Глава 20. Дело его жизни. Обвинение (2/2)

— Я не уверен, может, так и было. И нет, вы ошибаетесь, я опасаюсь таких, как подсудимая, — промямлил Жуан, а Сесеу сделал пару заметок по итогам сказанного и приступил к другой стороне допроса:

— Что вы можете сказать о потерпевшем? Например, о том, каким он был человеком. Насколько я понял, вы были друзьями и, если это так, попробуйте оценить его объективно.

— Я могу рассказать про него только хорошее, — пожал плечами свидетель. — Пару раз мы в одной компании ходили в бар после работы, он нас развлекал своими рассказами. Что еще могу сказать? Пусть я бы не назвал его своим другом, парнем он был хорошим. Кого угодно в нашем квартале спросите, все вам об этом расскажут.

— Синьор Кастро, скажите, пожалуйста, говорил ли когда-либо потерпевший о моей подзащитной, и что говорил, если да? — Сесеу подобрался к самой сути допроса.

— Да что о ней разговаривать, она законченная наркоманка, — с пренебрежением ответил парень. — Такие не были интересны Раулу. А, вспомнил. Он говорил, что да Коста его раздражает, ходит вечно накачанная и пьяная со своей подругой, может пнуть чужую дверь или кинуть камнем в окно. Больше ничего не знаю.

— Довольно исчерпывающие разговоры о моей подзащитной, не похоже, что она была настолько безразлична ему, — иронично протянул Сесеу. — А комплименты? Отпускал ли потерпевший какие-либо сальные реплики про да Косту?

— Вы к чему клоните? — воскликнула со своего места Карина Сантору. — Раул никогда не изменял мне даже в мыслях!

— Синьора Сантору, второе предупреждение, — стукнула деревянным молотком судья Диаз. Молодая женщина потупилась и опустилась на место. На глазах ее стояли слезы, но Сесеу осознавал, что все делает правильно. У него немало доказательств неверности потерпевшего, этот вопрос — только подводка к его линии защиты. Только бы свидетель сказал правду!

— Да, он мог сказать что-то вроде: «Она красивая, жалко, что наркоманка». Говорил, что у нее красивые волосы, фигура, — ответил Жуан, и было видно, что он не врет. — Но я его понимаю, молодой, здоровый парень, не то, что те, кто в перьях ходят и с другими парнями встречаются, — на этой реплике Сесеу дернулся. А вдруг его начнут подозревать? Вдруг кто-то видел, что на заседание они с Нанду приехали вместе и, перед тем, как зайти в зал суда, обнимались и держались за руки в машине? Проявлять чувства на публике опасно, но не делать этого практически невозможно. Сердце Сесеу дрогнуло, стоило ему осознать, как он любит Нанду и боится его потерять… Проглотив неуместную реплику о том, откуда свидетель знает подобных парней, и выглядевший бы подозрительным протест, Сесеу задал еще пару вопросов и отпустил свидетеля, последнего за день. Впереди оставалось еще несколько дней, и Сесеу был уверен, что может выиграть дело.

*** — Что-то совсем беспокойно, мне кажется, прокурор обнаружил что-то такое, что завалит всю линию защиты Сесеу, — говорил Нанду, сидя на полу в комнате Луиса и потягивая виски. Снова небольшая доза, которую сложно назвать проявлением срыва. Сегодня был второй день слушания, но Нанду пропустил его из-за контрольной работы, а после решил зайти к новому приятелю, немного отдохнуть и выпить. — Хотя он так старался, провел собственное расследование…

— Откуда такое волнение? — спросил Луис. — Как я понял, твой Сесеу защищает наркоманку, почему тебя так беспокоит, посадят ли ее? Скажи, Нанду, я же вижу, ты сам не свой с тех пор, как он начал это дело. Если расскажешь, тебе станет легче. Я так не люблю, когда ты нервничаешь, — где-то Нанду уже слышал похожую фразу, но звучащую по-иному.

