Глава 5 «Смерть и грядущие разочарования» (1/2)
— Меня зовут Воланд.
Имя, эхом прокатившееся по комнате, как молот ударило в голову Александры. Ноги её будто перестали слушаться и прямо сейчас были готовы согнуться, припадая к коленям мужчины. Имя, как она думала, озвученное во сне, оказалось вполне себе реальным и несомненно доказывало, что то был вовсе не сон.
«А вдруг это и сейчас сон?»
Убрав обе руки за спину, Саша онемевшими от страха пальцами начала судорожно щипать себя за кожу на запястье и сильно щурить глаза, застилая их пляшущими чёрными вспышками. Вновь открыв глаза, Саша поняла, что ничего не произошло — всё оставалось неизменным: всё та же спальня, тот же мужчина в кресле, Гелла, стоящая позади него, Азазелло, опирающийся плечом о стену.
— Вы не спите, — сухо констатировал Воланд, следящий до этого за всеми движениями альтистки.
— Чего вы хотите? — практически шепотом из-за пересохших губ спросила Александра Ильинична, возвращая покрасневшие в местах «проверки» руки.
— От вас? — Воланд поднялся с кресла, как хищник, огибая загнанную в тупик лань. Он остановился прямо за спиной Александры — настолько близко, что она могла почувствовать его дыхание на затылке, его запах, запах чего-то свежего, смешанного с недавно выкуренным табаком.
Александра чувствовала, что каждая клеточка тела кричала и умоляла бежать, что сзади неё и не человек вовсе, а кто-то больше, кто-то о ком она даже не могла подумать. Саша стояла, боясь пошевелиться, как презренный слуга, разгневавший своего хозяина, которого не мог увидеть. Холодная рука коснулась её волос. От головы до пят побежали непрошенные мурашки. Рука нежно убрала тяжёлые пряди, до этого лежащие поверх плеч, на спину, освобождая путь к лицу и шее. Обжигающее дыхание стоящего за спиной Воланда тронуло сначала волосы, а затем ухо Александры, от чего рваный вздох, раздавшийся в маленьком помещении, ощущался как вскрик. Для Саши больше никого и ничего не существовало кроме Воланда, стоящего за ней, и его шепчущих губ, легко касающихся мочки.
— Ничего, — Сатана отстранился от альтистки, испытывая триумф.
Перед глазами почему-то стало мутить. Полуголая рыжая бестия с неприкрытым злорадством смотрела на Александру Ильиничну и смеялась. Повернув кружившуюся голову, она увидела как в комнате появились высокий мужчина и чёрный кот, пытающиеся ей что-то сказать, но альтистка ничего не слышала — её словно поместили в вакуум. Ноги Саши совсем перестали слушаться. Комната начала вращаться. Перед глазами замелькали лица мужчины в пенсне, Бегемота, Геллы, Азазелло, и последним, что увидела девушка, было жутко искривлённое от смеха лицо Воланда, восседающего на коричневом кресле с высокой спинкой.
«Чертовщина…»
***
В беспамятстве Александра Ильинична провела оставшуюся ночь и половину утра следующего дня. Глаза сильно слиплись, из-за чего открывать их было не просто тяжело, а чертовски больно. Сухость нещадно резала стенки горла. Саша обнаружила себя лежащей в своей постели. Простынь и наволочка были влажными от пота. Голова была свободна от мыслей. Комната была такой же как и всегда: коричневый стол возле окна с разбросанными по нему нотами, деревянный стул, на спинке которого висел серый пиджак Миши, чёрный кейс с инструментом стоял возле стены, находясь в тени большого платяного шкафа. Только не хватало прикроватной лампы с золотистой бахромой, напоминающей своим отсутствием ночную историю.
Саша с трудом встала с кровати, борясь с напавшим головокружением, — чувство слабости пропитало всё тело. Не разбирая дороги, она вышла из комнаты в коридор. Пройдясь по стенке вперед, она заглянула в гостиную и кухню и не обнаружила в них никаких намеков на присутствие вчерашних «гостей». В другие же комнаты заходить было просто страшно.
«Тихо. Они где-то здесь».
Еле держась на ногах, Александра Ильинична подошла к раковине на кухне, убрала оттуда керамическую кружку и включила воду. Живительная влага помогла прийти в себя. Нагнувшись, альтистка подставила лицо под струю и, смывая с него остатки слабости, простояла так пару минут. Почувствовав прилив энергии, она выключила воду и выпрямилась. Капли стекали по её шее, волосам, опускаясь по ключицам, и, соединяясь, проскальзывали между ложбинкой грудей, из-за чего ткань ночной рубашки неизбежно стала мокрой.
Саша ощущала себя грязной не только от пота, но и от его касаний, и дыхания в ухо, физически ощущая это словно боль. Потребность смыть с себя события ночи стала не просто требуемой, а невыносимой. Уже на твердых ногах Александра рванула в свою комнату, схватила мыло и полотенце и направилась в ванную. Подойдя к двери, альтистка по привычке потянула переключатель, чтобы включить там свет, однако тот уже был включен. Саша задержала дыхание, осторожно провернула поддавшуюся без каких-либо проблем ручку и толкнула дверь.
