Глава 1 (2/2)

Ей повезло, что это продлилось недолго. Время щелкнуло, и Гермиона быстро отняла руки, отступив. Подальше. Подальше от него.

— Через два дня в это же время, — бросил Малфой, притянув вещи магией, и испарился из комнаты.

Щелчок аппарации позволил ей задышать. Гермиона приблизилась к окну, считая огоньки ночного Хакни.

Любовь иногда берет штурмом. Изморозью или катастрофой. Налетает, как шквал безумный, но даже если и так — никогда не чувствуется как ненависть.

***

Стрелки на магловских часах не двигались около года или вроде того. Никто не старался привести их в действие или починить обычным Репаро, впрочем, как и бывшую Штаб-квартиру Ордена. Ее разгромили Пожиратели полтора года назад, оставив после себя бардак — разорванные книги, вырезки из газет на полу, стекла и поломанную мебель. Люпин отвоевал ее быстро. От прошлых сражений осталась по углам копоть, которая не исчезает после Адского пламени, какими бы очистительными заклинаниями ты ни пользовался.

Так это работало с Драко Малфоем и его отвратительной любовью. Или что это было? Ненависть? Мутировавшая Ханахаки? Извращенная версия. Может, проклятая.

Гермиона моргнула, прогоняя остатки сна, и прокрутила кольцо на пальце. Несколько раз. У нее скрипела кожа от мыла и антисептиков. Девушка вымыла руки трижды в «Слепом Городе», дважды приняла душ в квартире Ордена в Уилтшире и все равно не смогла смыть теплоту его кожи с ладоней. Теперь их хотелось облить кислотой. Настолько сильно она его… ненавидела?

— Перейду сразу к делу.

Люпин подошел к столу, бросив папки с отчетами, и сел напротив, отодвинув от себя магический огонек, освещающий текущий в комнате пепельный мрак. Шепот дождя за окном еле-еле просачивался через плотный слой защитных чар, барабаня по каменному сливу. Ремус поднял Гермиону среди ночи, прислав сову и портключ. Она накинула на себя первую попавшуюся одежду, выбежав из квартиры Ордена на задний двор, чтобы аппарировать не в стенах защитного купола. Он работал хуже, когда на него находила буря. Она догнала Гермиону и смотрела на нее своей туманной серостью.

— Все, что здесь расписано, не вносит никакой ясности, — Люпин указал на отчет — самый первый, в котором Гермиона отметила появившееся от прикосновений тепло. Сухо, скомканно и не вдаваясь в подробности. — Ты говоришь, что ему становится лучше, когда ты находишься рядом, но у него нет явных признаков Ханахаки.

— Никаких, — качнула головой девушка, принявшись заламывать край любимого свитера Джинни. Она натянула его в спешке. — Я изучила во всех доступных мне материалах поведение Носителей болезни. Это и близко не похоже на то, как он себя ведет. Я вижу, что ему становится лучше, когда… — Гермиона запнулась, посмотрев на Ремуса, не отрывающего от нее заинтересованного взгляда. — Я сижу с ним рядом, — добавила она, споткнувшись о «рядом». — Такое подделать трудно.

Это стало очевидным спустя два сеанса (Гермиона не могла по-другому назвать их встречи). Они виделись несколько раз в неделю, по три-четыре минуты. Малфой садился на диван, сбрасывая на пол подушки. Гермиона выводила руну, касалась голого участка его шеи, ощущая, как парень старается контролировать свое дыхание и делать вид, что ему плевать. На второй неделе он сдался. Прикрыл глаза за двадцать секунд до конца четырех минут и, ничего не сказав, встал и аппарировал.

— Ты говоришь, он ведет себя…

— Странно, — закончила Гермиона, сломав ноготь пальцем. — Одышки или цветов я не заметила. Мы не видимся настолько часто, чтобы я могла наблюдать проявления Ханахаки. Он выглядит болезненно, но не настолько, чтобы сказать, что он умирает.

