если мне неуютно, то я вовсе не обязана брать эти уроки. А Ирина Владимировна как раз очень хотела, чтобы я их брала. Она мне всё время рассказывала, какие я делаю успехи и как её радует мой прогресс. Хотя какие успехи? Какой прогресс? Певица из меня примерно такая же, как и балерина. Колыбельные детям петь в самый раз будет. А ещё она мне говорила, что ей очень хорошо в моём обществе, даже самочувствие улучшается. И вот это, мне кажется, говорила искренне. Ну, и как я после этого могла к ней не прийти? Мне иногда казалось, что она меня считает... кем-то вроде внучки, которой у неё нет. Она же с бабушкой дружила, вот и придумала себе что-то такое. Решила, что будет меня любить, а я за это буду любить её. Но у меня не получалось, ты понимаешь?!
- Понимаю, малыш, понимаю. Ты не волнуйся так, пожалуйста. Насчёт ”насильно мил не будешь” - это правда, вообще-то. Никто не знает, откуда любовь берётся и от чего зависит. Заставить или убедить себя полюбить или разлюбить кого-то можно разве что в теории, а на деле...
- ”Кому дана такая сила, тот небывалый человек”, - процитировала вдруг Лопе де Вега Мартуся и продолжила: - Как-то выдалось у нас несколько месяцев совсем хорошего, задушевного общения. И я уже стала думать, что вот, будут у меня теперь три тётушки - тётя Мира, тётя Фира и тётя Ира, а потом... - Девочка закусила губу. - Потом она решила вдруг Риммочкину судьбу устроить.
- В смысле? - не понял Платон.
- В прямом. У Ирины Владимировны есть, ох, то есть был любимый ученик - Анатолий Петрович Кудрявцев, Анатоль. Только он без кудрей совсем, прилизанный такой. На первый взгляд положительный, на второй... непонятный. Он на всяких праздниках у неё бывал, и просто так заходил - чай пить и музицировать. И на Риммочку глаз положил. Всё смотрел на неё, смотрел, только совсем не так, как дядя Володя на неё смотрит. Как-то противно, я не смогу объяснить. - Платон кивнул, нечего тут было объяснять, и так всё понятно. - Однажды в пятницу, пока мы с Ириной Владимировной занимались, пришёл Кудрявцев, весь такой расфуфыренный, с тортиком и букетом цветов. Я уйти после урока хотела, а она меня задержала, усадила с ними чай пить. А потом, когда Риммочка после работы пришла ей укол сделать, Ирина Владимировна и её очень настойчиво к столу пригласила. Риммочка неохотно согласилась, сказала, только ненадолго, устала, неделя суматошная была. Кудрявцев Риммочкины слова про усталость подхватил и стал распинаться, как женщине с ребёнком одной тяжело без мужского плеча. И что это в корне неправильно, когда такая красивая женщина одна. А он тоже одинок, и в доме его не хватает женской руки, хозяйки, услады для глаз. Поэтому нет ничего более естественного, чем если две страждущие души объединятся и создадут ячейку общества. Ох, Платон, я не шучу, он так и говорил - и про ”усладу”, и про ”страждущие души”, и про ”ячейку”. Риммочка его прервала на полуслове: ”Да бросьте вы, Анатолий Петрович, в самом деле. Ни к чему это”, встала, поблагодарила за чай, и мы ушли. А где-то через полчаса к нам спустилась очень рассерженная Ирина Владимировна. Меня Риммочка выйти попросила, я и вышла на кухню, только слышно всё равно было на всю квартиру, особенно Ирину Владимировну. И про ”неуместную гордыню”, и про ”бездарно упущенную возможность”, и про то, что ”красота быстро отцветёт, а в старости некому стакан воды будет подать”. Потом Флоринская ушла, хлопнув дверью, а Риммочка... вязать села. Она хорошо вяжет, но редко, только если разговаривать не хочет. Я смотрела-смотрела на это, и решила, что больше никаких уроков вокала мне не надо. Пошла к Ирине Владимировне на следующий день и так ей и сказала. Она ответила, что ничего другого от меня и не ожидала, потому что я тётке своей в рот смотрю и во всём на неё походить стараюсь, вместо того, чтобы понять, что она тоже человек, может ошибаться, глупости делать и шансы упускать. А жизнь никого не жалеет, самых гордых и сильных ломает, те, кому нужно или всё, или ничего, обычно как раз остаются ни с чем, и очень больно падать с воображаемого Олимпа в одинокую старость и немочь... Я не дослушала её, не смогла просто, расплакалась и убежала.