— Доброе утро, — проговорила абсолютно нагая рыжая красотка Гелла, лежащая в полной воды, местами проеденной ржавчиной акриловой ванне.
Волосы ведьмы немного потемнели от влаги и лежали по краям, раскинувшись подобно языкам пламени. К лицу застывшей в дверях Александры понялась кровь, делая его стыдливо-красным. Гелла села в ванной и, полностью демонстрируя пышную грудь, поманила указательным пальцем Сашу, хитро улыбаясь. Будто очнувшись от гипноза, альтистка, часто моргая, стремительно покинула ванную комнату под звуки заливистого смеха.
«Надо срочно позвонить в милицию!» — с такими мыслями Саша забежала в кабинет, что когда-то сдавался в распоряжение Берлиоза и, бросив на пол полотенце и мыло, подошла к столу, где стоял большой чёрный телефон. Стоило ей только поднять трубку, как в комнате раздался низкий голос.
— Милиция вам не поможет, Александра Ильинична, — голос звучал где-то за спиной Александры Ильиничны и был предельно знаком. Пару раз бессильно моргнув, она повернулась — Воланд стоял прямо в дверном проёме. Одет мужчина был во всё чёрное: чёрную рубашку, чёрные сюртук и брюки, чёрные лакированные туфли. На голове с аккуратно зачесанными назад волосами был надет чёрный берет.
— Почему же? — без тени страха спросила альтистка, держа трубку телефона наготове.
— Потому что вы не сможете до них дозвониться, — легко произнес Воланд, заходя в комнату и держа в руке трость.
— Я, так понимаю, рассказывать о вашем здесь проживании я тоже не могу? — напускная уверенность позволяла голосу не дрожать.
Подойдя ближе к Саше, Воланд засунул трость в подмышку и звонко хлопнул в ладоши — звук выдался скрипящим и режущим из-за кожаных перчаток. Александра вздрогнула.
— Вы умная девушка, Александра Ильинична. В прочем, я в вас не сомневался, — ещё более низко произнес он, подходя ближе. Альтистка сразу начала пятиться назад. Отступать снова было некуда. В нос ударил запах свежести, перемешанный с запахом алкоголя, от которого неизбежно кружилась голова.
— В чём мой резон не рассказывать?
— Мы можем заключить сделку, — Воланд вплотную подошел к Саше, из-за чего смотреть на него теперь приходилось снизу вверх. Такое близкое его присутствие не прошло бесследно: трубка телефона была положена на стол, уши неприятно пекло, а дыхание участилось. Лицо мужчины не выражало никаких эмоций — оба глаза казались пустыми — из-за чего так хотелось надавать пощечин, чтобы он также почувствовал хоть что-то. — Я исполню любое ваше желание, по истечении срока проживания в этой квартире. Если хотите, мы можем даже платить квартплату.
— Мне не нужны деньги, — отрезала Александра. Сердце её билось настолько громко, что та была уверена: ни она одна слышит этот стук.
— Любое. Ваше. Желание, — разделяя каждое слово повторил Воланд, наклоняясь к лицу альтистки.
Расстояние между их лицами стало не больше десяти сантиметров. Сатана выжидающе посмотрел в задумчивые глаза, поставил трость поодаль и положил руки по обе стороны от девичьих бедер на край стола. Тела их соприкоснулись, посылая разряды тока. Часто бившееся до этого сердце Александры Ильиничны предательски ухнуло в груди и словно остановилось, а вместе с ним словно остановился и весь мир.
Почему-то захотелось поверить Воланду, согласиться со всем, что он предложит. Надавать пощечин более не было нужды, ведь, скорее всего, то не дало бы желаемого для Александры результата. Но коснуться лица, настолько близко находящегося к её, не стесняясь провести по светлой щеке тыльной стороной ладони, просунуть руки под рубашку, тем самым «выбить» из мужчины напускное безразличие — вот что было первостепенным для Саши сейчас.
— Как… как долго вы собираетесь пробыть здесь? — альтистка повернула голову к окну, пряча стыдливые глаза.
— Четыре дня, — Воланд отстранился от неё, уходя в центр в комнаты. — Гелла освободила ванную — вы можете идти, — он указал на лежащие на полу полотенце и мыло и вышел из комнаты, так и не услышав ответа. Как таковой, он ему не требовался — сатана уже знал, каким он будет.
***
Забегая в концертный зал театра Варьете, Александра Ильинична чуть не споткнулась, спускаясь по обитой красным ковролином лестнице под звуки неизвестной музыки. Девушка никогда не опаздывала, и этот раз был огромнейшим, повергающим в шок исключением. Присаживаясь за свой пульт в оркестровой яме и попутно доставая инструмент и ноты партии, Александра заметила вопросительный взгляд подруги-флейтистки.
— Эта партитура нам пока что не понадобятся, Александра, — раздался звучный голос Павла Алексеевича, дирижера. — Подойдите ко мне и возьмите новую.
