Глава 20. Часть 1: «Изменчивость» (1/2)

Это утро могло стать окончательно безупречным, если бы Александра Ильинична, укутавшись с головой в тонкое белое одеяло, не обнаружила себя в их с Геллой маленькой спальне. Не успев продрать глаза, альтистка сразу же задумалась о том, что как бы они ни были с Воландом близки, ей никогда не суждено проснуться в его объятиях, от чего грусть лёгким дуновением ветра из приоткрытой форточки пронеслась по такому открытому сейчас сердцу и осела на его дне, будучи поглощённой другими заботами. Нет-нет, утро всё же было прекрасным, и любое другое слово не подходит для его описания! Секунды сменялись минутами, и чем больше их проходило, тем больше Саше мерещилось, что хвойный лес, маленькое озеро среди стройных сосен и гостевая комната в «Доме Леманна» были только приятным сном, причудившимся больному мозгу. Впрочем, девушка решила, что всё это неважно. Даже если то был мираж, то самый счастливый из всех за последнее время.

На ореховом столике возле единственного в этой комнате окна, важно разместившегося между кроватями, аккуратно лежали свидетели правдивости прошлой ночи: тетрадь в синем переплёте и бархатная коробочка с украшениями, подаренными сатаной. Поднявшись, Александра с трепетом перелистывала хрупкие пожелтевшие страницы дневника, всё глубже погружаясь в тягостные воспоминания о беззаботном лете и без труда представляя себе всю ту же светлую гостиную, столовый стол, за которым была исписана большая часть тетради; смех и игры соседских ребят, Мишу, Тому, Лизу, Марию, Исаака… Слёзы светлой печали скопились в уголках глаз и блистали крохотными бриллиантами на ярком весеннем солнце, отдавая в безданное небо остатки горя. Наспех их смахнув, альтистка зашторила окна, погружая спальню в полумрак.

Прошлое тяжело опускать, особенно то, которое было безрадостным, но теперь стало свободно.

«Свобода…»

— Доброе утро, — Воланд, в образе майора Вольфа, стоял на пороге спальни, облокотившись плечом о косяк.

— Вы здесь? — удивилась Саша.

— Ожидали чего-то другого?

— Да.

С кухни послышался характерный дребезг посуды и довольное пыхтение: Бегемот, ровно как и всегда, совершал набег на запасы еды, хранимые в квартире. Со стороны, где стоял дьявол, веяло холодом, он и сам был похож на ледяное изваяние, нежели на того, кем он успел предстать ночью, словно растеряв по пути до утра всю чувственность, на которую был способен. Этот факт не мог не разочаровывать.

— Собирайтесь, Александра Ильинична, нас ждут на завтрак, — отчеканил мужчина и, обводя комнату беспристрастным взглядом, цепляясь им за бархатную коробочку, добавил: — И наденьте украшения.

— Кто ждёт? — пусть интонация Саши была близка к безразличию, но изнутри она сгорала от любопытства и тут же охлаждалась от по-настоящему безразличных глаз напротив.

— Маргарита и её скромница-сестра, — на губах Воланда не было и тени улыбки, однако голос сквозил иронией. — Будьте готовы к одиннадцати, — озвучив пожелание, он уже собирался уходить, но Александра вдруг спросила, останавливая:

— Что случилось?

— Должно?

— Не отвечайте вопросом на вопрос, — укоризненно произнесла альтистка и подошла к сатане беззвучными шагами, смотря на него исподлобья. — Мне, как человеку, возможно, как не самому эмпатичному, не ясны ваши перемены. Вы со мной то горячи, то холодны, будто всё это было очередной игрой, поэтому я и задала вопрос: «Что случилось?», и ожидаю услышать ответ на него. Воланд… — голос её стал мягче, а руки тут же нашли его, ободряюще массируя выступающие костяшки, — скажи…

Дверь за спиной дьявола, едва скрипя несмазанными петлями, закрылась, скрывая разговор от лишних ушей, не без удовольствия подслушивающих в гостиной.

