I.7. Лучше тебе объясниться! (2/2)

— Прошу прощения, но, кажется, мне пора вмешался, иначе, боюсь, городская управа может понести убытки.

Лу Синь направился в комнату, где семья Чжан выясняла отношения, и к удивлению Фан Добина, там очень быстро наступила тишина, а спустя недолгое время Чжана-старшего удалось спровадить домой, а младшего уговорить прекращать раздавать деньги направо и налево.

— Вот кого стоило искать изначально, чтоб уладить этот вопрос, — с улыбкой обратился Фан Добин к утирающему испарину Лю Шаню.

— Боюсь, это лишь временная передышка, — ответил тот, — мальчишка продолжает настаивать, чтоб мы проверили полученную информацию.

Судя по фамильярному обращению, Чжан Фэй достал почтенного главу стражи до печёнок.

— Разве вы не можете ему отказать?

— Могу, только потом не оберусь проблем. У этого паршивца уже достаточно влиятельные связи, и он ими непременно воспользуется. Уже успел намекнуть мне на своих влиятельных друзей. Простите, господин Фан, что втянул вас в это, но сил уже никаких нет! Каждый мелкий чиновник считает, что знает мою работу лучше меня, а на деле это будет только впустую потраченное время.

Фан Добин прекрасно понимал негодование Лю Шаня и даже сочувствовал ему, а потому выбрал несколько на его взгляд перспективных донесений и пообещал проверить их достоверность. На самом деле, большинство информации было жалобами на того или иного человека, которого якобы уличили в связях с бандитами. Фан Добин сразу отсеял все жалобы на соседей, родственников и старых недругов, с которыми пытались поквитаться таким образом, заработав при этом деньжат. Но парочка сведений все же внушала надежду. Они касались людей, прежде замеченных в каких-либо преступлениях, чью вину не удалось доказать. Но связи в преступном мире так легко не обрываются.

Часть дня пришлось потратить, чтобы только отыскать этих подозреваемых. Несколько человек, что неудивительно, внезапно пропали из города, а остальные, конечно, всё отрицали, но Фан Добин отмечал как юлил каждый из них. Имело смысл копнуть глубже и, возможно, установить слежку.

Возвращаясь в управу поздно вечером, Фан Добин больше думал о расследовании, не обращая внимания на движение вокруг, но что-то, возможно инстинкты, вырвали его из размышлений. Жизнь в городе бурлила до поздней ночи, люди бродили по своим делам, но холодок подозрения скользнул вдоль позвоночника, заставляя проявить бдительность. Ощущение чужого взгляда кололо спину, но ни одной подозрительной личности вокруг не обнаружилось. В этот раз Фан Добин был готов к нападению, собран и сосредоточен, а еще его начала злить наглость, с которой в него вцепились эти люди. Неужели они думают, что Байчуань спустит с рук каким-то разбойникам смерть одного из своих людей? Или его все же просто хотели запугать и спровадить из города? Нелепая затея, даже возмутительная, учитывая репутацию Байчуаня. Но кто сказал, что преступники люди разумные?

Поплутав немного, Фан Добин свернул с центральных улиц, все больше убеждаясь в небезосновательности своих ощущений. Только наученные прошлым опытом бандиты не торопились атаковать напрямую. Отыскав более-менее выгодное для сражения место, Фан Добин укрылся в тени широкого навеса и стал ждать, но никто не следовал за ним, ни одной души в поле зрения не появлялось. Неужто показалось? Он выглянул несколько раз, убедившись, что не проморгал притаившихся противников, но вокруг царила такая же пустота. Только из соседней рыночной улицы долетали звуки оживлённого движения. Ожидание Фан Добина утомило, и он решился покинуть свое укрытие. Если преследователи струсили, не ждать же их всю ночь, а если слишком осторожничают — стоит спровоцировать к действию и прекратить, наконец, эту игру в кошки-мышки.

Но опасность таилась не там, где ее ждал Фан Добин. Резкий свист пронесшегося мимо лица предмета, заставил вздрогнуть и отшатнуться. То ли стрелявший плохо целился, то ли хотел только спугнуть, но короткий болт вонзился в землю у ног Фан Добина, а с другой стороны тут же прилетел второй. На крышах ближайших домов мелькнуло несколько теней, меняющих позиции. Первой мыслью было кинуться в погоню, но новые выстрелы отбили Фан Добину желание взбираться на крышу под прицелом. А стрелявшие словно хотели вынудить его сплясать зажигательный танец: стреляли явно не в него, а под ноги, каждый раз все ближе к цели, вынуждая отступать, уворачиваться. Просто сбежать гордость не позволяла — сколько можно мириться с положением жертвы?!

