[Часть 6] Долгая ночь 2 (1/2)

«довести дело до идеала»

Именно эти слова жгучим клеймом застряли в сознании, пока моё тело, медленно, но верно, укладывали на диван спиной. Находясь в ступоре от услышанного, мне не сразу удаётся разложить информацию по полочкам и взять собственное тело под контроль. Моя заминка только на руку мужчине. Пока я бегающим и ошеломлённым взглядом прожигала потолок, находясь в прострации, он не теряет времени зря и сжимает худые плечи обоими руками. Во избежание последующих брыканий подминает под себя.

«Идеал» — алая надпись отчаянно сверкает в воспалённом воображении, не позволяя прийти в себя. Идеал. Чёртов педантист со своим нескончаемым стремлением культивировать всё вокруг под своё удовольствие! И я бы с наслаждением выплюнула все претензии в это красивое лицо, застать которое без фирменной нахальной улыбки почти невозможно, вот только был бы в этом толк. Судя по всему, мужчине до чужого мнения любого существа слабее него — как кузнечику до луны, он не раз оповещал меня об этом малоприятном факте прямым текстом, не видя в своих словах ничего особенного.

«Я люблю свою работу», «Вы — часть моей работы». Чёртов маниакальный псих с извращёнными потребностями. Закоренелый убийца, способный только на одну любовь — к насилию. По крайней мере мне хотелось так думать. Прекрасно знаю, откуда эта нарастающая липкая ненависть в груди. Мне хотелось разочароваться в мужчине, хочется видеть в высокой фигуре насильника и полного морального урода. И мне почти удаётся добиться желаемого. Только почти.

«— Я запру вас в своей квартире, Мулан. И поверьте, это покажется вам не самым приятным опытом.»

Борьба продолжалась не долго в силу значимой разницы между моим телом — маленьким и слабым, и его — двухметровым. Руки на рефлексах старались отбиться от настойчивости телохранителя: женские ладони с силой ударяли по широкой груди, пока её обладатель прижимал тело под ним к дивану с особым пристрастием. Моё сопротивление для мужчины как танку преграда в виде картонной коробки. Тонкие запястья с поразительной скоростью оказываются ловко перехвачены одной его рукой и с весьма ощутимым нажимом прижаты к моей же груди крест накрест.

Сделать вдох становится трудно. Когда я наконец оказываюсь прижатой к дивану в лежачем положении, телохранитель, убедившись в моей окончательной беспомощности, под шумок удобно пристраивается меж моими разведёнными бёдрами. От резкого осознания уязвленности я судорожно стараюсь сжать колени. Был бы в этом толк, ведь я лишь обхватила чужие бока, тем самым только сильнее прижимая мужчину ближе к себе.

— Вы боитесь, что тот мусор был убит по вашей вине, госпожа? — до меня не сразу доходит смысл внезапно брошенных слов. Это был риторический вопрос, не требующий ответа. По блеску в карих глазах можно понять, что мужчина знает о моей неспособности внятно разговаривать в данную секунду, будучи пыхтящей и взволнованной. — Мне бы очень хотелось добить вас, сказав, что это чистая правда, но кем я буду после этого?

— Не волнуйтесь. Вы останетесь тем, кем и так являетесь. — после недолгой борьбы шумные вздохи в сопровождении каждого сказанного слова вырывались наружу. То ли адреналин в крови даёт о себе знать, то ли паника ударила в голову, или не знаю откуда вдруг во мне смелость плеваться ядом. Увы, но мне даже не удаётся придать словам нужную степень раздражимости, с которой бы хотелось высказать их в самоуверенное лицо в нескольких сантиметрах от меня. — Моральным уродом, если быть точной.

Ситуация обязывает высказывать всё то, что накопилось за предыдущие дни бесконечных игр в «кошки-мышки». Но даже за столь смелыми изречениями скрывать перепуганное состояние от телохранителя бесполезно, всё-таки, он только этого и добивался долгое время. Оскал становится хищным, насмехающимся. Взгляд опускается и демонстративно задерживается на дрожащих женских губах, которые я, испугавшись, тут же смыкаю. Каждый вздох по прежнему достаётся с трудом, ощущение холодной шершавой ладони на обездвиженных запястьях только подстёгивают страх. Мужчина медленно поднимает взгляд обратно, не сменяя притворно-ласкового тона, от которого кровь стынет в жилах.

