Часть 2 (1/2)
- ... Бабуль, а почему ты думаешь, что я когда-нибудь могу увидеть твоих духов? Разве их кто-нибудь ещё видел, кроме тебя?
- Моя бабушка Ангелина видела. И я не знаю, увидишь ли ты их когда-нибудь. Просто у меня Дар проявился примерно в твоём возрасте, так что всё может быть. И я хочу, чтобы, если это случится, ты понимал, что происходит, и не испугался.
- Ничего я не испугаюсь, я же мужчина. И в обморок ни за что не упаду. А... тебе бывает очень больно?
- Иногда. Обычно мне просто неприятно, не по себе. Такое чувство, будто ветер в лицо. Холодное дуновение. Толчок вот сюда, - Анна Викторовна касается рукой солнечного сплетения, - лёгкая дурнота и головокружение. Но если Яков Платонович рядом, то может и этого не быть.
- Значит, твои духи боятся деда?
- Скорее, уважают.
- А почему? Что он может им сделать, если он их даже не видит?
- Это сложный вопрос, Яша, и я не знаю на него точного ответа. Просто Яков Платонович очень сильный человек, и его сила - она не только здесь, в нашем мире. Видимо, духи это чувствуют.
- А у отца тоже есть такая сила? И у меня будет? - Анна Викторовна смеётся.
- Яша, а зачем она тебе, если ты не видишь и не хочешь видеть духов?
- Не хочу. Я хочу быть военным, как отец, и... вдруг эти духи явятся как раз, когда враг набежит, и мне помешают? Да ну их!.. А сила мне нужна, чтобы слабых защищать.
- Это верно, сила именно для того и нужна, чтобы помогать и защищать. Вот только не обязательно сверхъестественная сила. Большинство людей ведь о духах и не знают ничего, и не верят в них, и всё равно они способны на многое. И ты будешь способен, с духами или без, если постараешься.
- Я постараюсь, но лучше бы без духов. Вон, если у меня будет сестрёнка, как хочется маме, пусть тогда твой дар ей достанется. А я буду её защищать...
- Дорогой ты мой защитник, - Бабушка обнимает его, и это очень приятно. - Яша, ты запоминай, пожалуйста, что я тебе про духов говорю, чтобы, если родится сестрёнка, ты обо всём мог ей рассказать.
- Так лучше тебя никто не расскажет...
- А вдруг меня уже не будет?
- Вот ещё, конечно, будешь. Ты же молодая совсем. И красивая...
- Да вы льстец, молодой человек, - тепло улыбается Анна Викторовна, и тут же сразу становится серьёзной: - Яша, я не знаю, увидишь ли ты когда-нибудь духов, но я точно знаю, что после меня Дар снова вернётся в нашу семью. Я не знаю, когда и как, но это обязательно произойдёт...
Сон был хорошим, и после вчерашнего разговора с Платоном закономерным. Рассказанное накануне сыном на самом деле могло оказаться приветом от Анны Викторовны, полученным почти через полвека. Хорошо, если так, потому что варианты могли быть разные...
Штольман не верил в духов, он просто знал, что они есть. В его детстве особые способности бабушки были чем-то обыденным, для окружающих его взрослых даже само собой разумеющимся. Просто: ”Она такая!” и всё, или даже ”Они такие!” Духи могли явиться к Анне Викторовне в любое время, разбудить среди ночи, растревожить, стать причиной её плохого самочувствия и острого недовольства деда по этому поводу. Но туманные показания духов помогали раскрывать преступления, искать пропавших без вести. Не то чтобы без них нельзя было обойтись, но и пренебрегать ими не следовало. Нескольким беспризорникам, из тех, которыми дед занимался в конце двадцатых, бабушкины духи помогли найти близких, затерявшихся в вихре Гражданской войны.
