Глава 5. Экстремистский рэп (2/2)

— Пистолет?

— Глок.

— Почему?

— С детства в руке его держал. У моего отца был.

— Вы служили в армии? — спросил принц, как будто был его полевым командиром.

Но он был полевым командиром. Его белые крылышки морщат красные полосы.

Шико сказал:

— Как и все. В пятнадцать и восемнадцать лет.

— Почему вы не остались в армии, чтобы сделать карьеру?

— Это не мое.

— Слишком много правил?

— Слишком много правил, — согласился Шико, пораженный его аналитической системой, позволяющей быстро делать выводы.

Хотя об этом нетрудно догадаться. Свое главное свойство он демонстрирует с того момента, как Анжуйский соскреб его с асфальта, и монсеньор получает удовольствие от его непокорства, хотя в любой момент стряхнет его, как пепел с сигареты.

Принц кивнул на подоконник, где Шико положил шпагу; солнце косо легло на лицо, увенчав короной шелковое полотно его волос.

— Вы владеете этим искусством, месье?

Шико затаил дыхание, забыв, что не дышит. Фехтование — искусство дворянства. Это означает, что Анжуйский продолжает считать его одним из своих. Это означает, что он тоже игнорирует иерархию. Но по-своему, в каком-то смысле, которого я пока не знаю.

— Да, — ответил он, и солнце из окна ослепило его, нагрев косточки под глазами.

Как будто заря взошла над городом и отпечаталась на его лице.

Вдруг все замерло в нем, под этим оттиском синего июньского неба. Замерло головокружительно, как чувство дежавю.

Этот человек перед ним, с любопытством склоняющий голову набок, что-то растрескивал в нем, сбивая его ритм. Ой божечки, помогите. Ах да, я уже это говорил. Вот снова эхо.

— Пойдем, — сказал Анжу и направился к двери своей скользящей, быстрой походкой. — Мы поедем в одно место. Посмотрим, на что ты годен.

— Но… — сказал Шико в замешательстве. — Обед?

— Обед? — Герцог обернулся, потерявшись в свете.

— Через два часа.

Герцог улыбнулся, вылетая за дверь.

— Пообедаете со мной в городе, сударь. Я окажу вам эту честь.

— Я окажу вам эту честь, — передразнил Шико себе под нос. — И когда меня ждет эта честь, ваше высочество?

— В какой-то момент, — бросил герцог через плечо, судя по всему из чистой вредности. — Обед нужно заработать, верно?

— Вам нравится морить голодом своих людей?

Принц посмотрел на него искоса.

— Нельзя сказать, что ты ешь много и часто.

— Хороший обмен веществ. Все идет в дело.

— Повезло тебе.

— Больше всех, — сказал Шико.

Анжу еще раз ужалил его взглядом разведчика, но ничего не сказал.

Его белые одежды скользят в золотом полумраке. Его музыка вбирает тебя. Во всяком случае, эта вихляющая мелодия с ее лабильностью лишает меня приема пищи. Похоже, еда — не самое любимое занятие его высочества. Интересно, из чего он строит свои мышцы, приближаясь к образу прекрасного? Протеиновые батончики или коктейли? С таким горением, он… Но я не его мать, чтобы думать об этом, не так ли? А его мать, судя по ее внешнему виду, тоже никогда ничего не ест. Мадам Екатерина питается от сети, а внутри у нее клубки проводов. И титановые штыри. Ей подстраивали две автокатастрофы, после которых хирурги собрали ее тело по кусочкам. Она элегантно хромает, иногда опираясь на трость. Все боятся этой маленькой тощей женщины в черном. Если бы мы когда-нибудь встретились с ней, наш разговор состоял бы из моих безнадежно натянутых вопросов. У меня есть небольшой опыт временной хромоты. Надеюсь, я никогда с ней не встречусь на близком расстоянии. Хотя это может произойти, если я не отобьюсь от стаи белых лебедей гордым черным лебедем так же внезапно, как и прибился.

Анжуйский совсем не похож на нее, в нем больше пересечений с его отцом, королем Генрихом II, который погиб на рыцарском турнире, после чего это древнее развлечение высшей аристократии, обожающей все шумное и помпезное, наконец запретили. Говорят, астролог Нострадамус предсказал королеве смерть мужа. Говорят, королевский хирург Амбруаз Паре предложил рискованную операцию, которая могла бы спасти жизнь королю, но мадам Екатерина отказалась. А затем отказалась от операции старшему сыну, королю Франциску II, попавшему под влияние Гизов, дядюшек его юной жены, шотландской королевы Марии Стюарт. Лотарингские принцы оттерли мадам Екатерину в угол, а затем поползли слухи, что король Франциск собирается услать родную мать во Флоренцию. И вот король Франциск съездил на охоту — еще одно шумное, помпезное, кровавое старое развлечение. Он вернулся с простым отитом, и наша августейшая матушка передала для короля целебную микстуру из своей лаборатории. Через десять дней королем стал Карл IX, Марию Стюарт выгнали в Шотландию, Гизов — из Лувра.

