Глава 27. Недостойная (1/2)

Звезда Лейтена. Планета Гуриасс, Хилликийское королевство. 38 день Поры Ледяного Камня 2174 г. Эры Великого Пророка (21 февраля 2342 г.).

… - Доставай, доставай! Жива, барышня?!

-Ой, вроде бы, да! – Таня, дрожа от неимоверного холода, еле держалась в ледяном потоке быстрой реки. Хорошо, что не так уж глубоко здесь, не более двух метров!

Синицына держала под мышки двух рыдающих, кашляющих от попавшей в дыхательные пути воды крестьянских ребятишек, провалившихся под лед по сути у самого берега.

- Здесь я, барышня-госпожа! – пищала из-за чужих спин маленькая Селине с тяжеленным тулупом в руках.

Десятки неравнодушных рук вытащили из ледяной реки Татьяну и чуть не утонувших ребятишек. Тут же на плечи ей водрузили сразу несколько грубых плащей из шкур и меха животных. Плащи воняли кислой овчиной и еще какой-то едкой гадостью, но на холодном ветру Таня была очень рада такой помощи. Тут же на санях кутали-утепляли и спасенных Таней ребятишек, брата и сестру.

Синицына попыталась укрыться в многослойной меховой оболочке, как в чуме. Ее собственная форменная одежда промокла насквозь и заледенела, и понадобится не менее часа, прежде чем суперткань 24 века придет в порядок.

- Выпей для сугреву, барышня, звездочка наша небесная! – Под нос Тане сунули деревянную кружку с какой-то спиртовой жидкостью. Она проглотила … и чуть не умерла от огненной спиртовой гадости в горле. Под нос ей тут же сунули какое-то синий плод, по вкусу напоминающий кислое яблоко в маринаде, и кусок грубого хлеба из местного травянистого растения.

- Закуси! Извини, барышня, у нас стол простой, не для благородных особ… И тому рады!

- Ага… Спасибо, товарищи! - ответила дрожащая Таня, чувствуя, как внутри нее разливается жидкое тепло. – Там у дна наверное холодные потоки. Я в ноябре в Телецкое озеро ныряла на Алтае… Полчаса почти плавала, и так не замерзла… А здесь вода холоднее…

Вновь Таня Синицына попала в историю… Она привезла Селине в ее деревню, повидаться с матерью и заодно сообщить, что ее бабушка, мама Фирне, нашлась. Пока радостная бывшая невольница хлопотала и собирала на стол, Таня с Селине выбежали в деревенскую лавку за продуктами. А лавка стояла у самой реки, на прибрежной улице. И вот когда две подружки (никто бы не понял с виду, что это юная барышня и ее iklite. Они так и ходили за ручку как две подружки или сестренки, только Татьяна была выше и старше) подбежали в деревянному домику со старыми выцветшими вывесками, послышался крик на всю улицу… Двое крестьянских ребятишек пренебреги мерами предосторожности, выбежали на непрочный ноздреватый лед у берега, и провалились в полынью под совсем тонким льдом.

Разумеется, Синицына, как юная советская коммунистка и мастер спорта по подводному плаванию, тотчас бросилась на помощь. Она только успела скинуть с себя китель и ботинки, и, не думая об опасности, отважно нырнула в черную воду. И ведь вытащила обоих меньше чем за минуту!

Она не чувствовала себя героиней или какой-то выдающейся личностью сейчас, и тем более, достойной какой-то награды. Так надо было сделать, и все! Для «золотой нашей звездочки» Татьяны Синицыной пройти мимо чужой беды, тем более, когда на кону жизни двух ребятишек, было бы так же неестественно и невозможно, как рыбе выйти на берег на задних плавниках, надеть шляпу и закурить. Тем более, что Татьяна-то со своим разрядом по подводному плаванию в воде и чувствовала себя, как рыба в родной стихии, так что ей сам Бог велел! Да и в 24 веке на Земле слово «эгоизм» было ругательством или диагнозом.

