Глава 21. Часть 2: «Сквозь вечность» (1/2)

Последствия — итог выбранного пути.

Готовы ли вы их принять?

Спустя три дня после бала из прекрасного города Дрездена бесследно пропало сразу несколько его жителей: прославившаяся на весь город молодая актриса Гелла Вейсман, её подруга и сожительница Алеит Нотбек, офицер Петер Риккерт, а также близкий приятель бизнесмена Леманна майор Вольф. Бедный Рихард Шнайдер обил пороги не одного участка полиции, предпринимая хоть какие-то попытки найти подругу и вышеупомянутых граждан. Ёмкое словосочетание «военное время» он слышал чаще, чем успевал есть или спать. Скрипач недоумевал: «Почему их пропажа волнует только его?». Безусловно, пресса подняла пугающий вопрос исчезновения, но и тот был смещён счастливой новостью о состоявшейся пышной свадьбе герра Леманна.

Волнения на счет пропавших окончательно улеглись только тогда, когда зимой сорок пятого года на город обрушилась многократная бомбардировка. Кому какое дело до расследования, когда всё, что когда-то украшало город, было разрушено? Архитектура, памятники, чудные парки были похоронены грудой камней и разорванных снарядов. Дрезден погряз в огне и руинах. Не представлявшие себе ужасы войны люди столкнулись с ней лицом к лицу, и неотвратимая смерть стала членом не одной семьи.

Узнала об этом Александра Ильинична только весной этого же года, когда на весь мир прогремело окончание войны, напоминая альтистке об её скором побеге из Германии. То была очередная ребяческая ошибка, которую Саша постаралась скорее исправить, написав письмо, полное извинений, сожалений и пожеланий о счастливом будущем и долгом браке. Она даже не догадывалась, какую ярость могут вызвать всего несколько строк, написанные её рукой.

Дом, в котором жил Рихард Шнайдер, был разрушен, и по счастливой случайности мужчина нашёл приют в маленькой комнатушке тогда ещё малознакомой ему Маргариты. Тут, наверное, стоит упомянуть как же это произошло.

Задолго до бомбёжки Рихард Шнайдер оставил творческую деятельность, погрузившись в собственное расследование, которое в последствие ни к чему не привело и лишь высосало из мужчины силы и время. Квартет распался, и вместе с ним закончились редкие подработки, благодаря которым он выживал после закрытия драматического театра. К концу февраля, когда Дрезден только начал оправляться после вражеского налёта, мужчина брался за любую тяжелую работу, лишь бы не сгинуть не только от голода, но и от безутешного отчаяния. Утром он помогал разбирать завалы, днём вывозил оставшиеся трупы, вечерами поднимал дух горожан, играя на скрипке знакомые всем народные мелодии, оставаясь при этом глубоко одиноким. С таким темпом жизни Шнайдер забыл что такое бритва и похудел так сильно, что Маргарита, беззаботно прогуливаясь вдоль хаоса разрушенного «Большого Дома» и не менее убитого Цвингера, не сразу узнала среди рабочих интересовавшего её когда-то популярного скрипача. Они провели за любезной беседой всего пару минут, а затем, встретившись вечером, поговорили чуть подольше. Таким образом прошёл не один день, пока однажды Маргарита не предложила пожить в одной из комнат её квартиры, доставшейся после свадьбы сестры. Горе позволило Рихарду очароваться проявляющей внимание девушкой. Их роман развивался быстро и страстно, от чего в мае, когда Германия капитулировала, пребывая в моменте наивысшего упоения друг другом, пара тихо помолвилась в уцелевшем храме за городом. Через скорые сутки скрипач, возвращаясь после работ по разбору завалов, обнаружил на пороге квартирки плотно запечатанный конверт. Письмо, адресованное ему пропавшей подругой, не вызвало ничего, кроме гнева на неё. Аккуратно выведенные буквы, прочитанные сквозь скупые слёзы, съело освобождающее от горя потери пламя.