— Сам Малфой говорил что-то об этом? Как давно?

Гермиона покачала головой. Малфой по большей части молчал. Что удивительно. Иногда девушка спрашивала, кто будет следующим и в каком полку. Он отвечал коротко: «Как получится», «Не твое дело» или «Это тебя не касается».

— Ремус, послушай, — Гермиона придвинулась на край стула, выпрямив спину. Она всегда так делала, когда собиралась кому-то что-то доказать. Попытаться переубедить. — Не проще ли взять его в плен? Выменять на кого-то из Ордена? Волан-де-Морт не откажется вернуть себе пешку. Тем более он многое знает, и, если применить легилименцию, тогда…

— Малфой хороший окклюмент. Не забывай, что его учили Северус и Беллатриса, — Люпин сложил руки в замок, подперев ими подбородок, и смотрел куда-то перед собой. — К тому же у нас нет способных легилиментов. По этой дороге мы не пойдем.

Гермиона прикусила нижнюю губу, чтобы с нее не сорвалось это: Малфой может быть исключением. Можно попробовать. Заточить его в подземелье, например. Она не удержалась от поломанной улыбки в своей голове от этой мысли.

— Все же ты можешь на него надавить, — по-прежнему хмурясь, произнес Люпин. — Грюм считает, что Малфой сможет выиграть нам несколько точек на карте, однако на это требуется много времени. У нас его сейчас нет. В продолжительных войнах никто не выигрывает. Мы больше не можем ждать.

Ремус повел палочкой, оказавшейся в его руках, приглушая магический огонек, разыгравшийся, как погода за окном. Гермиона изредка бросала короткий взгляд на деревья. Ветер пригибал их к земле, заставляя влачить по грязи кроны. У нее появилось нестерпимое желание убежать.

— Ханахаки это или нет, нам все равно, — устало отмахнулся волшебник, подгибая уголки ее отчетов. — Но мы можем предложить ему сделку. Что думаешь?

— Сделку?

Люпин замолчал, раздумывая о чем-то своем. Сколько прошло времени с последнего их мирного ужина? Гермиона уже не помнила. Года два, если не больше. Ремус выглядел так, будто война шла десятилетиями. Иногда и ей так казалось. Все устали от нескончаемых погонь и затяжной борьбы с теми, у кого были преимущества.

— Палочка Беллатрисы, — произнес он то, о чем Гермиона думала, но не решилась произнести вслух. Это стало очевидным с того момента, как девушка переступила порог этой чертовой комнаты. — Малфой способен ее достать. Его часто видят с Беллой в компании Пожирателей. Сыграть на это стоит.

— Но что я могу ему дать? То есть, — девушка прыснула, отрицательно покачав головой.

— Больше времени? Час или два?

Или всю жизнь. Малфой захочет того, что ей не понравится. Ремус заключил с ним сделку, обозначив границы дозволенного, но это работало только тогда, когда ты следовал правилам. Гермиона прекрасно понимала, что если свернет не там, то Малфой захочет отомстить, начнет играть грязно, чтобы получить желаемое.

— Он на это не купится, — Гермиона облизала сухие губы, смотря на записи, что не поддавались логике. Едва ли в подобных болезнях она была специалистом. — Он не подставит свою тетку ради нескольких дополнительных минут… — кайфа?

— Когда у вас следующая встреча? — не дожидаясь ее ответа, заговорил Ремус.

Он хотел сказать пытка? Быть рядом с Малфоем так долго — тяжело. Он рушил сказки. И хеппи-энды тоже.

— Завтра в десять по Лондону, — выдохнула Гермиона, выдрав несколько ниток из свитера.

