Глава 8. Часть 1: «Похороны. Безумство. Вожделение.» (1/2)
«Темно. Темно и сыро. Я ничего не вижу. Где я? Что-то холодное касается спины. На мне нет одежды? Это нечто прощупывает каждый позвонок, каждую выступающую из-под кожи косточку, поднимаясь от поясницы к шее. Мне страшно. Не могу пошевелиться. Чувствую, как что-то или кто-то пристально рассматривает меня и, обнажая душу, неспешно снимает слой за слоем, пока не останется лишь скелет. От этого ощущения волосы на затылке встают дыбом.
Не хватает воздуха, возможно, из-за сырости, ощущение удушья обхватывает шею, — Александра схватила собственную шею в попытках вернуть доступ кислорода, но всё, что у нее получалось, — это царапать кожу, оставляя на ней кровоподтеки. — Хочется кричать, — изо рта вырывались сдавленные хрипы. — Помогите мне!»
— Я не хочу умирать, — всё ещё ощущая удушье, Саша глотала воздух, держась за шею и пытаясь отдышаться после кошмара.
— Таково ваше желание?
Воланд сидел на кровати, внимательно наблюдая за сонными терзаниями. Ему нравилось наблюдать за спящими — собственных кошмаров или, лучше сказать, снов, он никогда не видел. Тем более было так интересно наблюдать именно за той, ради которой хотелось сделать что-то безумное, выходящее за грани понимания не только простых смертных, но и таких же высших существ, как и он.
Сатана не понимал: зачем он здесь? Почему следил за мирно спящей, а затем обеспокоенной кошмаром, Александрой? Почему наблюдал, как терзания искажают её безмятежное личико, как она хмурится и хватает себя за шею, оставляя на ней красные полоски? Было в этом что-то настолько сексуальное, настолько завораживающее взгляд, что уход просто так казался скудоумием. Такая невинная, но уже вкусившая тёмную сторону, она, безусловно, не захочет отступать… Такая доверчивая, настолько, что не хочет видеть в людях плохое.
Взять, например, этого Мишу — волка в овечьей шкуре — что так уверенно заманил в свои сети не одну девушку. Не будь одной из них Александра, Воланд вряд ли бы обратил внимание на пианиста. История насчитывает множество ловеласов — настоящих или вымышленных — но Михаил Денисович не был и на десятую часть близок к ним, как бы не стремился. Воланд был терпелив к юношеской влюбленности, но как только узнал, что русский Дон Жуан пытается увести, нет, даже соблазнить её, ни о каком терпении не могло идти и речи. Нет, он не мог позволить обычному мальчишке воспользоваться мимолетной симпатией. Похоть — не порок — ведь сам дьявол не чурается этого чувства, но конкурировать с человеком за честь быть первым, было выше его достоинства. Да и избавиться от Михаила было проще простого. Жадный ли Воланд? Да, да и ещё миллион раз да!
Полусонное состояние не помешало Саше здраво оценить ситуацию, а возникшая вновь злость забрала за собой останки ужасающей грёзы.
— Уходите. Вам нечего здесь находиться, — буркнула альтистка и, повернувшись на бок, накрылась с головой легким одеялом. Этот поступок лишь рассмешил незваного гостя, и комнату наполнил низкий смешок.
— А где мне быть? — спросил Воланд, поглаживая тонкую ткань простыни возле скрывшегося тела и рисуя на ней незамысловатые линии.
— Где угодно, только не здесь.
Воланда сильнее раззабавило поведение Александры Ильиничны. Безусловно, по сравнению с ним она была лишь младенцем, но даже по людским меркам взрослая Александра вела себя как раздосадованный ребенок.
— Вам настолько не хочется меня видеть, что вы спрятались под одеяло?
— Как мне ещё от вас скрыться?
— Совсем скоро вы меня больше не увидите. Но… — он сделал паузу, — действительно ли этого вы хотите?
