Глава X: Тайная Комната (2/2)
— Вот уж нет! Так просто я этого не оставлю, — заявила волшебница, собирая подготовленные им ученические рукописи. — Стивенс и его авроры в подчинении у Элфинстоуна Урхарта, главы Департамента магического правопорядка, под началом которого доводилось работать и мне. И должна заметить, что уже тогда этот заносчивый болван мнил себя Бог знает кем! Давно пора вернуть его на место. Я направлю Урхарту письмо при первой же возможности.
Декан улыбнулся, глянув на нее:
— Если считаете необходимым.
— Иначе они так и будут Вас дергать, не давая ни минуты покоя, — убежденно ответила МакГонагалл. — А Вам и без них приходится нелегко. Смерть девочки, все эти жертвы… — она досадливо вздохнула. — Теперь еще и слухи о том, что Хогвартс могут закрыть…
— Завтра на собрании многое предстоит обсудить. Увы, угроза действительно есть.
— Даже представить себе этого не могу... — с сомнением отозвалась женщина. Закрыть школу Чародейства и Волшебства? Нет. Это что-то неслыханное...
— Все-таки кое в чем мы преуспели: со дня на день будет готова настойка из мандрагоры, — Дамблдор, закончив, обошел стол. — И мы снимем заклятие с пострадавших учеников.
— Но мы так и не нашли виновного.
— Не будьте столь пессимистичны, дорогая профессор. Мозаика складывается. Хотя и не сразу, — декан по хорошо знакомой привычке присел на край по правую сторону от Минервы. — Надо сказать, меня все никак не отпускает мысль о месте гибели Миртл... Я дважды и очень тщательно осмотрел его. И кое-что не дает мне покоя.
— Что именно, Альбус? — она, держа собранные тетради, повернулась к нему и сосредоточенно посмотрела на него.
— Взаимосвязь. Вы никогда раньше не обращали внимания, сколь примечательна архитектура комнаты для девочек на третьем этаже?
— Боюсь, что нет. К чему Вы клоните?
— Над одной из раковин мне попалась на глаза любопытная гравировка, — задумчиво продолжал он. — Довольно уникальная. Однако мастер мне не знаком...
— Гравировка? Та, что в виде змеи? — неожиданно для самой себя припомнила МакГонагалл и нахмурилась; нечто подобное она действительно видела, когда еще была студенткой.
— Совершенно верно.
— Но разве это не герб факультета?
— Так же предположил и я. Пока не обследовал каждую из ванных комнат... Занятно, что в ванной комнате Слизерина таковых нет. Как и во всех остальных.
— Хотите сказать, что убежище основателя, которое веками не могли отыскать, на самом деле всегда было совсем рядом? В женском туалете? — Минерве показалось, что это звучит просто абсурдно... С другой стороны, удивляться ныне мало чему приходится.
— Если нужно что-нибудь спрятать, спрячь там, где никто не будет искать, — хмыкнул Дамблдор.
— Даже если допустить, что вход и правда находится на третьем этаже, Альбус, — протянула волшебница с неодобрением, — кто же смог открыть его? Кому по силам открыть Тайную Комнату? Потомков Слизерина, которые, согласно легенде, были на это способны, тут не осталось.
— Вот и главный вопрос, скрывающий ответ на все загадки: кто?
— Это какая-то бессмыслица…
— И в бессмысленном нередко кроется своя доля смысла, дорогая профессор, — вновь улыбнулся он, покосившись на женщину.
Та вздохнула:
— Как бы то ни было, это очень древняя магия, Дамблдор. Сомневаюсь, что среди преподавателей есть кто-то, кто состоит в родстве с самим Салазаром Слизерином... Вы знаете едва ли не каждого. Вы учили их!
— Иногда я и впрямь забываю, насколько я стар, — профессор весело сверкнул своим ясным взглядом, на что МакГонагалл лишь покачала головой, не желая отвлекаться от разговора.
— Вы же не думаете, что наследником Слизерина может оказаться один из учеников? И нести ответственность за нападения? В таком-то юном возрасте... Какой ужас...
— Как я уже упоминал, этого нельзя исключать. Но кое-что нам известно наверняка: где бы ни находилась Тайная Комната, она была открыта. И, очевидно, не раз.
