Часть 10 (1/2)
Ки Хун претерпел значительные перемены — это не просто предположение, а безусловный факт. Приятный факт, который наполнял сердце Ин Хо радостью и надеждой. Ки Хун был подобен гусенице, находящейся в бесконечном ожидании своего перерождения, но застрявшей в этой стадии слишком долго, как будто его покой был заточен в коконе, пронзенном тенями отчаяния. Эта гусеница, как и многие, заражена личинками осы-паразита, которые крадутся в сокрытые углы жизни, поглощая ресурсы и принуждая к существованию, лишенному истинного смысла. Временем насилие становится нормой, а абсурдное поглощение — единственным смыслом жизни.
Однако игра явилась тем катализатором, который стал началом его долгожданного перерождения. Ки Хун наконец осознал, что он не всего лишь гусеница, существующая лишь для того, чтобы впитывать жизнь мимоходом. Он понял, что он — важная часть чего-то большего, нечто прекрасное, альтернатива бездействию, готовая раскрыться и обрести новые формы. Став победителем, он наконец смог избавиться от тех паразитов, что угнетали его и мешали развиваться. Он создал истинный кокон, в котором протекали его метаморфозы, и этот процесс был захватывающим и почти магическим.
Ин Хо с неподдельным восторгом наблюдал за каждым этапом этого удивительного превращения. Каждый день, все 1113 дней, его взгляд был сосредоточен на Ки Хуне, словно он был заперт в хрустальном шаре, где произошли невероятные изменения. Кокон Ки Хуна постепенно трескался, и из него вырывалась жизнь, готовая к взлету. Каждый день становился новым шагом, вехой в его пути к исцелению и самопониманию. Его метаморфоза была не просто сменой внешнего облика; она представляла собой преображение всей сущности человека.
Ин Хо с восхищением следил за тем, как Ки Хун решился изменить свою жизнь, когда записался в спортзал. С каждой новой тренировкой он испытывал тонкое волнение, наблюдая, как его <s>друг</s> изматывает себя, преодолевает физические и моральные трудности. С каждым криком, с каждой каплей пота, стирались оковы его старой жизни, а на их месте вырастали невидимые крылья.
Даже в этом промежуточном состоянии куколки, Ки Хун продолжал вдохновлять Ин Хо, становясь все более недосягаемым в своих усилиях. Он уже не был тем сломленным человеком, который когда-то существовал без цели и амбиций. На его месте теперь стояло нечто мощное, крепкое и красивое. Этот новый Ки Хун стал его одержимостью, вырываясь на передний план мыслей и будущих идей, вытесняя их своей обворожительной, короткой и тонкой улыбкой — улыбкой, предназначенной только для него.
После смерти господина О Иль Нама и передачи ключей к игре в руки Ин Хо в Корее произошли кардинальные преобразования. Корейские игры, которые ранее представляли собой обычные скачки, в одно мгновение утратили свою прежнюю сущность и стали воплощением той амбициозной задумки, которую Хван Ин Хо стремился реализовать с самого начала своей карьеры. Каждый шаг, каждое действие он продумывал с невероятной тщательностью, понимая, что теперь у него появилась возможность превратить свою мечту в реальность.
Ин Хо, осознанно выбирая путь изменений, обратил внимание на то, что для величественного роста игры необходимы спонсоры, однако вместо традиционных толстосумов, которые до этого времени вливали деньги ради собственного интереса, он решил действовать иначе. Он задумал использовать финансовые ресурсы собственных компаний, создав таким образом мощный механизм для продвижения новой концепции игр. Теперь финансирование исходило из самого Ин Хо, который, осознав важность устойчивой финансовой базы, решил вложить все выигранные средства не только в свои проекты, но и в другие перспективные компании, создавая мощную экосистему вокруг игр. За девять лет после своей триумфальной победы он не упустил ни одной возможности для стратегического инвестирования, приобретая акции значимых мировых империй и направляя результаты своего выигрыша на умное расширение своего капитала. <s>Время, когда в азартные игры вливали деньги исключительно толстосумы, ушло в прошлое</s>. Теперь финансирование исходило из самого Ин Хо и его устойчивой финансовой базы, создавшей мощную экосистему вокруг игр.
