Show me who you are (2/2)
— Чон Бэ… — неверяще вызывает Ки Хун. Опрометчиво дергается, но рука в волосах жестко напоминает, кто тут хозяин положения.
— Если согласитесь, игрок 456, то ваш драгоценный друг, номер 390, а также номер 246, лежащий рядом же, и все ваши «друзья» крестики прекратят игру. Выйдут с острова живыми и с круглой суммой, и, в отличие от вас, забудут все как страшный сон.
Дьявольский шепот льется рядом с ухом: в нем слышатся знакомые нотки, но Ки Хун слишком сосредоточен на том, чтобы понимать смысл сказанных слов. Судорожно бегает глазами по Чон Бэ, дышащему, живому.
Ён Иль…
Боже, он же тоже выжил, да? Он же выжил, правильно? Пожалуйста…
— А остальные? Что случилось с номером 001 и теми, кто пошел со мной? — с надеждой, скрипучей и тонкой, спрашивает Сон.
— Мертвы, — жестко припечатывает Ведущий. Дергает Ки Хуна за волосы вновь, возвращая все внимание на себя. — Остальные игроки, желающие продолжить игру, пройдут остальные испытания.
— И что же от меня требуется? — тут же спрашивает Ки Хун. — Какие точные условия? Стать твоей шестеркой, развлекать випов и спонсоров? Взять в руки автомат и пойти убивать «выбывающих»? — обреченно, рисуя в голове ужасные картины.
Ему ужасно страшно, но, даже со столь незавидной участью, понимает, что согласится: он может спасти людей, положившихся на него. Он еще в состоянии что-то сделать. Плевать на собственную жизнь, как-то справится, главное — вытащить людей, которые хотели завершить игры и вернуться домой живыми.
И все-таки червяк в груди надоедливо грызет, требуя узнать, на какой ужас он соглашается.
— Ни в коем случае, — неожиданно резко и яростно звучит от Фронтмена. Ки Хун чувствует, как Ведущий буквально закрывает своей фигурой его, накрывает подобно мраку, неотвратимо и неизбежно. — Ты останешься со мной, — Ведущий слетает с уважительного на неформальность, — будешь рядом. Если понадобится — станешь вторым Ведущим, тем, кто будет мне помогать в проведении игр. Хотя, кажется, это будет неизбежным исходом нашего сотрудничества, — довольно замечает Ведущий. — Останешься на острове и будешь передвигаться только с моего дозволения, ровно как и иметь связь с внешним миром.
Слова монолитными блоками печатаются в памяти глубоким голосом Фронтмена. Ки Хун не может оторвать взгляда от темных глаз, затягивающих в бездну.
— Это прихоть спонсоров? Чтобы мятежник неожиданно стал Ведущим? — невесело хмыкает господин Сон. — И что насчет следующих игр? Если я захочу уйти, разорвать наше «соглашение»?
Ки Хун пытается различить хоть что-то за маской, но ничего нового не видит. Голос из-за маски искажается, все маленькие переливы интонаций съедаются, и на выходе звучит четкий, холодный и низкий голос. Сон не может даже предположить, кто скрывается за маской.
— Моя личная прихоть, — тихо и в какой-то мере томно. — Наше соглашение действительно, пока ты послушен, игрок 456. Если осмелишься перечить, то выбывшие игроки вернутся в игру. И поверь, — вкрадчиво, обещая расправу. — Я лично прослежу за каждым испытанием.
— Чтобы ты знал, — цедит Ки Хун, вкладывая в слова и выражение глаз бескомпромиссность, четкую позицию, — никого убивать я не буду. Можешь даже не пытаться мне «приказывать».
— Ничего страшного, — в голосе Фронтмена слышится улыбка. — Для этого существуют солдаты.
Игрок 456 поджимает губы. Спорить сейчас бесполезно, да и не в том положении он находится — связанный по рукам и ногам, в плену у врага, с кучей людей, жизни которых зависят от него. Соглашаться на условия — все равно, что предать себя и свою идею. Отказаться — поставить подпись под каждой смертью. Выбор очевиден, но внутри все равно что-то ломается. Он буквально продает себя, отдает в пользование для отсрочки участия людей, которые стали близки. Ки Хун не беспокоится о собственной сохранности — боже, пускай делают, что угодно, он уже давно попрощался с собственной жизнью, посвятив себя уничтожению игры. Но странные формулировки, вылетающие из-под маски, неизвестность — вот, что на самом деле пугает.