- А ну-ка пустите, - растолкали мужиков крестьянские бабы, вытирая полотенцем мокрую Танину голову. – Раздевайся, барышня, мы тебя скроем! А ну отвернись, мужики, от наготы! Одежу мокрую сушить надо! Селине, где ты, бездельница! Хозяйка твоя одной ногой на том свету была, а холопка скачет где-то! Бабоньки, она точно с небес, со звезд! Кожица нежная, волосики, как золотой шелк! Ей-богу, на небе рождена! Святая из ангельских садов!

- Видать, благородная! – рассмеялся старый беззубый дед на санях, одетый в мохнатую зимнюю одежду. – Благородная, да наша, народная! Да ладно, меня не опасайся! Я на девок только смотреть могу, и то не помню, на кой хрен!

- Барышня! Золотая ты наша! Спасибо тебе, госпожа наша, от матери! – с воем кинулась Тане в ноги чуть было не осиротевшая мать ребятишек. – На том свете первая перед Богом за вас просить буду!

- Будь ты нашей барыней! Пущай госпожа Жю Сет тебе нашу деревеньку подарит, и будешь ты тут надо всеми нами начальница! Тем более, и Селине твоя отсюда родом!

- Спасибо, товарищи! Ладно, договорились, только мне сперва училище закончить надо и три года практики пройти! – Таня после кружки огненного пойла пьянела на глазах. – Нужно ограждение на набережной поставить! Приказываю! Чтобы поставили и детям на лед выход запрещаю! Денег дам! Держите, правда, они мокрые… Вот! Чтобы стояло ограждение, проверю!

Под ворохом теплых одежд с Тани сняли ее топик и трусики, принесли ее одежду (ботинки чуть местная деревенская алкашня не сперла и не заложила в ту же лавку за банку пойла). А Селине, скинув с себя коротенькое пальтишко, тотчас прильнула своими пышными формами к голой мокрой коже юной хозяйки:

- Ой, барышня, какая вы холодная!

- Ой, Селиночка, какая ты горячая!

- Вези в дом к Фирне, старый! – крикнула одна из баб. – Скажи, пущай отогревают госпожу! А то нас графиня-то Стелла по головке не погладит за свою племянницу-то!

- Дочка ее госпожу отогреет! – ехидно прошамкала какая-то бабка. – На то к ней и приставлена! А то, хошь, я отогрею! У покойницы барыни Жю Айралле постельной девкой двадцать лет была!

- Ты-то куда собралась, старая?! Греха побойся, одной ногой уже на том свете! Еле ходишь, а туда же!

- И что! Лежать-то я еще могу! – ответила бабка под гогот деревенского люда…

Фирне, когда узнала, что произошло, чуть сама в обморок не брякнулась. Вот те на, отправила девочек в лавку! Фирне по старой своей холопской привычке чувствовала рабскую неполноценность перед молодой благородной барышней, тем более, сошедшей с неба, и в то же время ощущала материнскую потребность заботиться о ней, как о подруге своей дочери. Она тут же разлила по чашкам кипящий напиток (который Таня условно назвала «чаем», хотя на чай это серое варево не было похоже даже теоретически) и выставила на стол всю небогатую снедь. Тане было не до вкусов, она насколько можно быстро залила в себя горячую настойку, стараясь даже не сравнивать ее вкус ни с какой другой субстанцией, заедая местными сухарями из мякоти местного папоротникообразного дерева.

- Вы как, барышня-госпожа? – с тревогой спросила Селине, держа Таню за руку. – Ой, какая вы холоднющая-то!

- Дозвольте, барышня! – Фирне мягко запрокинула Танину голову назад и нежно, по-матерински, прикоснулась щекой ко лбу землянки. – Верно, не отогреваетесь вы никак! Как бы тепло жизни из вас не ушло! Ледяная вода быстро жизнь вытягивает, а речка эта коварна, многих уже забрала.