Получив тотальный контроль и понимание игрового процесса, он признал, что в крайностях кроется потенциал для роста. Эти инвестиции в конечном итоге приносили более двухсот миллиардов вон ежегодно, что обеспечивало не только относительное финансовое спокойствие, но и свободу для творчества. С выделением сорока пяти миллиардов вон на год Ин Хо стал действовать с позиции силы. А после своего становления приемником О Иль Нама и передачи его колоссальных капиталов, Ин Хо смог сосредоточиться на более значительных задачах: он был не только хранителем наследия, но и архитектором нового будущего для Корейских игр. Его подход к делу стал более широким и определенным: теперь он стремился не просто к прибыли, но и к созданию среды, в которой игры стали бы неотъемлемой частью жизни. Ин Хо наделил игроков возможностью создания уникальных сообществ, инновационных стратегий и образа мышления, которые выходили за рамки простого выигрыша или проигрыша, углубляя саму суть игры.
Теперь, когда Ин Хо занял трон в царстве игр, перед ним открываются безграничные возможности для переосмысления и преобразования их сути. В отличие от выставочной практики своего предшественника, он стремится сделать так, чтобы игры превратились в среду для глубокого самопознания и эмоционального освобождения через пути страха и кровопролития. Ведь каждый из последних триумфов — каждая новая игра — становится свидетельством его философии, в которой на первом месте стоит преобразование.
Однако...Ки Хун первый, и единственный после Ин Хо, кто смог преобразиться...
Постепенно количество победителей в играх увеличивается; это уже не один человек, стоящий на грани, а коллектив, который вместе переживает испытания и страдания. Истинное нахождение себя происходит в изоляции. Он реализует идею голосования после каждого раунда, тем самым позволяя участникам не только проявлять свою силу, но и выражать свою волю и мнение. В каждом решении, каждой победе таится обширный смысл.
Его целью стало не просто добавить игрокам страх смерти, но и презентовать им величие жизни как бесконечного потока возможностей. Он хочет, чтобы они осознали: каждое мгновение наполнено сложностью, каждое дыхание — это дар, мгновение, когда биологические процессы в их теле создают невероятный симфонический оркестр жизни. Ин Хо пытается донести до них, что именно это осознание, это глубокое понимание своей ценности как живого существа, является самым важным во всем мире.
Чем больше он погружается в философию жизни, тем яснее ему становится: те, кто не ценят это чудо, не осознают, как ранимы и одновременно велики люди в своей сущности — они не достойны самой жизни. Отчего уничтожать их становится так интересно.
Не убивать. Убить - значит отобрать жизнь. А раз Эти нелюди ее не ценят, думая о ней, как о чем-то должном. <s>Подумаешь, какая-то жизнь.</s> То и представляют собой простые оболочки. Мусор...а нарабатываемый мусор как правило, принято сжигать в печи.
***
Трон на котором он сидит весьма велик, чтобы сидеть на нем в одиночку. В его воображении место рядом с ним уже давно занимал Ки Хун. Образы о том, как они оба — первые среди всех — смогли преодолеть невидимые преграды и обрести новые горизонты, наполняли его ум.
Ин Хо лежит на боку. Острия вилки по прежнему неприятно давят, помогая ему не спать. Ки Хун лежит рядом, но в отличии от 001-го, полностью погружён в сон. Возможно, виной тому некое защемление шейного нерва...точно зажатого чужими пальцами. Он лежит лицом к Ин Хо. Такой...прекрасный...В темноте, трудно разглядеть все черты лица 456-го, поэтому...Ин Хо приходится идти на хитрость.
Он ведет пальцами по шее Ки Хуна — знает, что тот не проснется, находясь в глубокой фазе сна — касаясь кожи, чтобы затем пройтись по контуру шеи и вдоль линии челюсти, стремясь запомнить каждую черточку, каждый изгиб. Это было нежное прикосновение, не лишенное меланхолии, ведь каждая капля тепла казалась ему искуплением за все пережитое в прошлом. Он продвигался до подбородка, затем вверх — к тонкой линии плотно сжатых губ, которые не поддавались ни слезам, ни крикам.
Его пальцев едва касается дыхание Ки Хуна...На удивление, 456-ой спит очень тихо и недвижимо. До такой степени, что его легко можно перепутать с трупом. Возможно, это результат того, что Ки Хун был в плену своей собственной уязвимости, его тело скользяще замерзло в моменте покоя, словно он высоко над миром и невидим для тех, кто все еще боялся взглянуть правде в глаза.