— Ну так что, игрок 456, — дав мужчине немного времени на обдумывание, обращается Ведущий. — Подумали над нашей сделкой? Ваша жизнь в обмен на десятки других.
Ки Хун бросил мимолетный взгляд на едва видимый экран. Сглотнул. И вернулся с решимостью в глазах. У него все равно нет выбора. И он вновь кладет себя на алтарь, принося свою жертву ради других.
— Согласен.
Сон не видел, но буквально кожей чувствовал, что ведущий растянул губы в победной улыбке.
— Прекрасно, — резюмировал Фронтмен. Отпустил многострадальные волосы игрока, нырнул рукой в карман и достал рацию. — Дальше по плану Дельта.
Ки Хун сразу же обратил внимание на экран, где треугольники, как по команде, убрали автоматы и отошли в сторону от игроков 120 и 380. В общую комнату зашел квадрат в сопровождении других солдат, тут же начиная что-то говорить. Но Сон не услышал, поскольку Ведущий выключил экран, оставляя только теплое освещение от ламп.
— Как я могу быть уверен в том, что ты исполнил свои обязательства? — напряженно уточняет Ки Хун.
— Поверьте, игрок 456, у вас будет возможность. Ну а теперь я хотел бы, чтобы вы продемонстрировали свою покладистость в соответствии с нашими договоренностями, — Ведущий наклоняется, чтобы разрезать вынутым из кармана ножом-бабочкой связывающие путы. — Надеюсь, вы помните. Мой приказ: исполнять мои указания, не сопротивляться и не пытаться каким-либо образом навредить мне. Понятно? — Фронтмен дожидается кивка перед тем, как одним четким и сильным движением разрезать веревки. Поднимает пленника за воротник и рубашку на ноги, едва придерживая, чтобы тот не упал, и заходит за спину с целью освободить руки. Веревка тихо падает на пол.
Ки Хун делает шаг вперед, аккуратно разминая руки и затекшие ноги. Оглядывает комнату, представляющую из себя исключительно наблюдательный «пункт». Ничего, что могло бы поведать о хозяине. Ничего, что могло бы сделать его человеком в глазах Сона. Фронтмен позади него садится в кресло, до этого занимаемое игроком, и внимательно наблюдает за пленником. Ки Хун трет покрасневшие запястья, оглядывает пространство и хмурится, когда поворачивается обратно к Ведущему. Смотрит на него выжидающе, прощупывая, стараясь предсказать, что захочет больной разум Фронтмена. Ему неуютно от взгляда мужчины, и совсем не понятно, куда он направлен. Из-за этого кажется, что он под прицелом камер, под микроскопом, и темные глаза сканируют каждое незначительное движение. Ведущий в кресле расслаблен — еще бы, у него под рукой нож, рация и поредевший, но все же целый штаб солдат с автоматами. Шальная мысль выхватить нож и легко перерезать горло подлецу и ублюдку душится в зародыше: Сон напоминает себе, что от сделки он выиграет гораздо больше, чем от опрометчивого убийства большой, но все же шестеренки в механизме. Сможет ли он обещать сохранность друзей, если Ведущий умрет? Нет. Да они даже не знают, на каком острове находятся, чтобы покинуть его. И это не беря в расчет, что солдаты просто так не оставили бы их.
Минута молчаливых гляделок проходит. Ки Хун ненароком думает, что Фронтмен потерялся в своих мыслях или же вовсе уснул. Но то ошибочно.
— Шаг ко мне, — приказывает мужчина. Сон легко выполняет то, что от него требуется, и, возвышаясь над фигурой, облаченной в серое, неожиданно чувствует неловкость.
Игрок не помнил, когда мог лицезреть Ведущего сверху вниз. Видел он его — хотя, скорее правильнее будет «слышал» — всего несколько раз, и в те моменты они оба сидели, при чем Ки Хун — обычно связанный и лишенный зрения. В последний раз же он стоял на коленях перед Фронтменом, когда тот безжалостно — боже, спасибо — подстрелил, а не убил Чон Бэ. Да и как-то привык он за время нахождения тут то валяться на полу, то смотреть в дуло автомата, направленного в голову. В общем, обстановка не располагала к проявлением собственной власти.