Из-за того, что стрелки, а их явно было несколько, постоянно перемещались с крыши на крышу, Фан Добин не мог быстро найти их слепую зону, но меч его в скорости не сильно уступал — он начал ловко отбивать стрелы, одновременно пытаясь сосчитать количество стрелков. Выходило, что не меньше трех человек, возможно четверо, но ни один еще его не ранил. Это выглядело слишком подозрительно, хотя идея быть подстреленным Фан Добина и не тешила. На мгновение стрельба прекратилась и раздалась мелодичная, похожая на птичью трель. Условный сигнал — понял Фан Добин. Не мешкая более, пользуясь моментом, он оттолкнулся от земли и запрыгнул на крышу, где, как он вычислил, был один из стрелков — аккурат ему за спину.

Человек в черной одежде, с закрытием тканью лицом, только начал оборачиваться, когда лезвие меча, приставленное к горлу, пресекло движение.

— Стоять, — приказал Фан Добин, — бросай оружие!

И зашипел от боли, пронзившей руку, едва не выпуская меч. Короткий болт вонзился в предплечье, но воспоминание, что сильнее физических ощущений, не позволяло разжать пальцы. Мечник должен крепко держать свой меч — не то правило, не то мантра, которую Фан Добин заучил с детства, которая была его молитвой, потому что это было первое и единственное наставление Ли Сянъи. Единственный урок его несостоявшегося учителя.

Фан Добин успел отметить в руках нападавшего арбалет, с виду напоминающий уменьшенную версию чо-ко-ну, явно многозарядный, и тут же поспешил уйти из-под прицела. Едва не схваченный стрелок немедленно скрылся в сумерках. Скрипя зубами от досады, Фан Добин понял, что раненный против стрел не справится, да еще стрел, которые летят со всех сторон. Краем сознание удивляясь, откуда у бандитов такой хороший арсенал и умельцы всех мастей. Подготовка не хуже, чем в лучших орденах. Размышления пришлось отложить до лучших времен, потому что новые стрелы не дали заскучать. Фан Добин увернулся раз, другой, несколько болтов задели вскользь, оставляя неглубокие кровоточащие царапины. Он уже понял, что его не пытаются убить — только задеть. Но для чего это нужно? Что ему пытаются сказать этими атаками? Хоть бы уже на словах пояснили, а то порядком раздражают.

Фан Добин успел понять две вещи за рекордно короткое время: первое — он упустил момент, когда один из стрелков переместился ему за спину, а второе — когда за раненную руку резко тянут в сторону — это очень-очень больно! В ослепительной вспышке, пронзившей до затылка, он не свалился с ног только потому, что чужие руки, уверенно обхватившие туловище, вернули вертикальное положение. А в следующий момент Фан Добина потянули за запястье уже здоровой руки куда-то в темные провалы узких проходом между домами. В этой части города плотность застройки была куда выше, и иногда дома теснились друг к другу, оставляя пешеходам прекрасную возможность пробираться бочком, соединяя крыши над их головами. Сейчас это сыграло беглецам на руку — высмотреть их стало проблематично.

Фан Добин бежал, чувствуя, как боль в раненной руке постепенно сменяется онемением аж до плеча, и делая неутешительные выводы, что похоже стрела оказалась отравлена. Теперь учащенный пульс отбывал ритм ускоренного распространения яда по его телу. Он споткнулся раз, другой, когда его резко втянули в какой-то укромный темный угол, не просматриваемый с крыш и улицы. Фан Добин только едва слышно выдохнул, а его губы тут же запечатала теплая ладонь. Они так и застыли изваяниями друг напротив друга, глядя только в глаза, но этого было достаточно, чтоб не суметь ошибиться. Фан Добину было достаточно. Человек перед ним скрывал лицо и одет был непривычно во все чёрное, видимо озаботился в кои-то веке маскировкой. Но взгляд его говорил слишком много: напряженный, немного смущенный, виноватый. Он смотрел на Фан Добина, но слух чутко улавливал движение вокруг: вот кто-то приблизился к их укрытию и взгляд метнулся в том направлении, но опасность прошла мимо. А действие яда, тем временем, распространилось на большую часть тела Фан Добина, он пошатнулся и начал оседать на землю, с последними крупицами упрямства хватаясь за чужую одежду. Разжать пальцы сейчас казалось еще худшим, чем выпустить из рук меч — тот уже давно остался на земле.

— Сяобао... — тихий, взволнованный голос у самого уха.