Марта замолчала, как захлебнулась. Он наконец-то протянул руку и погладил её по совершенно растрепавшимся рыжим волосам. Глупо было сердиться на покойницу, зачем-то вдоволь накормившую Марту с Риммой Михайловной своей ”житейской мудростью”, но он сердился всё равно.
- Да она о себе говорила! - сказал он хрипло. - К вам с Риммой Михайловной это совершенно никакого отношения не имеет.
- Конечно, я понимаю, - согласилась Марта. Она вдруг поймала его руку и прижалась щекой к ладони. Щека её была горячей и влажной от слёз.
- Когда случилась эта ссора? - спросил он, когда пауза чересчур затянулась.
- Этой зимой, - вздохнула Марта, - в феврале, кажется.
- И долго вы после этого с Флоринской не общались?
- Всего несколько недель. Потом у Ирины Владимировны ночью случился гипертонический криз, так что она еле до телефона добралась. Мы проснулись, потому что приехала скорая. Риммочка еле переодеться успела, чтобы с ней поехать. Потом мы её в больнице навещали, передачи носили, а когда она вернулась - всё по-старому пошло: уроки, уколы, массажи, чаепития...
- А тебя она ни с кем познакомить не пыталась? - спросил Платон как-то даже неожиданно для себя. Марта широко и удивлённо распахнула глаза:
- Не-ет, нам всем одного раза хватило. Да и потом... она тебя одобряла.
- Меня? - Теперь настала его очередь удивляться.
- Ну, да. После того, как ты меня от Тихвина спас, и Олега с отцом арестовали, о тебе же весь квартал, наверное, судачил. Вот в начале прошлого лета Ирина Владимировна и спросила у меня, что ты за человек. Я не очень-то хотела рассказывать, но потом... увлеклась. - Она слабо и немного виновато улыбнулась, но он был страшно рад и такой улыбке. - Немного позже она сказала мне, что видела нас несколько раз из окна, и ты, похоже, хорошо ко мне относишься. Потом ещё как-то, что ты из уважаемой семьи и вполне достойный для меня кавалер. Это меня смутило ужасно, потому что я тебя тогда ещё никак не могла считать своим кавалером. И не мечтала даже.
Марта вдруг села на диване, отбросив плед.
- Тоша, давай мы чаю попьём с сухариками и пойдём немного погуляем - хоть с собаками, хоть без. А потом что-нибудь полезное сделаем. Может, дяде Володе с Яковом Платоновичем поговорить со мной нужно, а я тут лежу и без толку тоскую.
Володя вернулся к чердачному окну минут через двадцать, когда Римма уже всерьёз раздумывала о том, идти ли ей за ним или за помощью.
- Римма, Якова позови, пожалуйста, - сказал он, оперевшись на подоконник.
- Ты что-то нашёл?
- Да, и очень интересное. И скажи ему сразу, пусть он под дверь и под окно к этому Али-Бабе Орлову ребят поставит, чтобы, если он ещё дома, как ему было сказано, никуда уже не ушёл и не потерялся...
Милиционер, видевший, как она уходила с Володей, пустил её в квартиру, едва она заикнулась об этом. И Яков Платонович, выслушав её, пошёл с ней наверх без промедления. В элегантном, явно сшитом на заказ костюме и галстуке Штольман-старший смотрелся на заваленном рухлядью чердаке совершенно чужеродно, и тем не менее, без малейшего колебания поднялся на подоконник и вышел через окно. Римме тут же вспомнился рассказ Володи, в котором его друг поднимался по водосточной трубе и ходил по карнизу. Интересно, всё это он тогда тоже проделывал при полном параде? Картинка в голове возникла яркая и довольно забавная, так что даже напряжение слегка отпустило. Вернулся Володя, спустился к ней, присел на подоконник и сказал:
- Ты нам нужна.
