Глава 12. А ты спрашиваешь, зачем спецсредство! (2/2)
Контрабандисты… пять лет назад, здесь, на Калабе… Но ведь все существа разные! Конечно! Вот у них, среди сопротивленцев, много было бывших контрабандистов! Да сам Хан Соло, герой, легенда, муж Леи Органы, он тоже контрабандист! И По! Точно! По как-то рассказывал, что искал себя, ударился в приключения, какое-то время он даже спайс возил, сматываясь от патрулей. И все весело смеялись, слушая байки Дэмерона, как он лихо взрывал патрульные катера. Взрывал. А там… а там тоже были люди! И они гибли, выполняя свой долг, потому что Дэмерон перевозил наркотики, нарушал закон, и это же были патрульные Республики! Но никто тогда совсем не думал о том, кого Дэмерон УБИВАЛ.
Почему только сейчас, ночью, сидя, прижавшись к теплым бревнам стены дома Зозидора Слайка, который ненавидел джедаев, она вдруг подумала, что наркотики, которые возил По, он мог же и на ее мир привозить? Как-то папа после очередной поездки в поселок, в сердцах спросил, почему правительство ничего не делает, чтобы выловить этих проклятых контрабандистов, которые завозят на Малый Хейпс спайс? И снова, воспоминание. Лица тех, кому эти наркотики и привозили… Серые улицы, серые от пыли дома, серые лица, пустые глаза… Почему она не подумала об этом раньше? Что она знала о жизни на Малом Хейпсе? Она смотрела Голонет, где все так ярко, так красиво и так счастливо… Радовалась и гордилась Новой Республикой, а там, за ее окном… Бусинки-мгновения, одна за одной, одна за одной… Где ее место? «Первый Орден станет той силой, которая вернет в Галактику мир и закон…», — голос Хакса в сознании вплетался в звон ее колокольчика. Сноук мертв, и его убил этот страшный Рен… А Рей? Почему она никому ничего не сказала? Что она делала там, на «Господстве»? Когда Хакс отдал приказ…
Роуз закусила губу и сжала кулачок, ударив себя по бедру. Она снова в прошлом? Она снова и снова погружается в прошлое? Зачем, Роуз? Твое настоящее тут! И твое сердце стучит все сильнее от тревоги, и то, что внутри тебя, твой звоночек — маяк, он ведет тебя к нему, тянет, как приводной луч, указывая направление. Только все напрасно. Крайт-драконы привычек не меняют, она для него… преступница. А то, что случилось… эхо разбитого зеркала в ее душе… И острые осколки проткнули память… теперь она помнила и другое…. Соприкосновение их тел, как удар электрошокером… И снова дрожью по коже прокатывается жарко-душистая волна, тут же окутав мягким, как облако покровом чего-то теплого и наполненного тем самым женским, чувственным, манящим… Недостижимо-горько — мучительным, потому что она позволила себе … забыть, кто он, потому что позволила послушать сердце… Да как она могла? ПОЧЕМУ? И нет покоя от ее душевных терзаний.
Маленькая Роуз Тико, которая всегда была в тени, только издалека смотря на героев, вдруг оказалась в другом мире, где нет уже ни тех героев, ни жажды борьбы, да и высокие идеалы вдруг поблекли, потрескались, а под ними совсем явственно проступила ржавчина, разъедавшая эти самые идеалы, но так искусно закрашиваемая красивыми призывами погибнуть за всеобщее счастье… И они погибли, почти все…
«Ничего», — печально улыбнувшись, сказала тогда Лея, осматривая горстку выживших, — «придут другие, на место каждого погибшего придут двое, трое, сотни! Потому что наша борьба за свободу…»
Роуз нахмурила бровки, сколько раз она слышала эти слова. Свобода… Да! Какая свобода?
Только в предрассветных сумерках, уставшая от своих мыслей и вопросов пока без ответов, уже укрытая крыльями сна, она вдруг подумала, что больше всего ей хочется, чтобы они скорее вернулись… домой.
Он зайдет, ненавистный крайт-дракон, а она скажет… нет, он скажет… нет, она спросит… Да ничего она не спросит! НИ-ЧЕ-ГО!
Утром поселок казался вымершим. Не смеялись дети, никого не было на полях, улица была пустынна, даже котята ускенов куда-то попрятались.
Оди, с темными кругами под глазами, уставшая, жесткая, собранная, командовала помощниками твердым голосом, Руди колдовал в своей лаборатории, несколько женщин ухаживали за ранеными ускенами, а на немой вопрос-взгляд Роуз Оди покачала головой, она перекручивала свой пучок, держа заколку зубами:
— Нет, девочка, мы ничего не знаем. Наши уехали к Унне, там… помочь надо. Возможно, у них связь есть, но они вернутся только завтра…
Роуз и Бош немного погуляли, рассматривая и сам поселок, и водопад, тропинки — дорожки, а потом Тико решила, что пора домой. Мама говорила, что в доме всегда полно дел, не переделать. Лучше делать, чем изнывать от тревоги и неизвестности.
Осмотр достопримечательностей двора и сада Зозидора натолкнул Роуз на разные мысли, но сначала она проинспектирует вот те строения, похожие на маленькие ангары. Ангары — это ей близко. И она не ошиблась. Кроме одного, где, как поняла Роуз, обиталище Наблюдателя, это не ангары, а склады всякого барахла, вышедшего из употребления, сломанных механизмов и заброшенных нерабочих дроидов. А еще тут было столько всяких инструментов, блоки от различных систем космических кораблей, мотки кабелей и проволоки от силовых катушек двигателей, разъемы конденсаторных потоков, буферные радиаторы, ингибиторы и мотиваторы, и еще много-много всего.