Дождь снаружи усилился, пробивая мерцающую защиту своим шумом. Штаб-квартиры Ордена и правда умели на тебя давить. Гермиона не должна была соглашаться изначально. Это было неправильно по отношению к Рону, к тому, что давило на безымянном пальце. Если они и поспешили, это все равно было правильным. Он был подходящим и хорошим. С легкой качкой, но без внезапно разворачивающихся тайфунов.

— Гермиона, я не заставляю тебя, ты должна понимать это. И если ты сможешь договориться с Малфоем, крестраж будет наш, — произнес Люпин будничным тоном, будто в сожжении маленьких городов не было ничего особенного. — Это шанс отделаться малой кровью. Подумай об этом. Хорошо?

Тишина растянулась. Напряжение буквально звенело в воздухе. Гермиона коснулась руки, повторив контур каждой буквы через свитер, выводя «Грязнокровка», и кивнула, будто в дыре вместо сердца не было ничего такого.

***

Густой пар защекотал нос. Гермиона придвинула к себе блюдце с чаем и сделала глоток. Малфой опаздывал. Она надеялась, что он вообще не придет. Затеряется где-то. Пропадет без вести. Исчезнет. Ей хотелось сказать об этом ему в лицо, но вряд ли это бы его удивило. Наверное, он думал о чем-то подобном, несмотря на свои гнилые чувства к ней.

Гермиона протерла ладонью лицо, царапнув бровь кольцом. Мерлин, что она вообще здесь делала? Ей стоило отказаться от задания, попросить Люпина переиграть карту, заставить Малфоя сдать воспоминания. То, что она предложила, было намного лучше. Он был в их руках, приходил лично в квартиру Ордена. Что стоило им его схватить? Члены Ордена бы обрадовались, окажись Малфой в их руках так просто. Черт.

Щелчок аппарации прорезал тишину. По полу побежала дымка, холодком оплетая ноги. Гермиона медленно повернула голову туда, где колыхались пудровые шторы и стоял Малфой — тяжело дыша, плотно сжимая челюсть. Дело было не в ранах от заклятий или его усталости. С ним что-то происходило.

— Шесть.

Малфой бросил тяжелую маску, украшенную черепом и змеей. Следом полетели перчатки и черный плащ. Гермиона поставила кружку на круглый столик, который трансфигурировала в те, что стояли в кафе рядом с парком, и убрала приборы магией, скользнув по Малфою взглядом в попытке отыскать видимые симптомы.

Когда болезнь усиливается, цветы начинают врастать в легкие. Он, на удивление, дышал как обычно. Никакого кашля лепестками с кровью и эмоционального упадка. Никакого груза на душе. И от него не пахло розами. Только ненавистью, что топилась на медленном огне, смакуя какое-то безумие, почти закипая.

— Кто это был? — будничным тоном спросила Гермиона.

— Не похуй?

— Мне необходимо предоставить отчет Люпину, — объяснила девушка, глянув в окно, где на крошечный город упала ночь. Темное одеяло обволокло улочки, оставив видимыми мерцающие в домах огоньки и ливневый дождь, начавшийся еще с вечера. — Шесть человек это… много.

Гермиона не могла не заметить то, с какой скоростью два трупа превращались в четыре, а Малфой становился жадным до времени, до ощущений. Она наблюдала за ним, записывая детали на полях тетради, чтобы собрать в кучу и выделить закономерность. В какой-то момент это стало для нее интересным, как для всех ученых, которые предаются безумию, нащупав теорию, что имела все шансы выстрелить. Она так оправдывалась.

— Я вышлю ему имена позже, — Малфой упал на диван, поправив пятерней прическу. У него отросли волосы. В последний раз, когда они виделись, они были короче. — Теперь иди сюда, блять!

— Ты ведешь с ним переписку? — фальшиво удивилась девушка.

Пальцы Малфоя хрустнули. Гермиона приподняла уголки губ, наблюдая, как он начинает раздражаться, раскручивать злость — ненастоящую эмоцию, что медленно убивала его, словно порционный мышьяк или накопленная в организме ртуть, которая поражает нервную систему, вызывая тремор. Это было ее предположение.