— Извини, — лицо и голос его смягчились, только глаза словно продолжили быть равнодушными, — я не желал, чтобы сложилось такое впечатление. Есть вещи, о которых я не могу рассказать сейчас, — их время ещё не пришло, но они помогают… не дать слабину.

— Проявление чувств для вас — слабость? Тогда это многое объясняет! — Александра устало потёрла переносицу.

— Будьте мудрее, Александра Ильинична. Наши чувства никому не интересны ровно до тех пор, пока ими невозможно воспользоваться. Нужно оставаться безличными, чтобы паразиты не посягнули на наше сердце и не разорвали душу.

— Считаете, я на такое способна? Поэтому я отношусь к паразитам?

— Нет, вы — излишний драматизатор, но никак не паразит. Проблема в том, Александра Ильинична, что только вас я и боюсь, а остальные меня не беспокоят.

Саша глотала воздух, как выброшенная на берег рыба, не зная, что сказать в ответ. Боится? Её? Это же абсурд! Нет, в такое определённо никто не поверит, возьми хоть самых приближенных к сатане — те бы не поверили, что уж говорить об альтистке; и она не верила, пока суть сказанных сатаной слов не обрела почву в мечущихся мыслях. Опусти формальности, слова Воланда можно было счесть за весьма извращенное признание в любви, в которое Саша запретила себе питать… надежду?

«Не глупи! Он лишь признался, что позволяет тебе видеть его разным, и что это может сыграть с ним злую шутку. Не надумывай. Забудь».

Как назло, именно в момент сердечных метаний Александры, Воланд заботливо убрал её русую прядь, небрежно лежащую вдоль щеки, за ухо и, задержавшись так на мгновение, аккуратно захватил прядь побольше, пропуская её сквозь пальцы от середины до кончиков, пока та тяжело не упала на плечи. Взгляд его в этот момент был не то чтобы заинтересованный — он был завороженный. От такого взгляда было и страшно, и по-приятному волнительно, а сердце так и вовсе забыло о таких неважных сомнениях.

В комнате стало невыносимо тихо. Тихо стало и во всей квартире, будто все её обитатели притаились возле двери, прислушиваясь.

— Надеюсь, на этом завтраке для меня не будет сюрпризов? — нехотя перевела тему девушка, игриво прищуриваясь.

***

— Ох, майор Вольф. Мы не ожидали, что под словом «компания» вы действительно подразумевали столько человек, — такими словами Элиза, будущая жена бизнесмена Леманна, встретила Воланда, пришедшего вместе с Александрой и всей своей свитой (за исключением Азазелло).

Несмотря на все попытки разговорить, Воланд уговорам Александры Ильиничны не поддался, и по пути на завтрак не вымолвил и слова, безучастно смотря в окно на сменяющие друг друга дома и людей. Альтистке не нравилось ни то, как быстро менялось настроение сатаны, ни то, что им не было рассказано ни одной детали их выхода, потому, неспособная смириться с безызвестностью, она не постеснялась использовать разного рода ухищрения, но и те отказывались давать результат. Саша злилась на дьявола, и злость та была несколько другого уровня, нежели обычно, — она была тёмной, вязкой, как смола, от нее не хотелось встать и надавать пощечин обидчику или высказать ему парочку красноречивых словечек, от такой злобы мозг, отчаянно пытающийся справиться с возложенным на него эмоциональным грузом, будто коченел, подобно остывающему трупу. И сердце стало таким же холодным, словно Александре действительно удалось перенять на себя крупицу бремени Воланда. Осознание нового ощущения пугало и в то же время будоражило сознание, поэтому оставшуюся часть дороги девушка задумчиво поглядывала в окошко, загадочно улыбаясь.

Казалось бы, в это утро не было ничего, что интересовало бы сатану сильнее, чем быстрая разборка с формальностями, — местная Маргарита обязана стать королевой, какими бы путями её ни пришлось уговаривать, и излишняя болтливость юной особы могла сыграть ему на руку, но примет ли свою участь в этом маленьком и в то же время по-своему грандиозном спектакле любопытная Александра Ильинична, пока что оставалось загадкой.