Саша опустила с головы одеяло, повернулась на спину, после чего быстро произнесла, смотря куда-то прямо:
— Да.
— Не верю. Скажите это мне в глаза.
— А чего я ещё могу хотеть? Мне нужна спокойная жизнь, но благодаря вам и вашей компании, я боюсь лишиться её … в принципе. Вы так легко распоряжаетесь судьбами людей, так почему бы и не распорядиться моей? Вас же ничего не останавливает. Издеваетесь надо мной, испытываете. Думаете этого я хочу? Вечные страдания? — долго копившиеся эмоции победили, и выстроенная упорным трудом дамба больше не способна удерживать пылившиеся в глубинах подсознания мысли.
— Вы не знаете, что такое вечность.
Александра, часто дыша, смотрела в грустные и одновременно злые глаза. Этот взгляд пугал не меньше того, что был во сне, будто принадлежал одному существу.
— О, так поведайте мне, великий и ужасный иностранный маг, не имеющий ничего общего с иностранцем, — взвинченная Саша приподнялась на постели и облокотилась спиной о приятно холодящую стену. — Я даже не уверена, человек ли вы? — горько хмыкнула она, пожимая плечами.
В комнате воцарилась минутная пауза. За окном светало.
— Не так важно кто я, — твердо произнес Воланд, заговорщически наклоняясь к Александре Ильиничне и направляя на неё указательный палец, из-за чего та сильнее вжалась в стену, — важно, кем можете стать вы.
— Я никем не хочу…
— Вы врете! — прервал дьявол, ударив ладонью по матрасу, и Александра испуганно дёрнулась. Привыкшая видеть Воланда либо насмехающимся, либо молчаливым, она изумилась, узнав и такую его сторону. Открытие это повергло в полнейший восторг.
«Вот оно! Наконец-то! У него тоже есть чувства!»
Стоит заметить, в этот момент испугалась не только альтистка, но и сам Воланд. Власть и контроль — две главные составляющие его личности — которые терялись рядом с девушкой, позволяя обычным людским эмоциям взять над собой верх. В такие моменты сатана задумывался о том, чем он отличается от них? Увидев, как лицо Александры Ильиничны расплылось в довольной улыбке, а глаза ярко заблестели, гнев сильнее забурлил по венам, подстёгивая сделать какую-нибудь несвойственную шалость.
Не он сейчас должен мучаться, нет, не он.
— Сегодня у меня будут гости. Настоятельно рекомендую сидеть в комнате и не высовываться, — процедил Воланд сквозь зубы, пытаясь вернуть контроль над собой.
— Вы так добры в последнее время, мессир. Обязательно последую вашему совету, — намеренно пропитанные сарказмом слова Александры сдували карточный домик самоконтроля.
— Ваша дерзость лишь воспламеняет меня — будьте осторожны, — опасный оскал исказил губы дьявола.
От озвученной угрозы сердце Саши сделало кульбит. Зелёные глаза смотрели с вызовом, заставляя сделать ещё хоть что-то, чтобы миг единения не заканчивался. Альтистка слегка наклонилась вперед, сокращая дистанцию между телами. Вдруг что-то грохнуло на пол, завертелось, покатилось, после чего раздался громкий заливистый смех Геллы.
— Ах, это было поистине великолепно, — слышалась её речь из дальней спальни.
Воланд, никак не прокомментировав, встал с кровати и направился к выходу из комнаты. Остановившись возле двери, он проговорил, не оборачиваясь:
— Не думайте, что имеете надо мной власть — это заранее ошибочное суждение. Потому не обнадеживайте себя ложными мыслями, — сатана вышел, скрываясь в тени коридора.
— А вы не думайте, что имеете власть надо мной! — Саша крикнула в опустевшую комнату, от чего её же слова, как молот ударили по привыкшему к покою слуху.