***

Пройдёт ещё много времени, прежде чем мир восстановится после разрухи, что устроило человечество. Пять лет Александра и Воланд, наслаждаясь уединением от этого самого мира, провели на берегах Сицилии. Выполненный из белого камня двухэтажный дом в поселении близ Палермо утопал в зелени окружающей прибрежной природы. Свита была временно распущена (дабы отдых не омрачался нежелательными воспоминаниями), и на смену им пришли личности совершенно незнакомые Саше. Не будет преувеличением сказать, что личностей этих Саша уж очень необъяснимо боялась и всегда старалась обходить стороной, несмотря ни на убедительные заверения Воланда, что «люди» эти полностью безопасны, ни на то, что никто из слуг и мысли не допустил причинить ей какой-либо вред. Да и местные держались от них стороной, видимо, пугаясь бледности их кожи и неописуемой внешней красоты, от чего те получили себе прозвища «Dèmoni».

Обвитая плющом беседка, о которой рассказывали Фагот и Бегемот, стала постоянным пристанищем альтистки. Под мерный шум волн, доносившийся эхом с каждым дуновением морского бриза, она любила посидеть в одиночестве, либо, потеряв счёт времени, от чего нередко засыпая за маленьким каменным столиком, заниматься единственным выученным за жизнь делом — музыкой. Музыкой, которая больше не желала, чтобы ей занимались. Любая игра на любимом альте оборачивалась высокотехничным, но скупым на эмоции исполнением, а композиция более не приносила ни былого удовольствия, ни плодов творения, будто запас вдохновения иссяк на «Глазах Дьявола» и произведении, пока не имеющего названия, что было записано сразу после сна.

Тогда девушка впервые ощутила кризис личности. Кто она теперь? Чем должна заниматься, если не музыкой? Чью личину примерить на этот раз? Александра Ильинична уже давно умерла в ней, беспамятная Александра из Кракова, потеряв всех, кто был ей дорог, так и не сформировалась как личность. Была ещё Алеит Нотбек, но и ей она никогда не являлась по-настоящему. Может… Всё же Александра Ильинична? Может, она не умерла, а переродилась?

Из радостей оставался лишь факт принятия сатаной категоричного отказа девушки от посещения его балов. Навсегда.

Солнце почти скрылось за горизонтом, оставляя на небе багряный след заката. Мирная красота острова едва ли успокаивала возбуждённый думами ум.

— Что вас так потревожило? — Воланд возник за спиной альтистки, облокотившись о перила беседки.

Казалось, что заметила она его не сразу, и смысл вопроса донёсся до неё спустя какое-то время, затерявшись в массе тех вопросов, что мучали её саму.

— Никак не пойму: почему связь работает только в вашу сторону? Почему я не чувствую ни одной вашей эмоции? — Саша оглянулась, ласково рассматривая расслабленный внешний вид сатаны. Волосы его игриво трепал ветер, рукава белой рубашки, расстегнутой на две верхних пуговицы, были завёрнуты до локтей. Лицо его также, как и её, поцеловал загар, от чего местами на щеках и носу рассыпались едва заметные веснушки.

— Вы чувствуете, просто принимаете их за свои.

— И как же разобрать какие из них ваши?

— Любое ощущение, которому вы не можете дать объяснение, будет ответом на ваш вопрос. Но вас же не это беспокоило.

— Нет, не это…

— Не расскажете?

— Не сейчас, — Александра игриво улыбнулась, пародируя ухмылку дьявола.

— Тогда я намерен выпытать из вас всё, что вы от меня скрываете.

— И как же вы намерены пытать меня?

— Для начала, — Воланд, обогнув беседку, размеренно вошел в неё и мечтательно продолжил, лукаво поглядывая на лежащий на каменном столике музыкальный инструмент: — я мог бы замучить вас скверной игрой на альте. Знаете ли, струнные инструменты никогда не поддавались мне. Видимо, я не настолько очарователен, как вы думаете.

— Не страшно, я могу научить вас.

Рассмеявшись, дьявол уселся рядом с Сашей, подминая её плечи под руку.