Но когда в тридцать первом бабушки и деда не стало, семью покинул и Дар. Впрочем, о нём никто не сожалел, бесконечно сожалели и тосковали о людях, родных и любимых. Ни у отца, ни у самого Якова никаких сверхъестественных способностей так и не проявилось, неплохо справлялись и так. Но когда родился Платон, и сам Штольман, и его мать, Платонова бабушка, присматривали за мальчишкой и на этот предмет. А когда сын подрос, вместе поведали ему мистическую часть семейной истории. Платон им сперва довольно долго верить не хотел, подозревая, что они то ли разыгрывают его, то ли проверяют, насколько он крепок в своём материализме. До конца сын поверил, пожалуй, только прочитав дневники своего прадеда. Ходил тогда под сильным впечатлением, забросал их с матерью вопросами, на которые они отчасти и ответов не знали. А вот книги по спиритизму Платона не заинтересовали. Даже любимый Анной Викторовной Кардек был, по мнению сына, малопригодным учебным пособием. Его вердикт гласил: ”Лучше бы Анна Викторовна сама учебник написала”. Ещё через несколько лет Платон сам для себя сформулировал теорию о смене парадигмы, основанную на его горячо любимой физике и позволяющую увязать духовидение со Штольмановским материалистическим мировоззрением. Теория его звучала толково, но для человека от физики далёкого - не слишком понятно. В общем и целом у него выходило, что человечество пока просто мыслит слишком узко, а надо бы шире, с учётом новых открывшихся фактов. Якову же подобная теория для постижения мистической составляющей жизни была не нужна. Для него Анна Викторовна была человеком исключительным, не только и не столько даже из-за её Дара, сколько из-за редких душевных качеств, а исключения, как известно, только подтверждают правила. Людей такого калибра ему в жизни встречалось очень мало и носителей сверхъестественных способностей среди них больше не было. А Платону, выходит, какой-то носитель Дара встретился, человек очень хороший и не болтливый, если сын, конечно, на его - или её? - счёт не ошибается...
Продолжить утренние размышления не позволил телефонный звонок, почему-то сразу настороживший. Трубку подняла Ася, слов не разобрать было, но голос её звучал не слишком ласково. Вставать не хотелось, но похоже, придётся, однако пару минут у него в любом случае есть. Из коридора донеслись лёгкие шаги, скрипнула дверь. Жена подошла к кровати тихо, опёрлась на край коленом и наклонилась над ним. Он открыл глаза, протянул руку и коснулся ладонью её щеки. Привычным жестом извлёк шелковистую прядь из идеальной причёски. Ася вздохнула, нежно и коротко поцеловала его в губы и отстранилась.
- Я бы не стала тебя будить, но твои коллеги не знают разницы между выходными и буднями, - сказала она чуть виновато.
- Володя?
- Нет, этот молодой, не помню, как его фамилия...
У телефона был Сергей Лепешев, самый молодой из оперативников, с которыми обычно работал Штольман:
- Яков Платонович, извините за беспокойство...
- Слушаю вас, Сергей Викторович.
- Убийство у нас. Убита у себя на квартире Ирина Владимировна Флоринская, заслуженная артистка РСФСР. Найдена сегодня утром ученицей, пришедшей на урок музыки. На вызов выехала группа из местного РОВД, уже на месте ребята разобрались, что убитая была довольно известной персоной, и позвонили нам.
- Что-то я не помню такой.
- Вот и я не помню. Но Владимир Сергеевич сказал, что она в хрущёвские времена и раньше была довольно популярной оперной и эстрадной певицей.
- Ну, Владимир Сергеевич врать не будет, он у нас знатный меломан. Что от меня требуется?
- Вы на место не подойдёте? Это от вашего дома в паре кварталов всего.
- Адрес скажите... - Названный адрес оказался знакомым, и от нехорошего предчувствия немедленно заныло под ложечкой. - Так, Сергей Викторович, имя ученицы, что эту Флоринскую нашла, записано у вас?
- Так точно. Гольдфарб М.Е.
Штольман подумал, что было бы неплохо, если бы его предчувствия сбывались хотя бы через раз.
- Я буду на месте минут через двадцать. Владимир Сергеевич где?
- Так он тоже поехал туда, экспертов наших с собой взял и вам позвонить просил...
Асю он нашёл на кухне за приготовлением завтрака. Увидев его, она поджала губы:
- Уходишь и даже не поешь, - Это был не вопрос, констатация, но он всё равно кивнул.
- Платон где?
- Вышел с собакой и в магазин. Он тебе нужен?
