Глава 14. Часть 1: «Ревность» (1/2)

Ревность. Чувство редкое, практически неуловимое, но, к сожалению, знакомое Дьяволу.

С самого его сотворения семя раздора разрушало, а быть может наоборот — предвосхищало дальнейшую судьбу сатаны. Быть в стороне. Быть не таким, как остальные творения Отца. Быть нелюбимым настолько, что даже лицемерное общество ангелов казалось лучше ссылки в глубины преисподней.

«Неужели Отец так сильно меня ненавидит?»

Тогда он испытал это чувство в первый раз. Ужасное. Поистине отравляющее. Незнакомое.

Второй раз случился тысячи лет спустя. Умудренный жизненным опытом Воланд смирился со своей судьбой, вдоволь наслаждаясь благами, что так щедро одарил его Создатель. Сатана давно раскусил все Его планы, Его намерения, Его взгляды. Он понял, что даже ангелы не знают и той части священной любви, которую Бог дарит людям — простым смертным, что мрут, как букашки, и вновь возрождаются, но даже в Дьяволе их незначительные барахтанья вызывали достаточный интерес, способный удерживать его среди них. Воланд много гулял, знакомился с выдуманными ими языками, познавал такую яркую жизнь, которую не смог бы узнать будь он Чистейшим. Именно тут, среди смертных, сатана понял, что на самом деле Отец не сослал его, а преподнес дар, коим обделены жители Рая, дар вмешиваться в судьбы людей совершенно безнаказанно, ведь он — часть Силы.

Можно ли тогда считать его нелюбимым творением?

Долгое время Воланд жил с мыслью, что он любим. Быть необходимыми злом уже не казалось чем-то унизительным. Казалось так ровно до того момента, пока среди смертных не появился Мессия<span class="footnote" id="fn_37526056_0"></span> — простой человек с непростой судьбой. Самое любимое творение. Наказание за вмешательство. Как бы Воланд не отрицал, но явление в мир людей его и его творений оставило глубокие раны в беззащитных душах — сама природа демонов и бесов развращала податливые умы. Вера людей слабла, а вместе с этим усиливалась их ненависть ко всему сущему. Им требовалось необходимое добро, чтобы снова встать на правильный путь, то самопожертвующее добро, способное очистить их души. Это была первая ревность Дьявола, испытываемая к человеку.

«Благо люди не обладают способностью жить вечно».

Это успокоило пыл. Он уже знаком с этим чувством.

Пожалуй, самым тёмным периодом в их совместной истории стало время грязных, нечестных игр заскучавшего в пучине лет Господа. Неидеальные творения больше не приносили той радости, которая бывала раньше. Он не слушал их, перестав внимать их молитвам, Он не видел их, не замечая храмы и соборы возведенные в его честь. Он оставил их, от того среди людей и начала развиваться так называемая наука, а логика и её проявления стали превыше любой необоснованной веры, которая так и не смогла дать ответы на насущные вопросы о тайнах жизни, терзающие не один учёный ум. Но не физика, не химия, не математика, не даже философия и теология так и не смогли успокоить беснующиеся души многих смертных, ослабших рассудком в своих исканиях.

Также Бог не ценил творцов и их творений, из-за чего покровителем искусств стал Дьявол, что за скромную плату мог увековечить тех в истории. Тут стоит упомянуть о нерушимой силе договора, который люди могли заключать с Сатаной, предлагая свою душу в обмен на его услуги, до какого-то времени самая любимая условность в существовании Воланда. Что бы не попросил смертный — то было лишь каплей в океане его необъятных способностей, потому и выполнять условия контракта становилось так весело. Договор с этой душой, к которой обратили взор сразу две стороны, тоже не должен был вызвать каких-либо трудностей, но заинтересованность Бога именно в этом человеке<span class="footnote" id="fn_37526056_1"></span> не сразу насторожили сатану, что стало его фатальной ошибкой, определяющей драматический итог всей развязки. Увести душу, принадлежащую по праву прямо из рук Дьявола? Очистить все её грехи? Выставить посмешищем? Сделать всё это, потому что проигрыша у Создателя и быть не может?

Всё было бы куда прозаичнее, будь то единичным случаем.

Страх быть отвергнутым. Страх лишиться своего по праву. Он больше не мог себе позволить никаких близких связей с людьми, начав пользоваться ими, как расходным материалом, для своих потех.

