четыре (1/2)

– Ты бы хотел, чтобы за дверью был кто-то другой?

– Я ни разу не пожалел о том, что это был ты.

***Серёжу ебашит. Он весь – огромный орган с аортой, беззащитный нерв, самая высокая нота. Входит в лифт за Артёмом, как на поводке, как пёс за хозяином, нет – он пёс, который несётся за машиной, а Хорев давит на газ.

В зеркале двое, смотрят друг другу в глаза в отражении. Встреча спустя так много лет, они – повзрослевшие, изменившиеся, выбравшие разные пути.

Серёжа не знает, радоваться тому, что подниматься четырнадцать этажей, или нервничать из-за этого.

– Почему мы перестали общаться? – спрашивает у того Артёма, в зазеркалье, потому что у реального, от которого пахнет незнакомым одеколоном, слишком яркое всё, от этого страшно.

– Мне показалось, что…– Артём поворачивается к нему лицом.Нет, что же ты делаешь? Кто же выдержит такое?

Сергей с зависшим в лёгких воздухом смотрит на профиль Хорева в зеркале. В поле зрения пробивается собственное нервное – на виске набухает венка.

– Ты в меня влюбился?

***Куда вела та дорога? Сергей только сейчас может проследить за событиями и проанализировать слова – услышанные и сказанные – с высоты своего видения, как исследователь этой истории. Тогда же он был тем мальчишкой, которого унесло в открытый космос, тем самым, который думал, что отпустил и забыл. Всё-таки детство закладывается внутри, отпечатывается прочно и пробуждается с первым же зовом.

***Девятый этаж, десятый…– Разве это причина, чтобы вот так поступать? – Сергей слышит собственный голос и пугается: севший, будто он молчал сотню лет.

– Тогда мне казалось, что да.

Сергей закрывает глаза, потому что сейчас лифт долетит до нужного этажа, и всё закончится. Это – их ракета? Они встретились спустя столько лет, чтобы выяснять отношения, как же пошло и глупо.

Сергей открывает глаза, чтобы увидеть в последний раз их отражение в зеркале. Пускай у тех Серёжи и Артёма всё получится, пускай они больше не вокруг да около, а крепко и близко.

Двери разъезжаются, слышно музыку из квартиры, где веселье и праздник.

Если они сейчас выйдут из этого лифта, то больше никогда не дадут себе шанса на то, чтобы всё исправить.

Артём не двигается, их приковало тут друг к другу. Тоже чувствует повисшую недосказанность, как грозовую тучу.

Подъезд смотрит на их нерешительность несколько секунд, и двери съезжаются снова, захлопываясь и отрезая их от реального мира.

Серёжа видит, как зазеркальный Артём кладёт ладонь на плечо его зазеркального близнеца, но ощущение чужого тепла настоящее.

Сергей давит подступившие слёзы – так сжимает горло предательски. Хочется приласкаться к этой ладони на плече.

Поворачивается к реальному Артёму лицом. Лифт раз мигает светом.

– Ты хоть представляешь, как больно мне сделал? – голос дрожит.Нечего тут играть в маскулинность. Хочется по-честному, как бы сопливо не было.

Серёжа поднимает взгляд на лицо напротив. Черт, такой уже взрослый. Выше Серёжи почти на голову, уже не щуплый подросток. Но детский задор всё равно плещется по радужке глаз, пускай сейчас и утих. Серёжа видит, чувствует, что там – тот же космический мальчик, о чью ракету он как-то раз разбился, въебавшись в лобовое.

Чужие пальцы на плече приходят в движение, Серёжу прижимают к себе, и он хватается за артёмову футболку на спине. Крепко, крепко – не дай мне снова улететь.

– Блять, Серёж…Шепот над ухом, и всё на пределе, они как подростки стоят в зависшем лифте.

– Не отпускай меня.

Сергей отстраняется, заглядывает Артёму в глаза – чтобы дошло, чтобы точно услышал.

– Слышишь? Не отпускай меня.

Артём резко кивает и тянет его в еще одно объятие. Сергей закрывает глаза – мир на паузе, а они здесь, чертовски близко, он всей грудью чувствует, как скачет хоревское сердце, бешеное и горячее. Стоят так долго, перекрывая одним объятием все слова, которые можно было сказать, но не нужно. Как бы Серёжа не любил слова как проявление реальности и нереальности, в этом случае действия громче и яснее.