- Он нужен Марте.
Августа только руками развела и подбородок вздёрнула. Да, переубеждать ещё долго придётся. Штольман шагнул к жене, положил ей на плечи руки, сказал как мог спокойно и убедительно:
- Ася, не до этого сейчас. У Марты в подъезде убийство. Девочка сегодня утром нашла труп своей учительницы музыки. Так что Платону скажешь, как вернётся, чтобы немедленно к ней.
Мартуся держалась довольно долго. Она даже в милицию и скорую прямо из квартиры Ирины Владимировны сама позвонила, хотя сразу поняла, что скорая не поможет. Потом вышла на лестничную клетку, хотела спуститься вниз, домой к Риммочке, и уже не смогла. Стояла, борясь с подступившей тошнотой, когда по лестнице спустился новый сосед, дядя Вася Орлов, который жил теперь под ними, в бывшей комнате Тихвиных. Спросил: ”Ты чего зелёная такая?” - ”Там Ирину Владимировну убили”, - с трудом выдавила Мартуся и сползла по стене. Сознание не потеряла, нет, видела, как сосед перед носом у неё зачем-то рукой помахал, а вот звуки слышать перестала. Только шум в ушах, похожий на морской прибой, это её даже успокоило немного. Сосед помялся, потом вниз заторопился, она почему-то не могла его глазами проводить, трудно было. Постепенно шум в ушах затих, она и решила встать потихоньку, а то ведь сейчас Риммочка примчится, незачем её пугать. Ну, и встала, на четвереньки сначала, а потом уж на ноги. И сразу Риммочку обняла, она как раз подоспела. С ней вместе легче было стоять.
Тётечка хотела её домой отвести, но Мартуся сначала воспротивилась, ведь надо было дожидаться милицию и никого в квартиру не пускать. Но с Риммочкой не поспоришь: она сама к Ирине Владимировне зашла, тут же вышла, побледневшая, и сказала, что подождут они дома, даже дверь в квартиру свою открытой оставят, чтобы ничего и никого не пропустить, а здесь на площадке вон пусть дядя Вася Орлов подежурит и ещё кого-нибудь для компании позовёт. И они с тётечкой пошли потихонечку, а он остался.
В квартире Мартуся пыталась пить крепкий сладкий чай. По глоточку. Восемь или девять глотков осилила, потом облилась, и Риммочка у неё чашку отобрала. Села с ней рядом, обняла за плечи, и почему-то принялась обсуждать с ней то, что им ещё надо купить к началу учебного года. Отвлечь пыталась, наверное. И пришлось старательно вспоминать, каких у неё и сколько осталось тетрадок и нужна ли оберточная бумага для учебников. Но вот только не вспоминалось никак. По-хорошему, надо было идти в комнату и смотреть в ящиках стола, но идти не хотелось, хотелось к стене прислониться и подремать. Тут и Риммочка сказала, что подремать - это хорошая идея, лучше бы, конечно, в кровати, но можно и так. И Мартуся уснула ненадолго.
Проснулась она от того, что тётя откуда-то вернулась с милиционером. Милиционер был худой, высокий и мрачноватый, и он хотел её расспросить, как всё было. И Мартуся рассказала ему всё так подробно, как только могла, хотя это и трудно ей давалось. Он выслушал, но остался чем-то недоволен, и принялся выспрашивать. Кажется, он раз по пять спрашивал её об одном и том же, только немного разными словами, но она ничего нового ему сказать не могла. Не потому что не хотела, а потому что не знала больше ничего. И ещё она устала, поэтому стала говорить медленнее, а милиционера это как-то рассердило. А потом Риммочка сказала: ”Хватит, это уже чёрт знает что такое!” И Мартуся поняла, что сейчас будет скандал. Ей очень этого не хотелось, потому что сил совсем не было. Так что она очень обрадовалась, когда раздался звонок в дверь. Тётечка и с места не сдвинулась, только скрестила руки на груди, и тогда милиционер пошёл открывать сам. Мартуся немедленно прикрыла глаза на секундочку, чтобы передохнуть. А когда она их открыла, то увидела в дверях кухни дядю Володю. Она очень, просто ужасно ему обрадовалась, и Риммочка с ней рядом обрадовалась тоже. Сразу стало как-то легче... и Марта заплакала.
