[Часть 3] Что движет тобой? (2/2)

— Зачем мы здесь? — мой голос звучит тихо, но на удивление достаточно уверенно для нынешней ситуации. Мужчина впервые за время нашего совместного нахождения в его квартире бросает в мою сторону оценивающий взгляд, вызывая в теле лёгкую дрожь, которая холодом оседает в груди.

Вопрос в который раз остаётся без ответа. Вновь отвернувшись, он отошёл в сторону тумбы, разворачиваясь спиной.

— Присаживайтесь, стеснение ни к чему, — я замираю, уставившись в широкую спину. Хотя в голове изначально была догадка о том, чего именно он попросит, мне в любом случае не удастся сохранить самообладание.

Не найдя сил для возражений я сажусь на один из оставленных им стульев, мысленно подготавливая себя к новым моральным мукам. Сама виновата.

— Вы это специально, да?

— Что вы имеете в виду? — его отрешенный, задумчивый голос раздавался сквозь звуки копающихся в комоде рук.

— Всё это, — я оглядела помещение взглядом, намекая на всю ситуацию в целом. — Вы привели меня сюда, словно…

Моя претензия обрывается, так и не успев быть законченной. Опасливый взгляд голубых глаз опускается вниз — туда, где в пальцах мужчины под тусклым светом торшера блеснул острый металл. Я закрываю и снова открываю рот, не в силах вымолвить хоть что-то без запинки. Сердце пропустило удар и гулко ударилось о рёбра, заставляя лёгкие больно сжаться в попытках сделать вдох.

— Словно…

— Словно я хочу убить вас, госпожа? — его тёплый, спокойный голос доносится до туманного сознания где-то поблизости. Кажется, теряю счёт времени, ибо даже не замечаю, как мужчина плавно шагает ближе.

Я не смотрю на него, в этом нет смысла. Вместо этого взгляд судорожно мечется по комнате в попытках зацепиться хоть за что-то спасительное, но всё в помещение кажется мне чуждым.

За время моей заминки он садится на стул напротив, подвигаясь чуть ближе ко мне. Каждой клеточкой тела чувствую его тяжёлый, изучающий взгляд.

— …Мулан, вы меня услышали?

— Что? — насильно вытаскиваю себя из забвения, когда мужчине приходится наклониться вперёд с мягкой улыбкой на лице и обманчивым беспокойством в глазах, дабы заполучить моё внимание обратно.

— Прошу, не заставляйте меня повторять в третий раз. Дайте мне мазь.

Я воровато опускаю взгляд ниже. Широкие ладони, в которых минуту назад меня испугало что-то острое, в ожидании выполнения «просьбы» лежали на коленях. Вместо ножа, как мой воспалённый и невыспавшийся мозг придумал изначально, он держал обычные, длинные ножницы.

Да, с одной стороны, это ни капли не обнадёживает. Но я всё равно вздыхаю с небольшим облегчением, на что получаю реакцию от фигуры напротив в виде слегка поднятого уголка губ.

Его забавляет моё состояние.

Нервно провожу языком по пересохшим губам и обращаюсь вниманием к сумке на полу, быстрым движением протягиваю две ампулы мужчине.

На время его манипуляций я отворачиваюсь, бездумно разглядывая обшарпанные обои на боковой стене. Раненная рука переходит во власть мужчины, его действия быстрые и чёткие, такие, словно он не хочет тратить много времени на это. Я всё равно радуюсь мимолётному поводу не смотреть в этот наполненный напыщенной вежливостью взгляд. Удушающий, будто кобра постепенно гипнотизирует добычу, забирая в свои тиски. Боль почти стихает в момент, когда мужчина заканчивает.

Не могу сказать точно, в чём конкретно дело: в качественно перетянутом бинте или во всплесках адреналина всякий раз, когда женской кожи касаются чужие холодные пальцы.

— А раньше нельзя было сказать? — я опускаю намекающий взгляд на использованные ампулы, которые мужчине удалось открыть, не прилагая особого труда. Сама удивляюсь резкому порыву возразить его поведению.

— Не понимаю, о чём вы говорите. — Понимает. По едва сдерживаемой ехидной улыбке вижу, что понимает. Он явно переоценивает свои возможности, если считает, что иронично вскинутые брови останутся незамеченными моим вниманием. Либо он рассчитывает на то, что я замечу. Варианта два, и каждый из них в его пользу.

Томно моргнув, тёмный взгляд отрывается от проделанной работы с раной и врезается в голубые глаза напротив. Пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы сделать вдох и ответить взаимным взором. Не таким наглым и уверенным, конечно. Сейчас сдаваться нельзя, но как же хочется просто сесть и ждать, когда этот ад закончится.

— Но вы же врёте. — Мне приходится придать тону настойчивости. Сложно сделать это, когда мужская бровь в который раз саркастично выгибается, и он наклоняет голову вбок, явно недовольный и удивлённый моим стремлением вывести его на чистую воду. Хочет дать отпор, пресечь бунт на корню?

