Глава 2: рыцарь с дозой вместо розы (1/2)
Свежая зеленая форма лежит на кресле. От нее пахнет самым дешевым порошком, воняющим мокрой собачьей шерстью. На спине белеет номер. 001.
Рядом — маленькая склянка и шприц.
На эти подарки судьбы Ин Хо смотрит, не скрывая брезгливости и отвращения. Подавитель напоминает ему о прошлом: о департаменте полиции; о треклятом добровольном пожертвовании, выставленном за взятку; о ребенке, погибшем в утробе.
Ин Хо разрывает упаковку шприца и переворачивает склянку. Протыкает резиновую крышку острой иглой. Тихий шипящий звук растекается по кабинету, пока наполняется цилиндр. Когда склянка пустеет, Ин Хо точным броском отправляет ее в мусорное ведро, стоящее возле двери. Он стягивает с себя рубашку и приподнимает левую руку. Сине-зеленые вены наливаются на сгибе локтя и проступают сквозь кожу. Игла застывает в воздухе.
Целых девять лет подавители не отравляли его организм. Не ломали его природу. Не заставляли становиться жалкой пародией на альфу, втиснутой в искусственные рамки, придуманные самыми обиженными и оскорбленными.
Если бы только отец был жив… Он бы никогда не допустил подобного и не позволил травить собственного сына подобной дрянью даже на благо эксперимента.
Игла с легкостью протыкает кожу. Яд медленно проникает в кровь, перемешивается с ней, воспламеняет вены и артерии. Во рту Ин Хо оседает мерзкий привкус поражения.
***
Тусклый желтый свет стелется по общежитию. Звенящую апатичную тишину никто не нарушает. Все игроки сидят понурыми обосравшимися щенками. Откуда-то сбоку, кажется, даже тянется характерный запашок.
— Эй, Ги Хун, так че за хернотень это была?! — захлебывается шепотом Чон Бэ.
Ги Хун смотрит в пустоту. Чувствует пустоту. Горло саднит так, словно его обвивает колючая проволока. Злость клокочет внутри. И на себя, и на команду, и на всех тварей, причастных к игре.
Он сделал недостаточно.
— В нас эта сраная кукла стреляла?! Как Циклоп<span class="footnote" id="fn_39123032_0"></span>, лазерами из глаз! Что это за игры такие, где с людьми вот так?! — продолжает друг.
— Это не кукла, — хрипит Ги Хун, не поворачиваясь и не поднимая взгляда. — Люди. В нас стреляли люди.
Тьма в нем поднимается. Крохотный мотылек надежды бьется о стенки, ломая крылья. Он раз за разом фениксом восстает из пепла, но, может, пора закончить цикл перерождения?
— Мужик, у меня есть один вопросик. Откуда ты…
Металлический гудок прерывает Чон Бэ. Болезненный белый свет вспыхивает, и вместе с ним раскрываются ворота. На подиум выходит толпа солдат. Только в этот раз уже при параде, с автоматами наперевес. Игроки, пару часов назад демонстрировавшие слабоумие и отвагу, теперь шарахаются в стороны, как перепуганные тараканы при яркой вспышке света. Некоторые забиваются по углам, другие прячутся под простыни, третьи заползают под койки, оставляя взорам солдат одни лишь задницы.
Ги Хун остается сидеть на месте, Чон Бэ вместе с ним.
— Примите наши поздравления, — солдат явно прячет за маской ухмылку. — Вы все прошли первую игру.
Жар охватывает Ги Хуна. Ненависть так сильно бурлит в крови, что он чувствует себя нашпигованным тротилом, как рождественская индейка где-нибудь в Кандагаре<span class="footnote" id="fn_39123032_1"></span>.
— Позвольте объявить результаты первой игры, — продолжает головорез. — 91 игрок выбыл. 365 победили в «Тише едешь — дальше будешь». Мы поздравляем вас от всего сердца и надеемся, что дальнейшие игры дадутся вам так же легко!
Смеется, ублюдок. Издевается. Ги Хун до боли сжимает кулаки. Нахлынувшее отчаяние разрушает его кирпич за кирпичиком.
Спрятавшиеся игроки постепенно вылезают из укрытий. Прощупывают границы безопасности. Даже подавители не в состоянии скрыть запах страха, плотным одеялом накрывший общежитие. Удушающий запах, безнадежный.
Двое людей расталкивают толпу, сидящую на ступенях, и бегом спускаются на площадку. Ги Хун не видит их лица, лишь затылки. Низкая, щуплая женщина со стянутой на затылке копной седых волос и высокий, плотный парень. Женщина падает на колени и опускает голову.
— Господин, прошу, пощадите нас! Смилуйтесь! Долг, который должен выплатить мой сын, я выплачу! — она заходится в истерике. — Выплачу, выплачу! Господин, помилуйте! Простите нас! Пощадите!
С каждым словом ногти впиваются все сильнее, раздирают кожу и оставляют жгучие борозды. Крохотный полудохлый мотылек падает в темноту, корчась от боли.
— Боюсь, что произошло недоразумение, — отвечает на мольбу солдат.
К трясущимся на полу двум людям подползают другие игроки. Они бьются лбами о пол и наперебой вопят:
— Дайте жить! Между вилкой в глаз и в жопу раз я всегда выбирал в жопу! Я всегда выбирал меньшее зло, но тут вариантов не вижу!
— Смилуйтесь!
— У меня дома кошка вот-вот родит! Пощадите! Меня-то ладно, а пушистиков за что?!
— Господин, пощадите! Я возьму новый кредит и расплачусь с вами за свою жизнь!
— Отпустите!
Мотылек перерождается яркой звездой и прогоняет тьму. Ги Хун не имеет права сдаваться. Он не может подвести всех этих людей и позволить им сгнить на этом острове. Плевать на спасательную команду, плевать на то, что один в поле — не воин. Он справится, ляжет костями, но придумает, как спасти хотя бы одну жизнь.
— Мы не желаем убивать вас. Мы всего лишь предоставляем вам шанс…
Ги Хун вскакивает с места и перебивает солдата:
— Третий пункт соглашения! — кричит он, в который раз за день надрывая глотку. — По решению большинства игры могут быть прекращены. Правильно?
— Все верно, — кивает солдат.
— Тогда немедленно дайте нам проголосовать! — настаивает Ги Хун.
— Конечно. Мы уважаем ваше право на свободу выбора, — солдат замолкает на мгновение. — Однако… Перед голосованием я хочу объявить призовую сумму. Если сейчас вы решите покинуть игру — каждый из вас получит двадцать четыре миллиона вон.
Ги Хун хочет заорать, что плевать ему на эту сумму, но все вокруг погружается в бесконечный гомон.
— Пиздец, чуть не подохли за 25 мультов. Обоссаться, да и только, — выкрикивает кто-то правого ряда.
А следом звучит то, что царапает не только слух Ги Хуна, но и сердце:
— Можем ли мы уйти после следующей игры и забрать деньги?
Солдат отвечает коротко и сухо:
— Да.