Когда оперативнику, открывшему им с Володей дверь, стало ясно, кто перед ним, вид у него сделался какой-то суетливый и виноватый, что Штольману сразу не понравилось. Не понравилось это и Володе, причём настолько, что Сальников просто отодвинул того плечом и прошёл на кухню. Яков Платонович пока проходить не торопился, да и шагнувшего было за Володей оперативника за рукав придержал. Навстречу Володе поднялась со стула очень красивая молодая женщина, на напряжённом лице которой в этот момент проступили радость и огромное облегчение. А вот сидящая рядом с ней рыженькая девочка вдруг отчаянно разрыдалась.
- Что здесь происходит? - спросил Штольман, прищурившись.
- Я проводил первичный опрос свидетельницы, - промямлил оперативник. Когда Марта заплакала, он вмиг взмок и вид теперь имел бледный.
- А по результатам это больше похоже на допрос с пристрастием, - Штольман говорил почти шёпотом, чтобы в кухне его не слышали. - Вы в своём уме? Сколько это длится уже? Девочка несовершеннолетняя, труп видела сегодня, скорее всего, первый раз в жизни, тем более, такой. Она в шоке может быть. Это истины прописные. У вас у самого дети есть? - Опер только головой помотал. - Это очень заметно, - отрезал Яков Платонович, развернулся к входной двери и распахнул её: - Выйдите отсюда и делом займитесь. Желательно, полезным.
Ярость нахлынула и пропала. Не место ей сейчас было, этой ярости.
- А что у нас тут за безобразие? - раздался из кухни голос Володи. Марта, продолжавшая горестно всхлипывать, просто прилегла на стол, уткнувшись лицом в ладони. Сальников наклонился к ней поближе, оперевшись ладонями на край столешницы. - А говорила, что не ребёнок. Что-то на это не похоже совсем. - Девочка что-то ответила, но слов Штольман не разобрал. - Взрослые тоже, конечно, плачут, но всё-таки не так, что море волнуется раз-два-три-четыре... Вот придёт Платон, и что он увидит? - Марта опять что-то пробормотала. - Ну, конечно, придёт, вот-вот уже, мы ему голубя почтового послали. А тут у нас нос распух, глаза красные, все веснушки сейчас смоет...
При этих словах Мартина тётя, стоявшая чуть в стороне, вдруг прижала руку к губам. Выражение лица у неё в этот момент было удивительное. Володя, сам того не подозревая, сейчас демонстрировал женщине нечто совершенно неотразимое. Штольман такое уже видел, всё-таки друг один вырастил дочь после смерти жены, а вот Римма видела в первый раз. Словно опомнившись или же поняв, что за ней наблюдают, женщина отошла к окну, достала из навесного шкафчика пузырёк и накапала в стакан с водой какой-то настойки. Вернулась, осторожно коснулась Володиного плеча. Тот обернулся, понимающе кивнул и отодвинулся, уступая ей место. Женщина присела рядом с племянницей, осторожно и нежно отвела спутанные волосы от заплаканного лица...
Неожиданно и совершенно не ко времени Якова посетила горькая мысль о том, что у них с Асей так и не родилась девочка. Первые роды у Августы были очень тяжёлые - крупный ребёнок, узкие бёдра, неправильное предлежание плода, сорок часов на столе в родильном зале, разрезы, разрывы... Ребёнок родился здоровым, да и жена довольно быстро восстановилась, однако врачи высказали опасение, которое после десятка лет бесплодных попыток превратилось в приговор. Платон остался единственным ребёнком.
В дверь позвонили, и ему, добровольно принявшему на себя роль привратника, пришлось открыть. На пороге стоял единственный сын, запыхавшийся и сильно взволнованный. А быстро он, и вовремя.
- Что тут, пап?
- Заходи.