— На колени, — четко, безапелляционно. Кажется, Ведущий просто привык и мастерски отточил умение давать приказы — возражать и задавать вопросы как-то не хотелось.
Ну да, как же, постоял на ногах Сон немного, пора и честь знать.
Не сводя взгляда с маски, Ки Хун осторожно опускается на колени — брюки неудобно обхватывают ноги и жмут, но плевать. Если Фронтмен думает, что подобным сможет уязвить гордость и как-то унизить победителя одной из игр, то пусть подавится своими ожиданиями. Предвидя следующее, Ки Хун сразу же заводит руки за голову. Выражает взглядом — «Доволен?».
Жаль, что он не может видеть приподнявшуюся бровь Ведущего.
— Нет, — возражает Фронтмен. — Руки опусти. И ближе. Сюда, — мужчина расставляет ноги, освобождая пространство между своих коленей, и указывает пальцем на нужное место. Как собаке.
Сначала Ки Хун хочет встать и подойти, сокращая нужное расстояние, но сознание кричит о том, что все не так просто. Игрок смотрит на ожидающего Ведущего и читает намерения — стараясь не показать мелькнувшей ненависти, ползет к Фронтмену на коленях. Ки Хун понимает, что нельзя злить Ведущего сейчас — по крайней мере пока друзья все еще на острове. Мало ли что придет в больную голову? Нельзя рисковать жизнями просто из-за того, что Ки Хуну неприятно поползать на коленях у Ведущего в ногах.
Фронтмен удовлетворенно хмыкает, когда пленник оказывается на нужном месте. Кладет руку, затянутую в перчатку, тому на голову, и довольно рокочет:
— Молодец.
Игрока 456 будто током прошибает. В интонации кроется что-то знакомое, от довольных и приятных ноток, легкой похвалы, теплеет в груди. Эта же теплота разменной монетой стыда холодит желудок. Противоречия качают из стороны в сторону. Ведущий сбрасывает свои перчатки, оставляя на подлокотнике, и вновь тянется к волосам игрока — хватает за них на затылке, влечет не сопротивляющееся тело ближе, останавливает около паха. Ки Хун больше машинально упирается руками в сидушку, чтобы не потерять равновесие в тот же момент, как сильная рука в волосах пропадет.
— Нет-нет, — качает головой Ведущий. — Руки — назад. В замок.
Ки Хун вскидывает удивленный взгляд на Ведущего. Ждет пару секунд, надеясь, что тот как-то пояснит свои действия, но в ответ слышится только молчание. Теряясь в догадках, Сон все же поступает так, как сказано — заводит руки назад, морщась от боли в раненом плече, и сцепляет пальцы друг с другом.
— Умница, — кивает Фронтмен. Пододвигается ближе к игроку, мастерски расстегивает макинтош, являя простую серую рубашку, и отводит полы в разные стороны.
Ки Хун давится, когда понимает, к чему было все представление: сложно игнорировать натянувшее брюки возбуждение прямо у собственного носа, более не скрываемое плотной тканью. Возможно, в глазах у него — жуткий страх, но он в надежде вскидывает голову на маску, тешит себя, что все не должно повернуться в такую плоскость. Не может же быть такого, что Ведущий решил оставить его только для того… Чтобы трахнуть?
— Вперед, — кивает Фронтмен. — Расстегивай ширинку зубами. С остальным помогу.
Сон дергается как от пощечины — твердая рука в волосах удерживает, стискивает с силой, и Ведущий, видя панику, ужас в глазах Ки Хуна, приближается вплотную к испуганному и побледневшему лицу.
— Нет, пожалуйста, не надо, — слабо шепчет Сон, уже ни на что не надеясь. Вот, что значило «принадлежать». И Ведущий имел в виду принадлежать телом, быть рядом — в постели. От этого тошнит. Неужели все было так просто, и ему прощалось многое за интерес не только к, как выразился сам Фронтмен, феномену вернувшемуся игрока, но и потому что Ведущий желал попользоваться им? — Блядский извращенец, — шипит Сон.