— Не... — онемевший язык едва ворочался, — уходи...

А после уже не сумел сказать ни слова.

***

Фан Добин готов был поклясться, что так часто его раньше вырубал только Ли Ляньхуа своими чудо-травками. В этот раз мысли ворочались еще ленивее, словно мухи в меду. Одна при этом назойливо жужжала, но не удавалось понять, о чем. Веки казались весом с гору Тайшань и поднимались целое столетие, а яркий утренний свет причинил глазам нестерпимую боль. В унисон ей отозвалась другая боль, в раненной руке, а финальным аккордом раздался звонкий лай Лисёнка у самого уха, и голова едва не взорвалась. Выдавив мучительный стон, Фан Добин сморгнул выступившие слезы и наконец сфокусировал взгляд. Сперва он решил, что еще не проснулся, но сон не имел права быть таким болезненным. Рядом с его постелью сидел призрак. По крайней мере, лучше ему быть жизнеспособным духом, иначе Фан Добин немного оклемается и сам отправит его к праотцам! За то, что опять обманул, за нелепый побег, замаскированный под смерть, за то, что Фан Добин больше четырех месяцев потратил, потеряв интерес к жизни.

— Ли... Ляньхуа, — говорить было все еще немного трудно и только это спасло собеседника от пространной тирады на счет его бессовестности.

— Сяобао.

Теплая улыбка, от которой внутри что-то болезненно сжалось, и такой родной голос отбили у Фан Добина желание ругаться. Теперь захотелось банально разреветься от облегчения, чего взрослый человек себе, естественно, не мог позволить.

— Не пытайся подняться, тебя отравили парализующим ядом и его действие еще полностью не закончилось, — пояснил Ляньхуа, — чтобы излечится быстрее, надо соблюдать покой и делать меньше движений.

Фан Добин заподозрил, что его лечение нарочно не ускорили, дабы избежать рукоприкладства. Собрав остатки своей решимости, Добин ответил крайне хмуро:

— Лучше тебе объясниться, пока я не могу дотянуться до оружия.

— Я убрал его подальше.

Все та же улыбка, но чуть напряжённее. Конечно, он не боится угроз, но сейчас перед одним человеком он чувствует вину куда больше, чем когда-то перед целым кланом Сыгу. Возможно потому, что видел, как тяжело Фан Добину было смириться с его исчезновением, а может оттого, что сам больше всего не желал уходить. Так или иначе, а решение это казалось логичным лишь то недолгое время, пока Ли Ляньхуа не понял, что уйти не оглядываясь, выше его сил. Всего один раз убедиться, что все в порядке, но в порядке не оказалось ничего. Один день, второй, седмица и следовать тенью вошло в привычку, а потом новые обстоятельства вынудили уже не присматривать — охранять. Фан Добин неизменно хорош в нахождении неприятностей.

— Что происходит? Куда ты исчез? Откуда сейчас появился? И где был все это время? — видя, что Ляньхуа не торопится отвечать, Фан Добин начал злиться всерьез и порывался подняться, но чужие руки удержали за плечи, толкая обратно на постель.

— Ладно-ладно, не горячись, — сдался Ли Ляньхуа, — я расскажу все, что тебя интересует, но сперва ты должен восстановить силы. Я не шучу: будешь дергаться — проваляешься в постели несколько дней. Что за это время станет с барышней Цзян?

— Тебе известно о Цзян Ин? Сколько дней ты в городе? — с подозрением уточнил Фан Добин.

Смирившись с неизбежностью взбучки, Ляньхуа тяжело вздохнул и признался:

— Столько же, сколько и ты.

Фан Добин едва зубами не заскрипел от досады:

— Ты! Бессовестный старый лис! Так ты следил за мной все это время?

— Приглядывал, — поправил Ляньхуа.

— Да в чём разница-то?! Погоди. Раз ты жив и способности при тебе, значит...

— Лишь малая их часть. Я все еще болен, Сяобао, и дела мои хуже, чем может показаться.

— Но ты держишься столько времени, может действие яда ослабло?

Ляньхуа покачал головой:

— Я упрямый, но не упрямее смерти. А сейчас отдыхай, позже поговорим, — он попытался подняться, но Фан Добин перехватил рукав ханьфу и потянул на себя.

— Только попробуй снова сбежать — найду и в кандалы закую, — пробормотал он, уже проваливаясь в сон.

Ли Ляньхуа улыбнулся и присел на краю постели, накрывая ладонью его сжатую на ткани руку:

— Не волнуйся, Сяобао, убегать я уже пробовал, да от тебя далеко не уйти.