Зачем Слайк хранил все это? От кораблей, которые больше никогда не взлетят с планеты? Роуз не знала, но она осматривала такие знакомые детали, трогая пальчиками то, что когда-то давно давало жизнь звездным кораблям… Ей теперь тоже, наверное, больше не взлететь, не увидеть Космос… Тут ее взгляд наткнулся на плату устройства доступа, торчавшую из дыры в контейнере, наполненным всякими мелкими деталями. То, что это была она, Роуз не сомневалась!
Сердце бахнуло в горле раз, другой, ей даже показалось, что у нее закружилась голова. Она ухватилась за угол стола, пережидая этот взрыв осознания и волнения. Только через минуту Тико призналась самой себе, что ее судьба снова готова сделать резкий поворот… Она соберет передатчик и пошлет сигнал, и... Как она зашифрует сигнал? Она не знает кода...
От возбуждения, нахлынувшей, как штормовой ветер, надежды, Роуз дышала часто, стараясь унять это охватившее ее чувство — она не застрянет здесь навсегда! Пусть Хакс уйдет в свой Первый Орден, в то, что он не вернется, чтобы забрать ее, диверсантку, преступницу, разыскиваемую Первым Орденом, свершив свою месть, она не верила. Он вернется! Со своими штурмовиками, чтобы арестовать ее, чтобы… Колокольчик в ней вдруг залился сердитым звоном, поглощая ее внезапную радость и глуша ее мысли, обидные и горькие, разбивая их на крохотные жалящие ее прошлым крупинки, которые исчезали в том теплом и мягком, которое вдруг поднялось из глубин ее души. Теперь уже с силой ударив по ее сознанию, отсекая ее восторг возвращения в Сопротивление, словно сильными крыльями взмахивала большая белая птица.
Если она соберет маяк, и ее... услышат... Кто? Свои? Они вообще подумают, что это ловушка. Первый Орден? Что скажет Зозидор, когда они появятся здесь? Их не примут! Разве Роуз может стать причиной неприятностей для всех этих людей, которые столько лет скрывали свое существование?
Роуз смотрела на плату доступа, мелькали дорогие лица в памяти, но тут же сменялись другими, Зозидор, Оди, Руди… А над всем этим зеленые глаза крайт-дракона, золотыми сполохами, как каплями лавы прожигая ее сердце… Прошлое и настоящее снова закрутили непримиримыми вихрями, только сейчас…
Роуз оглянулась на открытую дверь, солнце вливалось лучистыми струями света, на пороге лежал Бош, положив голову на лапы, ждал… И Роуз из настоящего вдруг поняла, что там, в этом прошлом, остались ее боль, одиночество, месть и ненависть, ожесточение и непримиримость, а тут, сейчас… наполнилась ее душа, как река из тысяч ручейков другими чувствами. И эта река несла ее прочь от прошлого…
Она снова испугалась себя, нынешнюю, круговерть из чувств, казалось, только набирала обороты. А Роуз, отведя взгляд от платы доступа, смотрела на ряд застывших, потрепанных временем, кое-где помятых, дроидов. Молчаливые свидетели времени…
Тико возилась с деталями, инструментами, раскладывая найденные запчасти на очищенной полочке. Привычное для нее… что-то разобрать и снова собрать, чтобы работало. Садовые инструменты были модернизированы и адаптированы из тех, что во множестве всегда присутствовали на кораблях, так что через часа три у Тико в наличии уже были инструменты, с помощью которых она рассчитывала привести в порядок и двор, и сад.
Перспектива, нарисованная ею самой, Роуз нравилась. Вдохновляло то, что она видела в мыслях.
А потом принялась за работу. Только ее кипучая деятельность столкнулась с реальностью. Она переоценила свои силы. Приходилось часто останавливаться и отдыхать. Но упрямое желание — делать! перевешивало доводы разума, и она упорно снова принималась кромсать заросли ки-а-ки и н,вора, хотя от того, чтобы включить встроенный генератор на лопате отказалась. Все сразу: и копать, и вычищать никак не получалось. И еще три раза пришлось кормить Боша.
Мясо гурнасетов, которое не ели люди, она еще вчера вытащила из хладошкафа. Маленький ускен ходил за ней по пятам, смотрел во все свои четыре глаза, что она там делает этими вонючими и невкусными железками? Пару раз убегал в сад, игрался. То бабочек гонял, то пытался кого-то поймать, заскочив на сидения в беседке, но толстый зад перевесил, и Бош грохнулся вниз, отряхнулся и пошел есть то, что там Роуз в миску положила. Не задалась охота… пока.
Уже солнце пряталось за верхушки деревьев, когда Тико, сложив руки на груди, улыбаясь, рассматривала плоды своих трудов. Даже физические ощущения навалившейся усталости и горевших от инструментов ладоней меркли перед моральным удовлетворением. Площадка перед домом, расчищенная от колючих переплетенных лоз, сложенных сейчас огромной кучей, радовала глаз.
Роуз заметила, как встрепенулся Бош, подняв свои ушки, как вытянулся в струнку, смотря куда-то сквозь гущу леса, а потом услышала рык ускена. Тико бросила охапку сухих веток, сорвавшись с места, а Бош, с пробуксовкой по траве лапами, стартанул следом.
Она смотрела на суету у медмодуля из-за кустов ладии, Бош жался к ее ногам, шипел, потому что такое количество больших ускенов его пугало, а такое количество говорящих что-то тревожное людей заставляло быть поближе к Роуз. Все-таки он еще маленький ускен.
Тико высмотрела Хакса среди незнакомых мужчин практически мгновенно, сердце ухнуло в пятки, подпрыгнуло снова вверх, сжалось в комочек, когда она заметила на его плече и бедре белые повязки. С трудом оторвала взгляд. Несколько ускенов без седоков, там еще лэнд, а в лэнде… убитые? Раненые? Генерал обернулся, смотря на кусты ладии, а Роуз присела, спрятавшись за сиреневыми кружевными листьями, обняв Боша:
— Пошли, домой пошли, они вернулись! А раз вернулись, значит, их нужно встречать и кормить!
