Глава 10. К чему приводит злость (2/2)

— Мама, Роже, поздравляю вас. Это вам от меня и Сесеу, — он протянул им пакет с разным текстилем для дома. Родители жениха принимали подарки от других гостей и, к счастью, не слышали сказанного Нанду. — И еще: я хотел бы извиниться перед вами. Роже, прости меня за то, что вытянул твой кошелек, а еще за то, что невольно отталкивал тебя от мамы. Из-за меня она не давала шанс вашим отношениям.

— Все в порядке, я вижу и слышу, что ты меняешься. Мы с твоей мамой гордимся тобой, — ответил Роже.

— Пойдем, погуляем по саду, пока Роже принимает поздравления от друзей из Сан-Паулу, — обратилась Кларисси к Нанду, и он согласился.

— Мама, извинения — это часть моей терапии, но мне и без нее хочется попросить прощения, — начал парень. — Особенно у тебя. Сколько вещей я вынес из дома, сколько раз подводил тебя на работе, сколько раз обещал бросить, но продолжал принимать дальше… А еще посмел поднять на тебя руку. Мне очень стыдно за это, прости меня.

— Я понимаю тебя и прощаю, — твердо ответила Кларисси. — Роже прав, мы видим твой прогресс и готовы тебе помогать во всем.

— Я бы тоже хотел вам помогать, только не знаю, чем, — горько усмехнулся Нанду.

— А тебе и не нужно ничего делать, пока ты не выздоровел окончательно, — сказала Кларисси. — Недавно Сесеу говорил мне, что ты хочешь всего и сразу, и переживаешь из-за любой неудачи.

— Сесеу иногда слишком опекает меня, — по-доброму усмехнулся Нанду. Действительно, иногда Сесеу и его заботы было слишком много, хотя он умел сгладить углы и сделать так, чтобы Нанду действительно становилось хорошо. И все чаще Нанду ловил себя на мысли, что влюбленность между ними постепенно перерастает в нечто большее.

— Он беспокоится о тебе, и это абсолютно нормально. Принимай его помощь, пожалуйста, как и нашу, — голос Кларисси звучало проникновенно. Очевидно, что она понемногу принимала Нанду и его новую влюбленность.

— Я стараюсь, правда. Это он отправил меня на собрание, до этого еще Мэл намекала, — ответил Нанду.

Тем временем Сесеу проводил время в компании сестры и родителей. Он знал, что Нанду признался Кларисси, но сам не спешил делать такой шаг. Перед свадьбой ему удалось поговорить с Телминьей, которая рассказала о слухах, гуляющих вокруг «кого-то с курса Сесеу». Якобы кто-то из парней начал встречаться с другим парнем, без имен. Это вызвало дикое непринятие у старших Вальверде, поэтому Телма и Сесеу решили: они подождут, пока слухи поутихнут, а потом вместе расскажут обо всем. Сейчас же вся семья наблюдала за танцорами, разыгрывающими какое-то театрализованное представление, сочетая самбу, танго и румбу. Сесеу не очень любил танцы и не особо разбирался в них, но выглядело все это зрелищно. Особенно впечатляли пируэты, которые исполняла главная танцовщица прямо на руках то одного, то другого партнера.

— Как же красиво! Посмотри, сынок, эта девушка — дочь моей знакомой, — обратилась к Сесеу восхищенная Лидьяне. — Знакомая моя — ресторатор, у нее на следующей неделе открытие новой точки в Барра-да-Тижука. Пойдешь на открытие с нами? Я бы хотела, чтобы ты познакомился с этой девушкой, она очень хорошая.

— Боюсь, что не получится, на следующей неделе мне идти на слушание с донной Даниэллой. Дело сложное, оно явно будет продолжаться несколько вечеров, а мне нужно учиться. А еще хочу сходить на собрание к Нанду, — вспомнив слова Телминьи, Сесеу занервничал. Ему хотелось, чтобы родители приняли его и Нанду, а не искали ему девушку, которой наверняка не захочется ждать, когда Сесеу станет опытным и высокооплачиваемым адвокатом.

— Сесеу, ты совсем забыл о том, что ты из богатой семьи, — сокрушенно вздохнула Лидьяне, и он понял, что мать права. Действительно, почему бы не посетить светский раут с родителями? Ничего же страшного с ним не случится, подумал он. Быть может, Сесеу смог бы познакомиться там с адвокатами из крупных фирм, получить полезный опыт, возможно, заручиться поддержкой для продвижения офиса донны Даниэллы. Но ходить на подобные мероприятия ради поисков достойной партии — нет, это точно не про него. Сесеу озвучил все, о чем подумал, умолчав о девушках, и, на удивление, с ним согласился Тавиньо:

— Дорогая, Сесеу прав, ему сейчас неплохо бы начать вращаться в кругу адвокатов. А девушку еще успеет найти, зачем ему куда-то спешить?