— Тогда мы пойдём к морю.

— Какая изощренная пытка! Не представляю, смогу ли выдержать её?

— Не делайте поспешных выводов. Сейчас на наш пляж забрался местный мальчик лет пяти-шести. Взрослые пугали его, что тут поселился Дьявол, но детское любопытство бывает опасным, вам ли не знать этого. Никакого Дьявола он там не увидит, а вот раскиданные по песку красивые ракушки заберут на себя всё внимание, что он и не заметит, как на пляже появимся мы и будем наблюдать за его скорой кончиной.

— Кончиной?..

Оставив вопрос Александры без внимания, Воланд продолжил:

— Все они кажутся ему одинаково интересными, да настолько, что те кое-как помещаются в его карманах. Чем ближе наш юный коллекционер подходит к морю, тем больше ему мерещится, что средь прибивающихся к берегу волн на него поглядывает поблёскивающая в последних лучах солнца вещица, тут же принятая им за золото. Что это за вещица и как она там оказалась, мы опустим, но итог окажется неизбежным: тихое море безжалостно утащит бедного ребёнка на своё дно и станет его безымянной могилой. Несчастные случаи всегда такие неожиданные…

— Достаточно, — напрягшись, Саша зло поглядела на сатану.

— Но я ещё не рассказал, как маленькие рыбки миллиметр за миллиметром будут поедать его плоть…

— Воланд…

Угрожающий тон альтистки лишь сильнее раззадорил мужчину, и, выждав достаточное количество времени, чтобы девушка задумалась о правдивости его слов, он с подчёркнутой невозмутимостью смотрел в встревоженные зелёные глаза. Как же она мила! Растрепанные русые косы лежали на её груди, плохо спрятанной под надетой поверх одной из его рубашек, пряди у лба, как всегда, выбились и мешались, явно щекоча кожу, от чего альтистка то и дело заправляла их за ухо; губы сжались в тонкую линию, брови чуть нахмурились, и между ними образовались два неглубоких залома. Дьявол больше не боялся той нежности, что появлялась в нём время от времени. Теперь она служила напоминанием об их связи.

— Я пошутил, — Воланд обворожительно заулыбался, Саша же, услышав первые слова, нахмурилась ещё больше, — нет никакого мальчика.

— Вы негодяй! — вскрикнула девушка, легко толкнув его в грудь ладонью. Несмотря на всю возмущенность, было заметно, как тело её расслабилось, дыхание успокоилось, да и сама она о чём-то задумалась, глядя на линию горизонта пустым взглядом. Новая волна тревожности, вцепившаяся в разум своими цепкими лапами, тут же перетекла и к мужчине.

— Если хотите, я больше не буду так шутить, — беспечно предположил дьявол, не догадываясь о причинах девичьих переживаний.

— Не нужно. Шутка вышла несмешная, я бы сказала даже ужасная, но она всё ещё имеет место быть, — Александра, отчего-то стушевавшись, поднялась с места и начала собирать разбросанные по столу исчёрканные черновики. От взволновавшихся нервов руки её тряслись, а щёки покрыл румянец. Необъяснимое поведение приковывало к себе не меньше внимания, чем выглядывающие из-под края рубашки голые ягодицы.

— Вы теперь обязаны рассказать мне обо всём. Посмотрите, меня всего трясёт от ваших переживаний, — Воланд демонстративно выставил трясущиеся ладони вперёд.

Саша слабо улыбнулась, но оборачиваться не стала, складывая листы в стопку. Закрывая глаза, она видела перед собой маленького мальчика, зовущего на помощь родителей, испытывая при этом необычайную тоску по чему-то потерянному. Как же ей было страшно делиться возникшими мыслями!

Нет ничего хуже, чем быть непонятой, и в ещё более пугающем случае — отвергнутой.

— Я расцениваю ваше молчание как вызов.