— Веду, — сквозь зубы процедил Малфой.

— Давно? — Гермиона повернулась в сторону городского шума. — Ты не поставил защитное поле? — девушка подняла брови вверх, подбежав к эху чьих-то каблуков по мокрому асфальту и звуку луж. — Мерлин, когда ты прорываешь защиту аппарацией, ты должен ставить на место заглушку.

Малфой вытянул руку вперед, сжав ее, словно там была голова Гермионы, и прошипел:

— Если ты сейчас не подойдешь, я тебя задушу.

Да, он был в том настроении, чтобы это сделать.

Гермиона быстро обошла диван, расположившись сзади. Малфой по обыкновению отогнул ворот куртки, потянув молнию, чтобы открыть доступ к шее, пока она сосредоточенно выводила руну, изредка поглядывая на его бледную кожу — нездоровую по виду. Если не подходить к нему близко, можно даже не заметить.

— Ты долго будешь там возиться? — он нетерпеливо хлопнул ладонью по кожаной обивке дивана.

— Не умрешь.

— Откуда ты знаешь? — фыркнул Малфой.

Гермиона увидела его лицо в наколдованном зеркале, висевшем над тумбой. Она добавила эту деталь в скудный интерьер магловской комнатушки с одной целью — подглядывать. Малфой не возражал, если вообще заметил.

— Ты нужен Ордену. Это в наших интересах, — напомнила ему девушка, убрав палочку в карман своих джинсов.

Руки опустились на шею. Гермиона почувствовала, как что-то щелкнуло, как биты. Сотни спаянных вручную нервных окончаний, которые толкали по фалангам ток, пока магия медленно толкала песок. Она почему-то подумала о сладком варенье, что сворачивалось на быстром огоньке.

Гермиона скользнула взглядом по окну, где капли создавали узоры, комбинации, которые никогда не повторялись. Малфой был таким же. Не угадывался, не поддавался логике. Он, на удивление, молчал первую минуту, держался, как на суде, не моргая. Ни разу. Наблюдал за руками девушки, что бродили вверх-вниз. От подбородка к шее, задевая ноготком кадык, и обратно. На второй он усмехнулся, как только пальцы сомкнулись в замок.

— Хочешь меня прикончить, Грейнджер? — хрипло спросил он, как будто только что прикончил мятную конфету.

— Да. Я бы не отказалась, — призналась девушка.

Его лицо прорезала та ухмылка, которая всегда появлялась на нем. Ощутимая лопатками, пытавшаяся уличить в чем-то. Болезнь действовала на Малфоя по-другому, перекраивая его поведение, когда он терял контроль. Это была ее идея фикс. Почти такая же безумная, как и все, что происходило в этой комнате.

Спустя три минуты Гермиона прочертила яремную ямку, проникнув немного дальше отмеченного Малфоем места. Это было задание. Рискованный эксперимент. Магловская квартира походила на те мини-комнаты, в которых устраивали взрывы, смешивая в колбах особо опасные вещества. В этом ведь не было ничего такого — опустить руки ниже, потянув замок куртки до самого пупка, чтобы открыть доступ.

Малфой слышно сглотнул. У него задрожали ресницы и отражение в зеркале, кажется. Лицо парня затянулось этой странной дымкой — сонной, блуждающей, будто вылизанной удовольствием. Ему было хорошо. Так очевидно хорошо.

Малфой заметно таял. Плавился, как сливочное масло на медленном огне. Рассыпался атомными ядрами, выделяя огромное количество энергии в виде тепла. И радиации, кажется. Но, несмотря на все это, продолжал смотреть. Издевательски ухмыляться. Будто что-то знал, просчитал наперед.