И правда, всего на миг Александре показалось, что теперь она — кукловод в их маленьком импровизированном спектакле. Чувство радости наполнило всё тело, заставляя расслабиться. Довольная собой она улыбнулась и легла на подушку, размышляя о своей смелости, о том, как она собой гордится, и о предстоящих похоронах. Оставив переживания о страшном сне, альтистка умиротворенно заснула.
Вампирша кружила в незатейливом вальсе, приводя в замешательство собравшуюся в спальне свиту. Воланд, всё еще обуреваемый эмоциями, шумно вошел в комнату, лёг на кровать, застеленную чёрными шелковыми простынями, и взял в руки книгу мастера. Позабыв о своей забаве в кабинете Римского, Гелла перестала танцевать, Бегемот и Фагот многозначительно переглянулись, и лишь Азазелло также продолжал смотреть в окно, в котором виднелось яркое рассветное солнце.
***
«Я никогда не была на похоронах. Мероприятие это для меня настолько далёкое и неизвестное, что становится страшно, — и страх этот был у Саши из-за неминуемого конца всех живых существ. — Интересно, какого это — умереть? Больно ли это? Быть может, вовсе не больно, а просто… никак? Какое дело покойнику до того, как он умер или что испытывал при смерти? В этом же нет никакого смысла… Это нам, живым, приходится размышлять, ставить себя на место умершего, пытаться пережить эти ощущения… Для чего? Чтобы найти очередной повод себя пожалеть? Возможно… Люди так эгоистичны по своей природе, что страх смерти является первостепенным страхом. Это чувство — движущий механизм всего живого. И испытывать его… нормально?.. Да, нужно взять себя в руки и зайти внутрь».
Беспечное утреннее солнце встретило Москву и укутало в тёплые объятия. Настроенное на обычный будний день население города непривычно оживилось, засуетилось больше обычного, разлилось по улицам и разделилось в два рукава, словно река: один стремился в театр Варьете, где накануне состоялся вопиющий по своей грандиозности сеанс чёрной магии, а другой в бежевое двухэтажное строение, принятое считать уголком приюта всех литераторов и их деятелей — «Дом Грибоедова». Мотивы, безусловно, у этих двух потоков были разные, но устье, что их объединяло крайне просто — жажда наживы. С первыми всё очевидно: представление таинственного мага Воланда прославилось раскидыванием денежных купюр, раздачей всем желающим дорогущих вещиц, да и злорадство на пару с ощущением превосходства над остальными также имело свою ценность. Но о какой наживе шла речь в Грибоедове? Тут всё также просто: будь то свадьба, маскарад, день рождения или похороны председателя правления МАССОЛИТа — все эти события имеют стратегически важное значение в жизни обычного, среднестатистического москвича. Где, как не на проводах человека в последний путь, можно показать себя во всей красе, показать добродетель, «искреннее» горе или даже сострадание? Прекрасное мероприятие, как на него не посмотри!
Только природа, прознав, что ничего хорошего на этот день не предвещается, решила забрать у жителей светило, спрятав его за темнеющими кучевыми облаками. От резкой смены погоды город наполнила неимоверная духота, из-за чего на лбу Александры появлялись маленькие испарины. Одетая в привычное чёрное, она ощущала себя лишней, испытывая чувство вины за безразличие к смерти бывшего соседа.
— Прекраснейшая Александра Ильинична, пойдемте, очередь задерживаем, — обратился к ней треснутым тенором Коровьев, прокручивая пальцами потертую алюминиевую монету с изображением одной копейки.
Потревоженная неожиданным обращением Саша дёрнулась и натянуто улыбнулась, проходя в зал «Дома Грибоедова». Как и в первый, он же последний, визит сюда, всё осталось таким же роскошным: мраморные колонны, большая хрустальная люстра с кучей мелких фигур в форме капель, держащихся на позолоченных цепочках. Только сейчас «Грибоедов» не был наполнен кучей разгоряченных алкоголем лиц, официанты не сновали туда-сюда, да и столов со стульями не было. Был только он — выполненный из красного дерева лакированный гроб, усеянный по бокам белыми гвоздиками, венками и чёрными лентами. Крышка его была намертво приколочена, дабы не шокировать впечатлительных присутствующих брешью между головой и плечами.