Традиционный немецкий ресторанчик, в котором был организован завтрак, расположился на побережье Эльбы, терраса его с авторскими столами и стульями открывала виды на ленивую реку, насквозь пронзённую мостом Августа; зелень ожившей природы, едва волнующуюся от тёплого ветра, сверкала ярче изумрудов и печальное сероватое небо, заплывшее косматыми облаками, выглядело уж совсем неживым. Место оказалось по-интимному небольшим, чем сразу же понравилось Саше. И почему она раньше здесь не была?

На входе в заведение их уже ожидали три пёстрые фигуры. Как выразилась после Элиза, «компания» и правда собралась разношёрстная. Толстяка Бегемота дьявол сразу же по пути на террасу отчитал за «излишнюю рябь перед глазами», ведь тот никак не иначе решил нарядиться в цветное, на фоне которого его галстук-бабочкой ярко-красного цвета в мелкий белый горошек просто терялся. В пару к бабочке у человекоподобного кота шёл такого же цвета обыкновенный длиннющий, прямо как его обладатель, галстук у Фагота. Сёстрам стоило только кинуть на чудаков свои пытливые взгляды, как в их незабитых переживаниями и думами головах сформировалось мнение, что мужчины эти либо клоуны, либо циркачи. Не иначе! А вот красавица Гелла, как всегда, была одета по последней моде.

— Все они — мои дорогие друзья и спутники по жизни, почтенная фройляйн, — якобы оправдывался сатана, обворожительно улыбаясь.

С приходом штурмбаннфюрерра щёки юной Маргариты приобрели ярко-розовый оттенок, — он нравился ей, и её окрепшая симпатия к нему была видна, как никогда раньше. Только узнай она настоящую личину, что прячется за маской улыбчивого майора, останется ли того же чувства? Впрочем, скоро ей представится шанс это проверить.

Все приступили к завтраку, поддерживая его хорошей беседой, которую, стоит заметить, вела не болтливая ангельская особа, а её сдержанная и менее ангельская старшая сестра. Наоборот, Маргарита была необычайно молчалива, и это не могло не удивлять всех присутствующих. Девушка совсем не ела и только пристально рассматривала с широко распахнутыми глазами альтистку, чем сильно её смущала, и мужчину, что предпочёл сесть рядом с русоволосой. Вскоре она, устав теряться в догадках, заговорила, прервав милую светскую беседу Элизы и Бегемота:

— Не знала, что вы с фройляйн Нотбек дорогие друзья. Мне казалось, что вы были незнакомы и познакомились только вчера. Не могло же быть такого, что всего за один вечер вы стали настолько близки?! — девушка буквально задыхалась от недовольства. — Ах, нет! — она остановилась на мгновение, что-то вспоминая, а затем продолжила, рассуждая вслух: — Вы же не представлялись друг другу. Да-да, определенно не представлялись! Но почему вы и слова не сказали о том, что знакомы? Этот факт вводит меня в некоторое заблуждение…

— Не стоит так переживать, милая Гретхен. Говорят, от излишних волнений кожа быстро стареет, покрывается пятнами и обвисает, а волосы пронизывает стальная проволока… — забавлялся Воланд и между делом по-хозяйски положил ладонь на Сашино колено, что не осталось незамеченным от голубых глазок светловолосой. Александра, тут же зардевшись и испуганно дернувшись (на то повлиял опыт прошлых обидчиков), попыталась её убрать, но мужчина лишь усилил хватку. — С фройляйн Нотбек нас связывают сугубо тёплые и давние отношения, если это вас так интересует.

«Что ты творишь?!»

— Вы — пара?! — пораженная догадкой Маргарита изумлённо пискнула, заливаясь такой сильной краской, что и кончики её ушей предательски покраснели.

— Грета, замолчи! — укоризненно вмешалась Элиза, привыкшая к ревностным выходкам младшей сестры. — Ты не видишь, как смущаешь людей? Это невежливо! Забыла, чему учила нас мама? — при упоминании матери Маргарита напряженно закусила щеку, потупив взгляд, Элиза же, довольная переменой в настроении сестры, переключила своё внимание на бесов. — Лучше утолите наше любопытство, уважаемые… Ох, вы же не представились!