Муторный и тоскливый туман тревоги, облепивший ее всю со вчерашнего дня, рассеялся, оставив только что-то горькое в душе. Снова война? Опять война? Он ранен? Но легкая, как шелковая кисея, радость уже ниспадала каскадом в сердце. Роуз Тико была рада, что генерал Хакс, которого она жаждала убить так долго, не погиб!
Как порыв знойного ветра, обдавший жарким полднем палящего солнца, бросил два взгляда навстречу друг другу, когда он вошел. Только мгновение, когда смешалась их откровенная радость, тут же спрятанная за опущенными ресницами, тут же занавешенная холодным светом серых сумерек из их противостояния и уверенности, что их война только расширила пропасть между ними. И каждый был убежден, что это навсегда.
Слайк выглядел не просто уставшим, он осунулся, Роуз даже показалось, что сгорбился, войдя в дом, секунду, задержал на ней какой-то потухший взгляд, тихо сказал:
— Ну, что там на ужин у нас, дочка? — и прошел в свою комнату, а Хакс, развернувшись, закрыл дверь своей.
А Роуз показалось, что темные тени сгустились в доме… Ей хотелось броситься к нему, такому уставшему, в испорченной безнадежно генеральской рубашке, опаленной выстрелами, с прорехами и следами крови, чтобы спросить, чтобы сказать… Только снова осколки разбитого зеркала больно кольнули в душе… Что ты творишь, Роуз?
Она уже хотела разливать похлебку, чтобы чуть остыла, но тут на кухне появился Зозидор, кинул взгляд на стол, на Роуз, смотревшую вопросом, разве что-то не так? В глазах Слайка потеплело, хотя та боль, что плескалась в глубине, никуда не исчезла.
— Погоди пока, — Зозидор тяжело опустился на стул, сложив руки перед собой на столе, молчал, глядя куда-то за пределы этой реальности, Роуз ждала…
Седые волосы были еще мокрыми от воды, но он утянул их в хвост, и вода с кончиков намочила ворот чистой рубахи:
— Ты бы пошла, помогла генералу… Там поджило уже, немного, но сама же понимаешь, что ранам нельзя соприкасаться ни с чем… Оди сейчас не до мелочей… А сам он не только коряво, но еще и неправильно себе там наляпает… Надо бы ему помочь… — Зозидор устало выдохнул, а Роуз опешила:
— Кто, я-я?
— Ну, не я же, — тяжело вздохнул старик, — ты меня с собой не сравнивай. Тут принцип простой, женские пальчики, они, знаешь, одним прикосновением лечат…
— А… а вы? — совершенно обескураженно спросила Роуз.
Слайк кинул на ее растерянное лицо быстрый взгляд, и в поблекшей голубой дымке его глаз вдруг блеснул озорной огонек:
— А мне что, в карауле там стоять? Генерал не кусается, он спокоен и совершенно безопасен, гарантирую! Я пока травочки свои заварю, устали мы… что-то…
Он поднялся медленнее, чем обычно, уже развернулся к полке, где стояли всякие емкости с сухими травами, а Тико все смотрела на его спину, не в силах заставить себя пойти к Хаксу и…
— Роуз, что ты стоишь, как будто тебя прибили к полу, — не оборачиваясь, сказал Зозидор, — это нормально, когда женщина делает перевязку раненому бойцу, не находишь? Или у вас там, в вашем… Сопротивлении оказывают помощь только тем, кто разделяет ваши убеждения?
Слайк, все же повернулся к ней, держа в руках две склянки с травой. Тико насупилась, даже губки поджала, укол Сопротивлением, видимо подействовал, потому как она решительно направилась прочь, а Зозидор с удовлетворением подумал, что Хаксу придется нелегко, когда она застанет его врасплох, чего, собственно и добивался Слайк. «Посмотрим, как он выкрутится, посмотрим, как она продержится…», — думал старый хулиган, отсыпая травочки в маленькие плошки.
Нет, она не злилась, не возмущалась, не хотелось спорить и доказывать что-то. Пусть! Она не испугалась Хакса там, на базе, когда укрывала его страшный ожог под бакта-пластырем, и вообще! Гвиллин сказала, что все, что происходит в доме — зона ее, Роуз, ответственности!
Тико остановилась перед дверью комнаты Хакса, набрала воздуха, выдохнула, и бахнула кулачком по этой двери. В ответ услышала невразумительное мычание, что было принято, как разрешение войти, и она вошла! С твердым намерением доказать Зозидору Слайку, что его презрительный тон несправедлив по отношению к Сопротивлению!
Порыв знойного ветра в сознании зажег румянец на ее щеках, сердце екнуло и затрепыхалось испуганным ючиком, потому что крайт-дракон стоял спиной к ней, у закрытого ставнями окна, обернутый по пояс в полотнище, которые тут заменяли полотенца, и пытался зубами затянуть лоскут белой ткани на левой руке. Тусклый свет светильника отражался бликами от капелек воды на его плечах, жуткий шрам на спине выделялся более светлой, чем кожа, полосой, а сам генерал, завидев Роуз, оторвался от своего занятия, развернулся, в глазах шибануло яркой молнией, и он метнул взгляд на кровать, где лежала его одежда.
Явление на пороге его комнаты Тико вместо Слайка (что в принципе было, по мнению генерала невозможно!), вывело его из состояния равновесия. Хакс не знал, куда деваться, потому что его пространство, его задраенное тысячью герметичных люков личное, то есть он сам, стоял сейчас перед Тико босиком, полуголый, обмотанный этим холстом, и точно выглядел, как дурак.
Почему-то неделю назад, когда он совершенно невозмутимо выжимал одежду, а дурковатая раненая Тико копошилась на берегу реки, а потом в гроте, когда он так же невозмутимо сушил одежду у костра, он совершенно не чувствовал этого бешеного стука сердца, обжигающей горячей волны и абсолютной обескураженности от ее глаз. «Потому что того требовали обстоятельства, а холодная ярость и просчет будущих шагов в продвижении вперед не оставляли места ни для чего», — тут же выдал мозг Хакса, который работал будто в автономном от чувств режиме.