Ругать Сашу опоздание он не стал, как и делать на этом акцент. Альтистка взяла ноты и села обратно, расставляя их. Окинув быстрым взором страницы, Александра сделалась озадаченной — не имеющее названия произведение было ей незнакомо.
— Ещё раз повторюсь, исполнять… — тут дирижер запнулся, явно подбирая слова, — это, мы будем в конце всего представления. — Павел Алексеевич взмахнул руками, показывая ауфтакт<span class="footnote" id="fn_36871253_0"></span>, и оркестр запел пошленький джаз.
Утомленные трехчасовой репетицией подруги вышли из зала театра, прогуливаясь неспешным шагом по людному фойе.
— Что случилось? — Софья обеспокоенно подозвала подругу, присаживаясь на мягкую кожаную скамью без спинки. — Ты никогда не опаздывала.
— Плохо спала ночью и из-за этого не услышала будильник, — попыталась соврать Александра, смотря себе под ноги.
— Допустим… — флейтистка сделала вид, что поверила ей, но отступать не планировала. — От чего бессонница?
— А чего все такие оживлённые? — поинтересовалась Александра, переводя тему. Софья выгнула дугой левую бровь, в карих глазах мелькнуло подозрение.
И правда, театр будто кипел. Актеры, суфлеры, заведующие, буфетчики и охранники — все они что-то обсуждали и бегали с какими-то листовками. Одна из них выпала из рук пробегающей кассирши и приземлилась на мраморный пол прямо к ногам подруг. Саша наклонилась, чтобы поднять листок.
— Да всё потому, что наш любимый Степан Богданыч плевать хотел на всех и решил, что вместо завтрашнего представления, к которому мы готовились два месяца, будет сеанс чёрной магии, с последующим её разоблачением. А проводить его будет какой-то иностранец, как же его… Ва… Во…
— Воланд, — в руках Александры оказался большой листок цветастой афиши, на которой по середине красовалось название, написанное жирными красными буквами: «Вечер темной магии и её разоблачения. Ровно в 20:00» и ниже «профессор Воланд и его ассистенты».
— Да, точно, он, — Соня наклонилась поближе к подруге и тыкнула пальцем на афишу. — Нам ещё и учить новые партии придется всю ночь из-за этого товарища.
Вдруг со второго этажа чуть ли не слетает Григорий Данилович, финдиректор театра Варьете. От скорости своей он задыхался, держась правой рукой за сердце.
— Лиходеев — подлец! — вскрикнул он на всё фойе противным голоском с отдышкой. Все замерли на несколько секунд, затихли, смотря то на финдиректора, то на конферансье, к которому он, собственно, обращался. — Чего уставились? Работайте!
— Поговаривают, — раздался заговорщический шепот Софьи у уха, — что Степан Богданыч продался этому Воланду и скрылся от всех подальше, чтобы не выслушивать осуждения.
— Тоже мне новость, — безразлично отозвалась Саша, из-за чего подруга обиженно толкнула ту в бок.
***
— Груня-я, — несколько ранее, раздался жалобный вой Стёпы Лиходеева, лежащего в своей засаленной кровати.
Вид у него был прескверный: весь лохматый, тёмная щетина безобразила опухшее лицо. Лежал Стёпа почему-то лишь в одной уже несвежей рубашке и бежевых кальсонах. Разлепив отекшие после вчерашнего застолья глаза, директор театра Варьете заметил, что находился в комнате он не один.
— Груни здесь нет, — низким грудным голосом с акцентом произнес Воланд, восседая на стуле. Одна рука его покоилась на трости.
Степан Богданыч, еле сдерживая рвотные позывы, присел на постели.
— А вы… собственно… кто? — внезапный приступ икоты только усугубил состояние бедного пьяницы.
«Рожа у него какая-то знакомая», — припоминал директор Варьете.
— Прежде чем мы начнем говорить, вам, Степан Богданыч, нужно прийти в себя, — незнакомец показал свободной от трости рукой в сторону небольшого кофейного столика, на котором стояли несколько блюд, накрытых железной крышкой.
Воланд, чуть наклонившись, поднял крышку, из-под которой повалил густой пар. На столе оказались тарелки с закусками, тарелка с зарубежными сосисками под томатным соусом, столовые приборы, граненый хрустальный графин водки, по стенкам которого стекали прохладные капельки конденсата, и две рюмки. Увидев сосуд с заветной жидкостью, у Стёпы собрались слюни во рту, глаза забегали, оживившись, однако тремор в руках усилился. Иностранец, как показалось Лиходееву, снял крышку с графина и небрежно налил ему рюмку водки.
— Так… раз вы… может, тоже выпьете? — сдерживая икоту, сказал директор, одной рукой потянувшись к столику.
— Я не против, — ответил незнакомец, до сих пор держащий в руке сосуд, и налил водку во вторую рюмку.
Степан Богданыч трясущейся рукой, чуть не расплескав всё содержимое, протянул рюмку для чоканья, но иностранец уже залпом осушил содержимое своей, ставя её обратно на столик. В замешательстве, директор театра потащил руку обратно к себе и поднес её к обсохшим губам. «Живая вода» вернула Стёпе стимул к жизни.