Глава 3. Святая Джуди (1/2)
Хлопанье дверями отеля
Охлажденное шампанское
И таблетки, которые она рассыпала
Широко раскрытые глаза
И перебор с алкоголем
Норка
Выпивка
Изгибы
Извращения
Всегда действует раньше, чем думает
Вот что называется звездой, парни
Вот что называется звездой
Marc Almond — Saint Judy
Герцог Анжуйский прислал Шико зеленые штаны и розовый кашемировый пуловер.
Шико подумал:
— Чего?
Он поднял глаза на нежданного посланца. Паж, выдрессированный в коридорах Лувра, сохранил ауру дистиллированной воды.
Шико сказал:
— Передайте монсеньору, что мы обязательно выиграем конкурс «Огородное пугало года».
Паж располовинился в поклоне с идеальным безразличием, должно быть, мысленно проплывая мимо герцога и Шико:
— Передам слово в слово, месье.
Он выждал положенное по графику количество секунд и зашагал к выходу. Когда-то давно его поведение списали бы на ветреность. Шико почувствовал любопытство.
— Передайте ему также, что я признателен, — сказал он. — Я мечтал начать карьеру коверного клоуна с этого наряда.
Мальчик остановился, даже не изогнув брови.
— Кому вы служите? — спросил Шико.
Бровь сдвинулась вверх на микрон.
— Его высочеству герцогу Анжуйскому.
— И что вы о нем думаете?
— Совершенно блестящий принц.
— Что вы думаете о короле?
— Его величество служит Богу и государству. — Он соорудил почтительную улыбку.
— Что вы думаете о нашей прекрасной стране?
— Мы идем в правильном направлении.
— Куда именно, юноша?
— С нами святая Церковь. — Юный взгляд утяжелился толикой беспокойства. — Я не думал, что меня будут экзаменовать.
— Я всего лишь задаю вопросы.
— Вас кто-то уполномочил?
— Я гость его высочества и не состою ни в какой организации, если вы понимаете, о чем я.
— А. — Он поскучнел и покосился на свой телефон. — Что-нибудь еще?
— У вас красивые бедра, — сказал Шико. — Мне нравится, как вы ходите. Идите.
Паж кивнул и засочился по коридору.
Шико позавидовал его способности испытывать ничего — это удача в сегодняшнем времени. Этот мальчик ни на что не реагирует. Его мозг ничего не пронзает. Он выдавливает улыбку, параллельную его прищуру, но его настоящие мысли нельзя услышать, ни пронзающих смешков, ни офисной скуки. Если завтра католика Карла Валуа зарежут и назначат королем гугенота Генриха Бурбона, луврский паж не моргнет глазом. Его единственным принципом может быть, если его девчонка забеременеет.
Но кто сказал, что поколения должны друг другу нравиться? Для них мы уже всё просрали, они будут винить нас даже в период, когда следующие будут винить их.
Значит, вечеринка. Если бы у него были ключи и дворцовые пароли, он мог бы съездить на свою съемную квартиру, где в шкафу лежали его парадные линялые джинсы, парадная кожаная куртка, запыленная дорогами и пропахшая машинным маслом, и его выходные ботинки с мысами, утяжеленными свинцом. Это был его лучший наряд для славных парижских ночей, когда из сточных канав и крысиных подворотен вылезали грабители, наркоманы, дилеры и чесоточные Венеры с клофелиновыми губами.
Но в линялом виде его не пустили бы обратно в Лувр дальше стойки охранников, охраняющих охранников, охраняющих склад дворницких метел.
Его в очередной раз поразило ощущение нереальности происходящего. Он отстраненно подумал о том, что Майенн, наверное, заставил уволить его и дал его адрес наемному убийце, если ему требуется нанимать кого-то для этой цели. Ему предстоит жизнь с оглядыванием через плечо.
Он пощелкал пультом, вяло перебирая каналы.
В последние дни телевизор резко сменил окраску, вознося восторги по поводу грядущей свадьбы принцессы Маргариты и короля Наваррского. На них женилась вся страна. Официантки, сантехники, грузчики — заскорузлая мозолистая жизнь с пролетарских окраин — пировали на подробностях биографий высшей аристократии, обсасывая сочное медийное мясо с костей. Они могли пожирать лишь глазами, соболиные меха и белужья икра доставались им в виде пикселей на экране, но это создавало для них ощущенье причастья, как в церкви.
Репортеры вещали круглыми сутками.
— Фрейлина мадам Маргариты, пожелавшая остаться неизвестной, рассказала, что платье Мадам шьет Дом моды Жана Персерена. В то время как платья подружек невесты…
— Бриллианты Мадам стоимостью…
— Источник, близкий ко двору, утверждает, что расходы на свадебный банкет составили…
— После рекламной паузы смотрите эксклюзивное интервью с личным флористом принцессы. Он ответит на вопрос, который волнует сейчас всех: какие цветы появятся в свадебном букете Мадам?
— Этот вопрос волнует сейчас всех: кто вместо короля Наваррского произнесет брачные клятвы в соборе? По слухам, рядом с принцессой будет находиться…
— Этот вопрос волнует сейчас всех: пришлет ли его святейшество из Рима особое разрешение на брак?
Слишком много волнений, почтеннейшая публика.
Слишком много волнений обязательно кого-нибудь убьет. Я пока только не понимаю — кого.