- Да нет же, все хорошо… - ответила Синицына, которой казалось, что ее лоб горит огнем, а руки, наоборот, до сих пор дрожали. – Просто мы, земляне, холоднее вас… У нас температура тела холоднее вас почти на градус…

- Делать нечего, - сказала Фирне, грустно вздыхая… - Я пойду к соседке за травой целебной, а ты, дочка, уж коли отдала ты себя барышне, так делай свое дело, отогревай ее, как положено! Вот, барышня, в постельку прилягте! Селине, дочка, помоги мне чистое постелить.

Татьяна была не в курсе, что означает это «как положено». А для Фирне было хоть и горько, но абсолютно нормально по жизни, что ее любимая и единственная дочь сейчас ляжет в постель с благородной госпожой отнюдь не для того, чтобы рядышком полежать. Такова она, рабская доля… Еще хорошо, что барышня у нее очень добрая, не от мира сего, о простом народе заботится... Умрет она, Фирне, о Селине хоть молодая госпожа подумает, хоть в тепле и сытости дочка будет…. А потому молодой хозяйке угождать вдвойне надо, куда деваться?! Приказала бы барышня Тьяне, и Фирне бы в постель легла, на пару с дочерью барышню «отогревать».

Да вот только сама обнаженная Татьяна вообще не понимала местных реалий и думала, что ей, - слава богу! - просто дадут отоспаться после этого горячего варева, наверняка целебного. А поспать хоть лишний часок Таня мечтала уже вторые сутки. Она даже забыла намазаться антибактериальным составом, прежде чем лечь на это не совсем чистое ложе.

- Да зачем… Не надо, я вас умоляю… - махнула рукой «барышня». – Я сейчас препарат приму, и все нормально… Ой, что-то действительно спать хочется… Ну хорошо, я буквально часик, если вы не против… Мы с товарищем подполковником, тетушкой моей, двое суток урывками спали, матчастью занимались… Я ей теорию по физике пилотирования в атмосфере с первого раза сдала, представляете?! Так что я собой довольна! Спасибо вам большое!

«Две ночи с теткой-развратницей провела, попробуй ей угоди теперь! - с тревогой подумала Фирне. – Жю Сет, говорят, в любовных играх ненасытна, как голодный ящер! И молодую родственницу свою не пожалела, заставляет ее ночами ублажать! Греха не боится, дьяволопоклонница! Ишь какими заграничными словами свои мерзости господа называют! Бедная моя доченька! Боги, простите ее! Не вина раба, что ее против Воли Вашей в грех вгоняют! Господам как откажешь?! А барышня молодая слово свое сдержала и матушку мою нашла, живую! Ей услужить с особым усердием надобно!»

Таковы были мысли бедной женщины. А вслух она только и сказала:

- Вам спасибо, барышня! И за добрую весть спасибо, что матушку мою нашли… Вот только в одно я поверить не могу… Что вы, барышня, дочь той самой Муны… Видать, действительно есть Господь, что просветил он Муну, и что в дочери злой барыне послал девицу – ком… му… В общем ту, которая за народ!

- Товарищ Фирне! – нахмурилась Синицына. – Не надо так говорить о маме Моане! Вы ее совсем не знаете! Она все осознала и встала на путь исправления. И я ей сама сказала, чтобы исправила все свои скверные поступки! И сама считаю своим моральным… и интернациональным долгом приложить все усилия для исправления ситуации! С рабством и неправомерными действиями против бедняков будет покончено, как вчера сказал в докладе товарищ Тимофеев. И Селине обязательно будет свободной, я вам… обещаю! И вы должны перелететь на Землю! Селине нужно в школу, у нас в ее возрасте уже в институт поступают, а она даже букв толком не знает…

- Быстрее, дочка, у барышни жар начинается! – заторопила Селине мама. – Видишь, бредит уже? Слушаюсь, барышня, как вы прикажете, так и будет!

- Да нет, она целую кружку спирта выпила от холода, - шепнула ей Селине. – Пьяненькая она, матушка!

