Глава 2 «Интересности не кончаются» (1/2)

Расслаблено сидя на раскаленной от жара дневного солнца лавочке, мужчина, закинув ногу на ногу, неторопливо читал газету. Все места на Патриарших Прудах были, как всегда, полны на разного рода людей: веселящихся и громко смеющихся, злых и кричащих, спокойных и скучных. Недалеко продавщица зазывала купить «освежающего лимонадику» по приятной стоимости. Мужчина, что один расположился на лавочке, только делал вид, что увлечен макулатурой в своих руках, однако самым интересным для него было наблюдать, можно даже сказать, следить за окружающими. Зоркий взгляд цеплялся за прохожих и быстро погасал, теряя интерес. Время от времени мужчина ухмылялся и, слыша отголоски фраз людей, рассуждающих о сегодняшнем вечере, ужине, детях, отбивал одной ногой, обутой в дорогие лакированные туфли, незатейливый ритм вальса. Вскоре интерес к окружающим вовсе исчез, и нахождение на палящем солнце начало приносить дискомфорт.

Привстав с лавочки и опираясь на трость в правой руке, он заметил знакомую фигурку, неспешно идущую куда-то вдоль тротуара, — это была та самая фигурка, что так бесцеремонно врезалась в него сегодня утром. В отличие от Саши, мужчина успел прекрасно её рассмотреть: русые волосы были собраны в аккуратную причёску, легкое зелёное летнее платье невероятно гармонировало с цветом глаз, усиливая в них задорный огонёк. Бедняжка так торопилась, что совершенно не заметила его, да и ладно бы заметила, — она даже не посмотрела на него как следует (что несомненно задело самооценку мужчины)! Промямлив какие-то слова извинения, Саша упорхнула от него также быстро, как и произошло это нелепое столкновение.

Только сейчас, днем, она выглядела не как бабочка, порхающая над цветками, а как гусеница, медленно ползущая до ближайшего стебля. Прическа её распалась, и локоны слабой пружинкой струились по плечам, спускаясь к лопаткам. Благо потрёпанный футляр синего цвета с инструментом внутри теперь был надежно закрыт. Но самым занятным для мужчины показалось то, что погас тот самый огонёк в глазах — взгляд стал туманным, задумчивым, озадаченным. Мужчине не составило труда узнать: о чем так кропотливо размышляет данная особа. Еле сдерживаясь, он чуть не рассмеялся в голос — так его забавляли людские мысли и их чрезмерная эмоциональность, вопреки тому, что сам имел за спиной подобный грешок.

Узнал он не только ее беспокойствах, но и о кое-чем другом.

— Мессир, нужно идти, — растягивая буквы проговорил, появившийся из пустоты большой чёрный кот. Мужчина лукаво улыбнулся, от чего уголки губ тронули небольшие морщинки, и в следующую секунду на Патриарших Прудах не было ни его, ни говорящего кота.

***

Сложно было назвать прогулкой путь от театра Варьете до дома на Большой Садовой 302 бис. Александра, всё ещё находясь в своих мыслях, пересекла парадную дверь подъезда, а затем не спеша поднялась на пятый этаж. Потерявшись во времени, она шла вверх по лестнице еле перебирая ногами. От чего-то Саше не давало покоя предложения директора театра. Червячок сомнения прогрызал себе дорогу прямо в тревожащееся сердце.

— Еще это слово: «дорогуша», надо же придумать! — проигрывая в голове сегодняшние события, воскликнула Александра, открывая дверь коммунальной квартиры.

— Вы это о чем, Александра Ильинична? — спросил знакомый учтивый голос, принадлежавший Михаилу Александровичу Берлиозу — еще одному жильцу квартиры №50. Это был взрослый мужчина, маленького роста и упитанной фигуры, лысину, красующуюся на его голове, он по привычке прикрывал шляпой. Вырвав Сашу из размышлений, тем самым вернув в реальность, он поправил огромных размеров очки и начал выжидать ответа.

— Ах, Михаил Александрович, день только начался, а уже преподносит разные странности, — как можно отдалённее и завуалированнее ответила альтистка, одновременно вставляя ключ в скважину двери своей комнаты. К слову, сдавала она Берлиозу целых две комнаты.