В который раз жалею, что открыла рот не подумав. Деловито отложив мазь на подлокотник, мужчина улыбается шире и часто моргает, словно в предвкушении дальнейшей реакции. Наблюдаю, как он обтирает ладони друг об друга, смахивая невидимую пыль.

И я буквально чуть ли не задыхаюсь, когда он с показной медлительностью спускается со стула на корточки. Сильные руки аккуратно падают по обеим сторонам от меня, отрезая пути к отступлению. Не припоминаю, когда он успел задрать рукава белой рубахи до локтя, тем самым обнажая слегка смуглую кожу.

— Что вы…? — тревожный вопрос горечью оседает на губах. Сердце бьётся быстрее, стоит только мужчине открыть рот:

— Давно хотел уточнить, — одна его ладонь чуть сжимает дерево подлокотника, и вены на руке проявляются. От этого вида в груди разливается странное напряжение на грани смущения, вот только ножницы, по прежнему зажатые между длинными пальцами, не дают вздохнуть без страха. — Почему вы так яростно избегаете моего взгляда, мм, госпожа?

Знаю, что он делает. На задворках сознания, насколько позволяет участившееся сердцебиение понимаю, что мужчина идёт в наступление при первой же возможности. Подло, очень подло. И неужели подлецу недостаточно моего загнанного состояния?! Ему мало того, что под взглядом, копающимся в мозгу, я всем телом вжимаюсь в спинку стула?!

Кажется, да. Мучителю очень мало. Он терпеливо ждёт ответа, хотя прекрасно знает, что от шока я не в состоянии даже скулить. Не смотря на это, он продолжает мягко улыбаться. Язвительный, ядовитый блеск едва заметно отражается в потемневших зрачках, и мужчина до последнего заставляет меня не отрываться от этого взгляда.

В вежливом, задумчивом тоне, граничащим с обманчивой нежностью, отчётливо слышались нотки провокации. Он немного дёргает уголками губ вверх, и я удивляюсь, почему эта полуулыбка, пропитанная кровью многих людей, не кажется мне отвратительной.

Правда, хорошего в ней тоже мало.

От мужчины пахло сумасшедшей агрессией, несло за версту.

И как вишенка на торте то, как грамотно и профессионально он скрывает царящего глубоко в себе психа.

Он сумел скрыть психа от моего отца. Поэтому мы здесь, верно?..

— …Разве я вас пугаю, а, Мулан? — удивление трогает его голос, но это лишь иллюзия.

О, нет. Я бы не заметила этого человека среди толпы. Я бы не нашла в его внешности ничего особенного, ничего выделяющегося, ничего пугающего или отличающего его от других проходящих мимо людей. Ни-че-го. Он едет на работу. Он направляется домой к жене. Образ вежливого, красивого, ухоженного, улыбчивого господина с небольшим чёрным чемоданчиком. Кто угодно, но не псих. Такой, с кем хочется завести дружескую беседу.

Но конкретно то, что он делал сейчас со мной — провокация страха. Скрытая агрессия, с которой обычно скованные цепью псы замечают забившегося в угол котёнка: ещё не бросились, но уже подметили, куда нужно надавить зубами, дабы куснуть побольнее. Цепь на шее — мой отец. Кто выступает в роли животных додумывать не имеет смысла.

Под тяжестью мыслей не замечаю, как давящее ощущение изучающего взгляда, направленного на меня снизу вверх, плавно исчезает. За ним пропадает и мужская фигура, и я быстро моргаю и оглядываю пространство, дабы поскорее осознать обстановку.

Едва ли мозг успевает разогнать пелену перед глазами и обработать происходящее, как кожу шеи аккуратно, еле ощутимо касается что-то холодное… Ножницы?

— Ваш отец неплохо постарался над безопасностью дочери, верно? — В тихом голосе за спиной слышался сарказм. Я шумно сглатываю густую слюну, тем самым привлекая хищный взгляд туда, где яростно бьётся жилка страха. Прикосновение к коже почти невесомое, даже щекотное.

— Он не виноват… — моргаю, опускаю взгляд вниз на свои впивающиеся в ладони пальцы. От ногтей останутся следы… Нет, холод у моей шеи принадлежит не ножницам. И нужно подумать, что из этого хуже. Аккуратное прикосновение мучительно-медленно двигается выше, поглаживая шрам, оставленный Мусей в период котёнка. Дыхание перехватывает, неосознанно сжимаю ткань штанов в кулак, стараясь сохранить жалкие остатки самообладания.

— О чём вы?

— Вы знаете, — отвечаю резко, не позволяю успеть дрожи исказить голос. Чужие ледяные пальцы снова приходят в движение, словно в отместку грубому тону, оставляют за собой холодный, обжигающий след.

— Я знаю своё дело, госпожа Мулан, — голос позади твердеет, туманным эхом доносится откуда-то сверху. Не стану спорить, мерзавец действительно знает своё дело. Иначе почему я резко вдыхаю воздух ртом и замираю, когда подушечки его пальцев коснулись наиболее чувствительного места за ухом. Раздражает. — Я профессионал в той сфере, о которой вам не снилось и в самых страшных кошмарах. Я люблю свою работу и…

— Вы любите издеваться над людьми, а не свою работу! — я не кричу, но шиплю, словно кошка. Интонацией косвенно намекаю на нынешнюю ситуацию в целом, которая по чужой воле происходит прямо сейчас.