— Что надо? — Армитаж попытался воспроизвести на лице суровое равнодушие, но без мундира получалось не очень. Он собрал волю в сжатый до размеров плазменной гранаты шар и мысленно запаял активатор намертво. В конце концов, не голый же он тут стоит!
— Мне — ничего! — огрызнулась Роуз, отчетливо залившись румянцем от смущения, — Зозидор приказал помочь тебе с повязкой на раны, потому что сам ты…
— Я и сам справлюсь, без тебя, Тико, — сжав челюсти от негодования, процедил генерал, с ужасом констатируя, как предательски вспыхнули красным уши и щеки. Такого состояния он не испытывал много-много лет, пожалуй, с детства.
Он разучился стесняться очень быстро. Из него выбили все то, что вложила в него мать: учтивость, скромность, приветливость, кротость и способность смущаться. Так ненавидимое его отцом и так старательно уничтоженное тем, что заменило Армитажу солнце в его душе: жестокостью, равнодушием, черствостью, жестокосердием и беспощадностью, как к себе, так и к другим. Оставив отравление жаждой мести, тотальным контролем над каждым своим действием, и поглотившими его целиком, опасениями, абсолютным недоверием совершенно ко всем, и замкнутостью в себе самом, как в спасательном круге.
Только вот уже как неделю… Да нет же! Вот с того момента, как дикая ксава на глазах личного состава впилась зубами в его руку… Крифф! Она рушит квадниевую защиту его души, каждый раз производя локальные землетрясения! Каждый раз с ее появлением что-то происходило! Каждый раз она заставляла его злиться, впадать в гнев и ледяную ярость, чувствовать себя оскорбленным, быть в замешательстве, изумлении, заставляла испытывать сострадание к ней и чувствовать то, чего априори не мог чувствовать генерал Хакс! Никогда! Эта маленькая др… «Она не дрянь!» - стегнула и обожгла сознание мысль, она не дрянь! Она пахла его домом! Его солнцем, его утром! В нем самом, где, как и на его мире, всегда пасмурно, и стыло, и выстуженная пустыня, которая его душа… А она… Дерзкая, воинствующая, непримиримая, диверсантка и преступница, дикая и гордая, ненавидящая все, что важно и ценно для Армитажа, жаждущая только одного — уничтожить все, что не соответствует ее идеалам… Она спасла ему жизнь…
Генерал отодрал взгляд от Тико, такой хорошенькой в штанишках и свободной рубашке, заманчиво так обрисовывающей ее грудь, от заплетенных в коротенькую, но тугую косицу черных волос, контрастом к светлой ткани одежды, от упрямых губ и от ее глаз, удивленно-растерянных, и от вспыхнувших румянцем щечек.
Тико сморщила носик… «Еще сейчас наплюет ядом своим», — решил Армитаж, утягивая мысленно ошейник, и отчаянно желая, чтобы она ушла, стоять тут перед ней… в таком виде, было невыносимо!
— А вот уж нет! — вдруг прошипела Тико, смело шагая вперед, к столу, где лежали салфетки, скатанные в валики два узких лоскута ткани, и стояла баночка с пахучей зеленой субстанцией.
Роуз взяла салфетку, от души намазывая плоской палочкой мазь:
— Это зона моей ответственности, между прочим! — добавила она и храбро посмотрела в глаза крайт-дракону.
Армитаж не ожидал такого поворота, в ее тоне не просто уверенность, а вполне читаемое упрямство. И она подошла к нему, держа в руках салфетку и это подобие бинта.
— Может… ты сядешь, — вдруг почти попросила Роуз, опустив глаза в пол у своих ног, — мне… не удобно так.
— А мне никак неудобно! — не сдавался генерал, практически паникуя, и даже вроде сделал шаг по направлению к кровати, хотя путь к отступлению, то есть одежде, был отрезан.
Куда-то сгинуло все ее нагромождение из горьких мыслей, негодования, презрения к самой себе, обещаний больше никогда не слушать ту мелодию, что вызванивал ее колокольчик в сердце. Из сотен определений, которыми она заклеймила Хакса на веки вечные, терзаний ее души, исполосованной осколками разбитого неверного отражения и приговора самой себе. Сейчас, в это мгновение, она ничего не слышала из-за оглушающего звона своего колокольчика, его невозможно заглушить ничем! Она видела сейчас только раненого крайт-дракона, который, как всегда, говорил с ней надменно-насмешливо, только в его глазах отражалось другое… Смятение и горечь безнадежности в бездонной, как океаны Патролии, глубине.
Ошейник его самоконтроля уже впился шипами в сознание, но сквозь привычное яростно-жгучее, которое он в секунду выстраивал вокруг себя, буквально взорвалось ярким и ослепительным светом, ударив щемящей обреченностью неприкрытых желаний чего-то, что он не знал в своей жизни, недостижимого, неосязаемого, но смутные очертания которого где-то далеко и глубоко в душе оставались с ним с тех пор, когда он спрятал крошечный кусочек памяти, единственное, что у него не смогли отнять.
— Не дури, Хакс, — Роуз отвела взгляд, смотря теперь на его плечо, где запекшийся кровью след бластера ровной чертой рассек мышцы, не глубоко, но болезненно, — что-то там, на базе, ты не слишком возмущался!
Она убрала лоскут, что он так и не смог завязать, и уверенно приложила мазь к ране, придерживая салфетку, второй рукой бинтовала. Изо всех сил запрещая себе отвести взгляд от раны, чтобы... чтобы хоть краешком взгляда посмотреть на него... без рубашки... Она не видела его взгляд, чувствовала! Как порыв знойного ветра, обдавший жарким полднем палящего солнца, от ее виска, к шее, по плечам, по спине, ласковой, но очень приятной щекоткой.