— Не стоит разбрасываться подобными словами, Ки Хун, — имя игрока сладко ложится на грубый голос. И Фронтмену приятно произносить его вместо безличного «игрок 456». — Все же на кону стоят жизни твоих друзей.
Блять. Просто… Блять.
Ненависть к Ведущему томится вместе с жалостью к себе и присыпается виной, которую бы он вновь носил, как парадное одеяние, если и в этот раз не получится спасти людей, желающий закончить игру. На кой черт тогда был их бунт, жертва Ён Иля, смерти солдат? Ки Хун скрипит зубами, прогоняя тошноту. Перетерпеть. Ему нужно лишь ужаться, забыть о собственном комфорте. Он ответственен за других. И не простит себя, если собственная уязвленная гордость спустит курок. Ногти впиваются в кожу, Сон сглатывает и пытается спокойно вдохнуть и выдохнуть.
— Хорошо, да, — вылетает изо рта. — Я все сделаю.
— Хороший мальчик, — вновь довольно заключает Ведущий, оглаживая щеки и скулы игрока. Ведет большим пальцем по плотно сжатым губам, стекает ладонью на шею и тянет обратно к себе.
Внутренне Ки Хун дрожит и костерит мужчину всеми известными матами, но в действительности — покорно утыкается носом эрекцию, задерживая дыхание, и находит зубами собачку. Тянет вниз настолько, насколько может, и отстраняется. Возможно, Фронтмен доволен работой, поэтому после ловко расстегивает пуговицу, приспускает штаны с боксерами и освобождает стоящий член. Из-под маски слышится вздох облегчения. Игрок тупо смотрит на эрекцию, застыв в некотором шоке. Ему не то чтобы часто делали минет, а он сам — никогда, поэтому…
— Это твой первый? — уточняет Ведущий, но Ки Хун, боясь разомкнуть губы, сразу не отвечает: первый что — минет, член, что еще? Мысли в голове путаются, во рту пересыхает. Волнение отзывается в слабеющих ногах. — Отвечай! — неожиданно резко, с некоторой яростью требует и дергает за черные волосы Фронтмен.
— Да!.. — сдавленно и поспешно вырывается изо рта. Ки Хун готов к осуждению — в конце концов, видимо, главному «папочке» хочется получить от него прекрасный минет, который он, в соответсвии с нулевым опытом, сделать не может. Это же никак не отразится на других игроках?
— Отлично, — вместо негодования слышится улыбка. Пленник совсем не понимает реакции, с подозрением переводя взгляд с красной, освобожденной от крайней плоти головки на черную маску. — Возьми в рот головку, попробуй. Постарайся не задевать зубами.
Ки Хуна штормит от иррациональности происходящего: Ведущий игры, которого он еще несколько часов назад хотел застрелить, с сочащимся в голосе удовольствием рассказывает, как сделать ему минет. Тут же нет камер, правильно? Потому что иначе он сгорит со стыда. Игрок подается вперед, прикрывает глаза, стараясь не думать о личности, сидящей перед ним. Резко прострельнувшая в висок мысль откусить к чертям собачьим член Фронтмена была послана туда же, куда и гордость, а точнее — вон из головы. Что же, если таким образом он сможет выкупить чужие жизни, то пускай. Плевать на себя. Он уже достаточно наворотил за жизнь, дочка счастливо живет в Америке, у него самого — никого, а у друзей еще остались незавершенные дела.
Головка кажется невероятно горячей, а еще — немного терпко-соленой от предэякулята. Отвращение не накатывает, и он благодарит свое сознание за это. Ки Хун смыкает губы, стараясь на задеть кожу зубами, и немного двигает головой вперед, чтобы тот уперся в твердое небо. Поднимает едва открытые глаза на шумный и глубокий вдох и выдох. Жесткая рука с шеи поднимается на затылок, удерживая на месте. Сон застывает, ожидая дальнейших указаний. Желания проявлять инициативу ни капли, да и вряд ли окажется признано и оценено.
— Да, так, — выдыхает вновь Фронтмен, сквозь прорези маски наблюдая за пленником. Пытается успокоить шторм внутри, кричащий о том, чтобы начать самому насаживать голову на член. — Используй язык. Лижи, посасывай, выпускай изо рта и вновь насаживайся. С каждым разом старайся пропустить глубже, пока не почувствуешь рвотный рефлекс. Остановись на этом.