— Соглашусь с тобой, Тавиньо. Кстати, скоро день рождения синьора Диаза, и он приглашает всю нашу семью. А еще всех его коллег-адвокатов, пообщаешься с ними, Сесеу. Но и про Лауру не забудь…

— Мама, ну не сложилось у нас с Лаурой, зачем мучать ее и меня? — закатил глаза Сесеу и, на счастье, в их разговор вмешалась Телминья:

— Смотрите, к нам идут Кларисси и Роже! Мама, давай их поздравим? — воскликнула она, ткнув Сесеу в бок. Он поднял глаза и, на его счастье, увидел с ними еще и Нанду. Все трое подошли к ним, и Нанду оказался рядом с Сесеу, улыбнувшись ему и коснувшись его плеча.

— Кларисси, Роже, поздравляем вас! — старшие Вальверде вручили им подарки и начали расхваливать танцоров и музыку, а Телминья потащила брата и Нанду к столам.

— Телминья, как ты поняла, что я голоден? — усмехнулся Нанду, и Сесеу улыбнулся. Умеет же Нанду разрядить обстановку и поднять ему настроение.

— Она просто решила увести меня от мамы, которая пытается свести меня с разными девушками, — в тон ему пошутил Сесеу.

— Да, мама в своем репертуаре, — протянула Телма. — Но я все равно хочу познакомить родителей с Маркусом. Хочется верить, что его они примут. Маркус умеет понравиться. А вот как вам быть — мне пока непонятно, даже не пытайтесь просить совет.

— Мне пока хочется оставить все так, как складывается сейчас. Поутихнут слухи об «однокурснике Сесеу, который встречается с другим парнем», и тогда можно попробовать рассказать родителям. Я почти уверен, что эти слухи ходят обо мне, — признался Сесеу, и Нанду мысленно согласился с ним. Все-таки высшее общество — это довольно замкнутая среда со своими законами, и видно, что Сесеу не хочет порывать все контакты с ним. И раз Сесеу стал настоящей опорой для Нанду за последнее время, Нанду тоже не будет принуждать возлюбленного к признанию перед родителями. Пока им не стоит спешить.

— Да, ты прав, — кивнул Нанду, глядя на Сесеу, который, несмотря на напряженную тему, водил по его ладони кончиками пальцев. Телма, хоть и была рада за парней, закатила глаза:

— Поосторожнее с нежностями, давайте лучше веселиться. Я обещала Бете, что подойду к ней, и вас тоже приглашаю.

Парням понравилось это предложение, и спустя некоторое время они присоединились к Бете — коллеге Роже и приятельнице Телминьи. Праздник пошел своим чередом и, казалось, все были в восторге.

***

Ровно два месяца в наркологическом диспансере. Сегодняшним августовским утром об этом Режининье сообщил молодой санитар, которому она, кажется, нравилась как девушка. Пару раз он приносил ей дополнительную порцию обедов, состоящих из несоленого риса с двумя-тремя кусками мяса или супа из одних бобов, а еще угощал сладким чаем. Но Режининье были безразличны его попытки позаботиться о ней. Безразлично ей было и то, что вскоре должны были разрешить посещения. Слишком устала она от ломок, с которыми в диспансере боролись путем обливаний холодной водой и помещения в «карцер» — холодную комнату с голыми стенами и мягким полом. Режининье осточертел распорядок дня, таблетки для смягчения симптомов зависимости и увещевания психиатра в «необходимости начинать трезвую жизнь». Ее не радовали даже прогулки по территории парка, разбитого за обшарпанным зданием.

И все-таки в душе Режининьи оставалось еще одно чувство, довольно сильное, но спрятанное в тени безразличия. Это была злость. Режина злилась на родителей, которые лишили ее детства, а затем отказались и не помогли в реабилитации, которая была ей нужна. На Мартина, выросшего в избалованного и неблагодарного эгоиста. На Мэл, которая даже не потрудилась узнать о ней, хотя Режининья ей неоднократно помогала. На Сесеу, привезшего ее в эту дыру, чтобы «уберечь Нанду» и, наконец, на самого Нанду. Причин озлобленности на бывшего «парня» Режининья осмыслить не могла. Наверное, ей просто не хватило поддержки в его лице тогда, не хватало и сейчас. Умом Режининья понимала, что злость на всех этих людей беспочвенна и глупа, однако ощущать ее было приятнее, нежели опустошающее безразличие.