«Она похожа на лот-кошку, которой поставили миску с молоком, лакает, а сама замирает, всегда готова к бегству, и всегда готова зашипеть и броситься », — подумал Армитаж, скользя взглядом по ее волосам, к розовому ушку, по линии плеч… А вместе со взглядом разливалось по душе густое и теплое, как свежий мед, и солнце внутри играло янтарными бликами.
Тико сосредоточенно всматривалась в то, что делала, чуть склонив голову, а он видел, как напряжена ее шея, и тонкая прядочка волос, не попавшая в косу, черное на белом… Этот ее бархатистый свет, как и смугловатая кожа, и его безумное желание коснуться ее… теплоты… Чтобы… чтобы согреться… Ему безумно хотелось согреться этой ее теплотой….
— Я знаю, что случилось, Руди рассказал, — тихо произнесла Роуз, а генерал вздрогнул.
Ее голос сейчас… Мягко и печально, она сказала так, словно он уже сто раз вот так возвращался, а она уже сто раз бинтовала ему рану. И что, он должен что-то ответить ей?
Роуз не понравилось, как лег виток лоскута, она сматывала его обратно, положив ладошку на плечо генерала, удерживала повязку.
— Тот, кто посылает их сюда… судя по тем, кого уничтожили мы там, в лагере около посадочной площадки… Это наемники! Значит, они решили обосноваться тут надолго, и обезопасить себя от любых неожиданностей в виде соседей… — так же тихо ответил Хакс, — я придержу… — сказал Армитаж, накрывая ее ладонь своею.
Она не знала, как ей быть, взметнувшееся темное, из прошлого, хотело ужалить, хотело укусить, снова болью и непримиримостью, только зашипело и угасло, от того неведомо-невесомого, что сейчас полетело толчками пульса по венам. Словно от его ладони, от этого прикосновения, частые импульсы силы, создавали вихревые потоки между ними. И она… она высвободила свою руку не сразу! И боялась посмотреть на него, боялась, что он увидит, поймет… Она снова в его ловушке? Что ты творишь, Роуз! Крайт-драконы не могут быть кем-то еще, только крайт-драконами! Он сломает тебя, разрушит, и уничтожит!
Армитаж замолчал, а мучительно сжавший сердце восторг огненным ветром по крови.
— Все уже, не надо придерживать! — резко ответила Тико, а огненный ветер в его крови ударился в стенки сердца и исчез, оставив только след горечи.
Между ними — пропасть. И ему не перейти эту пропасть, и не перелететь, потому что крыльев нет, а она…
Тико еще подтянула лоскут, чтобы не сползла ткань. Кто-то темный злорадно рассмеялся в самом Хаксе, или ему показалось? Он снова, как дурак… Зачем, Армитаж? Ты же уже все понял, только как справиться с этим, не знаешь.
Он смотрел сверху, на блестящие волосы и ровный пробор, на кончики ресничек, которые трепетали, пока она осматривала наложенную повязку, на маленькие ладошки, так мягко по его руке, почти утонув в своем густом и медовом, что обволакивало сердце. Только... Это Тико, дикая ксава, если он просто попытается к ней приблизиться, вцепится в горло, куда угодно, потому что Хакс для нее… враг? Тот, кто воплощает в себе все то, что она ненавидит! И даже то мгновение, когда она приложила ладонь к его щеке… только мираж?
— Хватит! — теперь сухо и черство, ответил Хакс, а Роуз подняла голову…
Она совсем растерялась, что с ним? То палящий зной в зелени глаз, то метель метет. Она так старалась, чтобы он не заметил… Притяжение, как нити станнера, не вырваться! И она не удержалась, скользнув взглядом по изгибу его губ, потом ниже, к выемке у шеи, и невыносимо захотелось дотронуться, провести пальцами по коже границу от его плеч к груди… И тут же чернильным облаком из памяти… «Это я покажу тебя всей Галактике, а еще отдам родственникам тех, кого ты убила… Похлопочу, может быть, чтобы тебя не казнили …» Она резко отпрянула, отошла к столу, намазывая еще одну салфетку.
Что-то изменилось в ее лице, а Хакс не мог понять, изо всех сил пытаясь справиться с собой. Он просто с ужасом представил, как ее пальчики по его бедру прохладными перышками, и мурашки покатились по спине, а упрятанный Хаксом в стальные ограничители тот самый, необузданный и через край, зов плоти, рванулся из своих оков, пройдясь по сознанию огненным валом, но разлетелся вдребезги, ударившись об острые шипы строгого ошейника. И он сказал почти грубо, уже злясь на самого себя и на Зозидора, который снова выставил его под удар:
— Тико! Узнай, где они прячут лэнды! Мне нужно убраться отсюда, пока не начались эти их катаклизмы! Мне нельзя терять время! Это тебе уже все равно, а меня ждут!
Она дернулась, в его тоне снова хлестнуло приказом, и снова в ее глазах погасло солнце:
— Нет! И не потому, что из-за тебя мои считают, что меня нет в живых, и не потому, что из-за тебя я теперь не знаю, где они! Сейчас Зозидор не станет тебе помогать, а один ты…
— Я всегда один! — жестко оборвал ее генерал, и протянул руку к салфетке, — А если и погибну, представляю твое ликование, Тико. Никто по мне плакать не станет, может, только лэнд жалко будет. Дальше я сам. А то ты потом скажешь…
— Конечно! — с насмешкой перебила его Роуз, всовывая в его руку салфетку с мазью, и валик лоскута для перевязки, — Неужели ты мог подумать, что я тут… буду тебе… Как будто мне надо! И постарайся побыстрее! Я не собираюсь… сто раз ужин разогревать! — уже обычно-едко заявила дикая ксава, стрельнула в него взглядом из отменной обиды и злости уже на выходе, и хлопнула дверью.
Генерал смотрел на закрытую дверь, в душе плазменными гранами взрывалась досада пополам с тягучей тоской, а солнце, так ярко блеснувшее в памяти, снова скрылось за темными тяжелыми тучами.
