[Часть 6] Долгая ночь 2 (2/2)

Прищур и многозначительный наклон головы становится немым ответом на провокационный вопрос. Под мой непонимающий взгляд мужчина отпускает затёкшие запястья и медленно поднимает пальцы к шее. Два из них легонько прижимаются к тонкой коже чуть ниже челюсти. Тело моментально реагирует мелкой дрожью на прикосновение, но я терплю, разве что немного приподнимая подбородок и сжимая зубы.

Тёмный взгляд отрывается от шеи, исподлобья врезаясь в голубые глаза, будто пытаясь донести до моего испуганного сознания определённые выводы. И я бы разгадала в этом взгляде очевидную угрозу, если бы бьющая в висках кровь не заглушала крик разума.

— Вам когда-нибудь доводилось мерить пульс человеку, который врёт? — стоило небрежной фразе сорваться с его губ, как этот самый пульс взлетает до небес. Дыхание бесстыдно срывается, в этот раз не встречая препятствия в виде давления на груди. Я плотно сжимаю губы, устремляя бегающий взгляд в карие глаза. Мужчина склоняет голову вбок и удовлетворённо улыбается, наверняка ощущая под подушечками пальцев соответствующий скачок пульса. — Интересно, не так ли? Если человек врёт, его сердцебиение ускоряется. Но стоит только довести его до тахикардии… — подушечки пальцев скользнули ниже вслед за пристальным взглядом, очерчивая бьющеюся жилку на шее. Я сглатываю, тем самым вызывая у телохранителя неоднозначный смешок. — …как сознание становится блеклым и человек начинает говорить правду. Если его заставить говорить, конечно.

Да кто ты такой?! Откуда такие познания?! Я разглядываю спокойное выражение лица напротив, настолько спокойное и ехидное, будто это не он прямо сейчас впитывает каждый вздох женского тела, пока пальцы осторожно спускаются к ключице.

Мужчина медленно поднимает взор. Казалось, будто он специально вглядывается в каждый дюйм разгоряченной кожи, изучая и запоминая малейший вздох. «Идеал» — слово пульсирует в голове, теперь уже направленное в обращение потребности психа довести любое дело до ненормального совершенства. Расширенные зрачки вбиваются в мозг, не позволяя оторвать ответного взгляда, и сердце замирает в сладостном испуге после звука приглушенного голоса.

— Мне заставить вас, госпожа Мулан? — телохранитель вопросительно хмурится, слегка сводя брови к переносице и выгибает бровь.

Мотаю головой медленно, едва заметно. Смотрю в глаза почти умоляюще, с явным ошеломлением и отсутствием всякого желания пререкаться. Этого жеста более чем достаточно, чтобы убедиться в моём полном подчинении. Желание сопротивляться действительно отпадает в один миг. Остаётся только противный привкус унижения и безысходности, комом оседающий в горле.

— Тогда скажите сами. Вам ведь доставляет особое удовольствие находиться в таком положении, я прав? Ну же, — слегка наклоняется, обжигая приоткрытые губы дыханием. Холодная ладонь мягко обхватывает горячее горло, настолько аккуратно и невесомо, что я испуганно смыкаю губы и приподнимаю подбородок, сдерживая глухой гортанный стон. Да чтоб его… — Признайтесь только в одном, Мулан. И я обещаю вам, что уйду прямо сейчас. Оставлю вас в одиночестве, которого вы так яростно добиваетесь.

Я опускаю глаза и отворачиваю голову, упираясь невидящим взором в спинку дивана перед собой. Дыхание потихоньку выравнивается, а руки безвольно опускаются на мягкую поверхность по обеим сторонам от туловища. Держать руки на весу вдруг становится непосильной ношей. Не потому, что я отчаялась сопротивляться. Просто потому, что предплечья ужасно ноют, отзываются тянущей болью в мышцах от скопившейся усталости. Больше не могу упираться ладонями в мужские плечи, сдерживая чужую настойчивость. Ведь в отличие от меня, телохранитель не устаёт и явно даже не заметил разницы от внезапно скатившихся вниз женских рук.