— Нелепейшее недоразумение! — протрещал Фагот и вскочил так резко, что не ожидавшие этого немки испуганно вздохнули. — Примите наши извинения, о, прекраснейшие донны. Приятно познакомиться! Мартин Лютер. Да-да, не удивляйтесь! Я полный его тезка! А вот моего любезнейшего друга зовут Иоганн Карл Фридрих Гаусс. Вы, наверное, думаете: как же мы подружились, имея, так сказать, разные представления на жизнь? Всё очень просто, дамы: небо!

— Вы… работаете в цирке?... — на твёрдом лице Элизы, запутавшейся в речах некого Мартина Лютера и пытавшейся быть крайне деликатной, отразилось непонимание, уголки её губ опустились, а между бровями пролегла глубокая морщина.

Сидевший до этого молча Воланд усмехнулся и, доверительно наклонившись к сёстрам, проговорил:

— Вы не поверите, Элиза, но эти двое очень опытные циркачи! Кто, как не они, мог показать себя на стадионе «Циркус Максимус»? Поверьте, кто побывал на его трибунах, никогда не забудет увиденного на арене!

— Это где? — тут же спросила Элиза.

— В Италии, — ответил ей сатана, криво улыбаясь.

— Я требую право голоса! — возмутился Бегемот, наконец оторвавшись от еды. — Дамы, прошу заметить, я не такой старик, как некоторые здесь присутствующие, и ни в каком «Циркусе Максимусе» ни разу не бывал!

— А тем временем, невероятное было место… — Фагот мечтательно плюхнулся на стул и, по случайности задевая чашку недопитого кофе, будто бы принялся извиняться не перед Элизой, а перед пятном на её платье, сумбурно пархая над ним длинными пальцами. Пятно, как жирная чернильная клякса, разрасталось по дорогой ткани, вводя его обладательницу, не скупившуюся покрыть весь белый свет благим матом, в чувство абсолютной паники.

— Фройлян Вейсман, помогите нашей невесте, — радушно попросил Воланд.

Женщины ушли, и Маргарита недовольно выпалила:

— Какая же лицемерка! Упрекает меня, выставляет на смех, а сама! Хамка!

— Вы правы, милая Гретхен, — ласково говорил Воланд, — в ней нет ни грации, ни манер, а вот вы обладаете всеми качествами, не посмущаюсь сказать, королевской особы. Не верите?

«К чему такая лесть? Если он намерен сделать Маргариту своей королевой, зачем здесь я? Он хочет показать, что не таит от меня секретов, или пытается скрыть что-то поистине важное?»

Маргарита, посчитавшая слова мужчины за комплимент, лучезарно заулыбалась, не подозревая его искренней насмешки.

— Почему же? Охотно верю, герр майор, мне всегда казалось, что я часть чего-то большего, чем младший ребенок в семье. Только вот наша матушка с вами бы не согласилась…

И снова при упоминании матери лицо девушки печально осунулось, перед немигающим взглядом пролегла пелена воспоминаний, но Воланд, нащупав созревший болезненный гнойник, с присущим ему безразличием к людям, начал надавливать на него, стараясь извлечь первый сок:

— Младшие дети, по своему обыкновению, более важные, нежели старшие.

— Не в нашей семье. Моя мать ненавидела меня.

Было видно, что каждое слово давалось ей с трудом, но почему-то она не переставала говорить, доверившись малознакомой компании. В груди Александры тяжелым камнем засело сочувствие к хрупкому ангелу, разделившего с альтисткой участь схожего детства, но новое чувство злобы, безжалостными червями разъедающее нерушимую твёрдость камня, глушило любые позывы к добродетели. И теперь, когда ощущение эйфории сменилось первозданным испугом, она, стыдливо уводя взгляд, хотела скрыться не только от всего мира, но и от самой себя. Саша не хотела этой жёсткости. Она боялась её. Она боялась себя нынешнюю и ту, кем может стать в будущем.

Лежавшая до этого в покое мужская рука, сильно сжала колено.