Зозидор сидел за столом в кухне, насыпая свои травы в круглый, видавший виды чайник.
Он исподлобья посмотрел на влетевшую в кухню Роуз, которая тут же принялась что-то суетливо переставлять с места на место, поднял бровь, и добавил щепотку трав из мешочка у себя на поясе.
— Он опять там наговорил чего-то? — спросил Слайк, внимательно посмотрев на Роуз. Седые брови едва двинулись.
— Нет! — вспыхнула Роуз, — Не наговорил! И зачем вы меня туда послали, к нему, а? Он и сам прекрасно бы справился! Никто ему не нужен! И ничто ему не нужно, кроме… кроме этого его Первого Ордена, и еще… власти, да! Он только и думает о том, как бы сбежать! Больше ни о чем! Потому что все — что ему надо — завоевать и подчинить Галактику! И он уничтожит и свободу, и…
— Э-э-х… — Слайк припечатал ладонь к столу, а Роуз замолчала, смотря на эту его ладонь с изумлением.
— Что ты знаешь о нем, девочка? — едва слышно спросил Слайк, —Что ты знаешь о том, зачем он рвется обратно? Что ты знаешь о том, что прячет он там, в себе, за этими своими глухими стенами? И как это… жить, чувствуя острие кинжала под сердцем, и хватать это лезвие руками… Я видел, что твои дружки сделали с ним. И представляю, что могли бы сделать еще! Навидался я таких вот… вояк, которые сами себя убеждают в своей великой миссии, а на деле… Что ты знаешь о том, что этот его Первый Орден хочет предложить Галактике, кроме уже всем опостылевших сказочек этой вашей Органы о равенстве и свободе? Много ты ее видела, свободы этой? А? Ты не задала себе ни одного вопроса! Хотя бы, почему это ваше Сопротивление просто жалкая кучка таких вот, как твои друзья? А я знаю, как такие кучки, под этими красивыми лозунгами взрывали шахты, заводы, города! Я все это видел и знаю! И знаю, что такое Республика! И знаю, что такое Империя! И кто-то должен прекратить это все! Понимаешь, нет? А! Он не похож на твоих тупоголовых дружков? У которых не хватает мозгов понять, что есть сила, способная, наконец, сделать что-то для Галактики? Сила, Роуз! Потому что в этой Галактике только сильная рука и мощная армия способны удержать ее от войн и хаоса, и от таких вот… Как твои дружки, и от таких вот, которые пришли сюда творить то, что хотят! И они снова придут, чтобы убить нас всех, потому что считают, что им можно все! А сколько таких миров, где можно все? Спроси у Леи своей. У нее везде все можно, так как свобода, от всего! Она и ей подобные считают, что только они имеют право, взобравшись по трупам на вершину власти, утверждать, что их мнение единственно правильное! Потому что все эти семейки тысячи лет были у власти! И другого не мыслят! И по-другому не могут и не хотят НИЧЕГО менять! А оно есть, другое!
Роуз вжималась в стену, потому что голос Слайка звучал все увереннее, а во взгляде вдруг отблески стали.
— Вы… не знаете, что творил этот Орден, — упрямо встряла Роуз, — вы не знаете, что он, — она кивнула за свое плечо, — убил миллионы ни в чем не повинных людей!
— Знаю, — сказал Слайк, — знаю… Оправдать это нельзя… Нет. Если бы не эти жертвы… Весь флот… одним ударом… Галактика бы сгорела снова в огне. Сколько бы миров было сожжено, сколько бы еще погибло? Триллионы! Он, — тут Слайк кивнул на дверь, — прекрасно знает, что сделал, но он и прекрасно знает, что делать! Потому что теперь все изменилось. Потому что теперь он может сделать то, к чему шел всю жизнь… Ты сама-то, Роуз, послушай себя, без этих вот… ваших лозунгов, ну выкинь ты их, хотя бы ненадолго… Посмотри… То, что сделали вы, убив несколько миллионов тех, кто служил на кораблях и базе этой… забыл как она называется. Тоже ведь, планета была! И нет ее! А ты, значит, считаешь, что этих всех людей, которые там работали и жили, убить правильно, благородно и нужно? Ну, узнаю, узнаю руку всех этих говорунов-сенаторов… Только наши люди убитые считаются, а те, кто не разделяет наших идеалов, чего их считать? А корабли, Роуз? Экипажи? Это же сотни тысяч жизней! Каждый! Со своей судьбой, домом, родителями, семьей… Что думаешь, мамки-папки тех офицеров или персонала, которого больше, чем военных, любить эту вашу Республику будут? Молиться на вашу эту Органу? Опять намечается грандиозная резня… Я много прожил, много видел, одно понял… Человеку необходима только любовь, только любовь способна наполнить сердце и душу. А разрываться между любовью и жаждой мести, между чувством и долгом… нельзя!
Зозидор встал, подойдя к Тико, сказал очень тихо:
— Пустыня у него там, в душе, пустыня. Потому что нет никого рядом. Это его защита, он так считает. А я вот видел, как он за тебя-то… и видел, как он за нас, там… Мог бы подбить корабль, а потом... Только он наш! А мы пленных не берем! Не о себе думал! Разве тебе этого мало? Я вот тоже... преступник, знаешь ли, объявлен врагом Республики, знаешь ли, потому что эту самую Республику самовольно защищать пошел и еще скольких за собой повел!
— Это как? — не поняла Роуз, — За что же тогда вас... врагом?