— Забавно, что некоторые люди даже в критических ситуациях способны плеваться ядом. Однако, в вашем случае… — зрачки оглядывают покрасневшую от противного смущения кожу шеи, как бы намекая на этот самый случай. Затем спускается на ключицу, выпирающие костяшки которой сильно оголились из-за предательски задравшейся кофты. Я инстинктивно дёргаюсь в его руках, подальше от пожирающего взгляда, и он тут же поднимает глаза обратно. — Ваши попытки казаться сильной смехотворны. Особенно в столь откровенном положении, госпожа.

— Тогда проваливайте вон, если вас обижают мои слова! У меня нет никакого желания находиться здесь с вами! — не могу кричать в силу недостатка кислорода. Меня и так прекрасно слышно, учитывая ничтожные сантиметры между нашими лицами.

На секунду другую воцаряется тишина. И учитывая прошлый опыт — роковая. Его взгляд на мгновение задумчиво опускается на раскрытые в попытке сделать вдох женские губы, прикидывая в голове варианты, какой звук издаст девушка, если он прямо сейчас начнёт терзать плоть.

— Простите, я задумался… Задумался над тем, как бы вы выглядели, если бы я запихнул вам галстук в рот прямо сейчас, — бровь намекающе выгибается дугой, в то время как улыбка медленно покидает его лицо. — Я достаточно ясно выражаюсь?

Знаю, какой эффект он ожидает. Отчасти он его и получает, в виде дрожащих от страха осуществления угрозы ресниц и гулкого удара сердца. Слова довольно красноречиво сочетаются с клубами жара, исходящими от нависающего тела. Но, к сожалению для собственного благополучия, я не могу заткнуться так просто, ведомая страхом, учащенным сердцебиением и нарастающей слабостью между сжимающихся бёдер.

— С каких пор слова «довести дело до идеала» означают изнасиловать того, кого обязаны защищать? — выпускаю последний воздух из груди. Я цепляюсь за его недавние небрежно брошенные слова, как если бы они были последней возможностью выйти в выигрышное положение. Хотя бы в своих фантазиях.

— Вы ослышались, Мулан, — спокойно вещает телохранитель, который, кажется, совсем не чувствует усталости. — Я сказал «довести тело до идеала», — приглушённый голос звучит как насмешка. Я замираю в дыхании, не оставляя тщетных попыток отодвинуться от будоражащего шёпота в левом ухе. Телохранитель, выждав паузу и не услышав в ответ пререканий, удовлетворённо растягивает губы, демонстративно прижимаясь вплотную губами к женской коже. Тембр его голоса снижается до интимного шёпота. — Не переживайте, госпожа. Судя по вашим реакциям, сомневаюсь, что дело дойдёт до изнасилования.

Вновь слабая, неосознанная попытка высвободить скованные запястья из крепкой хватки. Его слова больно ударяют по остаткам выдержки, качающая горячую кровь мышца болезненно подпрыгивает в груди, а дыхание с немыслимой скоростью уносит космос. Так и замираю с приоткрытыми от шока губами, ощущая, как холодные пальцы на запястьях стискиваются сильнее. Мужчина молчит, давая себе время впитать каждое изменение в напряжённом состоянии тела.

Ночной прохладный ветер, веющий из открытой форточки, давно перестал спасать положение. Неистово бьющееся сердце разгоняет огонь по крови в бешеном темпе, а прижимающийся мужчина только усугублял плачевное положение. Одна его рука ложится рядом с моей головой, заставляя диван немного прогнуться под весом ладони. Такое положение вынуждает телохранителя опуститься ниже, оставляя между нашими телами два сантиметра мнимой свободы. Кривая улыбка расплывается на его лице, когда он приспускается ближе к моему лицу, заглядывая в голубые глаза из-под опущенных ресниц.