– Давай я хотя бы на пять минут там покажусь, и мы съебемся? – Артём шепчет это куда-то в шею Серёжи, отчего волоски на руках становятся дыбом.

Объятие – как акт принятия и прощения. Людям нужно давать возможность исправиться и объясниться, не то можно окончательно и бесповоротно потерять самое близкое и родное.

Пока Артём здоровается со всеми, петляя от вопросов ?Где вы пропали??, Сергей заглатывает вискарь – нервы слишком натянуты. Дрожат пальцы, и он улыбается глупо и по-детски панораме ночного города.

Они никому не рассказывают, что их связывает слишком многое. Проектор передает на одну из белых кирпичных стен апартаментов видеоряд с космосом, Артём стоит там – выпендрёжник, – и по его лицу и плечам ползут звёзды и млечный путь. Сергей через дно стакана видит это и видит, как Артём смотрит на него и улыбается.

– Минут через десять выходи, я буду на улице. – говорит ему Артём, когда Сергей двигается к ванной по коридору.

Он кивает, Хорев подмигивает ему и выходит из квартиры.

У Сергея горят уши и лицо – он от души умывается ледяной водой, чтобы остудиться. К чему такая конспирация – неясно, но ему нравится эта игра. Будто они не впускают других во что-то сугубо личное, принадлежащее только им.Сергей не может вытерпеть десяти, и прощается со всеми через пять минут, поздравляя товарища еще раз с днём рождения.

Лифт к черту, сбегает по лестнице, тут не горит свет, он освещает себе путь разряжающимся мобильником. Артём на улице, с сигаретой между пальцев, улыбается при виде Сергея. У них ночь впереди и, даст бог, еще много лет.

Они снова под летним небом вдвоём, Сергей снова пьян – не как тогда, ибо сейчас качество алкоголя на порядок выше, и его очень мягко мажет.

– Ты так изменился. – говорит ему Артём, когда они шагают по тихим улицам.

– Ты тоже. Ты не пытался со мной связаться…– Думал, что ты больше никогда не захочешь со мной говорить.Идут вдоль Краснопресненской набережной, мимо проносятся редкие автомобили и велосипедисты. Уже скоро рассвет – где-то у горизонта уже светлеет.

– Я искал тебя в каждом прохожем. Однажды даже видел, но потом расскажу.Серёжа ждёт какого-то знака. Они касаются пальцами, пока идут, и он ждёт, чтобы не проебаться самому вновь. Останавливаются у черных перил, там внизу тихо плещется черная Москва-река, такая страшная у неё судьба – оказаться зажатой в городской бетон. Там на дне – ни звёзд, ни крабов. В предрассветном небе отражается свет небоскрёбов, и не видно последних звёзд и пролетающих мимо комет. Все они – у Артёма в глазах. Он облокачивается на перила, вглядывается в воду, в их нечеткое и дрожащее отражение.

– Судьба существует? – спрашивает у воды.

Москва-река молчит. Серёжа говорит за неё:– Знаешь, есть такое, что ты, однажды полюбив, пытаешься отпустить. Но оно делает круг, – Сергей вырисовывает кривой круг у Хорева на плече, – и возвращается к тебе.*В одних футболках холодно, но вместо того, чтобы разъехаться по домам, они стоят тут, прижавшись друг к другу и грея. На их плечах – пережитый опыт, которым еще предстоит поделиться. У них больше двадцати четырех часов, у них больше бесконечности. Найти бы того, кто сказал ту чушь про время и расстояние.– Я никогда не целовал парней. – вдруг говорит Артём.

– Я тоже.

Артём поворачивается к Сергею, у него за спиной – первые лучи нового солнца. Серёжа хочет того же, но кладёт руку Хореву на грудь, останавливая.

– Дай мне привыкнуть.К тому, что ты вдруг рядом.

Артём берёт его руку в свою, у него от волнения дрожат губы в несмелой улыбке.

– Поехали ко мне? – спрашивает Сергей.

Метро вот-вот откроется, можно стать почетными первыми пассажирами. Пока они могут пройтись еще, нагулять сон. Артём хмыкает:– Ты очень противоречивый.

– Просто хочу заснуть вместе.