- Я пойду пока прочь выйду… - заторопилась Фирне на выход. – С полчасика меня не будет, а может, и подольше похожу…

- Хорошо, матушка, - кивнула Селине. – Сейчас, хозяйка, все хорошо будет. Иду к вам мигом!

Она уложила практически обнаженную, хмельную Татьяну на постель, накрыла ее одеялом из грубой шерсти… Потом все же передумала, накрыла более мягкой простыней из ткани, похожей на хлопок. Все же мягче, хоть и с двумя заплатками… Позаботившись о хозяйке-куалийке, Селине быстро сняла с себя одежду, платье, лифчик, подаренный Таней, и чулочки. И нырнула под бочок к «небесной девушке».

- Здесь я, барышня!

- Ты тоже поспать хочешь! – улыбнулась хмельная Таня. – Это правильно! Часок можно! Давай обнимемся… Ой, какая ты горяченькая… Ты не заболела? А я до сих пор согреться не могу!

- Я, госпожа моя, для того и пришла, чтобы вас согреть! Сейчас вам жарко станет..!

А пока Таня совершала подвиги в деревне, ее названная тетка Стелла Жю Сет в сверкающем наряде все же выполнила свое обещание и встретилась с послом Федерации господином Лихтерманом. Правда, за обедом, а не за ужином.

Гражданин СШСА и Израиля пел соловьем, расхваливая красоту графини, цитировал классиков и аж три раза поцеловал руку прекрасной даме. А еще рассказывал разные интересные истории из своей жизни, шутил, смеялся, веселил Жю Сет – в общем, надо признаться, показал себя очень привлекательным и галантным кавалером. И, чего греха таить, Стелла на уровне инстинкта заинтересовалась им, как женщина.

Этого не мог не заметить бедный Тимофеев, которого Стелла взяла с собой, как сопровождающего. Жю Сет очень жалела и сочувствовала Василию, - после страстной бурной ночи, которую они с Тимофеевы провели почти как молодожены, она отрядила его на роль запасного игрока, наблюдающего, как к его возлюбленной откровенно подбивает клинья солидный господин при полном параде. Самое главное, ей, Стелле, приходится отвечать ему тем же – шутить, смеяться, улыбаться, позволять касаться себя и принимать его ухаживания. А зараза Лихтерман и не скрывал, что настроен серьезно по отношению к графине. Более того, он подарил ей такие очаровательные цветы, которые ну просто грех было не взять!

Стелла понимала, что сейчас унижает и мучает Тимофеева, но вот такая работа у разведчика. Никто кроме Тимофеева, как назло, поехать не смог. Да и Стелла предпочла взять с собой возлюбленного, чтобы все происходило на его глазах, а не тайком от него. Увы, лучше было бы тайком! Несчастный Василий Ильич был вне себя от гнева, а подаренные Стелле цветы нести к аэроплатформе демонстративно отказался, вспомнив старинное ругательство «куколд». Насилу графиня сумела растопить сердце обиженного ростовчанина и убедить его, что подобная встреча нужна была для дела.

А вообще-то сама Стелла испытывала целую гамму чувств по отношению к мужчинам, которые по ее воле оказались в роли соперников. Лихтерман ей не то, чтобы прямо уж сильно понравился, но он сумел ее заинтересовать, привлечь, как мужчина. Стелле очень нравились умные, эрудированные мужчины, а Лихтерман по манере общения и богатству интеллектуального багажа чем-то напоминал Иоффе. С другой стороны, она была чисто по-женски, по-бабьи влюблена в молодого Тимофеева, особенно после жаркой ночи, но одновременно с тем, она же и испытывала раздражение, что этот молодой да ранний кавалер смеет ее ревновать. Стелла могла ревновать кого угодно, но она очень не любила, когда ревнуют ее и ограничивают в свободе. А Тимофеев, при всем к нему уважении – не Иоффе и не Лихтерман. Он обычный простой парень, без зауми, без «богатого внутреннего мира», и к нему Стелла благоговения, как к гению-покровителю не испытывала. Скорее смешанные любовно-материнские чувства – Василий-то был на четырнадцать лет моложе ее! Стелла даже обругала сама себя и мысленно назвала себя непостоянной женщиной. Вот уж, воистину, правы мужики с их пренебрежительной поговоркой про женщин – живут с одним, влюбляются в другого, думают о третьем, и, по итогу, считают себя сильными и независимыми! Одно она понимала – вытирать ноги о любовь Тимофеева она не имеет права! Она сама буквально вешалась на него, и парень, похоже, настроен серьезно.