— Да, тут вы правы — день сегодня обещает быть тяжелым. Сначала заседание МАССОЛИТа, потом этот Грибоедов… — не успев договорить, мужчина был прерван воодушевлённым лепетом Александры:

— Вы тоже сегодня пойдете туда?

— Тоже? — удивился Михаил Александрович и продолжил: — Да, с товарищами будем обсуждать литературную реформу, — на этих словах он важно и гордо посмотрел в потолок.

«Конечно, реформу… Пить скорее всего будут!» — категорично размышляла альтистка. Тут же у неё возникла идея.

— Реформы — это очень важно, — поддержала она его. — Только я бы хотела вас попросить вместе уехать из Грибоедова. Сами понимаете — в темноте одной страшновато, — милая улыбка скользнула по её лицу, а зеленые глаза выражали мольбу.

— Даже не знаю, Александра Ильинична, это обсуждение может затянуться. Всё таки не простецкое дело будет оговариваться, — суетливо оправдывая своё нехотение, Берлиоз начал отдаляться к выходу из квартиры. — Я, конечно, постараюсь освободиться как можно раньше. Прошу меня простить, я спешу.

— Вы бы мне очень сильно помогли, — слова настигли уже спину мужчины. Тут же Александра вспомнила, что квартплата за этот месяц жильцом была не уплачена. — Михаил Александрович? — начала она, но замялась, засуетилась от необъяснимо холодного взгляда обернувшегося Берлиоза. — Хорошего дня.

— И вам того же, — буркнул Михаил Александрович на выходе на лестничную площадку, и через минуту его словно и не бывало.

«Вот же дура! — ругала себя Александра, заходя в комнату, — Надо же было так мямлить! Ты в праве потребовать с него деньги, почему не сказала?!»

Серьёзной потребности в деньгах у Саши не было, к тому же она только что устроилась на работу, но уникальная возможность доказать самой себе, что нельзя так бесчестно вытирать ноги о её доброту, ставила перед фактом. Устало Александра присела за дубовый письменный стол и, поставив тонкие локти на деревянную поверхность, положила пульсирующую от разных мыслей голову в ладони.

Безмятежно начавшийся день превратился в сущий кошмар. От обуреваемых эмоций, давно пропавшей и вновь настигнувшей её тревожности, Саша заплакала. Ей не хотелось идти ни в какой Грибоедов, к тому же вместе с до ужаса, до омерзения неприятным и отталкивающим Лиходеевым, знакомиться там с «важными» людьми и занимать себя бессмысленными разговорами.

«Да и что люди подумают? — слухи и разговоры о Степане Богдановиче, которые довелось услышать альтистке на момент обучения в консерватории, ходили отнюдь не как о прилежном, законопослушном гражданине. Проще говоря, алкаш да бабник. — Конечно же, что она очередное развлечение Степана Богдановича, скорее всего потаскуха, готовая на всё ради продвижения на работе и пары побрякушек».

Александра в последнее время жила спокойной жизнью — без тягот и мучений — а этот безумный по её меркам день как клин выбивался из её гладко выстроенного мира. Ладони быстро намокли и были уже не способны удерживать поток льющихся из глаз слёз. Почему-то вспомнилось всё самое худшее: детство, жизнь с родителями-алкоголиками, которые часто делали вид, что не замечают её, садизм и упрёки тётки; нелепое сегодняшнее столкновение на улице, отвратительный желтый галстук… Накопленные за день, и не только, чувства выливались бурной волной, оставляя после себя приятную опустошенность.

Успокоившись, Александра Ильинична нашла в себе силы подняться и посмотреть на часы — было почти четыре. Солнце уже не так беспощадно пекло и приобрело приятный золотистый оттенок. Футляр с альтом всё также покоился на полу возле входа.