Песок не переставал сыпать. Время шло быстрее положенного. Гермиона переступила с ноги на ногу и почти легла на его плечо сверху, уперевшись животом в спинку дивана. Она склонила голову, чтобы получше рассмотреть сладкую дрожь вблизи. Малфой прикрыл глаза, впав в оцепенение, забывшись окончательно, кажется.

Его мазало так по-пьяному. Навязчиво горячо, по-ублюдски резко и судорожно. Ей ничего не оставалось, кроме как воспользоваться моментом. Запустить ладони под футболку, выбив выдох, как почву из-под ног, как доверие. Кажется, собери она кусочки его души, он поддастся без разговоров, разрешит их расплавить, придать новую форму. Или превратить в труху.

Гермиона пригладила четкий рельеф мышц, гладкую, жесткую кожу — пылающую только из-за того, что она просто существовала. И это была ошибка всего лишь в один сантиметр, где начинался пресс и что-то выпуклое, как провода — молнии, которые растекались по всему телу.

— Ч-что это? — тихо спросила Гермиона, уколовшись о что-то острое, что торчало в коже.

— Яд.

Малфой ответил быстро, скомканно, явно не соображая. Гермиона положила подбородок ему на плечо и, заглянув под футболку, слегка ее приподняла, расширив от ужаса глаза. Мерлин. Несколько темных пятен на косых, как огарки свечей, от которых тянулись черные вены — пороховые.

Эта дрянь дала метастазы, перекинув их на пресс, где под кожей виднелись шипы. Три выбрались наружу, но, видимо, Малфою было плевать. Он не чувствовал боли. Отключился полностью, проведя носом по локтевой ямке девушки, что-то говоря ей свое, нашептывая заклятия, почти признаваясь в любви — по-своему. По-ужасному. По-ядовитому.

— Лучше бы ты умерла, блять, — прохрипел он, как в бреду, пока от него ускользало внимание, крупинки песка, которого осталось с щепотку. Каких-то тридцать секунд. — Тогда бы это закончилось. Я уверен.

Гермиона впервые видела его таким — масляно-разбитым. Он дошел до той точки, которую не мог преодолеть на четвертой минуте. Чем больше, тем глубже ты падаешь. Зарываешься в эту сладкую вязь аппетитного удовольствия, что обволакивало все вокруг шепотом. Она бы никогда не подумала, что Малфой так умел.

— Я бы убил тебя, но не могу, — парень говорил спутанно, пока кончики ее пальцев приглаживали его раскаленную грудь, расстроенное дыхание, тот заведенный моторчик, что качал жар. — Эта херня не дает… сука, я бы убивал тебя медленно. И наслаждался бы этим.

Гермиона наклонилась, чтобы вновь достать до косых, где колючек было больше всего — шипов от диких роз, вросших в черные молнии. Их было десять под кожей.

— Малфой, ты… — Гермиона прикусила нижнюю губу, уколовшись о шип, когда обрисовала каждую, конвоируя свои отпечатки, подыгрывая рассыпанным по груди иголочкам, что таяли под ее прикосновениями. — Ты принимаешь яд? — переспросила она, придвинувшись близко-близко, почти вдавливая свое дыхание ему прямо в шею.

— Да, — было больше похоже на стон. Он пришелся ей в бицепс с влажным языком, пропитывая кожу ядом.

Из пальца, напоровшегося на шип, потекла кровь. Малфой, который ее не любил в прошлом, уничтожил бы Гермиону только за то, что она подошла ближе. Сейчас девушка растирала по нему свою грязь и не могла не почувствовать, как дернулся низ его живота от чирка ноготков у линии пояса.

— Почему ты это делаешь?

— Он останавливает эту хуйню, — Малфой хотел хмыкнуть, но не получилось. У Гермионы затряслись руки, черт знает от чего. — Не дает ей… сжирать меня полностью. Убивать быстро, — выдохнул парень, желая это, скорее всего, выплюнуть. Как ругательства.