— Мне… тяжело в последнее время, — тихо начала Александра, вцепившись в бумагу, словно та делилась с ней решимостью. — Я не знаю кто я и чем должна заниматься. Раньше я четко представляла себе будущее, будущее, в котором я известная исполнительница, карьеристка, пробившая себе путь талантом и упорством. Мне не были нужны семья или дети, хотя любви я желала больше всего на свете. А потом… Потом всё превратилось в такую кашу, что лишь сейчас я вынуждена разгребать её последствия. Мне стало сложно разобрать: изменились ли мои приоритеты? Хочу ли я заниматься тем, что меня когда-то интересовало? Я… Я невольно задумываюсь о таких вещах, о которых раньше никогда не думала.

— Например?

— Мальчик… о котором вы рассказывали… Наверняка, в его истории есть семья, есть любящая мама, заботящийся отец. Этот ребёнок стал их плодом глубокой любви друг к другу. Думая об этом, я грущу… Повторюсь, мне никогда не хотелось завести семью и ребёнка, но вдруг я могла захотеть этого позже?

Теперь не только щёки, но и уши Александры горели. Чем больше она высказывалась, тем сильнее ей хотелось провалиться под землю.

— Вы хотите… Малыша? — недоуменно спросил Воланд.

— Нет же! — Саша порывисто повернулась к мужчине, опершись бёдрами о край стола. — Даже если бы и хотела, то не смогла бы его родить. Это очевидно, — она стыдливо увела взгляд, как только дьявол поднялся и встал перед ней, положив обе руки на её талию. — Вы разве никогда не задумывались о том, что после ваших… интрижек, на свет мог появиться маленький антихрист?

— Как вы посмели заметить, даже при должном желании такого не может случиться.

— А если бы могло?

— Сдаётся мне, вы хотите проверить это. Может, мы действительно что-то упускаем? — ладони шаловливо нырнули под тонкую ткань, гуляя по нежной коже бёдер. — Уверен, сегодня произойдет чудо, и именно в вашем чреве зародится чудеснейший сын людской погибели.

— Нет. Я не это имела ввиду. Вы снова… — Саша, раздраженная отсутствием внимания к своим словам, не успела закончить фразу.

Дыхание её перехватило от ярких ощущений. Оставленные на шее невесомые дорожки поцелуев расцвели букетом требовательных ласк на губах. Извиваясь, Александра противилась подчинению, но и не отталкивала. Тонкие пальцы её быстро нашли путь к мужскому затылку, оттянув его за волосы достаточно низко, чтобы видеть ожидаемо удивлённые глаза; другая же рука настойчиво притягивала к себе за грудки. Однако встретило Сашу отнюдь не удивление, а темнота и голод, от которого обычно становилось дурно.

— Разве вам разрешали? — вопрос вышел недостаточно уверенным, и всё же в нём чувствовалась заложенная альтисткой позволительная власть. — Кажется, вы меня совсем не слушали…

— Как я мог, госпожа? — Воланд, лукаво улыбаясь, изучающе осматривал девушку. Его рука, вопреки произнесённым словам, коснулась её лица, очерчивая линию подбородка и губ, невзначай скользнув пальцем по верхнему ряду зубов. Сатану забавляла и одновременно возбуждала эта маленькая игра во власть, однако желание отвлечь девушку от грусти не покидало его.

— То, что я ещё с вами, не говорит, что вы можете водить меня за нос, — пальцы, сжав волосы как можно туже, оттянули голову, вынуждая запрокинуть её ещё ниже. Пришлось применить силу, чтобы придать вес словам, только Воланда это вряд ли волновало, и широкая улыбка была тому доказательством.

— В этом есть определенная ирония. Не находите? — ладонь легла на грудь, сжимая затвердевший сосок, заманчиво выступающий под тканью рубашки. — Чего ещё ожидать от Зла?

— Вы себе льстите. Люди в этом вопросе преуспели куда лучше вас.