Это была уже далеко не та пресловутая ревность — это была глубокая ненависть, хранимая Воландом и по сей день. Справедливость? Да кому она нужна, если сам Бог забыл о ней?.. Нет, она нужна сатане, ведь кроме неё у него больше ничего не оставалось, только на неё он мог уповать, только ей мог руководствоваться.

«Каждому будет дано по его вере».

Шли годы. Менялись страны, города, казалось, что от количества людей стало не продохнуть, от того, подобно весеннему разливу, их раскидало по всей земле, и те, не замедляя ход прогресса, отстроили себе ещё больше стран и городов. Только вот веры в Высшие Силы становилось всё меньше и меньше, из-за чего ровно пропорционально увеличивалась вера в сугубо материальное. Преисподняя ломилась от душ, при жизни верящих в свою полную безнаказанность.

Быть среди людей было всё ещё забавно, но скука всё чаще одолевала одиноко скитающегося Воланда в очередном, таком же как все остальные, городе. Природа была не рада его возвращению, от чего добротно обдувала мужчину, принявшего облик старика, влажным осенним ветром. На небе сгустились серые грозовые тучи. Опавшие, практически гниющие оранжево-коричневые листья прилипали к подошве высоких чёрных сапог. Сатана долго шёл, отбивая мерный ритм тростью с набалдашником в виде головы пуделя, пока в очередном тусклом парке не показалось яркое зелёное пятно, привлёкшее к себе всё внимание сатаны.

«Совсем юная душа. Сколько ей лет?»

Дьявол старался никогда не иметь дел с детьми, но съедающая столетняя тоска подтолкнула не только завести разговор с замерзающей девочкой, но и… помочь ей? Предсказуемый результат их увлекательной беседы не заставил долго ждать, а Воланд в очередной раз убедился, что люди так и не приобрели возможность меняться ради кого-то. Смотря в зеркала, он не раз видел в их отражении дьявольский огонёк зелёного глаза, принадлежавшего той молодой душе. Сатана знал, что вскоре эта душа, покончив жизнь самоубийством, будет в его владениях, и, возможно, он мог бы ей позволить стать частью его нечисти.

Судьба посчитала иначе. Воланд не помнил, не следил, не искал встречи, но тем не менее снова оказался в Москве, снова прогуливался среди людей, снова наткнулся на неё, повзрослевшую и похорошевшую. Дьявольские изумрудные глаза, что неприкрыто вожделенно на него смотрели, совсем забыли о их былой встрече. Сегодня она должна была умереть и отправиться в Ад, как ей и было положено. Почему он не позволил ей сделать выбор? Почему влез? Отчего в нём проснулась ревность, да и не простая, а ревность к… самому себе? Воланд хотел жизнь, а не смерть. Воланд хотел всю её, а не только наполнение. Быть собственником. Быть владельцем. Быть центром.

Сатана не успел заметить, как за считанные дни простая смертная сама стала центром его жизни, не заметил, что все его мысли были посвящены только ей, не заметил того, как многое он готов сделать, чтобы выполнить все её желания. Сначала Воланд был убежден, что выйдет победителем в этой незатейливой игре жизни, но собственное поведение пугало, пугало так сильно, что остановиться более не оставалось возможности. Он хотел поглотить её, как поглощают свою добычу змеи, растворить её в себе, стать единым целым.

Судьба посчитала иначе, спрятав Александру, очистив её душу. Но он нашел её, нашёл быстрее, чем может себе признать. Дьявол говорил себе, что девушка ему безразлична, следя каждую ночь за её беспокойным сном, Дьявол отрицал, что она хоть как-то важна для него, когда он дал о себе знать в картинной галерее, Дьявол не ревновал её к человеку, знакомясь с ним и втираясь в доверие.

«Я делаю всё это, потому что не хочу проигрывать».

Очередная ложь, не способная скрыть правду. Воланд испытывал нездоровую привязанность к этой душе. Она вводила в безумие и, туманя рассудок, заставляла совершать необдуманные поступки. Всё, о чём мог думать сатана это не только о ревности к Богу, но и к обычному человеку, которого девушка предпочла вместо него.

***

Александра дрожала, не чувствуя замёрзших ног, несмотря на бурлившую от адреналина по венам кровь. Сама она стала чересчур дёрганной и зажатой, боясь упустить свой шанс на спасение от долгих лет незнания. Почему-то альтистка была убеждена, что Воланд может дать ответы на все интересующие её вопросы. Но было ли это так? Действительно ли он знал о её позабытой жизни? Захочет ли отвечать?