- Знаешь, Стелла, давай договоримся на будущее! – стиснув зубы, буркнул Василий Ильич. – Твоих баб я еще как-то худо-бедно переношу, но вот мужичков рядом с тобой я терпеть точно не намерен!

- Не суди, да и не судим будешь, мой дорогой! – высокомерно ответила ему Жю Сет. – Я уже упарилась тебе доказывать, что мне мужчины не интересны, кроме тебя! А ты уже решил вопрос со своими бабами? Я уважаю тебя, но запасным космодромом быть тоже не намерена!

Что касается информации про Вырока – Лихтерман ничего особенного и не сообщил. Рассказал, что знает про Вырока, что тот до всех этих событий жил в Хевроне, и юный Аарон даже видел его в молодости. Он сказал, что Вырок неплохо говорит на иврите, хотя его выдает иностранный акцент. Сказал по секрету, что Вырок знает и олд- и нью-инглиш, и арабский, и даже русский язык, - Лихтерман в студенческой юности посещал семинар, который проводил молодой тогда еще бизнесмен Герберт Вырок. Посол в точности, до мельчайших подробностей рассказал, как проходил тот семинар, показал даже мимику и жесты, которыми пользовался Вырок, и признался, что один из его жестов молодой Лихтерман невольно перенял, и пользуется им до сих пор. Этот жест – вращение указательного пальца, направленного вверх, будто на нем вращают цирковые колечки, Вырок использовал, чтобы поторопить кого-нибудь, указать на нехватку времени.

- А вы не помните, Вырок вращал эти воображаемые колечки против часовой стрелки или по часовой? – заинтересовалась Стелла.

- Вот уж не припомню! По-моему, по часовой! По крайней мере, я вращаю по часовой!

Н-да… Так себе информация… Хотя в разведке лишних данных не бывает.

Куда большей удачей обернулась слежка за контактами одного из топ-менеджеров компании «Глобал Кибердайнз» Джорджа Кумара. Тот действительно регулярно отправлял сообщения некоему абоненту, причем даже не по телефону, а по ископаемому проволочному телеграфу, но используя старинную земную азбуку Морзе. У гуриассийцев на планете до сих пор не было единой международной кодировочной системы радиосигналов, поэтому разными странами использовались аж три радиоазбуки, одна из которых была как раз турханская. И адрес абонента, которому сигнализировал Кумар, был разгадан очень быстро. Равно, как и весьма быстро расшифрованы радиограммы. Это был успех… Можно сказать, земляне уже одной ногой стояли на пороге Вырока, только он этого пока не знал.

По поводу похитителя юных землян… Запрос на планету Таллос, где уровень развития цивилизации можно было сравнить с серединой земного 21 века и где живут люди с голубоватой кожей из-за преобладания в их крови оксида меди, а не железа, дал результат… Ихетс (в хилликийской версии Игветт) У-Стан, местный олигарх и фанат покорения космоса, по данным местных властей улетел в космос с одним из земных экипажей и исчез. Корабль с экипажем также пропал… Интересно, что Ихетс У-Стан занимал важное место в истории космоплавания Таллоса, так как стал автором нескольких быстроходных межзвездных кораблей (по сути скопировав их с земных). Потом, как подозревают местные власти, либо погиб, либо связался с космическим криминальным элементом и покатился по кривой дорожке. При этом местные жители уважают его как мецената и верного сына своей планеты за доставку на планету космических богатств и вложения собственных средств в развитие родной космонавтики. Нужно еще сказать, что Таллос — планета холоднее Земли и Гуриасса, массивнее, и с более плотной атмосферой, богатой, однако, кислородом из-за деятельности морских одноклеточных водорослей. Поэтому в условиях далеких миров таллосцы всегда пользуются кислородными аппаратами и дополнительными увлажнителями, так как являются потомками не приматов, а местных морских млекопитающих, похожих на древних земных китообразных. Да и вообще Таллос на девяносто процентов океан.