Александра Ильинична неуверенной поступью прошла в глубь помещения, стараясь не смотреть в сторону, где лежал покойный Берлиоз. Невзирая на утреннюю браваду перед зеркалом о собственном безразличии к внезапной гибели Михаила Александровича, зайдя сюда, в обитель смерти, Саше стало не по себе. Сотни незнакомых людей оплакивали очень знакомого человека. Кто-то действительно плакал, хлюпал носом и подтирал под глазами скопившуюся влагу. Витающее в воздухе ощущение скорби подхватило Александру на свою волну, и та обняла себя за плечи, стараясь приободриться. Фагот же, напротив, был крайне весел, ходил по залу пружинистой походкой, общался с горожанами и время от времени наигранно грустно вздыхал. Непосредственное поведение клетчатого дарило приятное ощущение тепла, но не достаточно сильное, чтобы заглушить леденящий, поднимающийся из глубины души холод.
«Я ведь даже на похоронах родителей не была… Они пропали, да и тётя тоже… Нечего было хоронить, — Саша обреченно хмыкнула, поднимая взгляд на слепящий свет люстры, и зажмурилась. — Всё очень странно… Все пропадают из моей жизни, и однажды пропаду я. Как скоро это случится?»
— Вы какая-то озадаченная, Александра Ильинична, — вновь вырвавший из размышлений Коровьев, игриво поглядывал по сторонам, будто что-то затевая. Саша опустила голову, разлепляя глаза после долгой атаки светом.
— А вы, как всегда, наблюдательны, — Александре хотелось обратиться к Коровьему по имени, но, не зная его, позволила себе поинтересоваться: — Уважаемый гражданин Коровьев, вы так и не представили мне своё имя. Право как-то неловко обращаться к вам всё время по фамилии.
— И правда, — задумался он ненадолго, — не переживайте. Можете называть меня просто Фагот.
— Но ведь такого имени не существует, — слабо улыбнулась Саша, сильнее обхватив плечи.
— Тут вы не правы, умнейшая Александра Ильинична, — мужчина подошел немного поближе, состроив гримасу обиды. — Если я есть, значит и имя такое тоже есть.
— И не поспоришь, — внимание Саши упало на встревоженную толпу, собравшуюся возле открытого гроба в одну кучу, словно мухи перед зимовкой. — А что вы знаете о смерти Берлиоза? — альтистка посмотрела в сторону, где только что стоял мужчина в пенсне, но того уже и не было в помине.
— Головы-то нет! — раздался истерически высокий крик женщины, ютящейся где-то в толпе.
После причина столпотворения была ясна, однако одно так и оставалось неизвестным: куда могла деться голова?
«Бедный, бедный Михаил Александрович. Даже после такой смерти не дают покоя».
По приезде милиции голову найти так и не удалось, поэтому пришлось, как бы то ни было странно, проводить похороны без неё. Гроб вновь закрыли, и четверо сильных мужчин вынесли его в душную Москву, погрузив в открытую похоронную машину. Погода вновь заиграла солнечными лучами, тучи рассеялись, уступая место бескрайнему голубому небу. Процессия двинулась из Грибоедова. Сопровождающие ничего не говорили, но у всех на уме было лишь одно: «Это какая-то мистика!». Александра шла в колонне пеших трехсот человек, цепко хватая пальцами ручки черной сумочки и любопытно рассматривая окружение. Турецкие барабаны отбивали один и тот же назойливый ритм, а фальшивящие трубачи до жути начинали раздражать.
— Как можно так фальшиво играть? Музыкантами ещё себя называют… — бубнила Александра Ильинична себе под нос.
— Жулики. Что с них взять? — рядом с Сашей из ниоткуда возник рыжий мужчина в накрахмаленной белой рубашке, полосатом костюме и котелком на голове.