Одна из лампочек в медной люстре начала мигать и вскоре потухла, из-за чего в гостиной образовался ещё больший полумрак. Сатана прошелся по комнате и сел на диван, закинув ногу на ногу, выжидающе смотря на Сашу. Оба его глаза казались угольно-чёрными и непроглядными, казались холодными и жестокими, вводя девушку в тревогу. Но за что?

— Что… что дальше? — заикаясь, спросила она, подойдя к дьяволу ближе.

— Вы знаете, что вам нужно сделать.

— Но мне холодно.

— Разве я говорил, что вы должны остаться в белье, фройляйн? — как само собой разумеющееся произнес Воланд, устало потирая переносицу.

Скучающий вид мужчины, буквально развалившегося на мягком сидении, говорил о том, что он делает Александре одолжение, оставаясь в этой квартире, но на самом деле он трепетал от предвкушения. Сатана и правда был мастером игр и интриг, численность которых уже было не сосчитать, от того с каждым годом становилось сложнее выбрать ту самую, подходящую в данный момент. Воланду нравилось ставить оппонентов в затруднительное положение и, выдвигая перед ними тяжелые моральные выборы, веселиться от их откровенной лжи. Будет ли такой его маленькая бабочка? Что придумает сама, зная кто перед ней?

Пока суетливо бегающая из комнаты в комнату Саша не удалилась за массивной деревянной дверью ванной, намеренно не закрытой до конца, дьявол, пуская изо рта серые клубы дыма, в который раз рассматривал небольшие глиняные горшочки, стоящие возле большого окна, с зеленеющими листьями растений и яркими розовыми бутонами цветов, раскрывшихся этому миру пока что наполовину, наблюдал, как развиваются непослушные тёмно-русые волосы, густыми волнами ниспадающие на хрупкие плечи. Как в такой на вид тонкой девушке могут соединяться слабый дух и сильная воля к знаниям?

Александре было тяжело осознавать происходящее, несмотря на то, что ничего сверхъестественного не случилось — к ней в квартиру не вломился говорящий кот, полуголая женщина, подозрительный и грубый мужчина, в пылящейся спальне не «прописался» таинственный иностранец, любящий раскрывать чужие пороки, пусть и сам не отличающийся особым благочестием, но тем не менее самый желанный из всех. Произойди подобное сейчас, альтистка бы грустно улыбнулась и, вспоминая те причудливые четыре дня, приняла ситуацию, как дар. Дар, от которого так приятно и тепло на душе. Он безусловно был послан с Небес.

Кряхтящий кран заплевал ржавчиной глазурные стенки ванной, но быстро пришёл в строй, наполняя ту горячей водой, от чего висящее на стене ажурное зеркало покрылось тонким слоем пелены. Саша дрожала, хоть и сидела, чуть ли не в кипятке, обняв поджатые к себе колени руками, кожа на щеках и шее стала румяной, а пальцы ног наконец-то согрелись. Приоткрытая белая дверь ванной комнаты будоражила сознание девушки. Александре чудилось, что вот-вот и она распахнется и в проеме появится фигура в серой форме, и вовсе не та, о которой она должна грезить. С влажных ресниц тонкими чёрными дорожками стекала тушь и, смешиваясь с одинокими слезинками, грузными каплями растворялась в воде. Горящие глаза, практически не моргая, цеплялись за белое, ища в нём малейшие признаки движения. С противоположной стороны двери был абсолютный покой, словно там никого и не было, но Саша знала, что он всё ещё там, что он ждёт её для своей извращенной игры, а она именно таковой и должна быть, безоговорочно извращенной.

На сердце лежал тяжелый камень, стремительно тянущий на дно гладкой ванны. Тёмные волосы, раскинувшиеся вуалью по лицу, алые от остатков помады, забившейся в складочки, губы потеряли свои очертания, становясь одним целым с прозрачной водной гладью. Александра не видела и не чувствовала, отдаваясь во власть стихии. Лёгкие сдавило от нехватки воздуха, заставляя всплыть, но девушка этого не делала, продолжая испытывать организм. Ей всё ещё ярко представлялись ледяные пальцы, без сожалений сдавливающие её шею. Разгоряченная кожа пульсировала в тех местах, куда успел «прикоснуться» Воланд.