— Но… конечно, если вам настолько нравится грубость… — изучающий взгляд скользнул ниже, оглядывая каждый сантиметр разгоряченной кожи. Прохлады его рук вкупе с уличной прохладой жутко не хватает. Мне хочется выпрыгнуть в окно, окунуться в ванную со льдом, лишь бы не чувствовать сладостных кульбитов, которые сжимающееся сердце проворачивает раз за разом после его слов! Мой взгляд судорожно метается по его лицу, находящемуся в нескольких сантиметрах от моего. Почему-то подсознательно понимаю, что сейчас нельзя отводить взгляд. Опасно. Словно в знак подтверждения, мужчина склоняет голову вбок в желании увидеть больший страх в и без того зашуганном выражении. Оценивает, не потеряет ли девушка сознание от резких скачков пульса. — Полагаю, я мог бы вас связать. Насильно.

— Я не это имела ввиду! Я не говорила о том, что мне нравится… это! — озорной блеск в карей радужке пугает меня настолько, что я спешу оправдаться, опасаясь того, что внезапно пришедшая идея со связыванием придётся мужчине по вкусу. — Это не может нравиться…

Из испуганно брошенных слов вытекает совсем иной итог. Уже не удивляюсь способности телохранителя из ниоткуда создавать поводы для того, чтобы бросить меня в краску.

— Тогда вы не будете против небольшого эксперимента? В качестве проверки правдивости ваших слов.

— Эксперимент? О чём вы…

С губ срывается судорожный выдох, слова обрываются на пересохших губах. Глазами следую за плавными движениями, туда, где под вязаную кофту с показной медлительностью пробираются длинные пальцы.

— Что вы делаете?! — не могу кричать в силу недостатка кислорода. Весь его запас уходит на слабое брыкание, что следует после шороха задирающейся вверх одежды. Я стараюсь выгнуться дугой, но телохранитель вновь опускается ниже, вжимая женское тело в диван. В конце концов мышцы ослабевают, и я оставляю бесполезные попытки, продолжая прерывисто дышать.

— Простите, Мулан, — собственное имя, сказанное мягким, виноватым тоном в сантиметре от уха обволакивает сознание туманной пеленой. Теперь к моим прижатым к груди запястьям прижимается ещё и твёрдая грудь мужчины, который склонился и спрятал лицо где-то в районе шеи. —

Для наиболее удачной работы с вами мне необходимо понимать, нравятся ли вам мои прикосновения.

Организм требует кислорода, но прижатые к груди запястья, которые я периодически пытаюсь вырвать из мёртвой хватки, не дают вздохнуть полной грудью. Из-за недостатка воздуха в крови лёгкие посылают в сознание сверкающие искры. К ним прибавляются вспышки света перед глазами от чужих ледяных рук на коже живота.

Я бросаю в лицо своего мучителя укоризненный взгляд, когда прикосновения нарочито медленно поднимаются выше, и с нарастающим ужасом обнаруживаю, что мужчина смотрит в ответ, упираясь в мои глаза хитрым изучающим взором.

— Не смейте!.. — шиплю я сквозь плотно сомкнутые губы, высвобождая из груди застоявшийся воздух и совершая очередной рывок в попытке освободить удерживаемые конечности. На деле телохранитель стискивает их ещё крепче, в воображении заставляя кости скрипеть.

Тело и разум чуть ли не разрывает от непонимания происходящего. Я банально не успеваю анализировать поступающую информацию, всё, на что хватает сил — так это на небрежный поворот головы в сторону, дабы избежать тесного контакта тёплых губ с чувствительной кожей.

Мужчина кончиками пальцев дотрагивается до выпирающих рёбер. Мгновение — и всё во мне замирает, сердце пропускает удар. Обжигающий холод послушно следует за невесомым прикосновением по оголенной коже, продвигаясь выше. На деле это неспешное действие прибавляет лишь больше панического страха в мозг, пока всё тело довольно остро реагирует на резкий холод, заставляя меня дрожать.

Естественно, столь красноречивые реакции женского тела не остаются незамеченными. Телохранитель замечает желаемую реакцию и мягко улыбается, так, словно гладит щеночка по голове. Замечает, как непроизвольно дёрнулось тело под ним в жалкой попытке отстраниться.