— Ещё и фокусы какие-то произошли, — спокойно продолжила альтистка, словно не удивилась. — Вы, случайно, уважаемый Азазелло, не знаете кто к ним причастен? — хитрый блеск отразился в зелёных глазах.
— Понятия не имею, — носовой голос Азазелло звучал так, будто тот крайне разочаровался тайным обвинением. — Хотя… вы бы могли поинтересоваться у Бегемота — это он у нас профи в похищениях. Моё же дело простое … — он достал из переднего кармашка часы. — Мне пора.
Саша прыснула от смеха, чем привлекла внимание нескольких скорбящих. Азазелло вновь исчез, будто его здесь и не было.
«Не знает он… Конечно! Я и слова не сказала про похищение, а он выдал мне всё, что я хотела услышать. Что ж, если получится, надо расспросить Бегемота об этом поподробнее».
Тем временем процессия прошла недалеко от Александровского сада. Альтистку снова привлекла улица. Саша отчего-то пристально рассматривала её на наличие знакомых лиц, и вскоре найти одно из них всё же удалось. Недалеко под Кремлёвской стеной сидели двое: недавний её собеседник, Азазелло, и женщина с тёмными волосами. Выглядела она уж очень хрупкой и явно уставшей, а фиолетовый цвет её одежды лишь усиливал беспросветную тоску, скопившуюся во взгляде. Женщина рыскала им по толпе и, несколько раз задевая саму Александру, вновь возвращалась к разговору с сидящим рядом Азазелло. Александра Ильинична недоуменно осматривала престранную пару, чем привлекла внимание рыжего мужчины, который, в отличие от женщины в фиолетовом, бесхитростно улыбнулся Саше, продолжая вести беседу.
«Как-то уж очень странно всё складывается. Сначала мы с Соней становимся свидетелями странной компании на Патриарших прудах. Как итог: Берлиоза каким-то образом переезжает трамвай, а Иван Бездомный, — рассуждала Александра, вспоминая слухи, услышанные от подруги-флейтистки, — утверждает, что в этой смерти замешан иностранный консультант».
Никто не знал, о ком именно говорил Бездомный, но Саша не просто знала, она видела их в тот день. Как адекватному человеку, ей давно уже пора было обратиться в милицию.
«Воланд воспользовался моей доверчивостью, хотя сам ни раз говорил мне избавиться от неё и ни раз «помогал» мне в этом. Может, я тоже сошла с ума, прямо как поэт? Тогда это многое объясняет… Как минимум то, почему я так страстно желаю Воланда, позабыв обо всем на свете… Да, он определённо не человек. Тогда кто? — ответ сам себя нашёл. — Дьявол? — Александра криво усмехнулась, снова привлекая к себе уже более ожесточенные взгляды похоронной процессии. — Ещё эта женщина… Для чего она им?»
***
Александра Ильинична вернулась домой, преисполненная непонятно откуда возникшим чувством воодушевления. В квартире было непривычно шумно и светло, что не могло не вызывать тревогу. Пройдя к столбу света, льющемуся из гостиной, Саша, прижавшись к стене, услышала странную беседу. Первый голос принадлежал Коровьеву-Фаготу, который, на удивление, болтал меньше всех. Второй голос был тоже знаком, но Александра не понимала, где именно могла его услышать. Третий голос звучал чаще, чем обычно могла его слышать альтистка. Он был насмехающимся, высокомерным, собственно, как и всегда.
«Развлекается, конечно, чем же ещё ему себя занять… К чёрту его, — Саша мрачно улыбнулась. — Нет… Он туда не пойдет — там, где он, и есть ад».
Александра Ильинична ощущала, как последние нервные клетки более не готовы выносить весь тот бред, что происходил в её жизни. Всем, чем она теперь была ведома — это жажда отмщения. Благородные чувства, наполняющие прошлое, так и остались в прошлом. Альтистке хотелось рвать и метать, заявить о своём существовании и способности управлять судьбой. Она желала доказать, что не являлась марионеткой в грязной игре дьявола.