— Ох, Александра Ильинична, вы раните меня в самое сердце…

— Вы так веселы, мессир… — Саша разжала пальцы и, выпустив из захвата и волосы, и рубашку, до боли вцепилась ими в шероховатый край столешницы. — Как вам удаётся сохранить этот запал, когда всё, что вас окружает, непроглядная тьма? Я думала, если сбегу, если скроюсь от всего мира, то он не настигнет меня, — угрюмо ухмыльнувшись непрошенным мыслям об отсутствии толка сумбурного побега, альтистка продолжила: — Мы живём в полном отрыве от цивилизации, и тем не менее пользуемся всеми её благами. Вы приносите мне книги, зачем-то дарите украшения, хотя за эти годы мне ни разу не пришлось их надеть; вы… вы без лишних вопросов выполняете любой мой каприз, а я… Этакая куколка, сидящая в замке на берегу моря…

— Мне нравится делать вам приятно… — уже без улыбки начал Воланд и, заботливо огладив костяшками пальцев девичью щёку, был сразу же прерван горьким криком:

— Я мучаю сама себя! — Александра отмахнулась от ласкающей щёку руки. На глазах её проступили слёзы. — Каждое утро я просыпаюсь с одной единственной мыслью, бегу к зеркалу, чтобы проверить: не появились ли на моём лице морщины. И каково разочарование! — истерический смешок слетел с её губ, сливаясь дуэтом с тихими всхлипами. Несколько опешив, дьявол, нежно проводя подушечками больших пальцев под глазами, вытирал льющиеся слёзы. Печаль, что так сильно изводила девушку, была невыносима и для него самого. — Я вообще жива?.. Почему я не ощущаю дней? Любой из них похож на предыдущий. Что ж… Судя по всему вам удалось утащить меня в Ад, иначе какой смысл жить, когда ничего не приносит удовольствия?

— Во-первых, вы живы, — решительно смотря в зелёные заплаканные глаза, сатана обхватил ладонями обе щеки девушки, — а во-вторых, вам нужно было сразу же мне всё рассказать и не мучить себя одиночеством. Я думал, что после ваших горячих уговоров об отъезде из Дрездена, вам отчего-то грустно, и всё же вы довольны нашим положением. Вы всегда испытываете… малопонятные мне эмоции, поэтому я даже подумать не мог, что вы так страдаете…

— Я была довольна, правда была, — закрыв глаза, Александра слабо улыбнулась, ластясь влажным лицом к мужским рукам и положив поверх свои собственные. Перед взором понеслись воспоминания абсолютного счастья. Время, когда они только заселились на острове, когда даже минутная разлука казалась нестерпимой, когда тёплые солёные воды обнимали их полные страсти тела. Тогда в голове и в сердце Саши наконец настало полное умиротворение, вдохновение не отпускало её ни днём, ни ночью, преследуя даже во снах, а энергия казалась нескончаемой. — Но сейчас я ощущаю себя очень уставшей и не знаю как с этим справиться. Я… Я пожалуй пойду…

— Не уходи, — дьявол сделал шаг в сторону, преграждая путь альтистке. Руки его, переместившись на плечи, пригвоздили её к полу, лишая возможности выбраться.

— Если я сейчас не уйду, то буду чудовищной эгоисткой. Я вижу в твоём взгляде, что ты уже всё решил, и не хочу пользоваться этим снова, — девушка запретила себе жалеть себя, мастерски заменив бессилие на силообразующий гнев. Неужели ей нужно было лишь высказаться, и смысл дальнейшего существования нашёлся сам собой?

— Не принимать помощь от тех, кто искренне желает помочь, — вот верх эгоизма, Александра, а не принимать помощь от меня — бессмыслица.

— Тогда считайте меня законченной дурой, но в свои-то годы я должна справляться с проблемами самостоятельно. Я и без того задолжала, да так, что даже моей бессмертной жизни не хватит, чтобы расплатиться.

Расплывшись в подозрительно довольной улыбке, Воланд, посмотрев на последние отблески уходящего заката, произнёс:

— Пойдёмте к морю.

***

Готовы ли вы справляться с потерями?

Готовы ли вы отпустить прошлое?