Пальцы на голой коже останавливаются, заставляя дыхание замереть в мучительном ожидании. Следует смешок. Телохранитель томно моргает, отстраняясь, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Оу. Вы настолько чувствительны, госпожа? — едва я открываю рот, чтобы оправдываться, как находящаяся на талии ладонь приходит в движение — скользит ниже, нежно поглаживая талию. Я стараюсь сжать бёдра, чтобы хоть как-то утихомирить бесячий сгусток слабости внизу живота. Стараюсь прилипнуть позвоночником к дивану, дабы случайно не выгнуться дугой навстречу ледяным пальцам. Этого и не требуется, его рука сама следует за извивающимся женским телом, не позволяя разрывать контакт. — Прошу прощения.

Томный, улыбающийся голос полон злорадного сочувствия. И вновь прикосновение до мурашек, отдающее противной щекоткой.

Издевается.

— Остановитесь сейчас же! — удивительно, как нам до сих пор удаётся сохранять холодный официоз в обращении друг друга, учитывая всю ситуацию в целом. Ткань кофты подвернулась из-за настойчивых манипуляций, оголяя живот и предоставляя больший доступ для новых прикосновений. Мужчина, кажется, специально игнорирует. С демонстративной насмешкой в прикрытых глазах опускает голову ниже. — Стойте… — только и успеваю бросить я, перед тем как правую сторону шеи накрывают шероховатые губы, оставляя кусачий поцелуй.

Я задыхаюсь. Не знаю, чем он думает! Перед глазами взрываются снопы искр не только из-за настойчивого языка на шее, но теперь и из-за катастрофической нехватки кислорода и затекших конечностей. Не знаю, специально ли он доводит меня до состояния скулящего щеночка или нет, но в своём стремлении окончательно сломить меня он может добиться неблагоприятного эффекта для нас обоих — если я не успею упасть в обморок от переизбытка страха и эндорфинов в крови, то из-за отсутствия кислорода в лёгких так точно.

Словно в наказание за сопротивление, он ловко перекидывает одно колено через одно моё бедро, тем самым давая себе возможность оставаться на весу без помощи рук. Сейчас они обе нужны ему в действии, и я с замиранием сердца понимаю, для чего именно. Холодные пальцы выныривают из-под ткани, телохранителю явно докучали мои брыкания. Вместо этого он заводит руку мне за голову и оттягивает назад, силой предоставляя прекрасный доступ к каждой клеточке тонкой шеи.

Неудобное положение головы натягивает мышцы, отчего воздух тяжко тянется по жилам, так и не имея возможности попасть в лёгкие в нужном количестве. Когда едва ощутимый укус в сопровождении тёплого языка настигает наиболее чувствительное место — я дёргаюсь в руках телохранителя всем телом, гулкий удар сердца заставляет шумно выпустить из горла последние запасы воздуха. Безрезультатно. Мужчина, предугадав желаемую реакцию, довольно хмыкает. Уверена, что он мог бы обойтись и без этого самоуверенного звука, но наверняка знает, какой эффект производит этим у моего тела. Он сильнее оттягивает волосы в агрессивном желании обездвижить меня полностью, сильнее прижимает скованные запястья к дрожащей груди.

— Воздух… — шепчу я на грани обморока. Телохранитель приспускается ниже, скользит губами по выступающим жилкам и зарывается носом в чувствительное сплетение связок между шеей и плечом. Я в который раз выгибаюсь под ним, зажмуриваясь. — Воздух, пожалуйста…

Сил на терпение этой пытки почти не осталось. Тьма постепенно окутывает сознание, и полностью отдаться слабости мне не позволяет разве что нарастающий огонь внизу живота и пристальный взгляд, что следует после звука моего туманного шёпота.

Телохранитель заглядывает в мои глаза, прищуривается и слегка склоняет голову к плечу. Не видит в женском выражении ничего, помимо умоляющего страха и недоверия, но мне вряд ли удастся скрыть странное отстраненное удовольствие под прикрытыми веками. Так и выходит.

Уголок его губ трогает странная усмешка, он прищуривает взгляд. Задумывается, словно пытается увидеть в моём загнанном состоянии дешёвый блеф или обман. И я готова вспомнить всех богов, лишь бы он не расценил мои жалостливые слова как попытку прекратить мучения. Да, отчасти так оно и было, но я буквально задыхаюсь, чёрт возьми!