— За то, что возмутился нежеланием Сената защищать тех, кто о помощи попросил, за то, что наплевал на этих жирных хаппаборов, казнокрадов и взяточников, за то, что показал все их ничтожество и лицемерие. А ведь таким как ты был, да! Идеалист! Верил в идеалы демократии, потому что так нам говорили... Пока сам не узнал, что там на самом то деле творится...Верил! Молодой был, горячий, указывали пальцем и тыкали — плохие, надо их... и посылали вот нас, например, флот Судебного департамента. И мы летели, стреляли, арестовывали... Потом только понял, чуть позже, что эти плохие, те, кто против того беспредела, что творился, были. Смотришь, а уже там, где побывали джедаи, или мы, корпус Судебного Департамента, сидят нужные люди, а все, что есть ценного на мирах, уже распределено по карманам всяких домов там... разных, то королевских, то не королевских... Ты вот спроси у своей Органы, откуда у ее дома роскошь такая была на Альдераане-то? Откуда кредиты-то текли реками, чтоб и на шикарную жизнь хватало, да на содержание лагерей для террористов, да на оружие... Спроси, какими такими трудами и где они зарабатывали себе на все это? Ни одного дня не работали, ни одного дня не знали, как это, с утра до ночи спину не гнули, а все туда же... Потомственно сидят по сенатам своим и учат всех, что правильно, а что нет! Бывал я там, видел. И другое видел! И меня, как зверя, джедаи гоняли, потому что им ткнули пальцем эти сенаторы и сказали — плохой, убить его! Не убили. Не таков Зозидор Слайк, чтобы этим цепным псам сдаваться без боя!
— Вы поэтому так не любите джедаев? — почти шепотом спросила Роуз.
— И поэтому тоже, — вздохнул Слайк, — считаешь, что дружки твои, которые генералу прижигание делали, герои, значит? Узнаю джедайские штучки, — в глазах Зозидора уже плескалось что-то холодное и темное, — много вокруг меня народу было. А идеальные хорошие... повстанцы эти, решили Зозидора за неповиновение, за то, что отказался в Альянс их вступить, снова убить... Подставив Имперский флот. И снова Зозидор не дался, идеальным-то героям, чтоб их сарлакк сожрал всех, кто еще остался... Не люблю я всех этих... которые себя правильными и безгрешными считают, а за ними моря крови... Я-то мог ошибиться... Да. Хотя и вряд ли... когда увидел, как он смухта на берегу потрошил, генерал твой, преступник который... А вот Наблюдатель не мог! Ускены не ошибаются! Они чуют то, что в самом человеке, сразу! А Наби не только не разорвал, он вон, признал как...
— А... что, — тут Тико сглотнула, — Наблюдатель мог ... нас ... убить?
— У-у! Да еще как! — кивнул Зозидор, — Ну, не убил же, — вдруг широко улыбнулся Слайк, — так что ты, девочка, сама научись думать и чувствовать! А не то, что там тебе в уши вкладывают... некоторые... Себя только слушай, поняла?
Хакс явился еще через минуту, чуть прихрамывая, утянутый в свою невозмутимость, застегнутый страховочными ремнями из холодного спокойствия, ел с аппетитом, на Роуз не посмотрел ни разу.
Тико уже убирала со стола, как рык Наблюдателя заставил всех повернуть головы в сторону сада.
— Ой! — Роуз уронила ложку, и она громко бацнула по столу, — Там же Бош! Я же забыла!
Роуз метнулась из кухни, а Слайк, тяжко вздохнув, сказал:
— Сдается мне, генерал, что сейчас мы узнаем что-то, чего мы с тобой не ожидали…
Он взглянул на Армитажа, а в поблекшей голубизне его глаз явственно замерцали огоньки-смешинки.
Хакс быстро отвернулся, сжав губы. Дикая Тико снова вносит дисбаланс? Снова эти качели-чувства? Непонятно куда полетишь и не треснет ли тебя по затылку в точке максимального взлета нечто непредвиденное?
Бош шипел, топорщил свои мягонькие еще шипы, припадал на лапы, бил хвостом, пытался напугать брошенные Роуз инструменты, которые, как ему казалось, слишком долго тут находятся, воняют противно, а никого нет, а эти железки могут быть опасны! Он сам слышал, как они страшно гудят!
Наблюдатель сидел у бревен, возвышаясь мрачной громадой, следил за смелыми бросками Боша.
Тико всполошилась, потому что маленький ускен мог задеть кнопки пуска и активировать генераторы, и пораниться! Гидравлический секатор очень опасная штука!
Она потащила инструменты к ангару все сразу, волоча их по земле и пыхтя, как краулер геологоразведчиков, взбирался бы по каменистой насыпи, а Зозидор и Хакс стояли у входа, уставившись на гору из веток, колючих лоз, освобожденной от зарослей площадки и очищенной дорожки в сад. Потом генерал склонился к старику и тихо спросил:
— Вы что-нибудь понимаете?
— Вариативно, — кивнул Зозидор, — вариант первый…
— Ну, мне же нужно было чем-то заняться! — Тико закрыла двери склада и обернулась к ним, едва видимая в темноте, — Там у вас столько всего! А тут, в саду — просто дикие заросли! А вот же, все есть, только не работает! — она приблизилась, смотря на Слайка с вызовом, смахнула с глаз выбившиеся черные пряди, пыталась отдышаться...
Вот почему эта взъерошенная, всегда готовая к бою, непредсказуемая в своих дальнейших действиях и совершенно неуправляемая (так считал Хакс!) наглая девчонка, одним своим видом производила возмущение разных стихий... в душе Армитажа. И откуда они там взялись-то? Не было у него в душе никаких стихий! Не было!
Он смотрел на раздухарившуюся Тико, а разгонявшийся в нем самом жаркий ветер снова рвал невозмутимую холодность Хакса в мелкие клочья. Его защиты хватило ненадолго...
Зозидор отодвинул застывшего изваянием Хакса, и встал перед Роуз:
— Если я правильно понял, ты там, в ангаре, порядок наводила, что ли?
— Нет! Я там смотрела, что вообще есть! И что можно использовать, чтобы порядок навести тут, в саду! И нашла много интересного! А потом посмотрела, что можно было еще активировать. Только нужно было кое-что заменить, переустановить ремодулятор и перекинуть энергию через катушки!