Каким бы желанным не был запретный плод, сатана сильно напугал девушку. Поведение, казавшееся несвойственным мужчине, вводило в замешательство. Куда делся тот деликатный, сдержанный и учтивый иностранный маг, спасший её от лап пропавшего Степана Богданыча? Неужели непосредственная интимная близость могла так повлиять? Нет, конечно же, нет. Для забывшей о нескольких годах жизни девушки пролетел всего год, в то время как для Воланда практически пять. Несущественная и совершенно мизерная цифра для сатаны, тянущаяся подобно застывающему меду слишком долго, из-за чего, вероятнее, для кого и имела существенную ценность данная близость, так это для Александры Ильиничны.

Остывающая вода, довлеющая над погруженным в неё телом, не могла спасти девушку от навязчивых мыслей ни о предстоящей игре, ни о том, что успело произойти за сегодня, ни о том, что произошло в прошлом. Всё смешалось в один тревожный комок, ключевым лейтмотивом которого стал страх остаться в неизвестности.

«Я обязана всё узнать. Любой ценой».

Гостиная встретила Сашу, укутавшуюся в пижаму и тёплый цветастый кардиган, недружелюбно, обдавая ту зимней прохладой, царившей во всей мало отапливаемой квартире. Воланд всё также сидел на диване и, закинув ногу на ногу, задумчиво смотрел в окно, в котором виднелся маленький серп луны, проступающий сквозь тяжёлые тучи. Время близилось к пяти утра. Словно в пелене разноцветные глаза проследовали за каждым шагом девушки.

«О чем он думал?»

— Так… — Александра сделала паузу, присаживаясь на стул и покрываясь ознобом от его температуры. — Что за игра?

Взгляд сатаны был таким же туманным, от чего в альтистке просыпалось множество вопросов, ответы на которые известны лишь ему самому. Но, проявив секундную слабость, Воланд тут же стал веселым и, живо пересев на стул рядом с девушкой, заговорщически произнес:

— Что бы вы предпочли: вернуть все потерянные воспоминания, зная, что другой человек полностью забудет обо всём или же оставить всё, как есть сейчас?

Саша несколько опешила от его слов, недоуменно подняв тонкую бровь, взмывающуюся вверх из-за волос, собранных в махровое полотенце, от чего кожа в районе висков болезненно натянулась.

— Это игра?..

— Делайте выбор.

— Не нужно меня торопить. Исходя из опыта наших прошлых игр, вы большой любитель не раскрывать правил, потому будьте добры просветить меня, герр майор.

— Прошу прощения, фройляйн Нотбек, — Воланд глумливо усмехнулся и, глядя на альтистку бездонными глазами, намеренно подчеркнул фальшивость её личности. — Поскольку как такового итога в этой игр нет, мы ограничимся тремя дилеммами от каждой стороны.

— И в чём ваша выгода, если в этой игре не может быть победителя? — согревшись, Александра лукаво смотрела на мужчину, нервно перебирая пальцами крупные петли на вязаной ткани.

Комнату наполнил грудной смех, длящийся совсем немного. От широкой улыбки возле глаз сатаны проступили тонкие и редкие нити морщинок.

— Александра Ильинична, годы начали идти вам на пользу, — слышать своё имя и отчество из уст дьявола, донесенных словно из другой, далекой и безвозвратной жизни, было неожиданно и с тем же приятно, от чего в районе груди начало разливаться тепло, греющее сильнее, чем шерстяной кардиган. Воланд доверительно нагнулся и, вгоняя всё ещё смущавшуюся от близости их тел Сашу в румянец, прибавил: — Мне не нужна победа.

— Что-то не похоже на то, что я узнала в Москве, — неожиданно для себя девушка подалась вперед, сокращая расстояние между лицами. В нос ударил запах свежего леса и табака. — Вы всегда выходите победителем.

— Вы можете попробовать потеснить меня на пьедестале, — Воланд интимно понизил голос и приблизился ещё ближе. Губы, что были так близки к губам Александры, кокетливо изгибались в полуулыбке. — Вернуть воспоминания ценой потери их у другого или оставить всё, как есть?

— А если я не смогу придумать вопрос для вас? — Саша не торопилась давать ответ. Сердце забилось быстрее, а дыхание стало прерывистым от отяжеляющей ауры, что расползлась, как вязкая чёрная смола, по всей квартире.

Наигранное расстройство мелькнуло на самодовольном лице Воланда. Мужчина развернулся к зеркалу, нарушая образовавшуюся хрупкую, практически неуловимую связь. Альтистка, купавшаяся до этого в лучах близости, разочарованно выдохнула. На душе стало пусто.