Улыбка медленно исчезает с его лица, отдавая место ледяному спокойствию. Томный взгляд опускается ниже — на оголенную ключицу, оценивает еле вздымающуюся грудь, которая качает воздух спешными короткими глотками. Господи, никогда не думала, что буду унижаться перед человеком за возможность дышать. Что ж, для психа все средства хороши.

Он неохотно разжимает пальцы в каштановых волосах, позволяя мне вернуть голову в более-менее удобное положение. Под его внимательным взглядом я моментально срываюсь на тяжёлое глубокое дыхание. Чувствую, как глотка чуть ли не трескается от чересчур долгой неудобной позы.

И поздно замечаю, в каком положении оказываюсь. Ведомая адреналином и ещё бог знает чем, я неосознанно приподнимаюсь и утыкаюсь в чужое плечо лицом, судорожно вбирая ртом воздух и подсознательно наслаждаясь приторной примесью мужского одеколона в кислороде. Это одурманивает. Желание смешивается с удовольствием, а удовольствие со страхом, образуя из противоречивых чувств бешеный вихрь удушающих эмоций. Мужчина в свою очередь отпускает мои затёкшие запястья, оперевшись одним локтем о диван, а другой рукой бережно придерживая женский затылок на своём плече.

Шея горит. Я обхватываю её одной ладонью, стараясь избавиться от острого ощущения фантомных прикосновений. Перед глазами вспыхивают тысячи искр от резкого проникновения кислорода в жаждущий организм. Не могу до конца отдавать отчёт своим действиям, но чувствую, как грудь заполняет странное спокойствие от бережных касаний чужих пальцев, что успокаивающе поглаживают женские волосы на голове. Будто бы не эти пальцы минуту назад с силой оттягивали эти же волосы в желании добиться покорности.

Не могу видеть выражение его лица, но мне кажется, или в его поведении, в том, с какой аккуратностью длинные пальцы перебирают каштановые волосы на затылке в попытке успокоить, читается едва уловимая заминка?

— Чш-ш-ш, госпожа, успокойтесь. Что случилось?.. — едва хрипловатый шёпот касается уха, а чужая щека прижимается к моей, как я мелко вздрагиваю, но тут же расслабляюсь под натиском настойчивой хватки на затылке. Мышцы, переполненные напряжением, потихоньку отпускает. Я внимаю мужскому голосу, ощущая странное забытье в груди. — Мы ведь только начали, верно?

Показалось.

***

Потолок перед глазами плывет и темнеет, превращаясь в непонятное месиво. Наверняка давно бы застонала, вот только все издаваемые мною звуки приглушаются тем же недостатком воздуха в груди. Мужчина глубже зарывается губами в ямочку на шее, силой пресекая любые попытки отстраниться.

Я инстинктивно стараюсь сжаться, спрятать шею от пересчур интенсивных, мучительных ласк. Скручиваю плечи, извиваюсь и выгибаюсь дугой, делаю всё, что сейчас под силу дрожащему телу, но встречаю непоколебимое препятствие в виде тяжёлого мужского корпуса надо мной.

Моё сопротивление для телохранителя как танку преграда в виде картонной коробки — он не обращает на мои потуги внимание. Влажные губы, обладатель которых явно догадался о наиболее чувствительном месте на теле девушки, терзают чувствительное место. Надавливают, обжигают дыханием.

— Так и думал, что для вас это место окажется наиболее… болезненным, — до ушей смутно доносится его вежливый тон. Я пытаюсь сфокусировать взгляд хоть на чём-либо, подсознательно продолжаю искать пути спасения, разумом же понимаю, что их никогда не существовало. Телохранитель коротко смеётся, заставляя сильнее сжать колени на его талии. — Но не подозревал, что настолько.

— Не обольщайтесь, — безвкусно шепчу я, в перерыве, если таковой можно так назвать, проводя языком по пересохшим губам. — Реакции тела никак не вяжутся с тем, что происходит у меня в голове.

— Однажды я заставлю вас поплатиться за бесконечную ложь, льющуюся из вашего прекрасного рта, — вкрадчиво констатирует он, прожигая взглядом. Я съеживаюсь, продолжая тоном, далёким от уверенного:

— С чего вы взяли, что я говорю неправду?