Когда среди общей тишины, царящей в комнате, наконец-то начинают раздаваться неумолимые вибрации шагов, инстинкты Ин Хо срабатывают мгновенно. Он тянется к своему носку обуви и найдя заготовленную вилку, кладёт её рядом с собой, как будто это нечто большее, чем просто оружие, скорее символ его осторожности и предостережения.
Скопив волю и сосредоточившись, Ин Хо осторожно проскальзывает обеими ладонями за голову Ки Хуна, нежно накрывая его уши. Хорошо понимая, что в этот момент его главной задачей является защита: не только от внешних угроз, но и от жестоких звуков хаоса. Он прижимает Ки Хуна ближе к своей груди, создавая между ними невидимую преграду, как будто его тело способно отразить все беды и страхи этого мира. Стремясь передать свою силу, Ин Хо нажимает на Ки Хуна, как будто хочет обеспечить его абсолютное спокойствие, лишая его возможности слышать всё, что происходит вокруг.
Прижимая губы к сухому лбу 456-го игрока, Ин Хо ощущает, как его собственный нос утыкается в мягкие волосы Ки Хуна. Здесь, в этом мгновении, когда мир становится шумным и жестоким, Ин Хо стремится подарить своему другу тепло. Он знает: это тепло может стать единственной защитой от всех напастей, которые их окружают. Сердце Ин Хо бьётся спокойно и размеренно, и он хочет, чтобы Ки Хун почувствовал этот ритм, стал частью его тишины, его мира, где нет страха и боли.
И это срабатывает. Даже когда по общежитию начинают раздаваться крики паники и страха, Ки Хун продолжает мирно спать. Звуки, которые наполняют воздух, становятся для него далеким эхом; хлюпающие звуки крови и шлепки ударов не могут достучаться до его ума, укрытого внутри тёплого объятия Ин Хо. Каждый шум, каждый крик, кажется, отдаляется, гаснет под защитой его друга, который словно щит между ним и внешним миром. Его собственное тело функционирует как барьер. Он сильнее прижимает Ки Хуна к себе, лишая его возможности услышать или почувствовать ужас, обитающий за их укрытием, забирая с собой все леденящие душу звуки. Каждое его действие направлено на то, чтобы защитить этого человека, дарить ему покой, даже если на их пути стоит невероятная жестокость.
Но среди этой тишины, созданной их связью, Ин Хо вдруг улавливает прикосновение к своей спине. Волнения пронзают его, и он инстинктивно готовится развернуться, схватив вилку и готовясь вонзить её в глаз любого неприятеля, который посмел бы вторгнуться в их мир. Он замер, ожидая удара, но вместо жесткого столкновения, ощущает лёгкие прикосновения... плавные, нежные, словно это не угроза, а... объятия.
Подобно оголодавшему по ласке псу, Ки Хун сокращает пространство между ними, прижимаясь к Ин Хо, будто ища тепло в его объятиях. Легкое дыхание 456-го касается его кожи, создавая щекотливое чувство близости. Он абсолютно уверен, что Ки Хун спит, но вопрос, который беспокоит его: что же ему снится, если он так прижимается, будто ищет защиты от чего-то невидимого, но зловещего?
Его сердце бьется в такт с дыханием Ки Хуна, и в этой симфонии биений Ин Хо чувствует, как его собственное тело наполняется беспокойством. Он шепчет, с заботой, в волосы 456-го: «Пожалуйста». Это простое слово, произнесенное тихим голосом, подобно заклинанию, неожиданно заставляет Ки Хуна замереть, хоть его объятия и не расслабляются. Они обвивают Ин Хо так крепко, что даже воздух вокруг кажется загущенным, наполненным напряжением.
Сейчас, когда Ки Хун остаётся в этом состоянии, ситуация становится крайне опасной. Руки Ин Хо оказываются зажатыми, затянутыми в ловушку этого нежного, но упрямого захвата, и если потребуется быстрая реакция, ему придётся изрядно потрудиться, чтобы освободиться. Однако несмотря на вызовы, он готов. Внутри него разгорается пламя решимости. Если понадобится, пускай ему всадят все десять вилок, ведь он знает — его зеркализация будет в десяток раз сильнее, и упаси Господь их души, если хотя бы одна из вилок коснется тела Ки Хуна.