Существовало ли теперь хоть что-нибудь, что могло по-настоящему удивить Александру Ильиничну? Подарить ей эйфорию детского восторга или леденящий душу ужас? Пожалуй, до сегодняшнего дня она с точностью ответила бы твёрдым «нет», однако жизнь принимает совершенно неожиданные повороты, либо поражая своей жестокостью, либо одаривая всевозможными благами. На какую бы вершину она нас не подняла, злодейка всегда найдёт способ низвергнуть в яму и похуже той, из которой мы пытались так тщетно выбраться.

Серый рассвет омрачал полупустые улочки прекрасного Дрездена, за пятнадцать долгих лет восстановившего своё былое величие. Город ничего не забыл. Ничего не забыл и весь мир, тем не менее позабывший учиться на ошибках былых поколений. Саша шла ярким пятном средь бесцветного утра, без особого интереса рассматривая перестроенные дома, что в погоне за возвращением исторического наследия стали похожи один на другой. На окраине дела обстояли куда хуже, чем в центре. Казалось, что чудеса перестройки ещё не добрались сюда, и всё оставалось таким, как было в злосчастный сорок пятый.

Едкий аромат хлорки навевал воспоминания о лагере. Александра Ильинична никогда не задумывалась о том, что ей когда-то придётся посетить столь унылое, и с тем же печальное место. Называть его «домом отдыха» или «пансионом» у девушки не поворачивался язык. Милая медсестра Грета, узнав к кому пришла причудливая гостья, любезно вызвалась сопроводить её до палаты, более не задавая лишних вопросов. С каждым шагом, сделанным по обшарпанному коридору, Александра ощущала, как земля уходит у неё из-под ног, а сердце, ожившее спустя годы, неистово отплясывает в груди. Из дверей одной из палат навстречу им вышла почтенного возраста босая женщина, голова её была бела как одуванчик, на истощенном морщинистом теле висела растянутая сорочка. Она ревела точно ребёнок, переступая маленькими шажками, пока по её ногам стекала насыщенного жёлтого цвета моча. Беззубый рот молил о помощи.

— Фрау Шульман! — визжала медсестра Грета и, неосторожно подхватив бедную женщину под локоть, потащила её обратно. — Вам нужна палата номер пятьдесят два, — уже за дверью крикнула она Саше.

Сцена эта вызвала в девушке смешанные чувства и лишь усугубила её страх перед числом «пятьдесят два». Найдя нужную дверь, за которой слышалось мерное тиканье часов, она несколько минут не решалась в неё заходить, собираясь с духом. Было страшно представить: какое влияние может оказать её неожиданное появление спустя двадцать лет. Её, не изменившейся ни на день. Под аккомпанемент скрипа несмазанных петель в лицо её ударило прорезавшееся сквозь тучи солнце, залившее своим светом маленькое помещение.

Острая боль пронзила грудь лежащего слишком быстро постаревшего мужчину, и он мучительно долго закашлялся, приводя в ужас вошедшую к нему молодую девушку, так и замершую на пороге палаты. Он смотрел на неё, щуря потускневшие карие глаза, и более всего его удивляли её яркие оранжевые солнцезащитные очки, надетые в помещении, будто гостья пыталась за ними скрыть свою личность.

— Фройляйн, вы ошиблись палатой? — сквозь сковывающие горло хрипы спросил он.

Девушка не ответила, но сделала несколько неуверенных шагов к его постели, сжимая в руках ранее не опознанный им сборник нот. Узнавание настигало уставший от долгой болезни мозг.

— Извините, но я сейчас не в состоянии поднять и руки.

— И не нужно… — прервала молчание незнакомка, сделав ещё два шага вперёд.

Пусть Рихард Шнайдер был практически слеп, но острый слух не подводил его и по сей день, однако даже с его зрением было понятно, что внешний облик гостьи никак не вязался с мелодичным голосом той, что он когда-то так безысходно любил и так отчаянно искал; той, чей возраст никак не должен уступать его самому. Новая, ещё более длительная волна кашля на этот раз окрасила пересохшие губы в алый. Мужчина заметался по постели, сминая под собой простыни жилистыми руками. Карие глаза засияли ужасом.