И совсем уж страшная новость пришла с «Жемчужины Янцзы»… Нет, речь шла не о барине-садисте-педофиле Жю Фаране и не о герцогине Клаате… Местные эксперты закончили перепроверку отправленного им на экспертизу гаджета, купленного помощником княгини Жю Карри. Вывод был чудовищным, - в приборе использовался диск памяти, созданный ИЗ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО МОЗГА и нейронов. Не по подобию, а именно с использованием нервных тканей и клеток головного мозга, которые не умирали и не гнили, подпитывались от питательных растворов, электрической энергии и химических реакций. От подобного известия у Стеллы ноги подкосились, и она, как была, так и уселась на свое ложе. Где совершают подобные садистские манипуляции? В Кристмасс-сити!

А еще у них пауков выращивают, новые модификации, которых хрен знает сколько там… ТАК ВОТ ЗАЧЕМ ИМ НЕУЧТЕННЫЕ РАБЫ?! Так вот зачем куалийцы из «Города рождества» скупают невольников за хорошие деньги (которые для землян все равно гроши)? В том числе, старых, больных, слабых... Творится страшная беда, и решать ситуацию нужно в ближайшие же дни, если не часы… Каждый час – это новые человеческие жизни! Ох, как прав Тимофеев, как же он оказался прав!

Нужно бить во все колокола, принимать решение немедленно! Господи, матушка Богородица, помоги!

Стелла закурила уже наверное пятую сигарету… Вся ее комната провоняла табачным дымом… Графиня в одних чулках и шелковом истерзанном халатике буквально на коленке, на смятых после вчерашнего любовного безумства простынях, стала планировать с нуля самостоятельную операцию. И как же ей было страшно и тяжело – один Бог ведал!

- Кажется, я знаю, где Вырок! – уверенно сказала Стелла глядя в лицо Божьей Матери Владимирской. – Помоги его выкурить из норы, пожалуйста..!

Минута спокойного раздумья – и в голове потихоньку начал складываться план новой операции. Совершенно не то, что они планировали раньше, но… Все всегда идет не так у нее! Судьба у нее такая! Пора вводить в бой артиллерию главного калибра!

- Морок Кетцоалькоатлевич, зайдите, пожалуйста! – Голосок маленькой ведьмы дрогнул. – Очень срочно..!

Пока Стелла с Мороком планировали дальнейшие действия, пока доводили их до своих товарищей и начали подготовку к реализации, в имение на большой скорости прибыла «Планета» с Синицыной и Селине. Ховерцикл приземлился у самых шасси высокой «Хилликии».

- Надо себе такой же купить, - размечталась Татьяна. - Вот и куплю с первой же офицерской зарплаты! Только не «Планету», а что-нибудь покруче!

- Вот еще, хозяйка! Голову себе сломать на этой адской повозке! У меня до сих пор голова кружится! - пожаловалась Селине.

- Так, отставить разговоры, помогай давай! Убираем транспортное средство, а то меня Жю Сет заживо сгрызет! - засуетилась Синицына. - Я сама от этой кружки спиртового вещества до сих пор не отошла! Ой, мамочки! Это же, получается, я воздушным транспортным средством в нетрезвом виде управляла! Меня же лицензии лишить могут! Линка, никому не слова, поняла?! Обещаю больше так не делать. Где-то у меня были мятные пастилки...

- Как прикажете, госпожа моя! - улыбнулась Селине. - И про то, что в доме матушке было тоже никому не слова?

- Ах ты, провокаторша! - Синицына покраснела, как рак вареный. - Это… произошло непроизвольно, под воздействием алкоголя! Господи, так перед твоей мамой стыдно!