Плевать мне на приглушённый смех, что холодом обжигает ухо. Плевать на слабый шорох, не предвещающий ничего хорошего.

На всё наплевать! Но почему же тело крупно вздрагивает от неожиданности, а бёдра вновь стремятся сжаться в попытке унять комок возбуждения внизу живота, стоит только чужим пальцам вновь коснуться оголенной талии?! Я зажмуриваюсь, подобно маленькому ребёнку, подавляю желание вновь упереться рукой в мужское плечо. С силой сжимаю белое махровое покрывало в кулаки, вплоть до белых костяшек.

— Поразительно… — елейно протягивает бархатным тоном, внимательно изучая каждое изменение в покрасневшем женском лице. Я не спешу поднимать взгляд, предпочитая разглядывать жёлтую поверхность дивана перед глазами. — Вы сами только что подтвердили мои догадки на ваш счёт, Мулан. Вы ведь вовсе не хотите, чтобы я уходил, — большой палец поглаживает кожу, заставляя тело дрожать и извиваться под мужчиной.

— Заткнитесь! — рывком выдыхаю я сквозь зубы, срываясь на учащённое дыхание.

Но телохранителя не волнует моё раздражение. Наоборот, он только приближается ближе к уху, пользуясь положением женской головы.

— Вы можете сколько угодно прикрываться за испуганным взглядом и дрожащим голосом, госпожа, — следующие слова были произнесены тоном «я знаю твою тайну, девочка» ввергая меня в панику с примесью интригующего страха. Я продолжаю извиваться, продолжаю впиваться дрожащими пальцами в крепкое мужское запястье в попытке отстранить чужие ледяные прикосновения от талии, но тщетно. Он сильнее, и толку тогда от моих слабых потугов? Разве что очередная злорадная усмешка, звук которой проносится в опасной близости возле уха. — Но нам то с вами известно, что вы всего лишь мечтали оказаться под кем-то слабой… Беспомощной, дрожащей овечкой.

Насмешливый тон смешивается с горячим воздухом между двумя телами. Колом вбивается в сердце, оседает в сознании. Кажется, даже свет напольной лампы тускнеет от повисшего напряжения. Этот шёпот обещает являться во снах долгие ночи. Я впадаю в ступор, не в силах как-либо реагировать. Мужчине этого и не нужно, шёпот его голоса продолжает вливаться мне в уши, словно сладкий тягучий мёд.

— И я вынужден взять на себя эту ношу, госпожа, — тело немеет. Конечности наполняются мягкой ватой, а приятная слабость внизу живота перестаёт казаться настолько неправильной и отвратительной. Чужие длинные пальцы на талии замерли, лишь изредка приходя в движение в желании выбить из меня очередной судорожный вздох. — Вас удовлетворит, если мы будем избегать стресс таким образом? Мои слова могут показаться вам противоречивым бредом, но… — телохранитель отстраняется, привлекая тем самым моё внимание. Я слегка поворачиваю голову в его сторону, поднимая туманный взгляд. — если взглянуть на ситуацию в целом… — томный взор устремляется ниже, явно подразумевая под этими словами мои весьма красноречивые реакции: спускается на покрасневшую шею, на коже которой наверняка виднеются багряные следы от засосов; оглядывает ключицу и задерживает глаза на беспрестанно вздымающейся груди; на ладонь, которая по прежнему покоится под бежевой кофтой, нежно перебирая пальцами по чувствительной кожи, будто боясь спугнуть.

— Не трудно сделать вывод, что вам до ужаса нравится моя маленькая компания, — возникает пауза, и мужчина резко возвращает взгляд обратно. Увы, но я, будучи неспособной здраво ориентироваться в пространстве, не успеваю вовремя отвести взгляд, осознанно попадая в цепкую ловушку. Сердце пропускает удар, вновь срываясь на тахикардию — настолько много пляшущих чертей таится в карей радужке. Телохранитель вскидывает брови и изучающе склоняет голову, довольный и удивлённый моим ответным взором, пусть даже опасливым и отстранённым. —

Ну, я ведь прав?