— Тише, Рихард, — Александра положила сборник на тумбочку возле кровати и, присев на её край, обхватила ладонями правую руку скрипача. Кожа его была мягкой и совсем потеряла упругость, собираясь волнами.

— Алеит?! Но как?.. — задыхаясь, Рихард неверяще глядел на некогда альтистку.

Саша сняла очки и положила их туда же, где лежали ноты. Перед её взором предстала ещё более унылая комната, нежели её версия под солнцезащитным стеклом.

— Как ты здесь оказался? Почему Маргарита не ухаживает за тобой? Почему дети тебя не навещают? — проигнорировала вопрос Александра, задавая собственные.

Шнайдер, продолжая тихо покашливать, не торопился давать ответы. Тёплые руки девушки успокаивали израненное сердце, теперь скрипачу казалось, что смерть к нему милостива и, приняв облик дорогого ему человека, всё-таки пришла за ним. Наконец-то его мучениям подошёл конец.

— Разве кому-то нужен больной? Я не осуждаю их, Алеит, и представить не могу: каково это жить под одной крышей с вечно орущим и кашляющим человеком. Сама посуди…

— Не говори так.

— А что такого? — улыбка вернула Рихарду былой вид. — Ты и сама сбежала.

— Я написала тебе письмо…

— И я сжёг его, — перебил он девушку, продолжая улыбаться жуткой кровавой улыбкой. — Ты очень разозлила меня им.

— Прости меня.

— Я уже давно тебя простил. Надеюсь, ты не думала, что я каждую ночь плачу в подушку и молю тебя вернуться, — заразительный смех скрипача коснулся ласковой улыбкой губ Александры. — Мы с Маргаритой и правда прожили счастливую жизнь, она подарила мне двух здоровых детей: старшего Генриха и младшенькую Зельду. Они — моя гордость, моё продолжение. Я же долгие годы был первой скрипкой в «Опере Земпера», давал сольные концерты по всей Германии, написал кучу научных работ. Но, несмотря на блистательный успех, меня не покидал один единственный вопрос: от чего же бежала моя подруга?

— Возможно, от себя? — задумчиво предположила Саша. Всё, что он рассказал, она и так знала, но услышать рассказ из его уст было совсем другим опытом. Радость за счастливо прожитую жизнь друга разливалась в груди мягким элем.

— Очень похоже на тебя, — Рихард, захотев рассмеяться, вновь зашёлся кашлем и, когда он его отпустил, добавил: — но… А что на счёт твоих знакомых?

— Они не задерживаются надолго в одном месте.

— Что-то они не были похожи на путешественников.

— Они ими и не являются.

— Скажи честно, Алеит. Ты влюбилась в того майора и сбежала с ним?

— Сбежала, да…

— И обрела счастье?

Счастье?

Невинный вопрос вызвал бурю эмоций в Александре. Она выпустила из ладоней руку Шнайдера, аккуратно положив её обратно на простынь.

— Я ещё на пути к нему, — уклончиво ответив, девушка поднялась с постели и, натянув шутливую улыбку, проговорила: — Я думала великий Рихард Шнайдер оставит несостоявшейся скрипачке автограф. Она даже его сборник скрипичных переложений принесла.

— Великий Рихард Шнайдер мог бы попытаться черкануть пару строк этой неумёхе.

Пока скрипач чуть трясущейся рукой писал на обороте врученной ему редкой шариковой ручкой, дверь палаты, заскрипев, открылась и в неё вошла хорошо одетая, но достаточно полная женщина, узнанная Александрой с полувзгляда.

— Фрау Шнайдер! Какая неожиданная встреча, — взявшаяся из ниоткуда отравляющая слащавость в голосе подруги напрягла Рихарда, и тот, закончив со сборником, наблюдал за девушкой и женой. Если она тоже видит исчезнувшую и совсем не изменившуюся альтистку, значит смерть ещё не пришла за ним? Значит ли это, что девушка и впрямь настоящая?