— Наша мать всегда считала меня глупой и ни на что не годной, — меж размышлений Александры продолжала Маргарита, — поэтому всё было вложено в Элизу, как в более выдающегося ребёнка.

— Прошу прощения за мою бестактность, прекраснейшая фройляйн, но что же такого выдающегося в вашей сестре, кроме владения делами, так сказать, ночными? — включился в беседу Бегемот.

Маргарита, счастливо заулыбавшись, ничуть не удивилась его осведомленности в этом вопросе, посчитав за данность то, что о способностях Элизы узнали (не без её участливого содействия) не только гости вчерашнего вечера, но и чуть ли не весь Дрезден.

— Ничего! Любой, у кого есть глаза, заметит её внешнюю и внутреннюю уродливость. И, тем не менее, она представительница нашего рода и первая выходит замуж за богача, как её и готовили, а я должна ждать этого замужества, чтобы освободиться от гнёта семьи и получить шанс на личное счастье, — улыбка вновь сошла с губ девушки. — Мама была бы ей довольна…

«Она воспринимает только фактор красоты. В какой момент жизни она так сильно на этом зациклилась?»

— Наверное, вы просто желали любви и внимания? — спросил Воланд, сверкая довольным взглядом. Блондинка, изумленная чуткостью майора, не могла оторвать от него глаз, заливаясь краской. Бедная душа!

— Да… — ответила Маргарита, но поспешно исправилась, поддерживая образ, — то есть нет... Нет!

— Милая Гретхен, — заботливо начал сатана, удерживая с девушкой зрительный контакт, — в том, что вы хотите внимания, нет ничего зазорного, и уж тем более этого не нужно стыдиться. Наши мечты и желания тесно переплетены друг с другом, и вырви одно из цепочки — рухнет другое. Такова жизнь, и ничего с этим не попишешь. Многие так и живут, оставляя свои стремления при себе, боясь общественного порицания, но мы, как люди, обладающие некоторыми… способностями, можем воплотить любое (кроме воскрешения, конечно же), делая все хотения явными без рисков для репутации. У вас же есть что-то, чего вы хотите?

— О чём речь, герр майор?... Вы… — испуганно произнесла Маргарита, вжавшись в спинку стула. Иллюзия спала, и она увидела Воланда таким, какой он есть: лет сорока, некогда оба голубых глаза сменились на живой зелёный и мёртвый чёрный, давившие тяжестью высвободившейся силы. — Я не понимаю…

— Не нужно ничего понимать, — сухо проговорил дьявол, отбросив сантименты, — я бы сказал, что у вас есть выбор, но то было бы ложью. Постарайтесь принять нашу помощь вам, а вы, в свою очередь, помогите нам.

Лицо Маргариты стало бледным, как первый снег. Она верила, что в мире существуют вещи, о которых люди могут только догадываться, и когда нечто невообразимое и не поддающееся логическому объяснению произошло прямо перед её глазами, блондинка не на шутку встревожилась. Маргарита с ужасом осматривала всех за столом, теребя под ним складки юбки, и обнаруживала в их лицах лишь опасность.

— Алеит, — вспомнив про альтистку, пролепетала девушка, — что происходит?

Александра горела в муках совести. Вспомнив один единственный бал, на котором ей удалось побывать, она ни за что бы не пожелала такую же участь, какая была возложена на московскую Маргариту, такому хрупкому созданию, как Маргарите из Дрездена, сравнимой своей чистотой с водой в диком источнике. Саша смотрела на девушку, а та смотрела на неё, будто ведя немую и с тем же бессмысленную беседу, но взявшаяся из ниоткуда убежденность (словно кто-то влияет на мысли Александры), что события эти правильны, и Маргарита должна принять свою роль, позволила альтистке вымолвить два скупых слова:

— Доверьтесь им.

— Вы желаете купаться во внимании, и получите это сполна, милая Гретхен, — Воланд обворожительно улыбнулся и встал, а за ним и его сопровождающие. Аудиенция была окончена. — Все вопросы оставим на ночь полнолуния. За вами приедут. Потрудитесь быть готовой к десяти вечера.