Злость, испытываемая постоянно, может съесть человека заживо, но также может придать сил и открыть второе дыхание. Именно благодаря злости Режининья начала есть, чтобы появились силы, начала подслушивать разговоры и узнала занимательную историю о том, как один парень сбежал во время прогулки, но его не стали искать. Злость подсказала девушке, как прикинуться выздоравливающей, и помогла пережить последнюю ломку. Наконец, в одном из приступов злости Режининья забрела чуть дальше в кусты и обнаружила отсутствующий прут в железном заборе. А она не набрала ни единого килограмма и знала, что прилив адреналина дает возможность бегать так же быстро, как она умела в средней школе… Режининья твердо решила, что сбежит из этой клиники, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме злости.

— Парень, — обратилась она к молодому санитару, так и не вспомнив его имя. — Могу я выйти и прогуляться по парку? Мне хочется развеяться, я чувствую себя хорошо.

— Да, можешь, только после обеда и общественных работ, — откликнулся санитар. — Когда все выйдут погулять, тогда и тебя выведем.

«Отлично, смогу затеряться среди остальных», — подумала Режининья, принимая из его рук таблетки и воду и выпивая их. Дешевые лекарства не давали никакого эффекта, и девушка осознавала, что не уснет.

День тянулся безвкусной жвачкой, и Режининья, с трудом заталкивая в себя пресную еду, слушая нудную лекцию от очередного врача-нарколога, перемывая полы в качестве общественных работ, прокручивала в голове варианты планов, но ни один не казался ей подходящим. Она решила, что будет действовать по наитию. И вот, наконец, пришел час прогулки. Режининья, выйдя в парк вместе с другими обитателями диспансера, оценила обстановку. Несколько крепких санитаров нянчились со сбившимися в кучу и ошалевшими от ломок новенькими, а остальные пациенты были поглощены общением друг с другом и с родственниками. За ними весьма номинально следили «любимый» санитар Режининьи и еще одна щуплая медсестра. «Отлично, они больше заняты разговорами друг с другом, можно гулять, где угодно», — подумала она.

Притворившись, что хочет пообщаться с остальными, девушка подошла к небольшой группке пациенток и, постояв некоторое время с ними, ринулась в кусты. Вниманием ее никто не удостоил, и Режининья устремилась вглубь сада, передвигаясь практически на четвереньках. Слушая гулкое биение собственного сердца, ей пришлось обойти по кругу почти весь парк, и вот он, заветный железный прут! Отогнув его почти до земли (прилив адреналина, как говорил школьный тренер по легкой атлетике, может придать нечеловеческие силы), Режининья просунула голову в дыру. Голова пролезла спокойно, а значит, она свободна! И девушка бросилась по направлению к району Эстасио, где жила в последнее время. Теперь она чувствовала не только привычную злобу, но и испытывала странную благодарность и свободу. В ушах свистел ветер, ей хотелось кричать от переизбытка эмоций.

Уже к позднему вечеру усталая, но будто снова живая Режининья добралась до своего последнего прибежища и застучала в дверь. Стучала долго, руками и ногами, пока ей наконец-то не ответили.

— Кто там еще долбится? Я уже говорила, что они заливают глаза где-то у соседей, — откликнулся заспанный женский голос.

— Тука, открой, это Режининья! — хорошо, что «подруга» оказалась дома, а если у нее и доза завалялась, то это настоящий праздник, подумала Режина.

— Режининья? — дверь открылась, и перед глазами предстала полноватая крашеная блондинка, которая раньше тоже бегала за Нанду и даже путалась с ним. — Я думала, тебя уже нет в живых.

— Конечно, ты только этого и ждала, — ядовито откликнулась Режининья. Тука всегда была глупой, но приходится общаться с ней, иначе совсем тоскливо. — В диспансере я лежала, один придурок отправил меня туда. Есть что-нибудь? Если нет, завтра пойдем с утра. Хочу забыться, надоело все.

— Вроде что-то осталось, но я в любом случае собираюсь завтра в Маре. Хочешь, пойдем со мной? — ответила Тука, пораженная натиском внезапной гостьи.

Режининья кивнула, заходя в обшарпанную квартиру. Ей не хотелось думать ни о чем, казалось, что она не сможет выкарабкаться. А значит, не нужно и пытаться.