Нанду колебался, стоит ли сказать правду. Луис будто пытался втереться в доверие, залезть ему под кожу, узнать о новом «друге» все, что можно. Делал он это как-то ненавязчиво, под предлогом заботы и поддержки, признаваясь Нанду в том, что восхищается им и считает другом. При этом сам Нанду не мог назвать Луиса другом, скорее, только приятелем. Наверное, все же стоит признаться, потому что рано или поздно эта тема все равно всплывет в разговорах, либо пойдут слухи среди ребят из группы. Тем более Нанду не хотел, чтобы его круг друзей ограничивался только Сесеу, Телминьей, Мэл и Деборой.

— Луис, как ты думаешь, почему я, будучи старше вас на пять лет, поступил в университет? Почему стараюсь не употреблять алкоголь, не хожу на вечеринки? Наконец, почему пошел на стажировку к психотерапевту, который работает с зависимыми людьми? — Нанду попытался подвести собеседника к нужной мысли, и до Луиса дошли нужные выводы.

— Неужели ты тоже был наркоманом? — спросил он, и это «был» резануло Нанду. Нет, все же Луису чего-то не хватает. То ли понимания действительно серьезных проблем, то ли жизненного опыта, то ли элементарной эмпатии. Хотя, возможно, это повод узнать его получше.

— Да, я действительно наркоман в ремиссии, употреблял с восемнадцати лет. И я все еще зависимый, пусть и не употребляю наркотики. А та девушка… мы с ней встречались в то время, а сейчас она совершила преступление, покушение на убийство. Сесеу согласился защищать ее бесплатно, и я горжусь им.

— Ничего себе, я даже не думал, что все так серьезно, — сочувствующим тоном проговорил Луис, коснувшись руки Нанду, который погрузился в свои мысли и не заметил этого. Как и того, что стакан с виски уже был опустошен. «Странно, почему Луис не пытается меня остановить, Сесеу бы уже давно выбил стакан из моей руки», — подумал Нанду и в тот же момент резко встал и так и замер. Ему было некомфортно — из-за прикосновений Луиса, из-за разговора, который он так не хотел поднимать сегодня, из-за волнения за Сесеу и до сих пор нерешенного вопроса с его контролем. Но в какой-то момент это чувство испарилось, уступив место забытому иррациональному страху, шуму в ушах и дрожи в пальцах. Нанду стало холодно, несмотря на мартовскую жару, а сердце как будто вырвала и сдавила невидимая ледяная рука, при этом оно еще билось. На лбу, несмотря на озноб, выступил липкий холодный пот.

— Нанду, Нанду! — откуда-то раздался крик, будто сквозь вату. Нанду обнаружил себя на полу рядом с Луисом, который держал его за руку. — Дыши глубже, пожалуйста, — услышав еще одну знакомую фразу, Нанду повиновался и, постепенно приходя в себя, осознал, что это была паническая атака. Они снова возвращаются! Почему, неужели из-за ситуации с Сесеу?

— Вот, видишь, до чего могут довести наркотики, — горько усмехнулся Нанду, протягивая руку к бутылке виски и наливая себе еще один небольшой глоток. Он выпил залпом, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, потянулся за телефоном и увидел несколько СМС-сообщений от Сесеу, а также один пропущенный вызов. «Ты где?», «Все еще на занятиях?», «Нанду, я беспокоюсь, возьми трубку», «Напиши хоть что-то», — гласили сообщения. «Черт побери, опять?» — мысленно выругался Нанду. Ему и так паршиво, а тут еще Сесеу со своими претензиями! Захотелось покурить и расслабиться, но Нанду решительно задвинул крамольные мысли в дальний угол. Нужно просто прийти домой, отвлечься на чтение или домашние дела.

— Твой Сесилио звонил, пока у тебя была паническая атака. Я случайно заметил, хорошо, что у тебя звук отключен, — Луис не выглядел смущенным, а Нанду, даже не заметив очередной попытки вмешаться в его личную жизнь, только возразил:

— Его зовут Сесеу. Луис, пожалуй, я пойду, увидимся, как только закончатся слушания. Я должен протрезветь, да и домой хочу, устал. Пока, до встречи! — и, не дождавшись ответа, поспешил к выходу. «Все будет хорошо, как только закончится это дело», — повторял Нанду эту мантру, в которую не слишком-то верил уже давно.