Собравшись с мыслями, она решила отвлечь себя игрой хотя бы на час. Быстро переодевшись в домашнее, девушка достала из угла сложенный старенький пюпитр<span class="footnote" id="fn_36810969_0"></span>, поставила его в центр комнаты и разложила ноты, которые ей дали в театре Варьете для разучивания. Подняв кейс с инструментом, Александра положила его на стол, открыв. Оттуда она достала смычок и канифоль, добротно натерев ей первого, от чего белая пудра легко развеялась в воздухе, оставляя после себя непреодолимое желание чихнуть. Сам альт был ручной работы, искусно выполненным безымянным мастером. Положив подушечку на левое плечо, а на нее же и сам музыкальный инструмент, девушка провела по струнам подготовленным ранее смычком. Быстро настроив немного расстроившиеся за день струны, альтистка принялась «читать» нотный текст. Как же её завораживал звук музыкального инструмента! Альт несколько больше скрипки, из-за чего звучание его не такое высокое, а тембр <span class="footnote" id="fn_36810969_1"></span>, можно сказать, глухой.

Играть на нем было для Александры также легко, как дышать. Музыка поглощала Сашу, изолируя от шумного мира. Время от времени девушка останавливалась и повторяла неоднозначные места, оттачивая, чтобы в последствии не совершать там ошибок. День проскользнул для нее, как это всегда бывает во время занятий, незаметно, и на часах пробило шесть часов вечера.

***

Вечернее солнце приятно освещало наполненные людьми улицы, уже никуда не спешащими и мерно идущими, и мягко касалось окон и балконов. Если бы человек мог посмотреть в одно из окон на пятом этаже, то увидел бы, как безмятежно, спокойно девушка утюжила черное бархатное концертное платье, купленное ей ювелиршей специально для сольных выступлений, разглаживая небольшие складочки и заломы. Оно было лучшим одеянием, что имелось у Александры Ильиничны на сегодняшний день. Не торопясь, она надела его, с большим трудом застегнув на спине маленькие, обитые таким же черным бархатом, пуговички. Платье было идеально пошито: длинные узкие рукава спускались к кистям рук, корсет не давил на и так худую талию, но прекрасно её подчеркивал, и мягкая тяжесть струящейся юбки чуть ниже колена приятно давила на ноги. Под платье шли и кожаные туфли на небольшом каблучке. Саша надела неброские серьги и цепочку, которые ей достались от Анны Францевны, выгодно подчеркивающие зону шеи и декольте, и устало взглянула на себя. Ни тушь, ни блеск украшений не помогли скрыть следы недавних слёз.

«Никто не должен видеть меня настоящую».

Специально накрасив губы темно-бордовой помадой, в надежде хоть как-то защититься от ожидаемо непрошенных поцелуев директора, Александра Ильинична покинула квартиру. Возле подъезда, к её удивлению, уже ждала машина. Водитель гнусавым голосом обратился к Саше по имени отчеству и озвучил место назначения — «Дом Грибоедова».

«Значит, Степан Богданович позаботился».

Почему-то от этого жеста Лиходеева Александра подуспокоилась и весь оставшийся путь провела за наблюдением сменяющихся за окном пейзажей.

Саша была только наслышана об этом «доме» и никогда в нём не была. Здание оказалось двухэтажным, кремового цвета. Несколько мужчин в дорогих костюмах и одна женщина стояли на асфальтированной площадке перед «домом» и что-то оживленно обсуждали. Одним из этой компании, как потом оказалось, был сам Степан Богданыч Лиходеев. Увидев приехавшую альтистку, он аж подпрыгнул от радости и сразу же понесся к ней.

— Вы просто обворожительно выглядите! — воскликнул директор театра и протянул ладонь, немного наклонившись. На шее его больше не было ужасного желтого галстука — теперь на ней красовался не менее ужасный цветастый платок. Поняв, что Степан Богданыч от неё хочет, Александра вложила свою ладонь в его, и тот незамедлительно, смачно чмокнул её.

«Все смотрят».

Отлепившись от руки девушки, он развязно выпрямился и продолжил:

— Как доехали? Надеюсь, без происшествий?

— Всё хорошо, большое спасибо, — слова получились сухими и даже резкими, от чего, стараясь исправить ситуацию, Саша натянула улыбку благодарности.

— Ну, что же мы стоим? Скорее пойдемте — нас уже ожидают! — Лиходеев без лишних размышлений подхватил Александру под локоть.

Стоило только войти в ресторан, как на пару обрушился ураган заинтересованных глаз. Они цеплялись, оценивали, смеялись. Альтистке, не привыкшей к подобному вниманию, было страшно посмотреть куда-то, кроме как вперед.