- Так матушка потому и ушла, чтобы нас двоих оставить! - кокетливо улыбалась Селине, пританцовывая и крутясь на месте туда-сюда, придерживая свой фартучек. - Я для того и существую, чтобы вам сладость дарить!

- Не говори ничего, ладно?! - Татьяна предостерегающе выставила вперед указательный палец. - Капец! Матушка Моане нас убьет, если узнает!

- А давайте ей ничего не будем говорить, барышня, ладно?! - взмолилась рабыня-негритянка, вспомнив, как опасен серп в руке разгневанной баронессы.

Они вдвоем убрали сложенную «Планету» на место хранения, а потом Таня, осмотревшись, спряталась за высокую и широкую стойку шасси корабля и подозвала к себе Селине. Оглянувшись по сторонам, девушки нежно обнялись и принялись увлеченно целоваться по-куалийски, прислонившись к материальной части, надеясь, что их никто не видит.

- Вам понравилось, госпожа, как я вас любила у матушки? - шепотом на ушко спросила Селине.

- Очень! - прошептала в ответ Таня, целуя свою подружку в шейку. - А тебе? Я старалась, чтобы и тебе было хорошо.

- Страсть как хорошо! - опустила глазки Селине. - Я такой сладости еще никогда не испытывала! Я у вас самая лучшая рабыня, да?

- В общем-то да… Потому что ты первая и единственная! - улыбнулась Таня.

- Так вам со мной другие и не понадобятся!

Девушки еще несколько минут увлеченно целовались и увлеклись настолько, что Таня даже вытащила из-под одежды Селине ее пышные мягкие грудки и с удовольствием поцеловала каждую. Молодая негритяночка аж замурлыкала от удовольствия, чисто кошка!

- Все, хватит! - Татьяна насилу оторвалась от сладких шоколадных губок юной прелестницы, одернула китель и заторопилась в сторону дома. - Я очень хочу с Кыбо повидаться! Вдруг удастся его без мамочки-княгини застать! Ты ступай в мою комнату и жди меня!

- Так поспешите, барышня! Я его утром при параде во всей форме видела!

- Ой-ой! Ох, загуляли мы!

Таня вспомнила про личный телепорт и вместе со своей «спальной девушкой» мгновенно переместилась в дом, на первый этаж.

Там было тихо и безлюдно, ибо все обитатели куда-то разъехались, разошлись, расползлись… Таня бегом понеслась на второй этаж, на ходу придумывая слова, которые она скажет молодому лейтенанту хилликийского флота. То, что она буквально час назад целовалась и занималась любовью с Селине Таня не считала помехой. Она, кажется, поняла, почему Стелла Жю Сет говорила что «любовь к женщине и к мужчине не пересекаются».

Вот здесь, в эту комнату определили вчера на отдых Кыбо Жю Карри. Таня с замиранием сердца зажмурилась, потом открыла глаза и почтительно постучалась:

- Кыбо! Это я, Тьяне!

Дверь открылась… и перед взволнованной Таней вдруг предстала Ее Сиятельство княгиня Жю Карри, - в белой ночной кружевной рубашке, с цветочками в волосах, напомаженная… и раздраженная. Поставив руки на талию, она пренебрежительно смерила взглядом Синицыны сверху вниз.

- А это я, Сарре! - хохотнула княгиня. – Ну, заходи, Тьяне!

Смущенная Таня шагнула в ее комнату и застыла около двери. Постель, где спала княгиня, была распахнута, одеяло наполовину валялось на полу, окно было широко распахнуто. Из помещения еще не выветрился тяжелый запах, замаскированный обильным ароматом парфюмерии. Кыбо, к сожалению, в комнате не было.

- Простите пожалуйста, товарищ Сарре… А вы не знаете, где Кыбо? Я просто с ним поговорить хотела. Я… вас утомлять своим присутствием не буду…

- Садись! - почти приказала Жю Карри на постель рядом со своим ложем. - Знаю, как не знать!