Теперь на троне восседает ее второй сын, который все заметнее дергается под ее небоскребным каблуком. Если бы я был королем Карлом, я был бы осмотрительнее. У мадам Екатерины есть еще два запасных сына. Возможно, всего этого можно было бы избежать, если бы не наш идиотский Салический закон, запрещающий женщине править. Возможно, она мстит самому миру, который всю жизнь пытался загнать ее в угол.

Она приехала из Флоренции в четырнадцать лет, привезя с собой флорентийский агностицизм, взирающий на религию как на пышное театральное представление, флорентийских врачей и парфюмеров, запрещенную инквизицией книгу сеньора Макиавелли и очень, очень много денег. Муж не любил ее — показательно, нагло и пошло, во всем предпочитая свою любовницу Диану де Пуатье, герцогиню де Валентинуа, разорившую парижан налогами на церковные колокольни. Мадам Екатерина ждала. Она вышла замуж не за дофина, а за младшего принца. Дофин — спортсмен и красавчик, победитель всех теннисных турниров — однажды после матча выпил холодной воды, поднесенной ему услужливым слугой из чьей-то неведомой свиты. Через десять дней дофином Франции стал его младший брат Генрих Валуа. Мадам Екатерина ждала.

Теперь между ней и троном снова стоит мужчина, адмирал Колиньи. Он военный, а значит, особенно презирает женщин. Он должен был понять, что мадам Екатерина снова ждет. Она умеет ждать, как никто другой на свете. Он должен был заметить, что ее удары становятся беспощаднее с каждым разом. Он должен был хотя бы прислушаться к прозвищу мадам Екатерины, которое никто не произносит вслух, но оно жжет языки, заставляя давиться дыханием. Мы называем ее Черной королевой, господин адмирал, и ни одна фигура не обладает таким сильным ходом на шахматной доске, передвигаясь на любое число клеток по вертикали, горизонтали и диагонали.

Но у военных такая чугунная голова, и мозги застыли в позе эмбриона. Колиньи упивается влиянием на Карла и грезит лишь о схватке с доном Филиппом в испанском прокси — Нидерландах, как будто от этого будет какой-то толк. Испанцы ограбили Новый свет. У них самая сильная армия в мире, самая жирная казна, и по всей стране горят огни святого Доминика, выжигающие любое отклонение от унитарности территории, идеологии, мысли. Эта война разорит Францию, став экзистенциальной катастрофой государства. Часть меня надеется, что мадам Екатерина остановит адмирала Колиньи. Часть меня задается вопросом: какой ценой она это сделает?

Мы идем по коридорам Лувра, бесконечным, как заевшая пластинка. Отовсюду вспархивают звуки. Встреченные люди выглядят так, как будто только что начался понедельник и одновременно шальной пятничный вечер. Герцогу все кланяются. Он отвечает легкими движениями уголков губ. Я чувствую себя невидимым, как тень, рыщущая по этим выхолощенным улицам. Но меня это не раздражает. Я наблюдатель.

Лифт поблескивал стенами и зеркалами. Сухой воздух зернился ароматом Анжуйского, состоящим из глубоких сложных аккордов. Пока они спускались вниз, принц срастался взглядом со своим телефоном, излучая ауру человека, находящегося в полнейшем одиночестве. Это был не первый раз, когда Шико это замечал. «Ну, это логично», — подумал он. Принцы живут посреди столпотворения, каждый день обуреваемые сотнями, тысячами взглядов, которые царапают их, как битое стекло. Если он не будет бродить по своей внутренней Монголии, то сойдет с ума. Я такой же. Я никогда не понимал тех, кто соприкасается с миром распоротыми швами наружу. У них должно быть незапятнанное сознание или вообще никакого сознания. Их задача — обустроиться поуютнее. Пределы своего разума они даже отыскать не сумеют. Но я тоже, я тоже пока не знаю пределов.