Как ни обрадовалась Мартина тётя Володе десять минут назад, Платону она обрадовалась ещё больше. Чуть не обняла его, кажется, и немедленно уступила уже ему место подле Марты. Девочка же выпрямилась наконец и протянула к парню обе руки. Так тянутся дети, когда хотят, чтобы их на руки взяли. На последовавшее за этим объятие смотреть было даже как-то неловко. Так, видимо, показалось и остальным, потому что Володя с Риммой Михайловной переглянулись, женщина поставила на стол стакан со словами: ”Платон, тут валерьянка для Мартуси” и пошла на выход из кухни, а Сальников последовал за ней.
Приблизившись к нему, по-прежнему как-то нелепо стоявшему в коридоре у входной двери, женщина включила свет. При свете она, понятное дело, его рассмотрела и на короткий миг растерялась. Подошедший к ней сзади Володя представил, поправляя ситуацию:
- Римма, это Яков. Яков, это Римма.
- Здравствуйте, Яков Платонович, - ответила Мартина тётя, без улыбки, но приветливо. - Что же вы здесь стоите?
- Мешать не хотел, - ответил он. - Вам явно не до новых лиц сейчас было и есть, а нам все равно нужно идти работать.
- От нас с Мартусей что требуется? - спросила женщина.
- Вы соседку вашу хорошо знали?
Римма устало кивнула:
- Давно и хорошо. Она ещё с мамой моей дружила.
- Тогда нам надо будет поговорить, подробно и обстоятельно, и чем скорее, тем лучше.
- А Марта?
- А Марта, судя по всему, уже рассказала нашему неделикатному коллеге всё, что знала. Простите, что так получилось.
- Ну, работа у вас такая... - вздохнула женщина. - Хорошо, я тогда её уложу, ей отдохнуть нужно, может, даже поспать, и поднимусь наверх. А Платона попрошу тут подежурить.
Римма поднялась на четвёртый этаж где-то час спустя. С Платоном Мартуся и плакать перестала довольно быстро, и валерьянку выпила, и чай одолела, и в комнату из кухни перебралась, и прилечь согласилась. Вот в том, что она действительно заснула, Римма сомневалась. Но даже если глаза откроются, едва за ней закроется дверь, то и пусть. Общение с Платоном было для девочки сейчас, наверное, лучшим утешением.
Самой Римме появление мужчин - всех троих - тоже казалось несомненным благом. Нет, она, конечно, справилась бы и без них - и с агрессивной бесцеремонностью этого милиционера, и с Мартусиной истерикой, но ей снова подставили плечо, как нечто само собой разумеющееся. За год общения с Платоном она уже почти к этому привыкла, привыкла полагаться на него и надеяться, и даже тихо радоваться, что он есть, вот как сегодня. Что же касается Штольмана-старшего, то знакомство состоялось при ужасных обстоятельствах, нарочно не придумаешь. Меньше всего Римма хотела, чтобы они с Мартусей стали объектом его профессионального интереса, но лучше пусть Яков Платонович с Володей расследуют убийство бедной Ирины Владимировны, чем... непонятно кто и непонятно как. Володя же... о-ох, Римма хотела его увидеть, и теперь он был здесь, а она не знала, что говорить и что делать. Ведь с их памятного разговора в Крыму ничего, по сути, не изменилось: никуда не делись пробудившийся дар, связанные с ним сомнения, невозможность сказать правду. Разве что она теперь отчетливей понимала, насколько Володя ей нравится, но разве это что-то меняло?..
У двери в квартиру Ирины Владимировны обнаружился милиционер, что, в общем-то, было не удивительно. Но прежде чем Римма успела к нему подойти, из этой двери вышел Володя, перемолвился о чём-то с милиционером, а потом заметил её и сразу подошел. Остановился близко, буквально в шаге, и ей почему-то показалось, что он хотел взять её за руку, но в последний момент передумал.
- Как вы там? - спросил он. - Что Мартуся, успокоилась?
- Насколько это возможно после случившегося, - вздохнула Римма. - Как-то многовато для одного лета: сначала похищение и катакомба, теперь убийство.
- Я тоже об этом подумал, но... - Он тепло и задумчиво улыбнулся. - Она влюблена по уши, и явно не без взаимности, а это очень многое может перевесить. И помочь пережить, так, чтоб не перестать улыбаться. Так что я бы не волновался особенно.
Римма кивнула, она и сама похоже думала. Но всё равно волновалась.