На эмоциях Саше хотелось бесцеремонно ввалиться в гостиную, раскидав там всё, прогнать незваных гостей и выкинуть из квартиры адских терроризирующих квартирантов. К сожалению или к счастью, она этого не сделала, а лишь решилась снять утяжеляющий душу похоронный наряд и смыть с себя этот день.
Ванная комната встретила Александру Ильиничну приятной прохладой. Включив свет, плотно закрыв за собой дверь и несколько раз проверив ручку, Александра могла немного расслабиться. Она сняла с себя чёрное, оставаясь в нижнем белье, присела возле ванной и повернула ручку крана. Послышался звук закрывающейся входной двери. Тем временем из крана полилась не та ожидаемая прохладная чистая вода, а огненная и ржавая, словно медь расплавили и пустили по водопроводу. К тому же полилась она не как ровная струя, а брызгала и плевалась в разные стороны, обдавая кипятком оголенную кожу Александры. Вывернув кран на ноль, она рухнула на колени, лихорадочно растирая места ожогов.
— Чёрт, чёрт, чёрт! — кричала альтистка, прикладывая все силы в удары по ржавой ванне.
Слёзы хлынули из глаз, оставляя на щеках мокрые следы. Саша что есть мочи ругалась и колотила по поверхности, но чем больше из её сердца выплескивалось эмоций, тем меньше сил вкладывалось в удары. Со временем, всхлипы стихли, а вместе с ними и гулкие стуки, что не на шутку встревожили остальных жителей подъезда дома 302 бис. На смену истерике пришло чувство опустошенности. Обняв руками колени, Саша сидела на холодной плитке, всё еще тихо всхлипывая, безвольно смотрела на облупившуюся штукатурку стены. Более не было ничего, что могло её тревожить — были только она и ощущение безграничной пустоты. Через пару минут Александра обтёрла забрызганное тело и, не надевая обратно наряд, вышла в нижнем белье из ванной комнаты, забыв, а, может, специально не выключив там свет.
«Я не хочу сидеть в комнате, как заложница, — думала альтистка, надевая халат. — Пусть смотрит на то, что со мной сотворил».
Уверенным шагом Саша достигла столба света и вошла в него. К ней сразу обратилось три пары глаз: сосредоточенные Фагота, хитренькие Бегемота и задумчивые Азазелло. Воланд же не наградил своим вниманием вошедшую, продолжая дальше смотреть в газету. Рыжей Геллы в комнате не было.
«Они безусловно слышали меня, — тут Александре стало неловко, что истерика её случилась при свидетелях. — Нет, плевать мне на то, что они думают».
— В ногах правды нет, Александра Ильинична, проходите, — обратился Воланд к альтистке, и та сделала несколько шагов.
В гостиной вновь стоял стол, но не такой большой, как в прошлый раз. Фагот и Бегемот перекидывались игральными картами, Азазелло стоял возле горящего камина. Бордовый бархатный халат с расшитым золотыми нитями воротником, надетый на Воланде, демонстрировал часть оголенной безволосой груди. Смутившись, Саша присела на стул напротив мужчины с газетой. В эту же секунду в комнату зашла Гелла, неся в руках тарелку с ароматным блюдом, поставила ту перед Александрой, разложила приборы и отошла в сторону.
— Спасибо, Гелла, — поблагодарил Воланд, — ешьте, — обратился он к Саше, также читая.
— Нет, благодарю, — альтистка попыталась вложить в эти несколько слов всю едкость, на которую была способна.
— Не противьтесь, вы ели в последний раз вчера утром, — настаивал Воланд.
— Представляете, сегодня на похоронах Михаила Александровича выкрали его отрезанную голову, — полностью проигнорировала его Александра, — вы, случайно, ничего об этом не слышали?.. — она повернулась чуть в бок, в сторону картёжников, и с любопытством подперла лицо ладонями. — Бегемот?