Жениха с невестой показали в телепередаче, где они держались за руки, как люди, которые боятся заразиться. Их юность маршировала в неизвестном направлении. Мадам тугими карамельно-розовыми губами исторгала карамельно-розовую ложь. Наваррский поддакивал с видом бедного родственника, который отыскался на помойке и без предупреждения явился на ужин, отряхивая картофельные очистки на персидский ковер. Новый, с иголочки, костюм смотрелся отдельно от него, смуглая кожа отторгала египетский хлопок и итальянскую шерсть. Мадам, блистая фарфоровым декольте, говорила, что любящие сердца отыщут дорогу друг к другу, несмотря на препятствия. Наваррский растрескивался в улыбках. На их усилия было жалко смотреть. Зрители в студии похотливо выли. В воздухе почти физически ощутимо зрело событие.
Шико заснул.
Его разбудил знакомый паж, доставивший груз с маркировкой от его высочества Анжуйского. В большой красивой коробке обнаружились черные брюки, бордовая рубашка, ботинки и записка: «Хам. Г. В.» К этому прилагалась трость для его временной хромоты — вещица изумительной работы с серебряной головой пуделя. По всей видимости, ему отводилась роль Мефистофеля в раю, который придет и испортит всем праздник.
— Передайте его высочеству, что ему необязательно было подписываться, — сказал Шико.
— Непременно, — отозвался паж с прежним выражением безличного усердия.
Его не занимали игры высшей аристократии. Если низко стелиться по земле, можно прожить сто лет. Он готовил будущие мемуары или почву для шантажа. Вряд ли в Лувре нашелся бы человек, который показывает на людях настоящее лицо, будь то полотер или король. Вряд ли тут отыщется кто-то, кто не шпионил бы за кем-то в пользу Испании и Англии или, что вернее, собственного кошелька.
Новый наряд понравился Шико. Трость пригодилась ему быстро. Он подставил ее под ноги расфуфыренному дружку Анжуйского, который оглядел его так, будто они с Наваррским были с одной помойки. Пижон растянулся на полу под всеобщий хохот; каждый тут был готов порадоваться несчастью ближнего, на этом держалась их дружба.
— Слушайте, вы, — зашипел дружок Анжуйского, обдавая его кипящим варевом ненависти. Ковыляли они теперь почти одинаково. — Я вас не знаю…
— Ваше счастье, — ответил Шико и принялся источать немыслимую загадочность.
Пусть поломает себе голову над тем, кто он такой.
А кто я такой?
Людей в апартаментах принца было немного. Потолочные панели заливали темные силуэты гостей лиловым футуристическим неоном. За огромным прямоугольным окном, как свеча, горела башня, лучи ее серебряных лун чертили на полу. Батарея бутылок на барной стойке. Вызывающее отсутствие еды. Циркуляция бледных, еще не накаченных алкоголем разговоров. На стене музицировал плазменный экран, на котором сменялись разноцветные изображения. Прокуренный воздух качался на волнах битов.
Шико не видел ни одного несчастного бутерброда. Его высочество желает поддерживать иллюзию того, что он питается святым духом для сохранения стройности фигуры? Дело ваше, монсеньор, но почему другие должны страдать? У меня с утра маковой росинки во рту не было.
Он требует у бармена соленого арахиса, оливок, тапас, и несколько минут занят только поглощением, в котором отказывается признавать нервозность. Он просто голоден.
Пивная бутылка в руке придает ему устойчивость.
Он осматривается, надергивая штрихов для портретов. Сен-Люк, Можирон, Эпернон, он знает их по именам. Других не знает совсем. Бабочки с мерцающими крылышками, которые они беззаботно отрясают в антураже Анжуйского. Порхание в малокровном, смутно зловещем сиянии. Наверное, он присутствует перед предстоящей поездкой круглосуточных тусовщиков в хмельную электрическую ночь. Его внимание разбивается о выступы их лиц. Косые взгляды, косые взгляды, косые взгляды. Кривые ухмылки.
В солнечном сплетении проворачиваются щепки раздражения. Паразиты на теле общества, думает он, но это глупая, в общем, мысль, которая старше, чем еретическая теория справедливого распределения благ. Он раздражен на самого себя.
Беда в том, что мои сцепленные зубы недостаточно остры.
— Где его чертово высочество? — бормочет он.
Нужно поблагодарить его за доставленное удовольствие и удалиться с независимым видом в родную Гасконь, сменить фамилию, сделать рожу попроще, найти работу механиком в гараже, жениться на какой-нибудь сострадательной груди и родить, между прочим, пятерых маленьких Шико. И никакого Майеннского, и никакого Анжуйского, и никому нет дела до моей лоскутной спины со следами ударов.
В центре комнаты ругались двое: Дю Га и единственная из присутствующих здесь дам в черном шелковом платье, облеплявшем ее скудные изгибы. Нога в золотистой туфле на головокружительно высоком каблуке нетерпеливо постукивает по паркету. Крупный жемчуг бус, обвивавших шею переливчатыми петлями, проблески серег в угольных прядях до локтей. Пальцы в кольцах, звенящие браслетами запястья. Червоточина алого рта на белом лице, глаза спрятаны за черными стеклами. Ее жесты — жеманство высшей пробы, отличающее диву от шлюхи. Кисть руки, обрисованной неоном, выгнута с изяществом мертвых кинозвезд.
Черт, какая красивая. К ней на кривой козе не подъедешь. К ней я вообще не подъеду.
Боже правый, доходит до Шико.
Неон гудит, биты, нет, это кровь у меня в ушах.
Он прикончил бутылку одним глотком и взял новую. Пиво больше не придавало устойчивости. Мир катился кубарем. У него только что встало на герцога Анжуйского.
— Я прошу, я, наконец, требую! — Взвинченный вверх манерный голос ломался о возмущение. — Отключи камеры!
— Я не могу этого сделать, монсеньор, — отвечал Дю Га с ледяным гневом. — Камеры в вашем помещении работают в одной системе с охраной всего Лувра. К ней, как вы понимаете, у меня доступа нет.
— Я тебе не верю!