Зозидор чуть склонил голову, пока Тико с жаром доказывала, что реанимировать блоки накопителей энергии и что такие виды электро-генераторов можно перезапускать… А Хакс стоял столбом, потому что дикая ксава сыпала специфическими терминами, столь знакомыми Армитажу, и он ясно себе представлял все этапы реанимирования генераторов. Генерал был сражен наповал, потому что Тико… ошеломила его во второй раз.
Бош уселся рядом с Наблюдателем, и теперь оба ускена, и большой, и маленький, переводили свои, каждый, четыре пары глаз, светящиеся в темноте желтым и зеленым светом, с Роуз на Слайка, потом на Хакса и обратно. Из незакрытой двери лился в ночь свет, освещая людей , сложенные кучи из травы, веток и колючих лоз ки-а-ки, и уходящую вглубь мрака сада дорожку, освобожденную от зарослей.
— Погоди! — остановил Роуз Слайк, — Ты что, вот так сама, взяла и разобралась, чего там можно подкрутить, чтобы запустить генераторы?
Роуз замолчала, смотря на Зозидора с недоумением, потом нахмурила бровки:
— А вы считаете, что это Бош сделал? Что я такое никчемное существо, что и подумать о том, что я что-то могу сделать, просто невозможно?
Хакс напрягся, заполыхало в ее взгляде, знакомым, боевым таким упрямством и уже вскипавшим негодующим противостоянием.
— Да нет… — попытался сгладить резкость вопроса Слайк, — но для меня неожиданно…
— А вы вот у него, — язвительно заявила Тико, кивнув на генерала, — спросите, сколько раз никакие сенсоры из его новейших технологий не смогли «увидеть» ионный выхлоп двигателей, а потом их гарнизоны на мирах, раз и нет уже! — она уперла руки в бока и смотрела так… торжествующе!
Мозг Армитажа уже выдавал данные рапортов о нападении сил Сопротивления на… восьми мирах, Внешнее Кольцо, сектора… Стоп! Хакс уставился на дикую ксаву, которая искрила от злорадства, и спросил четко поставленным командным тоном:
— Ты утверждаешь сейчас, что если бы некий ледоруб, проникнувший на «Господство» вместе с вами не раскрыл часть плана командования Сопротивления по эвакуации с крейсера, то мы бы и не узнали? Был включен демаскировщик, Тико! И он обнаружил…
— Твой демаскировщик носом ткнули! А до этого никакие твои сенсорные массивы в упор не видели! А всего-то надо было ма-а-аленький такой экранчик где надо установить!
— То есть… — тут генерал заложил руки за спину, Слайк дернул щекой, уже предвидя разгоняющийся спор, — ты утверждаешь, что изобрела нечто… технологию сокрытия ионного следа корабля…
— Я не изобрела! Я просто подумала и решила, что маскировочные устройства — это очень дорого, а вот если экран-отражатель, такой же, но только маленький, поставить… — она замолкла, потому что крайт-дракон поглощал ее взглядом охотника, почуявшего добычу, — а вот ничего я не скажу! И все твои хваленые пыточные дроиды не смогут ничего сделать! Даже, если ты притащишь их сюда! Даже, если…
— Так! — вдруг встрял Слайк, подняв руку, словно останавливая Роуз, — Вот молчать!
— Позвольте! — не согласился Хакс, — Пусть продолжает! Вот сейчас, Слайк, вы услышите много интересного в эпитетах…
— Я сказал, молчать! — тихо, но грозно повторил Зозидор, — Сейчас идем пить чай! Необходимость, как я погляжу! Завтра мы с Наблюдателем уедем к Аннару… — Зозидор запнулся, но потом продолжил, — а вы останетесь тут. Первое — показаться Оди, второе — наколотые поленья сложить аккуратно, устойчиво, третье — взять у Эрка гравиплатформу и привезти воды из родника для медицины и домой! Эрк покажет, емкости во втором ангаре!
— А… есть же вода, — Роуз как-то сразу остыла.
— Это не та вода! Вы вот и не понимаете, что и вода разная! И еда, на ней приготовленная, тоже другой вкус имеет! И чай из этой воды замечательный!
Зозидор давал указания, а сам подумал, что еще одна щепотка трав из спецмешочка лишней не будет, чтоб наверняка, что оба вырубились еще на подходе к кроватям.
Пока никакие его усилия по вразумлению и попытки создания устойчивого мира между Хаксом и Тико не увенчались успехом. Они старательно сводили на нет эти усилия, запуская в себе механизм доминирующего «я» со своей точкой зрения, игнорируя то, что в них самих так отчаянно стремилось на свободу.
Хакс залпом заглотил чай из своей кружки, отметив, что знакомый привкус в душистом напитке присутствует вполне себе явственно, и красноречиво посмотрел на Слайка.
— Ну, а что делать? — вздохнул Зозидор, пожав широкими плечами, — Необходимость! Тут главное, чтобы завтра без травм обошлось… Вот что меня волнует!
Роуз, маленькими глоточками смаковала напиток, стараясь не смотреть на генерала, но при этих словах старика, не удержалась, кинула взгляд на Хакса. Точно тучи закрыли небо, и потемнел сразу зеленый шум леса в его глазах, и повеяло холодом от его слов:
— Не беспокойтесь, Слайк! В крайнем случае, если Тико не удержит своего идеологически необузданного порыва прибить меня как-нибудь и где-нибудь, я постараюсь ее обезоружить…
— Мне хочется прибить тебя, Хакс, вот прямо сейчас! — Роуз со стуком припечатала кружку к столу, а Слайк, подняв бровь, повернулся к Армитажу:
— А ты спрашиваешь, зачем спецсредство!
— Какое… спецсредство? — спросила Роуз, посмотрев на дно пустой кружки, вы что, снова мне что-то подсыпали?
— Всем подсыпал, — Зозидор встал, направляясь к двери, — идите уже, а то прямо тут поляжете!