Они спустились во двор. Солнце вихрилось над серым старинным камнем и шорохами асфальта. Следуя по серой ленте, они направлялись, судя по всему, к гаражам. Навстречу им прошли несколько человек, сзади на почтительном расстоянии следовала пара — старая дама и державший ее под руку молодой мужчина; его хороший темный костюм носил неуловимую ауру униформы; слуга. Это не так-то просто сразу понять.

Принц молчал, кажется, не испытывая ни малейшей неловкости. Снаружи он замедлил шаг, шел расслабленно, пляжной походкой, в синей раме сияющего неба. Шико подумал, не уверенный, правда ли это: чем дальше он от дворца, тем спокойнее он себя чувствует.

Я думаю, августейший братишка на самом деле не любит его. Говорят, вместо Польши нас могут послать в Ла-Рошель, в самое пекло, возможно, не без тайной надежды, что нас там убьют. Интересно, чем его высочество так не угодил его величеству? Кажется, свои обязанности он выполняет исправно, служа вполне достойной вывеской дому Валуа. Один кивок даме, присевшей перед ним в реверансе, одно легчайшее покачивание подбородком в сторону склонившегося мужчины (тоже молодой, уже с солидным животом), одна штрихпунктирная улыбка другому (этот пожилой, волосы и борода курчавились пегим). Мне нужно будет их всех узнать, всех запомнить, сделать выводы или… плевать. Я отменил иерархию, верно? И тем самым выровнял под собой мир под нужным углом.

Меня не интересует крысиная возня, не увлекают неизбежные политические интриги, я не собираюсь конкурировать с модельным агентством герцога. В конце концов, если я ему нужен или интересен по каким-то соображениям, пусть он сам мне объяснит причину. Мне некогда разбираться в нем. Мне надо разобраться с собой, с избытком себя.

Впереди загрохотали машины. Шико увидел черный восклицательный знак лимузина, перечеркивающий серое асфальта. Ух ты, бронированный Mercedes-Benz, который весит и стоит, как мост. Этот красавец не просто покрыт броней, он состоит из брони. Он может выдержать даже взрывы гранат и продолжит передвигаться. Точно, как я мог забыть: в них возят членов королевской семьи после покушения на королеву-мать.

Рядом с лимузином стоял бронированный «Хаммер», к которому прилагался его человеческий аналог, — сеньор Дю Га в черном костюме, неподходящем для такого жаркого дня, в обрамлении двух идентичных черно-костюмных молодчиков с гарнитурой в ушах. Пронзительные опаловые глаза Дю Га сверлили воздух в сторону герцога. Анжуйский неуловимо перекосился. Почему он держит при себе человека, который столь откровенно ему несимпатичен? Разве что Дю Га на самом деле служит не ему, а… кому? Королю Карлу, королеве-матери? Тогда Дю Га о нем не заботится, а охраняет, как тюремный надзиратель, следя, чтобы он ничего не отколол. Возможно, это не такая плохая идея. Это он сейчас такой ровный и аккуратно ступающий, но я прекрасно помню дивную кокаиновую истерику с расфокусированным взглядом, визгливым хохотом и его мелодичным голосом, который утек в двойное сопрано. Черт, как его высочество ловко провел меня своим женским маскарадом. Той ночью он даже тайком прокрался в солдатские казармы моих снов в образе прозрачной и светящейся мертвой кинозвезды, нарисованной тремя цветами — черным, белым и красным; передо мной маячила его прекрасная голова с чистыми и пустыми глазами. Я не знаю, чем населена его оболочка, он по-прежнему спрятан от меня, как за дверью исповедальной. Будет жаль, если за лабиринтом его лица нет ничего, кроме дорогих шмоток и семейных проклятий.

— Добрый день, ваше высочество, — сказал Дю Га патентованным наичистейшим холодным голосом.

Анжуйский кивнул ему, как пихнул.

Взгляд Дю Га даже не забрел на Шико. Ну понятно. Мало ли, что тут валяется.

Забравшись в машину вслед за герцогом (салон от водителя отгорожен), Шико понял две вещи. С ними не путешествует компания белых лебедей, а значит, Анжу устраивает ему личное испытание, со всем своим непоколебимым вниманием, куда входит и полное невнимание, которым герцог одаривает его в последние двадцать минут.

Вот как, ваше высочество. Люди, которые играют в игры.

Что ж, давайте поиграем. Жизнь скучна, банальна или ужасна. Я лучше буду трансформировать свою безропотную ярость на мир в веселые, веселые силовые игры. Кто эффективнее вытрахает кому мозги? Вы делаете это весьма тонко, ваше высочество.

И второе…

А второе — мне просто нравится на него смотреть.

У него чертовски пухлые губы.