Вот оно что. Сыграть на этом все же стоило. Гермиона должна была попробовать. В этом не было ничего такого. Никаких преступлений против человечества. Всего лишь против ядовитого сердца. И оно билось сейчас как-то неправильно, загоняя собственные шипы ей под кожу. Всего лишь задание. Всего лишь попытка поменять карту. Украсть позиции.

— У тебя были симптомы этой болезни, верно? Кашель, одышка или... — спрашивала Гермиона, не переставая с ним играть, жульничать и обманывать, а он кивал, растекаясь в ее руках. Есть шанс, что отрикошетит в голову, если она заиграется. Гермиона решила подумать об этом позже. — Как ты понял, как это остановить?

— Кикимер нашел какой-то рецепт. Яд… замораживает симптомы, блокирует болезнь, но не… — чувства, ощущения, кайф. — У этого есть последствия, — в виде этой черноты.

— Он перестал работать, — догадалась Гермиона, рассматривая шипы и их стебельки.

— Работает не на всю катушку, сука, — усмехнулся Драко, качая головой. Такая безумная любовь была ему как костюм — подходила сантиметр к сантиметру. — Бля.

Малфой потерся щетиной о кожу ее руки, лизнув языком каждую из мурашек. Гермиона сжала руками его гниющую плоть, разрастающуюся раковую опухоль. Вот это действительно выглядело ужасно, потому что сжирало мышцы, переплетаясь с венами. Она никогда бы не подумала, что такое возможно. Яд? Мерлин. Значит, он мог продержаться на нем какое-то время, но…

— Как давно? — наконец спросила Гермиона, бросив короткий взгляд на песок, переставший сыпать во вторую половинку груши.

— Я не помню, — сбито солгал он, хмыкнув. В такой ситуации мог это делать.

— Вспоминай, — прошептала она ему на ухо, прощупывая прожорливую дрянь, что вгрызалась шипами в кожу, дробя, наверное, ему душу. — Ну...

— Восемь месяцев, — сдался он, откинув голову, и поймал губой кудряшку.

Восемь месяцев. Ровно восемь месяцев назад они начали встречаться с Роном. В этих отношениях было больше от утешения, чем от чего-то, что сейчас крыло Малфоя, как от запрещенных веществ.

— Насколько тебе было больно? Насколько сейчас…

— Ты приставучая сука, как пиявка, — глаза у Малфоя закатились, он впился пальцами ей в кожу и, кажется, был готов затянуть за собой в воронку насыщения, учащенного сердцебиения. — Верни на место, — рявкнул парень, когда она попыталась убрать от него руки. — Просто… верни их на место. Десять секунд.

Гермиона бездушно отсчитала несколько лишних секунд. Добавила их в копилку своей памяти, чтобы потом отнять их у него. Он ее за это убьет, размажет, как она его своими прикосновениями, только будет больно. Не до спертого дыхания и желания поцеловать. В любовных тонкостях прячутся демоны. Они вылезают, когда ты забываешь их подкармливать. Что будет, если она попытается их достать? По одному?

Малфой сильнее сжал ее запястья, потянув их вниз, чтобы вернуть на место — на твердый живот. Рукав тонкого свитера задрался. Гермиона вонзила ему в грудь ногти, когда часть выведенного «Грязнокровка» показалась на коже, пока ему было хорошо. Пока ему было хорошо, а она лежала на мраморном полу Мэнора, выкрикивая что-то о том, чтобы ее убили быстрее.

— Ч-что ты готов сделать, чтобы я постояла так с тобой еще десять секунд, Малфой?

От стены отскочил знакомый хмык — все тот же, который не признавал других оттенков, даже когда был влюблен.

— Что бы ты хотела, Грейнджер? — Малфой поднял глаза, замыленные теплотой, и влил эту заразу в ее зрачки через отражение в зеркале. — Сколько хочешь, чтобы я убил? Может, кого-то конкретного?