- Володя, нет, - немедленно вырвалось у неё.
- Боишься? Зря, упасть я тебе не дам, - ответил он, и тут же улыбнулся успокаивающе: - Что, всерьёз поверила, что я тебя на крышу потащу? В обход пойдем. Нам в соседний подъезд нужно, сначала к управдому за ключами, а потом уж - на чердак. Там изнутри дверь не открывается никак.
Чердак соседнего подъезда, где они оказались где-то через четверть часа, выглядел несколько менее захламлённо, зато странно. У одной из стен высилась причудливая пирамида из нескольких старых школьных парт, - и как они только сюда попали? - а у другой выстроились в два яруса полтора десятка массивных деревянных ящиков с тяжёлыми крышками, при виде которых Римме отчего-то пришло на ум слово ”рундук”. У этих самых рундуков их как раз и дожидался Штольман-старший. Прежде чем она успела хоть что-то сказать, Володя ловко, но весьма деликатно подсадил её на нижний из двух ящиков, стоящих в самом углу, и тут же поднялся следом сам. Крышка верхнего ящика была уже откинута.
- Узнаёшь? - спросил он. На дно ящика было навалено какое-то подозрительное тряпьё, а прямо посередине, поверх всего этого безобразия, стоял знакомый катушечный магнитофон. - ”Маяк-203” - славная машинка, - выразительно поцокал языком Володя.
- Такой был у Ирины Владимировны, - тихо проговорила Римма.
- А это тебе знакомо? - Володя поднял чёрную матовую крышку магнитофона. Под ней, прямо между бобин, лежал свёрнутый из газеты как для семечек кулёк, а в кульке что-то поблёскивало. Римма присмотрелась.
- Да, это янтарный гарнитур Ирины Владимировны: кулон с цепочкой, серьги, кольцо... Можно мне вниз спуститься, пожалуйста.
Её ”спуститься вниз” означало не только на пол, но и во двор, и Володя с Яковом Платоновичем всё правильно поняли. Володя вышел с ней, проводил до скамейки у подъезда, на которую она и опустилась почти без сил. Припекало стоящее в самом зените солнце, ярко-синее небо с легкомысленными перьями быстролетящих облаков Римминому настроению никак не соответствовали, потому что наверху за стеной была смерть. Мельком увиденное утром распростертое женское тело с пятном тёмной крови вокруг головы почему-то отчётливо вспомнилось именно сейчас. Отношения с Ириной Владимировной Флоринской у Риммы были сложные, но она знала эту женщину, сколько себя помнила. А теперь её кто-то убил...
- Значит, убили, чтобы ограбить? - спросила она присевшего рядом с ней мужчину.
- Скорее всего, - ответил он серьёзно. - А может, убили по какой-нибудь другой причине, а потом прихватили, что могли, не пропадать же добру. И судя по всему, много чего прихватили, далеко не только то, что мы нашли. Разбираться будем. Римм, ты как?
- Я вам нужна ещё?
- Если честно, то очень. В поквартирной карточке указан новый адрес сестры Ирины Владимировны, которая раньше с ней вместе проживала. Яков туда человека послал, но тот никого дома не застал. А нам нужно, чтобы кто-то посмотрел и сказал, что пропало. Ты же сможешь?
- Я смогу, - кивнула она. - Четверть часа дайте мне... А ты иди, работай, не жди меня. Я сама потом поднимусь.
Володя ушёл, а несколько минут спустя во двор спустились Марта с Платоном.
- Проснулась? - спросила Римма племянницу.
- Не спала, - честно ответила девочка, присела с ней рядом и прислонилась головой к её плечу. - Мне лучше, Риммочка, правда, и спать я не хочу, я на воздух хочу. Можно мы с Тошей погуляем?
- Ну, если Тоша не возражает... - отозвалась Римма и с некоторой иронией посмотрел на Платона. Парень только качнул головой и едва заметно улыбнулся.
Римме казалось, что такое прозвище совсем ему не подходит. Нет, сама она его так называть точно не будет, но Марте, судя по всему, было можно.
- Мы часик погуляем, а потом я обед приготовлю, - сказала Мартуся. - Там ещё половина вчерашнего теста на блины осталась, надо будет дожарить.