«Да пошли все к черту! — Александра, собрав по кусочкам свою гордость, выпрямила спину и, чуть приподняв подбородок, заулыбалась. — Меня таким не запугаешь!»

Пройдя к большому круглому столу, покрытому белой скатертью, Лиходеев, учтиво отодвинув для дамы стул, сел рядом.

— Душечка, вы чего будете: вина или шампанского? — явно повеселев от упоминая спиртного, Степан Богданыч начал зазывать официанта. Александру вновь передернуло от такого обращения к ней.

— Я, пожалуй, откажусь от спиртного, — вежливо улыбалась девушка. Лицо Лиходеева исказилось в удивлении.

— Позвольте поинтересоваться, почему? Вам кто-то запрещает или это ваша личная позиция? — с насмешкой спросил он.

— Мне не нравится вкус алкоголя, — коротко ответила она. Явное разочарование омрачило лицо директора.

— А я, пожалуйста, с вашего позволения, выпью пару рюмочек.

Так прошел час. Рюмочек действительно было несколько, даже больше, чем «несколько». На столе стояли закуски и ароматное горячее, к которым Александра особо не притрагивалась. Пока уже хорошенький директор общался с другими посетителями «дома», имена которых всё равно не запомнились, Саша с интересом разглядывала зал. Недалеко, практически за соседним столом, сидели литераторы из МАССОЛИТа, среди которых был небезызвестный Михаил Александрович Берлиоз, активно продвигающий (пьющий водку) литературную реформу.

На весь зал громко звучал джаз, голос вокалистки подрагивал на высоких нотах, фальшивя, из-за чего Александре Ильиничне ещё сильнее хотелось покинуть злачное место. Иногда Лиходеев обращался к ней с совершенно дурацкими, как ей казалось, вопросами, беззастенчиво осматривал пьяными глазами декольте и якобы случайно касался либо руки, либо плеча. Он даже предпринял попытку приобнять её, но и та не увенчалась успехом — Александра ловко вынырнула из-под мужской руки и скрылась за дверьми дамской комнаты.

«Отдышавшись» в уборной, Саша решила вернуться обратно. Стоило только выйти оттуда, как её был замечен танцующий (если эти движения можно так назвать) возле сцены в окружении нескольких женщин в откровенных платьях Степан Боданыч, что-то ярко жестикулирующий контрабасисту. Чуть пройдя вдоль стены, Саша, повеселев, решила подглядеть за развернувшейся ей картиной.

— Любите наблюдать? — где-то, возле левого уха, раздался низкий голос с иностранным, похожим на немецкий, акцентом. Немного опешив, Александра повернулась на голос и увидела рядом с собой незнакомого ей мужчину.

На вид ему было чуть больше сорока, высок, хорошо сложен, отросшие густые темные волосы были заправлены назад. На незнакомце был коричневый костюм тройка, а на руках, мирно сложенных на трости, были надеты кожаные перчатки, поверх которых отражался ярким светом от ламп золотой перстень. И о боги, его глаза! Один яркий зеленый, другой темный, напоминающий глубокую яму, в которой не видно дна. Эти глаза навсегда запомнятся Саше. Они будут прожигать дыру в её душе, оставляя после себя опалённые участки.

Если у Александры были какие-то предпочтения в мужчинах, то стоящий радом с ней явно совпадал с ними.

— Если вы меня уличили в этом, значит ничем от меня не отличаетесь, — уверенно улыбаясь, она смотрела ему в глаза, не отрываясь. Неожиданно иностранец рассмеялся низким грудным смехом, запрокинув голову назад, из-за чего маленькая прядка волос упала на его лоб. По телу пробежали приятные мурашки. Также быстро мужчина перестал смеяться и стал серьезным.

— Очень остроумно, Александра Ильинична, очень остроумно, — заговорщически, немного наклонившись, сказал он. Александра затаила дыхание.

— Откуда вам известно моё имя? — улыбка пропала с Сашиного лица, а в глазах читался нескрываемый вызов. Незнакомец виновато поднял руки, в одной из которых была черная трость. Вдруг взор Александры упал как раз на ту самую трость, что держал в руках незнакомец.