***Второй день заседания начался с показаний нескольких сотрудников того самого наркодиспансера, куда Сесеу отвез Режининью, пытаясь уберечь Нанду от нее. Они в один голос утверждали, что подсудимая как косвенно, так и напрямую демонстрировала, что не хочет лечиться, и самое красноречивое свидетельство этому — побег во время прогулки. «Как давно это было! — думал Сесеу. — За это время Режининья могла загореться идеей реабилитации, либо вообще бросить». Оспаривать слова врачей и вопросы прокурора Сесеу не стал — понимал, что его протест отклонят, а также считал, что все будет сказано и доказано завтра. Затем было выступление эксперта, который рассказывал про орудие убийства, его соответствие нанесенным ранам и про тот факт, что нож был остро заточен. И снова это не казалось Сесеу достойными аргументами, ведь разве ножи в заведении общепита не должны быть острыми.

Наконец, последнюю свидетельницу Сесеу вовсе не ожидал увидеть на стороне государственного обвинителя, этого правильного и прилизанного синьора Абреу. Ею была Норма Алмейда, мать Туки. До самой Туки у Сесеу достучаться так и не получилось: во время его визита она была накачана и ничего не помнила, а позже затерялась где-то в фавелах. По лицу Нормы же было видно, что она крепко выпивает и часто уходит в запои. Кроме того, Сесеу удалось на всякий случай собрать небольшое досье на семью Туки, и он тут же решил оспорить выбор прокурора:

— Ваша честь, я протестую против вызова этой свидетельницы. Синьора Алмейда содержит наркопритон и является преступницей. Она не раз привлекалась за мелкие кражи и нарушения общественного порядка, которые синьор Абреу ставит в вину моей подзащитной. Ее привлечение в качестве свидетельницы обвинения противоречит моральным нормам. Прибавьте еще тот факт, что синьора Алмейда употребляет алкоголь в течение долгих лет. Да у нее дочь наркоманка, которой также необходимо лечение, а эта синьора пускает все на самотек!

— Я протестую против заявления синьора Вальверде, — парировал прокурор. — В ходе следствия удалось выяснить, что это помещение не является наркопритоном, а свидетельница согласилась сотрудничать с нами. Мы можем привлекать любых свидетелей, если им есть, что сказать.

— Синьор Вальверде, ваш протест отклоняется, свидетель может быть даже преступником, решившим сотрудничать со следствием. Синьор Абреу, прошу приступить к допросу, — произнесла судья.

— Благодарю, ваша честь, — кивнул прокурор, а Сесеу сел на место, раздумывая, о чем он может спросить. — Синьора Алмейда, расскажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах вы познакомились с подсудимой?

— Эта девчонка прибилась к моей дочери где-то два или три года, поселившись в моей квартире. Сначала мне было плевать, живет и живет, тем более она иногда уходила на долгое время. Иногда с ней приходили всякие сомнительные личности, но ненадолго, чтобы переночевать. Но в последнее время жить с ней стало тяжело. Я не скрываю, что много пью, что моя дочь принимает наркотики. Мы хотели бы, возможно, бросить все это, но с такими друзьями, как Режининья, моя Тука никогда не встанет на ноги, — донна Норма говорила сбивчивым и горьким тоном, но Сесеу это не проняло. Как будто все, что она говорила, было заученным текстом. Сесеу покосился на Режининью, которая еле сдерживалась, чтобы не наорать на мать Туки.

— Как вы относились к этим сомнительным, как вы сказали, личностям? — спросил синьор Гильерме. — Чувствовали ли вы себя в безопасности рядом с ними?

— Признаюсь честно, они меня пугали, — поежилась Норма. — Один из них был самым настоящим наркоторговцем, приводил своих ребят, по ним все было видно, что они из банды. Кажется, Режининья спала с этим громилой за дозу. Моя дочь, какой бы она ни была, не поступила бы так. Как-то еще Режининья привела к нам очень большую компанию парней и началась драка: одному глаз подбили, второму руку сломали. Мне страшно было выйти из комнаты, хотя в жизни я многое повидала, представляете, какой ужас!