Каждая клеточка его тела кипит ожиданием, но, несмотря на эти мысли, он упрямо остаётся здесь, не желая сбежать и не желая разрывать эту связь. Он ощущает, как тепло Ки Хуна проникает в него, оборачиваясь вокруг его сердца, как невидимая нить, связывающая их. Каждый вдох друга, мягкий и ритмичный, наполняет Ин Хо уверенностью и изначальным желанием обезопасить его. В этот момент он понимает, что сам становится не только защитником, но и опорой, той самой стеной, за которую можно укрыться от гневной бури.
Он продолжает держать Ки Хуна крепко, несмотря на все риски. В его глазах отражается стремление защитить не только физическое тело, но и его душу.
Тем не менее, ощущение прекрасного единства было грубо прервано.
Почему 390 настолько зависим от других? Он не может быть в одиночестве. Сначала мама, потом жена, ребенок, Ки Хун...Трусливая пиявка, которая никак не может отпустить свой источник. Кажущееся на первый взгляд мягкое выражение лица и добродушие ни что иное, как заманивающий крючок рыбы удильщика. Когда жертва схвачена, из нее можно начать пить энергию...Поэтому, 390 не осмеливается подходить к 001-му...из Ин Хо нельзя высосать эмоции, только получить свои...
Мысли о существовании 390-го рядом с Ки Хуном не давали Ин Хо покоя...Осторожно освободившись от объятий...Он берет в руки вилку и выползает из под койки.
388-ой и 222-ая так же крепко спят сцепившись друг с другом конечностями. Молодой морпех обволакивает собой девушку, и Ин Хо нет нужды их трогать.
Обойдя койки, он мастерски уклоняется от бегущих рядом людей. Пока Ин Хо осторожно наклоняется, его сознание погружается в мир обманчивой тишины. Темнота вокруг становится ватным покровом, в котором рушатся звуки, а каждый шорох напоминает о ближайших свидетелях его злодеяния. Он сконцентрирован на своей цели: шея Чон Бэ, дремлющего в неподходящий момент и этом неведении. Но в этот момент, когда он готов нанести сокрушительный удар, удача обрывается.
Неожиданно кто-то спотыкается и падает на Ин Хо, заставляя его потерять равновесие. Под ногами раздается глухой звук удара вилки о пол, и все вокруг наполняется двусмысленностью — даже страх не может наполнить эту щупальцевидную тьму. Чон Бэ мгновенно просыпается, его инстинкты срабатывают раньше разума, и он, не осознавая сути происходящего, начинает карабкаться в поисках спасения.
Ин Хо, завороженный своим намерением, отбрасывает случайного нарушителя и вмиг оказывается лицом к лицу с Чон Бэ в кромешной темноте. Его сердце колотится в груди, когда он прыгает вперед, но мгновение ускользает — удар не попадает в цель. Вместо этого острые зубцы орудия вонзаются в матрас, разрывая его.
Чон Бэ, в панике, извивается и вертится, будто злой призрак, стремясь вырваться из захвативших его теней. Ин Хо стоит словно статуя, стиснув зубы от ярости, но его голос вновь уходит в немоту, когда он пытается атаковать снова. Каждый промах лишь усиливает его агрессию, и дыхание становится все более тяжелым, как будто сам воздух смеется над ним.
Наконец, Чон Бэ, ускользнув от его попыток, с неудержимой силой переворачивается и оказывается по другую сторону койки. Его руки стремятся к спасению на четвереньках, бешено искренние, и это безумие разжигает ненависть в Ин Хо. Нет, он не может позволить этому..
Внезапно, его глаза заполняются решимостью. Смерть Чон Бэ — это не просто цель, а желание, что подводит его к пределу человеческой жизни. В этот момент, смешение страха и ненависти приводит к полной и окончательной ясности: это либо он, либо я.
Сквозь тьму, Ин Хо, наконец, понял — в этот раз никакие промахи не должны допускаться. С охотничьим азартом он выдвигается вперед, чувство хорошего удара распирает каждую клетку его тела. Он мгновение ловит Чон Бэ в замешательстве — на полсекунды тот оглядывается, и Ин Хо использует этот момент как шанс.