Спускаясь по винтовой лестнице, Александра Ильинична напоследок обернулась в строну, где они только что сидели, замечая, как по возвращающим живость щекам Маргариты, чья маска излишней самоуверенности трещала по швам, стекают дорожки слёз. Внизу компания попрощалась с Элизой, насторожившейся их излишней спешке, и покинула заведение. Саша считала себя виноватой за то, что сказала девушке довериться, — она не знала, что её ждёт, и к чему принудят на этот раз. Почему она так сказала? Почему в тот момент была убеждена, что Маргарите ничего не грозит? Отчего-то у альтистки начали трястись руки, и на негнущихся ногах она следовала за вернувшим прежний вид Воландом, смотря на его широкую спину. Пока вопросов оставалось больше, чем ответов, — альтистка не могла быть с ним безоговорочно.

Оставшийся день Александра, размышляя над мотивами сатаны, провела в спальне наедине с альтом и нотными листами. Поздним прохладным от дождя вечером Гелла, принарядившись, заглянула в комнату к девушке, чтобы оповестить ту о своём уходе и предупредить, что скоро прибудет сам мессир, дабы не оставлять альтистку в одиночестве.

— Петер уже вернулся? — спросила Саша, задумчиво смотря, как по стеклу стекают прозрачные слёзы неба.

— Ещё вчера. Он забрал меня из особняка Леманна, — радостно ответила вампирша, усаживаясь на свою кровать.

— Карл тоже?...

— Нет.

— Понятно.

Разговор не клеился. Альтистке хотелось рассказать обо всех тревогах лучшей и единственной подруге, поделиться воспоминаниями о Рикерте и его возможном знании того, что ненужно знать обычному человеку, наивно полагая, что вампирша о многих тайнах немца может не знать, но время для этого, как всегда, было неподходящим. Как она могла стереть эту редкую счастливую улыбку с губ Геллы? Погасить взгляд своими тревогами? Нет, девушка не могла себе этого позволить, не зная, что шанса ей больше не предоставится.

— Не переживай о Маргарите — она не так невинна, как кажется, — успокаивала вампирша и, видя смятение на лице Саши, кокетливо намекнула: — Лучше подумай о том, как проведёшь эту ночь.

— Будь осторожна с Петером, — всё, что вымолвила Александра, устало рухнув на кровать рядом с Геллой.

Такое человеческое действие рассмешило вампиршу, и та, не придав значения словам, ответила, завалившись рядом с девушкой так, что их волосы, являясь полной цветовой противоположностью, образовали размытый символ инь и яна:

— Хорошо. Никто не способен мне навредить.

«Он думал также…»

С приходом Воланда мало чего изменилось в настроении Александры Ильиничны, и со временем, казалось, лишь усугубилось. Они не разговаривали, будто разругавшиеся дети, предпочитая находиться в разных комнатах. Саша так и уснула, не найдя в себе сил на ещё один разговор.

Сон — лучшее лекарство от реальности. Там мы можем скрыться за туманом иллюзий, либо провалиться в беспросветное беспамятство, не думая и не переживая. Однако сны Александры никак нельзя назвать безмятежными и уж точно спасительными — порой действительность была не такой ужасающей, каким казался морок сновидений. Будто не засыпая, она стояла всё там же, в спальне. Темнота и холод её вовсе не пугали. Кровати были аккуратно застелены красными покрывалами с вплетенными в ткань золотистыми нитями, полная луна, сидевшая на чистом небе, иступлено светила прямо в лицо альтистки, ослепляя.

В дверь, наглухо запертую изнутри с приходом дьявола, постучали. Затем ещё раз, и так ещё, и ещё, пока стук этот не превратился в оглушительный грохот, раздающийся не где-то по ту сторону комнаты, а прямо в Сашиной голове, будто кто-то пытается проломить ей череп. В ушах зазвенело колоколом, и как бы она не старалась их прикрыть, звук тише не становился; виски сдавило так, словно те были сочным лимоном, предназначенным для освежающего лимонада. Спальня потеряла краски и стала вращаться. Звон и грохот превратились в безудержный хохот теней, водящих вокруг стоящей на коленях Александры хороводы. Они гаркали, как вороны, и стучали по полу будто бы копытами. Девушка кричала, но голоса её не было слышно. Буйный вихрь кружился вокруг неё и, вдоволь исхлестав лицо и руки, взмылся к потолку, растворяясь. Саша трусливо открыла один глаз, осматриваясь по сторонам, и, полностью убедившись, что кошмарное наваждение закончилось, поднялась с пола.