- Да я сама дожарю, - махнула рукой Римма. - Помогу Во... Владимиру Сергеевичу с Яковом Платоновичем, и дожарю.
- Это потому, что у меня пока не получается как следует? - огорчилась девочка.
- Это потому, что приготовление пищи очень успокаивает нервы, - ответила Римма.
- Тогда на перегонки будем жарить, - вздохнула Мартуся, поцеловала её в щёку и встала.
Когда дети ушли, Римма тоже поднялась. В этот момент тот самый оперативник, который допрашивал Мартусю, вывел из подъезда соседа Орлова и повёл его через двор к милицейской машине. Сосед глянул на неё исподлобья и отвернулся. Затем дверь подъезда открылась снова и вышли два человека в белых халатах с носилками, на которых лежало накрытое простынёй тело. Римма шагнула было к носилкам, но один из санитаров только головой покачал. Опять нахлынула тоска. Римма прикрыла глаза, глубоко вздохнула. Надо идти и помогать следствию. День сегодня будет долгим.
В гостиной, как любила называть эту комнату Ирина Владимировна, царил чудовищный разгром. Всё было перевёрнуто, перерыто, содержимое шкафов вывалено на пол, разбросаны снятые со стен и вынутые из рамок фотографии, сорван карниз, даже комнатные растения выдернуты из горшков. Смотреть на осиротевшее и разорённое жилище было больно. На журнальном столике лежал распахнутый металлический ящик, в дверце которого торчал ключ.
- Разве же это сейф? Это профанация, - проворчал Володя. - Не открыли бы ключом, так молотком бы раздолбали... Ты знаешь, что в нём было?
- Деньги, банковские облигации, и главное, коллекция камей... - ответила Римма.
- Много денег? - спросил Яков Платонович. Он с Риммой и Володей в комнату заходить не стал, остался стоять в дверях.
- Трудно сказать, - пожала плечами Римма. - Но скорее всего, немало. Ирина Владимировна ходить по магазинам и стоять в очередях не могла, она в последнее время иной раз и по квартире передвигалась с трудом. Так что время от времени к ней приходили знакомые... с дефицитным товаром.
- Спекулянты, - констатировал Володя. - Причём на постоянной основе...
- Ну, если она и магнитофон покупала таким же образом, то сумма в сейфе могла быть довольно крупная, - сказал задумчиво Штольман-старший.
- Нет, магнитофон ей три года назад подарили на юбилей. Но однажды она в моём присутствии достала из сейфа и дала сестре в долг пятьсот рублей.
- Понятно, - кивнул Штольман. - А сестра может знать примерную сумму наличности в сейфе и общую стоимость облигаций?
- Вообще-то, Ирина Владимировна сама весьма скурпулёзно вела всю свою бухгалтерию, - ответила Римма.
- Не очень типично для человека из артистической среды, - удивился Штольман. - Как выглядел её гроссбух, вы знаете?
- В последнее время это была общая тетрадь в синем переплёте.
Володя внимательно огляделся по сторонам, потом подошёл к столу, нагнулся и что-то выудил из-под него.
- Не эта? - продемонстрировал он Римме свою находку.
- Похожа, - ответила она. Штольман удовлетворённо кивнул и продолжил:
- Теперь я хотел бы вернуться к упомянутой вами коллекции камей. Что вы можете нам о ней рассказать?
- Это же брошки такие женские? - уточнил Володя.
- Не обязательно брошки и не обязательно женские, - неожиданно ответил Штольман, хотя Римма думала, что вопрос был адресован ей. - Камея родом из античности, в Древней Греции и Риме их носили как раз мужчины. Украшение в виде резного рельефного изображения на полудрагоценном камне, кости, раковине или более дешёвых материалах. Обычно, но совсем не обязательно, выполняется в виде медальона или броши. Светлый барельеф на более тёмном, контрастном фоне с окантовкой из драгоценных металлов, это всегда ручная работа, часто представляющая художественную ценность...
Римма посмотрела на следователя с уважением. Она много чего наслушалась о камеях от Ирины Владимировны, да и прочитать уже успела кое-что, но была совсем не уверена, что смогла бы так сформулировать.