— Увы, но ваш отец…

— Мой отец не виноват, что ошибся, выбрав вас!

В атмосфере помещения повисает пауза. Тишина пронизывает до костей, и в моём случае отсутствие каких-либо звуков воспринимается как угроза жизни. Мой страх, его уверенность, бьющееся в глотке сердце — всё это разом смешивается в коктейль безумия, и напряжение между нами нарастает с такой интенсивностью, что воздух можно резать ножом. Давно сбилась со счёта в который раз я жалею, что не смогла прикусить язык вовремя. Меня можно понять — мной управляет страх. А вот то, что управляет мужчиной, горой нависающим над моим дрожащим телом — остаётся загадкой.

Лёгкие пульсируют, организм требует порцию кислорода, но адреналин давно сковал сознание стальными цепями. Всё внутри меня замирает в ожидании дальнейших действий мерзавца, и я впервые жалею, что он находится за спиной. Не могу увидеть, какие эмоции движут им в этот момент. Что, если к моему затылку уже приставлено дуло пистолета?..

— Госпожа Мулан. — не вздрагиваю, когда голос доходит до сознания с явным нажимом. От шеи — там, где по прежнему властвовали чужие холодные пальцы — и вниз по телу проходит табун мурашек, тугим комом скапливаясь внизу живота. Мерзавец специально выделяет моё имя давящей интонацией, тем самым учтиво заставляя закрыть рот и намекая на серьёзность дальнейших слов:

— Во-первых, если вы ещё хоть раз меня перебьёте… — рука скользит ниже, в предупреждающем жесте сжимая плечо и ключицу, — то обещаю, я запру вас здесь… со мной… — с каждой намеренной паузой в словах его голос переходит на угрожающий полушёпот. В конце концов, не выдерживая, он резко наклоняется с видимой целью напугать ещё больше. Чужие губы касаются уха, и угрожающий шёпот бесцеремонно вдалбливается в мозг, своим безумием срывая все стены и замки, которые были выстроены мной когда-то. — … запру вас в этой квартире… До самого утра. И поверьте мне на слово, это будет далеко не самым приятным опытом в вашей жизни, а во-вторых… — пульс бьёт в висках с такой силой, что упасть в обморок мне не позволяет лишь мужское дыхание, обжигающее тонкую кожу шеи.

— Ваш отец знает, кто я такой. Знает, что я из себя представляю. Знает, был ли я сегодня на работе и где именно я был. На основной работе, Мулан. Не с вами.

— Зачем вы говорите мне об этом?.. — уже не пытаюсь сдерживать дрожь в голосе, окончательно перехожу на тихое шептание, подражая его манере. Мужские губы упираются в бледную скулу, хищно расплываются в довольной улыбке. Он усмехается. Что, если он окончательно сойдёт с ума, решит применить в ход ножницы? Страшно. Кровь шумит в ушах в такт бешено бьющемуся сердцу, и я закрываю глаза, не в силах терпеть происходящее. Он шумно вбирает воздух носом, будто бы волк вынюхивает страх добычи, и я не выдерживаю, впервые попросив его остановиться: — Хватит…!

Короткое слово, почти умоляющее. Но это всё, на что хватает моих сил, терпения и шатающегося на лезвии ножа самообладания, которое не позволяет мне окончательно впасть в истерику. «<s>Не позволяет наслаждаться процессом</s>» — кричит мозг, но я настойчиво блокирую в себе этот голос. В истерику я обязательно впаду. Позже, в одиночестве. У себя в квартире. Если мерзавец позволит мне уйти, конечно же.

Кажется, настала его очередь перебивать. В ответ на мою слабую мольбу он довольно хмыкает, и сердце проворачивает кульбит, в следующее мгновение безвозвратно проваливаясь в пятки.

— Ваш отец самолично и вполне осознанно передал вас в мои руки. И вы даже представить себе не можете, как сильно я это ненавижу, но… — длинные пальцы резко обхватывают шею чуть ниже линии челюсти, слегка сжимая и оттягивая назад. Я распахиваю глаза, дыхание срывается на прерывистое, а разум мечется в разные стороны, но всё — на что хватает моих сил, так это инстинктивно ухватиться за мужскую руку, тонкими пальцами сминая рукава белой рубахи. Он нежно проводит губами по скуле и отстраняется, чтобы в следующую секунду заглянуть в мои глаза своими — ехидными, тонко граничащими с безумством. Тембр его голоса становится медленным, вперемешку с нетерпением и насмешливостью. Я смотрю на мужчину из-под длинных опущенных ресниц с замиранием сердца, сжимаю челюсть до приторного привкуса железа во рту.

— …Как я уже и говорил: Я сделаю всё, чтобы моя работа доставляла мне удовольствие.

…И на данный момент, хотите того или нет, вы являетесь непосредственной её частью.