Воланд зашел к ней в комнату сразу же, без слов, заключив в успокаивающе объятия, а затем принялся хаотично целовать лоб, щеки, губы, шею, разжигая в альтистке неутолимую страсть, что подпитывалась яркими чувствами весь день. Легким движением он оголил девичье тело, проводя ладонями по мягким изгибам, а Саша, трепетно прикрыв глаза, с упоением наслаждалась каждым касанием. Всего на миг она оказалась одинока в своём желании, но вскоре её чуть тёплой кожи груди коснулась кожа неестественно ледяная (даже для сатаны) и липкая, как клей. Александра распахнула глаза и не увидела перед собой ничего, кроме двухметровой тени с горящими красными огнями вместо глаз, обвившей её тело, как сгнивший плющ. Это нечто, что некогда было Воландом, ласкало кожу, оставляя влажные следы на сосках и бедрах, но ласки эти приносили лишь тошнотворное отвращение. Тень шептала те же нежные слова, что шептал прошлой ночью сатана, но ни одно из них не трогало сердце. Тень сливалась с Сашей, забиралась под кожу, впитывалась. В груди стало тесно, а дышать и вовсе невозможно. Александра хваталась за тень, но пальцы проходили сквозь тёмный воздух, пыталась оттолкнуть нечто от себя, но ничего не выходило. Она не заметила, как собственноручно начала душить себя, терзать до кровоточащих ран, крепко вцепившись пальцами в горло, а тень только и шептала про их нерушимую связь. Альтистку начало трясти — тень полностью слилась с ней, расползаясь по телу гнетущей, наполняющей, как вино пустой сосуд, болью.

Сдавленный стон сорвался с пересохших губ. Силы покинули Александру, и она рухнула в чьи-то по-настоящему заботливые объятия. Низкий бархатистый голос звал её, призывал очнуться, и девушка подчинилась. И снова луна, и снова альтистка в центре комнаты. Воланд, настоящий Воланд, держал её за плечи и легонько встряхивал. Ноги Саши затекли и стали подобны вате от долгого пребывания на коленях. Мужчина поднял её, задыхающуюся, на руки и перенёс на постель, отойдя к окну. Испуганная кошмаром альтистка больше не понимала, где явь, а где сновидение, она заметалась по кровати, боясь, что дьявол снова превратится в омерзительную тень.

— Всё закончилось — вы проснулись, — не понимая какие слова было бы подобрать лучше, тихо проговорил он первое, что пришло на ум, убрав руки за спину. Отчего-то дьявол не подходил к Саше, словно боясь увязнуть в её трясине страшного видения.

Пожалуй, впервые она видела на его лице тревогу. Что его взволновало? Неужели её ночной этюд?

— Какой страшный сон… — девушка дезориентировано смотрела куда-то перед собой, заново проживая недавний морок. Она ощупала шею, и, как ожидалось, та была покрыта неглубокими царапинами.

— Вам нужно успокоиться и попробовать уснуть. Если хотите, я могу вам в этом помочь, — в словах сатаны не было жизни.

«Чего он так испугался?»

— Не стоит… Я обойдусь без… этого.

— Хорошо.

Уняв тремор в конечностях, Александра поднялась и, встав за спиной мужчины, легко коснулась его напряженной спины, ставшей ещё напряжённее от её прикосновения.

— А вы… чем встревожены?

— Тем же, чем и вы, Александра Ильинична.

— Боюсь, мне не хватит пальцев, чтобы перечислить всё, — попыталась разрядить обстановку девушка, отшутившись. Её пальцы пробежались по плечам сатаны и мягко сжали их.