— Да быть такого не может! — неожиданно воскликнул Коровьев, удивленно смотря на Александру Ильиничну, будто та сказала самую невероятную в мире фразу. — Ая-яй, как же так… Бегемот, ты действительно к этому причастен?.. — он выгнул бровь и пристально посмотрел на товарища.
— Я?.. Честно говоря, меня даже обижает то, что вы так легко поверили этому жулику Азазелло, — кот поднялся на стуле и театрально приложил лапу с картами к груди. — Не с теми людьми вы решили вести дружбу.
— Вы правы, всех моих друзей распугали, — Саша разочарованно откинулась на спинку стула, замечая на себе пристальный взгляд Воланда, — да и людей в моём обществе в последнее время, к сожалению, нет.
Все, кроме сатаны, криво усмехнулись. Кот вернулся к игре, Азазелло присел на корточки, взял в широкую ладонь кочергу и начал ей перемешивать сгоревшие угольки, а ведьма Гелла отошла к окну. Воланд положил на стол газету и поменял позу, закинув ногу на ногу. Пронзительный взгляд зелёного и чёрного глаз словно проедал себе путь прямо к душе Александры, оставляя после себя опаленные участки.
— Не ребячьтесь — поешьте, — слова его уже походили на приказ, от чего ещё сильнее хотелось им воспротивиться. Но манящий аромат, исходящий от тарелки, побуждал желудок жалобно заурчать. Саша отрезала маленький кусочек запечённой форели, ожививший уснувшие вкусовые рецепторы стоило ему только попасть в рот. Воланд довольно улыбнулся. — Вина?
— Не нужно.
Сатана следил за каждым Сашиным движением, за каждым изменением мимики, за её заплаканными с полопавшимися капиллярами глазами, которые более не напоминали свежескошенную траву. Наблюдал как время от времени она шмыгала покрасневшим носом, и как её щеки наполнялись смущённой краской. Такая девственная особенность лишь разжигала в Воланде страстный пыл, заставляя сорвать созревший плод. Но кроме страсти возникало и другое чувство, такое старое и забытое, что дьявол не сразу понял его — это чувство благоговения. Мужчина не просто наблюдал за девушкой — он ей любовался, как мог бы вечно любоваться портретами Рафаэля.
Александра же не разделяла чувств Воланда. Чем больше он на неё смотрел, тем больше ей хотелось провалиться под землю. Она не понимала ни его, ни причин его поступков. Совсем недавно он позволил быть к себе крайне близко, а затем оттолкнул ещё дальше, чем было до этого. Как только Саша зашла в гостиную, Воланд игнорировал её присутствие, но стоило только альтистке выполнить приказ, как тут же наградил вниманием.
Саша действительно ощущала себя нездоровой. Почему она велась на эти дешёвые уловки?
В квартире раздался противный дверной звонок. Гелла размеренной походкой направилась ко входу.
— И шестёрки тебе на погоны! — воскликнул Бегемот, резко ударив по столу двумя картами. Фагот устало откинулся на стул и выпил нетронутый бокал красного вина, всё время стоявший возле него.
— Александра Ильинична, это к вам, — рыжая появилась в дверном проеме, криво ухмыляясь.
— Ко мне? — переспросила Саша, но отвечать ей никто не собирался. Она подняла взгляд на Воланда в надежде найти в нём ответ, но он лишь поджал губы.
Волнуясь, альтистка неуверенно встала и на дрожащих ногах направилась к выходу из квартиры, и как только она его достигла, ноги подкосились ещё сильнее — на пороге стояла Софья Денисовна, не менее удивленная, чем сама Александра.
— Соня?.. — нервно спросила она. — Здравствуй…
— Здравствуй… — растерянно отозвалась флейтистка, пытаясь разглядеть что-то за спиной Саши. — А это … кто?