— Каким человеком в ваших глазах была подсудимая? — спросил синьор Гильерме.

— Не самым приятным, настоящей оторвой, — с честными глазами ответила Норма. — Провоцировала потасовки, воровала у меня и гостей, за что ей попадало, конечно же. Но она, кажется, ничего не боялась, когда дралась с кем-то. Над моей дочерью постоянно насмехалась.

— Да что ты говоришь, старая дура?! — Режининья уже не могла сдерживаться и даже вскочила со своего места. Ее глаза горели, голос срывался, казалось, она может кинуться на свидетельницу и устроить потасовку. — Сама постоянно просила меня то выйти на работу, когда не могла встать с кровати после очередной пьянки, то защитить от собутыльников, когда вы драться начинали. И после этого ты называла меня дочкой, говорила, что никогда не выгонишь меня на улицу. Вы посмотрите на эту лицемерку!

— Подсудимая, просьба сесть на место! Первое предупреждение, — провозгласила судья, и Режининья, испепеляя взглядом синьору Алмейда, опустилась на скамью.

— Говорила ли она что-либо в негативном ключе о потерпевшем, синьоре Рауле Сантору? — здесь прокурор явно чувствовал себя на коне, пытаясь хоть как-то выехать на «личной неприязни» Режининьи к потерпевшему.

— Недавно она говорила, что он ее раздражает одним своим присутствием на улицах и в баре, и, будь ее воля, она бы убила его где-нибудь в подворотне. И глаза у нее были такие, злые. Вот тогда я и правда испугалась: лично мне потерпевший не причинял зла, я с ним даже не знакома. Какой бы я ни была, желать смерти человеку — это последнее дело, — Норма посмотрела на прокурора, затем на Сесеу, и ее взгляд был ясным и победоносным. А Сесеу понял, что такое заявление может подтвердить умышленный характер преступления, но только в глазах присяжных. Что-то ему казалось не совсем надежным в словах синьоры Алмейда, но еще больше его поразил ехидно улыбающийся и не доведший допрос до конца Гильерме Абреу. Этот человек поражал Сесеу в который раз. Принимать сказанное алкоголиками и наркоманами за чистую монету, какая глупость!

— По-моему, вполне исчерпывающее заявление, — одобрил Гильерме. — Обратите на него внимание, господа присяжные. Передаю слово синьору Вальверде, быть может, у него еще останутся возражения. Хотя, мне кажется, свою дерзость он явно подрастерял.

— Спасибо, синьор, но моя дерзость на месте, как и ваша дотошность, — в тон ему ответил Сесеу. — Я до сих пор считаю, что эта свидетельница не является самым надежным источником информации, но все же задам пару вопросов. Синьора Алмейда, вы уверены, что моя подзащитная говорила эти слова в трезвом состоянии?

— Да, уверена, — ответила Норма. — Режининья тогда пришла с работы, наговорила про него гадостей, а позже пошла за дозой. Точнее, обращалась она к моей дочери, но я -то все слышала и все помню. Я и сама была трезвой в этот день, только опохмелялась после дня рождения дочери.

— Скажите, когда это произошло? — пусть Сесеу не был верующим, но он мысленно молился всем святым, чтобы свидетельница назвала дату, которая фигурировала в линии защиты. От старушки с сигарой, донны Глории Карано, он получил некоторые интересные сведения, связанные с Режининьей и Раулом, и понимал, что одна дата только подтвердит его догадки.

— Конечно, я помню, — закивала синьора Алмейда. — Тринадцатое октября, после дня рождения моей дочери. Она не смогла выйти на работу, у меня был выходной, поэтому в кафетерии работала Режининья.

— Спасибо, на этом вопросов нет, — Сесеу опустился на место, еле скрывая ликование. Судья объявила, что заседание закончено, а с завтрашнего дня свою версию представит адвокат Маурисио Вальверде, который, выходя из зала суда, понимал, что в ближайшее время сможет называть случай Режининьи делом своей жизни.