— Вы…

— Мерзавец? Гад? Безусловно, но как насчёт того, чтобы проверить, насколько долго хватит вашего сбивчивого сердцебиения перед тем, как оно остановится?

Стоит только словам, произнесенных телохранителем интригующим тоном сорваться с приоткрытых губ, как упомянутое сердцебиение уносит в космос. Удовлетворившись реакцией в виде шумного вздоха, граничащего со стоном, мужчина опускается, не отрывая от моих глаз испытующего взора. Слабый поцелуй мягко оседает на выпирающей ключице, оставляя после себя ворох расползающихся мурашек. Разгоряченное тело остро реагирует на каждое мимолётное касание, вздрагивает при каждом вдохе мужчины, дыхание которого влажным тёплом пронзает шею. Я неосознанно выгибаюсь, когда его губы и ладонь на талии двигаются одновременно, в такт шумному прерывистому дыханию.

Ему мало. Он продолжает ломать остатки шаткого самообладания, полностью игнорируя слабые женские пальцы на собственном запястье. Телохранитель отстраняется, но только для того, чтобы резануть сверлящим взглядом по моему лицу.

— …и как долго вы сможете продержаться, если я всё-таки вас свяжу? — в один миг запястья оказываются перехвачены обеими руками мужчины и мягко прижаты по обеим сторонам от моей головы. Я инстинктивно дёргаюсь, пытаясь высвободиться, но быстро понимаю, насколько жалко выгляжу со стороны.

— Нет. — мой тихий, вкрадчивый шёпот растворился в шорохе одежды. Мне даже показалось, что моя мольба ушла в пустоту, но краем сознания отмечаю едва заметный приподнятый уголок губ.

— Вы ведь хотели этого, верно? Хотите отрицать — отрицайте. Бейте меня, угрожайте, сопротивляйтесь. Но если я замечу в ваших словах хоть жалкую крупицу лжи, то я обещаю… вы пожалеете о том, что родились на свет. В кратчайшие сроки.

— Проверяете на прочность? — выдыхаю я, стараясь привести в порядок сбивчивое дыхание. — Проверьте лучше, как долго я смогу продержаться перед звонком отцу.

— Но вы ведь уже сделали это. Сегодня утром. Заранее, до звонка ветеринару.

Что?

Выравнивать дыхание больше не требуется. Оно попросту останавливается на пару с сердцем. Я свожу брови к переносице, непонимающий взгляд наполняется страхом и отчаянием, сотни догадок разом мелькают в выражении лица, словно вспышка молнии посреди ясного неба. Телохранитель не спешит нарушить возникшую паузу, пропитанную предвкушением женского провала. Он прекрасно видит все до единой мелькающие эмоции в дрожащих ресницах, в сухих губах, что беспомощно приоткрылись в немом вопросе. Вижу злорадную улыбку, что медленно растягивается на его губах. Вопрос меня мучил только один.

Откуда. Он. Знает?

И ладно бы, если бы мужчина был осведомлён о недавнем разговоре с отцом, это хоть как-то вязалось в рамки допустимого, учитывая, что телохранитель находится в подчинении у родного мне человека. Я давным давно смирилась, что зачастую отец контактирует с рабочим персоналом гораздо чаще, чем с дочерью.

Я бы закрыла на это глаза, если бы не одно жирное «но». Он не мог знать о звонке ветеринару, если только…

— Откуда вам знать о разговоре с ветеринаром? — настойчиво спрашиваю я, тревожным взглядом выискивая ответ в насмешливых глазах.

Если только он не отслеживает мои звонки. Вот, как он нашёл меня этой роковой ночью в глуши. Наверняка в распоряжении психа не только список контактов, но и все мессенджеры целиком. Нужно было поразмыслить над этим чуть раньше, тогда, когда было не так поздно. Не сейчас, когда мужское горячее тело прижимает меня к дивану, не позволяя тревожной мысли развиваться в голове.