— Нет. Есть кое-что другое.

— Что это? — почти так же тихо, как предрассветный штиль.

Три шипа перестали драть кожу, возвращаясь в мясо, плоть и чистую кровь. Гермиона коснулась его щеки своей и, сохраняя невозмутимость, прошептала на ухо:

— Палочку Беллы, Малфой, — девушка слышно сглотнула, закончив фразу, и зацепилась за его хмурый взгляд в зеркале, который стал внезапно трезвым.

Гермиона не успела осознать происходящее — из горла вырвался крик. Малфой схватил ее за плечо и бросил на диван, разместившись сверху. Его глаза пылали накаленной серостью, постепенно понижая пьяные градусы. Он мог контролировать это?

— Думаешь, можешь ставить мне условия, сука? — выплюнул Малфой, сжав ее щеки дрожащей ладонью, вдавливая свои пальцы в кожу ее лица. — У меня еще не настолько поехала крыша, Грейнджер.

— Что ты?..

— Рот закрой, — Малфой встряхнул ее, чуть отодвинувшись, чтобы дать воздуху

циркулировать, и задышал чаще, глотая рывками кислород. — Люпин оказался идиотом, если решил, что я так просто притащу тебе палочку. Десять секунд? Серьезно, Грейнджер? Ты совсем идиотка? Я не приведу тебя к крестражу только за ебаные десять секунд! Это не стоит того.

Гермиона положила ладони на его запястья, стараясь оттолкнуть Малфоя от себя, чтобы не коснуться, не ошпариться о клокочущую злость.

— Отпусти! Я не приду в следующий раз, — вскрикнула Гермиона, потянувшись к карману, где была палочка. — Ты знаешь.

— Чаша останется в Гринготтс, Грейнджер, — парировал он мгновенно, ударив ее по ладони, и что-то тихо-тихо пробормотал, прикрыв глаза, прежде чем выдавить из себя: — Ты знаешь.

Синеватая мгла под его глазами плавилась, как густой туман. Этот вид Ханахаки не был о любви. Он был о ненависти — жаркой, искрящейся, бессмысленной. Нелепой, как каждый шип, проросший на его животе. Так не любят.

— Что ты хочешь? Что тебе тогда от меня нужно, Малфой?!

— Влюбись в меня, — это звучало как палочка у виска, приказ, который мог разрушить все, вызвать переломы, ушибы, причинить травмы, а потом поджечь, затянув в Адское пламя. — Сделай так, чтобы эта хуйня исчезла, и сваливай нахуй! — рявкнул он, ударив кулаком в подушку рядом с ее головой.

Нервный смешок сорвался с ее губ. Малфой вжал ее в диван, зафиксировав своими ногами тело, когда девушка съехала вниз, почти выбравшись. В приказах не было ничего от глубоких чувств. Любовь просто не могла быть эгоистичной. Она была не такой.

— Ты не можешь приказать любить тебя. Это невозможно. Ты сошел с ума! — покачала головой Гермиона.

Малфой запустил руку ей в волосы, потянув на себя, и, кажется, выдохнул, как карамель — тягуче, перед тем, как взять себя в руки, перебороть ощущения, которые заставляли его глаза закатываться.

— Значит, постарайся, Грейнджер, — процедил Малфой, наконец оттолкнув ее от себя. — Ненависть — тоже чувство. Попробуй, поэкспериментируй. Ты ведь умная гриффиндорка, — он резко встал, дернув на себя плащ. — У тебя день на размышления. Я пришлю тебе сову.

— Малфой, стой!

Он не дослушал, аппарировал из комнаты. Хакни резко заорал, срезая огнями растаявшую в комнате тишину. Влюбиться? Гермиона покачала головой. Это невозможно. Она когда-то верила в это чувство. Верила в него, но… это быстро прошло. Любить Малфоя тогда было тоже как жрать яд ложками. Только еще хуже.