Татьяна послушно села, пытаясь понять, чего хочет княгиня. Она вдруг вспомнила про слова Жю Сет о том, что Жю Карри к ней неравнодушна, что не добавило ей оптимизма. Но какой-то огромной властной силой обладала эта женщина, что от ее голоса и взгляда становилось не по себе.

- Скромница, ой, скромница! – улыбнулась Жю Карри, но глаза ее оставались холодными, как стекла оптических прицелов. – А чего же тогда со своей рабынькой лизалась под кораблем вашим летающим?

- Когда?! Вы что, видели? – Таня сразу потемнела от стыда.

- Конечно! – ухмыльнулась княгиня. – Окна-то, аккурат, на ваш летучий корабль выходят! А вы под лапой его прятались!

- Господи… - Таня от стыда закрыла лицо, но тут же взяла себя в руки. – Ну что же… Да, вы абсолютно правы! Я очень плохо поступила, проявила слабость, тем более, под действием алкоголя! Готова признать и понести наказание от своего руководства!

- Ты что, пьяная, что ли? – удивилась Жю Карри.

- Уже нет… Мне просто пришлось кружку спиртосодержащего вещества выпить в деревне, вот я и утратила контроль над собой. Очень стыдно, вы правы!

И Таня сбивчиво, насколько могла кратко, рассказала о происшествии в деревне. Жю Карри не поверила:

- Врешь!

- Честное слово! – Таня смотрела прямо в глаза сидящей перед ней княгине. – Если хотите, в деревне спросите, подтвердят!

- Что?! – возмутилась Жю Карри. – Я еще в деревню поеду? Ладно, верю… Да, в принципе, передо мной-то что оправдываешься? Я-то не против, на то постельная рабыня и нужна… Ну что же, удивлена, удивлена… Не зря тебя «черный люд» святой кличет… Вот только матушка твоя не одобрит…

- «Она меня что, шантажировать пытается, что ли? - удивилась Татьяна такому поведению прежде весьма любезной пожилой дамы. – Спокойно, сама виновата! Главное – твердость характера!»

- Да, моя мама очень расстроится, если узнает об этом… И я бы не хотела, чтобы она узнала, врать не буду. Но, с другой стороны, я очень уважаю маму Моане, чтобы лгать ей! Если спросит – признаюсь честно, как коммунист.

- Ну ладно уже… - сердито буркнула Жю Карри, удивленная прямой и храброй реакцией девушки, которая говорила твердым голосом, смотрела прямо в глаза и не собиралась трусить, юлить и притворяться. – Говорю еще раз, мне-то без разницы, на то холопок и держат, понятное дело…

- Она не холопка мне, Ваше Сиятельство, - возразила Таня. – Она моя подруга.

- Одна уже приняла милого дружка из черни, еле жива осталась! – брезгливо сморщилась Жю Карри. – Так и скажи, что любимица! Ничему жизнь не учит! Это мне неинтересно, даже и хорошо! Святая-то наша со щербинкой оказалась, как и все люди… Я с тобой поговорить хотела по серьезному делу… Ты ведь наследница богатая? Матушка-то за тобой целое баронство оставит, дай Бог ей здоровья, хоть и маленькое. А это имение небольшое, да земли немного… И придется тебе предстать перед Высшим Дворянским Светом. Деньги-то у тебя, наверно, есть, земля есть… Не бог весть какое дворянство, но на Третью Степень претендовать сможешь! А ты без мужа! Непорядок это!

- Какое дворянство, какие земли? – удивилась Татьяна. – Я – трудящийся человек, будущий офицер Советского космического флота! – Не нужны мне никакие земли! Земля должна принадлежать народу!

- Цыц, анархистка! – рассердилась Жю Карри. – Здесь при людях такое скажешь, моментом под следствие попадешь! Чтоб я не слышала больше ереси твои!

- Неужели вы вчера так и не поняли, что говорил товарищ Тимофеев?! – взмолилась Синицына.