Игрок следует указаниям медленно, но верно, поражаясь выдержке Фронтмена — скорее знает, чем чувствует, как тяжело тому не двигаться и позволять Ки Хуну самому задавать неспешный и неуклюжий темп. Пару раз он неаккуратно задевает плоть зубами, подустав держать челюсти открытыми, и тогда рука на загривке предупреждающе сжимается. Бедра, на которые Сон оперся грудью и плечами в поисках опоры, напряжены и каменны — не вытесненная энергия идет на сокращение мышц. Было бы гораздо удобнее с руками, но проверять выдержку и границы дозволенного в первый же раз Ки Хун не решается.
С причмокиванием игрок отстраняется, чтобы вдохнуть — волосы взъерошены, грудь беспокойно поднимается и опускается, как и у Ведущего. И как тому не жарко в стольких слоях одежды? Мужчина на коленях судорожно облизывает влажные губы, а после вновь придвигается к стоящему члену с вздутыми венами — в рот не помещается даже половина, и он понятия не имеет, нормально ли делает, но пускай чертов Фронтмен довольствуется уже тем, что игрок не стал отгрызать ему достоинство. Но перед тем, как Сон вновь смыкает губы, Ведущий легко тянет его назад и чуть вниз, задирая голову.
— Дыши через нос, — тяжело звучит из-под маски. — И постарайся расслабить горло.
Ки Хун кивает едва заметно, возвращается к прерванному действу и старается сделать так, как велено. Сначала не получается, но постепенно дышать становится проще, как и двигаться. Сверху доносятся тяжелое дыхание. Когда же Ки Хун мстительно и грубо лижет головку — задушенные стоны и мычание. Возможно, своим самоуправством и желанием заставить Ведущего потерять контроль, игрок сам вырыл себе яму. Хотя понял он это только тогда, когда чужая рука сжалась на затылке и сама дернула вперед, насаживая глубже, чем брал Сон. Игрок едва не подавился, однако быстро расслабил горло, мыча и вскидывая глаза к маске — мужчина весь напрягся, не отрывая взгляда от пленника. Продолжал жестко тянуть за волосы, несмотря на слабое сопротивление и жалостливый взгляд.
Головка прошлась по мягкому небу, вошла в горло, и Ки Хун не удержался, кладя до этого заведенные за спину руки на колени Ведущему. Упреждающе сжимает, давая понять о дискомфорте. Дышать носом и контролировать мышцы в таком положении сложно, на глаза накатывают слезы — в судорожных попытках ухватить кислород Ки Хун не контролирует поток из глаз. Он не считает фрикции и время, молясь, чтобы все закончилось только побыстрее.
— Глотай, — задушенно рычит Ведущий, насаживая рот Ки Хуна настолько глубоко, насколько позволяют собственные силы и сопротивление пленника.
Не то чтобы у Сона есть выбор — горькая сперма скользит по горлу, он судорожно глотает, помятуя не укусить все еще твердый член, затыкающий рот. Несколько долгих секунд — и сильная рука отпускает голову. Ки Хун валится на колени и пол, сгибается и кашляет, стараясь утереть слезы и помассировать саднящее горло. С отвращением перекатывает на языке остатки спермы, ощущает ее горечь. Уходит несколько минут на то, чтобы привести себя в порядок и вернуть мысли в нужное русло. Игрок намеренно не смотрит на Фронтмена, все это время лицезрея исключительно его колени, брюки и лакированные туфли. Накатывает стыд и унижение, а уголки рта ощутимо побаливают.
— Вот теперь наша сделка закреплена, — до боли знакомым и утомленно-довольным голосом звучит сверху.
Ки Хун застывает на секунду. И медленно, ощущая, как скрипят мышцы шеи, поднимает голову на Ведущего, успевшего привести себя в порядок. Мужчину, смотрящего на него со спокойствием и темным наслаждением. Черная маска лежит на подлокотнике рядом с рукой. более не скрывая личность. Сон неверяще переводит взгляд с нее на ставшее родным и дорогим лицо. Лицо, которое он уже не надеялся увидеть вновь.
Внутри разливается горькое предательство.
— Ён Иль?..