— Не могу поверить, что никто этого не заметил… Ведь если чудовище живо и в самом деле оказалось на свободе, почему его до сих пор не поймали? Почему не видели? Это же гигантская змея! В конце концов, в замке повсюду авроры, сигнальные чары у каждого входа…
— Полагаю, все же есть те, кто его видел. Билли и Ренель — единственные, кому удалось выжить после нападения Василиска, — а это совершенно точно был он, учитывая природу наложенного на них заклятия, — и очень скоро, я надеюсь, у нас будет возможность выяснить, как именно.
— А до тех пор никаких доказательств... И в свете этого Хогвартс и впрямь могут закрыть.
— Тем не менее, мы на верном пути, что куда важнее.
— Если учесть, что Вы имеете привычку редко ошибаться, Дамблдор… Возможно. Более чем.
— Ради этого Вашего комплимента стоило так поломать голову, моя дорогая.
***
На вечернем собрании в конце недели вновь был поднят и поставлен ребром вопрос о закрытии Хогвартса. Как ни посмотри, но приблизиться к установлению причин случившегося по-прежнему не удавалось ни на йоту. Предположения, — даже из уст Альбуса Дамблдора, — оставались всего лишь предположениями на фоне полного отсутствия доказательств. И сам Дамблдор хорошо это понимал, а потому благоразумно оставлял свои догадки при себе, не желая выдвигать их на всеобщее обсуждение раньше времени. Только Минерва была одной из немногих, кто знал о них и, что куда важнее, разделял. Тем не менее, было кое-что еще, о чем профессор счел нужным умолчать даже при ней: сомнения в отношении одного из учеников. Сомнения мрачные и тревожные.
Том Реддл выступал противоречивой и весьма загадочной фигурой в глазах Дамблдора, который, будучи волшебником исключительно проницательным, на удивление не мог прочесть его, равно как не мог и понять, что же в нем настораживало и неустанно привлекало внимание.
Студент, имеющий невероятную тягу к знаниям и темной магии, — особенно к темной, — всегда выделялся для него среди всех остальных: Дамблдор видел в нем необыкновенный потенциал, но еще он видел ребенка, тяжело пережившего свое раннее детство — искалеченного, обиженного и жестокого... И именно жестокость, которую профессор отметил еще в первую с ним встречу, не отпускала его мыслей: это внушало опасения в будущем и давало пищу для размышлений в настоящем. Ведь, когда юный волшебник сознательно использует свой дар во вред, причиняя кому-то боль, — хуже, если он желает ее причинить, — однажды это может воплотиться в нечто более ужасное и неконтролируемое... Однако Реддл, едва переступив порог Хогвартса, довольно быстро усвоил новые правила поведения, и с тех пор за ним не было замечено ни одного предосудительного поступка, коими он некогда славился в стенах приюта. Он перестал воровать, не разыгрывал недобрых шуток со сверстниками и обзавелся не в пример безупречной репутацией, что сделало его старостой и, чего греха таить, любимцем большинства учителей. Вероятно, столь кардинальные перемены и беспокоили Дамблдора... Была ли эта безукоризненность подлинными отражением моральных качеств? Или служила видимостью для отвода несведущих глаз? Как бы то ни было, профессор, вопреки всем своим домыслам и педагогическому опыту, не мог что-либо выдвинуть или противопоставить скрытной натуре Тома Реддла, который, будто бы о чем-то догадываясь, старательно его избегал. Поэтому спешка с выводами была исключена, а значит и предположения выстраивать было рано.
— Вы блуждаете по замку в столь позднее время, Том? — спросил Дамблдор, по странной случайности наткнувшись на старосту Слизерина в холле спустя пару часов после собрания преподавателей; юноша был один и, как ему показалось, выглядел весьма, — непривычно, — встревоженным.
— Я был у директора, сэр, — ответил он учтиво.
— Ладно. Скорее ступайте к себе, — волшебник очень проницательно посмотрел на него, но не сумел разглядеть в выражении его темных глаз ничего из того, чего не видел в них прежде. Разве что беспокойство. Но кому оно ныне не свойственно? — Сейчас не стоит гулять по коридорам — с тех пор, как… Вы и сами знаете. Увы, в Хогвартсе больше не безопасно... Даже для старост, — Дамблдор, совершенно искренне печалясь о случившемся, невольно вздохнул, прежде чем продолжить обход. — Спокойной ночи, Том.
— Спокойной ночи, профессор.
ㅤ
ㅤ