Глава 1 «Интересный день» (1/2)

Ласково окинув взором журчащую реку, ослепительное солнце поднималось из-за горизонта. Оно заблистало над Москвой, окидывая яркими лучами густо покрытые зеленью деревья. Рассвет. В летнее время он так же стремителен, как сон после тяжелого рабочего дня. Город просыпался, наполнялся до краёв стуком, гулом, шарканьем. Маленькие людишки, таковыми они выглядели с высоты птичьего полета, сновали вдоль узких и широких улиц, словно боясь куда-то опоздать.

Солнце неумолимо поднималось ещё выше, освещая балконы многоэтажек и крыши небольших домов. Приоткрыв всего один глаз, прищурившись, девушка выругалась на злополучный свет, что так беззастенчиво падал на лицо.

«Надо либо переставить кровать, либо купить плотную штору», — подумала она, вступив в «битву» со светилом.

Всё-таки разлепив глаза, девушка присела на кровати, потянулась и громко зевнула, немного причмокнув в конце из-за подступившей утренней жажды — в комнате стояла страшная духота. Быстренько обув тапочки, что стояли рядом с ножками кровати, утренняя нимфа взмыла к окну, которое немного ранее не защитило её от лучей. Раскрыв его настежь, девушка вдохнула относительно свежий, уже пропитавшийся запахом бензина и деревянных опилок, воздух.

— Сегодня мой день, — утвердительно, вслух, проговорила она, поглядывая вниз на стройку, что шла прямо возле дома. Девушка особо не вникала в суть того, что строилось, но соседка, Антонина Тимофеевна, заверила, что скоро на этом месте будет невероятная по своему наполнению аллея.

Вскоре все окна, а их было всего три, данной комнаты распахнулись, впуская «ароматы» утренней Москвы. Находилась девушка в квартире по адресу Большая Садовая, 302 бис., кв. 50, принадлежавшей когда-то вдове ювелира Анне Францевне, которую все звали просто — «ювелирша». Квартирка эта имела, мягко говоря, нехорошую репутацию — то и дело из нее пропадали жители. Даже в какой-то момент исчезла и сама хозяйка. Ювелирша была тёткой девчушки, живущей сейчас в этой же самой квартире. Отношения у них были холодными, точно не родственными, но Анна Францевна уважала (хотя девушка об этом никогда не узнает) племянницу за ее трудолюбие и, конечно же, талант.

Племянницу Анны Францевны, и по совместительству нынешнюю хозяйку коммунальной квартиры на Большой Садовой, звали Александра Ильинична. Ей было за двадцать, красива. Свои тёмно-русые волосы она часто собирала в незатейливую прическу, из которой так и наровились вырваться пара прядей. В глазах, что своей зеленью напоминали молодую траву, частенько блестел дьявольский огонёк. Но по своему характеру Саша была проста, прямолинейна как рельсы и чрезвычайно доверчива.

Александра Ильинична была альтисткой<span class="footnote" id="fn_36806905_0"></span>. Анна Францевна, ставшая опекуном девочки, своим зорким взглядом быстро разглядела в юной Шуре музыкальное дарование. В первое время ей хотелось «вылепить» из девочки нового ребенка-вундеркинда, какими были знаменитые Моцарт или Бетховен. Какая была бы выгода от такого ребенка! Но ювелирша отбросила данную идею — возиться с девчонкой самостоятельно не было ни сил, ни желания. Наняв неплохого преподавателя, которому совершенно случайно Анна Францевна сдавала две комнаты, началось обучение Александры теории музыки, сольфеджио и игре на детском альте. Удовольствие было не из дешевых, но ювелирша продолжала питать надежды на успех племянницы, не забывая хорошенько «подпитывать» её стремление словами: «Шура, дрянная ты девчонка! Кто же так держит смычок? Немедленно поставь правильно кисть, иначе будешь всю неделю драить пол во всех пяти комнатах, пока твои пальцы не отсохнут». Эти слова до сих пор гулким эхом раздаются в сознании Саши, от чего частенько она теряется во времени и пространстве. Глаза тускнеют — пропадает тот самый огонёк, а тело покрывается ознобом как от лихорадки.

Несмотря на тяжелое детство, лишенное родительской любви и заботы, Александра Ильинична не унывала. В возрасте четырнадцати лет она поступила в консерваторию<span class="footnote" id="fn_36806905_1"></span> и обучалась там одиннадцать лет, получив в знак своих стараний диплом с отличием.

Каким бы огромным не было желание ювелирши сделать из Шуры солистку, той было по душе играть в ансамбле. Особенно ей полюбилось во время обучения играть в оркестре. Александре Ильиничне нравилось быть частью того маленького мирка, образовывавшегося в темной оркестровой яме. Да, ей нравилась тьма.

Почему-то Сашу совсем не удивила пропажа тётки, напротив, она даже была рада этому.

И вот сегодня, около полудня, Александра Ильинична, не особо смотря на время, «засобиралась» на прослушивание, что решало: возьмут ли ее на работу в театр Варьете в качестве альтистки в оркестре или нет. Некоторая леность читалась в каждом ее движении: то, как она, легко смахнув ноты с дубового стола, взяла в руки потёртый кейс с инструментом, забыв проверить закрыты ли все заклёпки, или как небрежно собрала волосы. Весь её вид говорил — богема.

Выпорхнув из подъезда, осторожно пробегая мимо стройки «грандиозной» аллеи, Александра спешила на прослушивание. Не любившая опаздывать (на это, возможно, повлияло воспитание ювелирши), она пробиралась сквозь из ниоткуда взявшуюся толпу полу-бегом. Всё еще на ходу, мягко улыбаясь, Саша заметила, как что-то побрякивает в районе кейса с инструментом, и с ужасом осознала, что закрыт он совсем чуть-чуть, и альт совсем скоро вывалится прямо на тротуарную плитку. Приподняв футляр с музыкальным инструментом, явно никого не замечая, она заторопилась закрыть все заклёпки.

Закончив с заклёпками, Александра Ильинична, всё еще быстро идя, подняла взгляд, и резко, прямо перед её лицом, возникло плечо, а затем и лицо мужчины — Александра врезалась в него. Наспех извинившись с виноватой улыбкой на устах, альтистка заспешила дальше, потирая ушибленный лоб. Мысли её летали где-то далеко и были абсолютно бессвязны, подвергаясь воздействию наступающего волнения. Однако перед глазами отчего-то всплыл образ мужчины, с которым пришлось столкнуться. Пусть и детально разглядеть незнакомца не удалось, но высокий рост, чудные очки и чёрная трость с набалдашником в виде головы пуделя произвели на на Сашу неизгладимое впечатление.

«Вот чудак», — усмехнулась своим же мыслям Александра, забегая в большое здание театра Варьете.

***

Прослушивание прошло как нельзя лучше. Александру Ильиничну даже «прослушивать» особо не стали, увидев несколько рекомендательных писем от профессоров консерватории. Сначала Сашу направили к директору театра Лиходееву, которого естественно еще не было на рабочем месте в столь «ранее» для него время, а затем к финдиректору Григорию Даниловичу Римскому. Финдиректор скупо улыбнулся, предлагая альтистке присесть на стул, рассказал о зарплате, подписал пару формальных бумаг и поздравил с новой работой, протянув в знак полноценной договорённости влажную от пота ладонь.

Совершенно неожиданно для них двоих, так и не успевших совершить рукопожатие, на весь кабинет раздался оглушительный звон телефона. Римский, вытащив из переднего кармана пиджака носовой платок, обтёр лоб, на котором от жары проступили капли, засуетился и взял трубку.