— И вы ничего не рассказали папочке, Мулан. Сохранили в тайне. — это был не вопрос, лишь сухая констатация факта. Нам обоим известно, что именно мужчина подразумевает под этими словами. — Так, как я и предполагал. Вы довольно предсказуемая личность, госпожа.

Я дёргаю руками, ощущая неожиданный прилив злости в груди. Гнев смешивается со страхом, притупляя инстинкт самосохранения. К сожалению мои реакции вновь оказываются ожидаемы: телохранитель натягивает довольную ухмылку, замечая, как беспомощно женские пальцы сжимаются в кулаки.

— Кто дал вам право лазить в моём…

— Вы спросили у отца моё имя, верно? Не удержали любопытства?

Я открываю и закрываю рот, как рыба, слова остаются недосказанными на кончике языка.

— Скажите.

— Я ничего не спрашивала…

— Госпожа Мулан… — начал было он с притворным спокойствием, наверняка намереваясь вдаться в привычные угрозы для достижения желаемого результата. — Помнится, я довольно ясно выразился по поводу вашего бесконечного вранья и того, какими последствиями оно чревато?

— Это не ваше дело! — почти кричу я сквозь зубы, смотря в тёмную радужку напротив со смесью раздражения и колючего страха разоблачения. Руки крепко прижаты к мягкой поверхности, и подобное беззащитное положение только подстегивало панику в груди, заставляя меня елозить по дивану спиной. — И я не обязана отчитываться перед таким, как вы!

— Перед таким, как я? — моментально парирует он, опуская мимолётный взгляд на губы, с которых по моей неосторожности сорвалась столь провокационная фраза. Не стоит забывать, что передо мной в первую очередь опытный убийца, которому свернуть мне шею как пальцем щёлкнуть… Ну или как пристрелить тех трёх бедняков в подворотне. — Вы правы, не обязаны. Но, по вашему, я ведь являюсь психом, верно? — под гулкий удар взбесившегося сердца мужчина склоняется ближе, и кончик его носа почти касается моего. Следующие слова оказываются в опасной близости от моих губ, произнесённые телохранителем с особым наслаждением и угрозой, — А психу, зачастую, наплевать.

Чужие губы сокращают миллиметр за миллиметром, а внимательный взгляд тёмных глаз настойчиво направлен в мои, впитывая малейшие изменения в выражении. А их там достаточно. От панического страха до мучительного ожидания, что тягучей слабостью пульсирует в животе. Это вынуждает меня тяжело дышать и судорожно метаться взглядом то вниз — к неумолимо приближающимся губам, то вновь возвращаться к визуальному контакту. Наверняка замечает, как напрягаются прижатые к дивану тонкие запястья под холодными пальцами, как вжимается в диван голова в попытке держаться подальше. Сквозь ткань прижимающейся к моему дрожащему телу белой рубашки он грудью чувствует кульбиты, которые раз за разом проворачивает женское сердце.

— Мой отец разрешил пырнуть вас, если ваше поведение будет выходить за рамки приличного! — выдаю первое, что приходит в голову, хотя мне даже не пришлось врать. Давнишний разговор с отцом пришелся как раз кстати. Вот только нависающего над дрожащим телом телохранителя только раззадоривают мои порывы взять ситуацию под контроль. Настолько, что он решает подарить мне эту мимолётную надежду, в следующую секунду немного отстраняясь.

— Вам хватит духу воткнуть в меня нож, госпожа? — улыбаясь, спрашивает он. Показалось, или в потемневших глазах мелькнуло предвкушение?

Я сглатываю, на секунду забываясь. Мужчина улавливает судорожное сжатие горла, правильно расценивая мою невозможность здраво осмыслить ситуацию. Будто он мыслит здраво! Мерзавец вообще единственный в этой гостиной, в чьей логике термин «здравомыслие» не заложен в базовых настройках мозга. Он лишь пользуется беспомощностью жертвы, загнанной в угол. Беспомощностью как физической, так и моральной.