— Але… Алеит?.. — растерянно произнесла Маргарита, как в юности хлопая густо прокрашенными ресницами. — Что ты здесь делаешь?

— Дорогая, тебе сейчас нужно быть очень убедительной, чтобы я поверила в эту невероятную байку, что данное заведение в разы лучше самой обычной больницы.

— Я не понимаю…

— Всё ты понимаешь, — Саша в несколько шагов сократила расстояние между ними и схватила женщину за запястье, сильно дёрнув на себя. — Не притворяйся дурочкой, стерва.

Более всего Шнайдера поражала не странная вражда Алеит, а исказившееся до неузнаваемости в глумливой улыбке лицо его любимой жены. Действительно ли он знал её? Как мог не заметить?

— А ты, вижу, ещё жива, — голос фрау Шнайдер стал ниже и громче. — Совесть замучила или ты ему надоела?

— Красота и юность никому не надоест. Как жаль, что ты не имеешь ни того, ни другого.

— Прошу прощения, фрау Шнайдер. Мне уйти? — из-за приоткрытой двери возник молодых лет мужчина в сером костюме, держа в подмышке какие-то бумаги.

— Кто это, Маргарита? — требовательно спросил Рихард.

— Я нотариус, герр Шнайдер, — отозвался мужчина за дверью. — Меня зовут…

— Плевать я хотел как тебя зовут! — взревел хриплым голосом скрипач и закашлял. — Убирайся! Я ничего не буду подписывать! Зачем ты его сюда привела?! Куда подевалась та женщина, которую я полюбил?!

— Ты полюбил змею, — едва слышно сказала Александра, но Маргарита её услышала, заулыбавшись пуще прежнего.

— Я же говорила, что всё, что я хотела исполнилось или исполнится. Пусть я уже не так молода и красива, но зато имею всё, о чём ты, дьяволица, можешь только мечтать.

На крики прибежала медсестра Грета, держа в руках открытый шприц.

— Рихард здесь не останется — я перевезу его в нормальную больницу.

— Ничего страшного, ему всё равно недолго осталось.

Стоило ли жить, когда под личиной любимой, ангельской наружности женщины, пряталась абсолютно порочная душа? Таково оно — счастье? Неужели оно заключено в неведении?

Рихард Шнайдер прожил ещё несколько дней. Измученный и обезумевший он не замечал ни хорошую палату, ни попытки спасения врачей. Он умер в престарелом доме, а тело, отдавая последние силы, прожило ещё пару болезненных суток. Он умер в объятиях той, на чьё присутствие не мог рассчитывать, той, что спустя двадцать лет, не изменилась ни на миг; той, что скорбела по утерянной дружбе.

Кривые дорожки строк, оставленные скрипачом в палате номер пятьдесят два, навсегда запечатлеются в её памяти:

«Подспорье любимой подруге на пути к настоящему счастью».

***

Восьмидесятые ознаменовали для Александры Ильиничны новые пути развития. Уже двадцать лет, как она не пользовалась помощью Воланда и добивалась всего сама. Девушка пробовала себя в писательстве, журналистике и даже в бухгалтерии, но всегда возвращалась к единственному любимому делу — музыке. В этом ей по-особенному помогло возникшая в начале прошлого десятилетия субкультура хиппи. Ребята любили природу, музыку, занимались альтруизмом и любовью. В эти годы Саше хотелось вернуться к сатане, и, выбирая при этом всё новых и новых парней, она отдалялась от желаемого всё дальше и дальше.

Надолго с хиппи она не задержалась.

Теперь Александру манило кабаре, а в частности бурлеск. Ради него она перелетела на другой, ещё неизведанный для себя континент — Северную Америку. В попытках попасть на заветное шоу, Саша сблизилась с одной выдающейся тансовщицей под псевдонимом Эллен (настоящее имя девушка не раскрыла). Именно благодаря ней Александра попала на первое в своей жизни выступление.