— Если не прекратите, то хватит. — наверное, я вру. Сама не знаю, но судя по расплывающиеся довольной улыбке на лице телохранителя — мои вкрадчивые угрозы следуют строго по красной дорожке построенного им сценария.

— Прекратить… — задумчиво протягивает он, наблюдая, как женское тело под ним сжимается от излишне близкого зрительного контакта.

Мужчина с улыбкой облегчённо вздыхает, отстраняется и усаживается на колени, ослабляя хватку на запястьях. Лёгкие получают долгожданный глоток кислорода, от резкого вдоха перед глазами рябит. К огромному сожалению это лишь мнимое ощущение свободы. Колени по прежнему сжимают мужской торс, получая в ответ полное игнорирование.

— В таком случае, я обязан предложить вам игру. Выражаясь точнее… пари.

Облизываю пересохшие губы, не удивляясь его предложению. Слишком упиваюсь мимолётным облегчением от того, что его губы находятся на приличном расстоянии. Облегчение… этот факт кажется забавным не только мне, но и телохранителю, который заворожённо наблюдает за тем, как жадно вздымается моя грудь в попытках отдышаться, ведь облегчением здесь и близко не пахнет. Вид высокого силуэта, возвышающегося на коленях меж моих разведённых бёдер так… пугающе завораживает. Дыхание ни капли не успокаивается, нет. Наоборот срывается на учащённое, наблюдая, как изучающий взгляд в ожидании ответа скользит по напряжённому женскому телу. Наверняка знает — дотронется, и девушка снова вздрогнет, попытается отстраниться.

— Вы знаете, что я против, — шепчу я, замечая, как тени от света напольной лампы облегают широкие плечи, ложатся на скулы, делая черты лица опаснее и острее.

— Знаю, — с деловитым спокойствием подтверждает он. Взгляд, обещающий вселенские муки в самом скором времени, опасно поднимается и врезается в мои испуганные глаза. — Именно поэтому у вас нет выбора.

Я не до конца понимаю сути его намерений. До сознания не доходят очевидные вещи, страх, пульсирующий в голове, не позволяет осознать очевидное. Наверное потому, что в ближайшие секунды рассудок оказывается затуманен настойчивым, но невесомым поцелуем на шее. Настойчивым — потому, что мужчина настигает врасплох, склоняясь вниз с такой неожиданностью, что сердце с силой забилось где-то в глотке, а я сама была готова подпрыгнуть на месте. Невесомым — потому, что не смотря на всю резкость движений, он не спешит. Начинает плавные движения губами, скользит по выраженным линиям шеи мягкими поцелуями. От вороха ощущений кружится голова. Железная хватка на запястьях, прижатых к дивану до болезненной невозможности дышать и бережливые, тёплые прикосновения губ к шее выбивают избавляет мозг от любых здравых мыслей.

Кожа отзывается колючим жаром, текущим по телу вниз. Это пугает. Противоречие чувств во мне пугает. Казалось, что телохранитель вообще не слышит моих запуганных вздохов, полностью сосредотачиваясь на желании обездвижить меня.

Мне не удаётся погрузиться в долгие раздумья на мелькнувшую жирным намёком тему изнасилования. Сейчас я ни в чём не могу быть уверенной. Сглатываю противный, нарастающий ком безысходности в горле. Ведь все мысли разом вышибает тихим смешком, звук которого в опасной близости доносится у левого уха. Мужчина явно расценил шумное сокращение женского горла в пользу своей самооценки, посчитав этот жест как последствие смазанного поцелуя чуть ниже линии челюсти. Не хочу признаваться себе в том, что отчасти так оно и было.

Я терплю. Настолько долго, насколько хватает шатающегося самообладания и скапливающихся в груди стонов от влажного дыхания в районе шеи.

— Вы всё ещё против небольшого пари, госпожа? — снова этот тон. Бархатный, не терпящий возражений. Гарантирующий долгие часы мучений в случае отказа.