8. Ненормальный (2/2)

Если взять семь процентов в неделю, то за три с половиной месяца получится почти сто процентов без двух — девяносто восемь, семь разделить на три с половиной, будет два, сто минус два, это как раз девяносто восемь, которое делится на семь и выходит четырнадцать, и если его разделить на те самые недостающие два процента, то выходит семь.

Ну, допустим.

Значит, придется стараться еще сильнее продвигаться в общении. Еще более глубоко изучить свои чувства, эмоции. Постараться понять, какие мысли или воспоминания пытаются добраться до моего сознания, и есть ли они вообще, или я просто схожу с ума? Еще сильнее.

Я ведь даже толком не мог найти взаимосвязь того, что именно вызывало их, с тем, что они мне в итоге показывали и шептали. Будто я — как радиоприемник — ловил волну среди белого шума и ловил, и от меня зависело, поймаю ли сигнал или нет. Правда, постоянно терзали сомнения — а стоит ли?

Разум на этот счет тоже молчал, а сердце подсказывало, что стоит.

Вместо дневника настроения лучше бы дали вести дневник внезапных видений. Хотя… Кто мне запрещал делать это?

Но для начала надо было выполнить задания: разобраться с ситуациями и чувствами.

Присев на кровати, я взял дневник, на обложке которого отпечатался круглый след от тарелки, и раскрыл его. М-да, записей за три дня накопилось совсем немного, будто я — робот и ничего не чувствовал все это время. Задание в любом случае нужно было выполнять, но я решил, что надо будет вырвать последнюю страницу для записей не ситуаций и чувств с эмоциями, а ситуаций и появляющихся из ниоткуда видений. Будто и правда воспоминания. Хотя было немного не по себе, ведь мне казалось, что я ничего и не забывал. В моей жизни не случалось чего-то интересного и яркого, все как-то тускло и однообразно, что и забывать-то там нечего.

Хотя, может, именно интересное и яркое я и позабыл.

Вздохнув, я лег обратно и, прихватив по пути ручку, перевернулся на живот, кладя перед собой дневник. Нужно было вспомнить все свои эмоции, которые я ощутил на седьмой день пребывания в больнице. А они тогда зашкаливали из-за открытий и следуемых друг за другом шоков.

Правую руку ручка еще натирала, поэтому — снова левая.

Погнали.

Ситуация: узнал, чью музыку слушал…

Нет, такое глупо писать. Такая ситуация покажется абсолютным пустяком. Если бы не одно «но» — она меня еще и обрадовала.

Радость — это вообще что-то из параллельной вселенной. Я мог получать удовольствие, например, от музыки. Мог быть чем-то удовлетворен, например, результатом. Но моменты искренней радости я не помнил вообще. И вдруг она появилась из-за того, что именно Андрей играл на пианино. Наверное, я почувствовал пугающую, но одновременно притягивающую связь. Те самые тонкие нити, протягивающиеся между нами. Их становилось все больше, и сейчас они не отталкивали, но я находился в замешательстве.

Боже…

Что я смогу психологу потом ответить? Не-не, ни за что.

Зачеркнул надпись.

Ситуация: узнал, кто помогал меня тащить во время обморока…

Нет, такое страшно писать. Страшно было рассказывать о том, что моя психика причиняет мне еще и физическую боль, которая оставляла невидимые жгучие пятна, ожоги. И никакие мази не помогали. А еще страшнее было писать, что от одного человека я их не чувствовал. И все от того же, от которого я почувствовал радость.

Нет, определенно надо зачеркнуть.

Зачеркнул.

Ситуация: смешок.

Да блин, я вообще буду выглядеть в его глазах клоуном, только тем самым — грустным и с нарисованной капелькой под глазом. Клоун, который никогда не смеется, и вдруг это произошло. Еще одна пустяковая для всех ситуация. Она ведь и правда такая. Все всегда над чем-то смеются, шутят. Андрей, вон, постоянно надо мной усмехался, будто ему нравятся грустные клоуны…

Так, нет. Дальше даже не хотелось развивать мысль.

Зачеркнул.

Ситуация: реакция на похвалу…

Вот, да. Сказать «спасибо», это, конечно, тот еще поступок. Может, я и правда — робот, а никакой не клоун, пусть даже и грустный. Ведь для людей это было обычным словом, судя по тому, как часто оно ими произносилось. А я будто оказался и не человеком вовсе. Но… тогда бы у меня не было реакции на банальную похвалу, а здесь я снова почувствовал радость. Да такую, что не смог удержаться.

И снова про радость. Нет, тяжелая тема для обсуждения.

Зачеркнул.

Ситуация: зашли парни с настолками…

И что? Если бы я не был на взводе, то просто бы встал и вышел, потому что мне как обычно некомфортно находиться среди чужих. Но было же не просто некомфортно, меня и так трясло, а они усиливали своим присутствием мои колебания. Написать просто «некомфортно», значит — соврать. Написать про колебания — объяснять затем, почему у меня был мандраж, а причины я уже зачеркнул выше.

И это все тоже зачеркнул.

Ситуация: коснулись плеча…

Да блин! Это вообще самое смущающее, что со мной когда-либо происходило. Да, я именно смутился. Не только шокировался. Точнее, будто шокировался от касания, а затем от смущения. И еще из-за того, что это было приятно. Наверное, потому что не больно. Или не поэтому.

Ох…

Зачеркнул.

Далее. Ситуация: звонок матери…

Даже решил с собой не обсуждать. Зачеркнул.

Ситуация: срыв…

Тоже нет. Иначе придется описывать все то, что уже зачеркнуто.

Ситуация: пощечина…

Нет.

Ситуация: смерть…

Нет.

Нет! Нет! Нет!

Все нет! Я не мог обо всем этом писать, черт. Мне надо было, но не мог, а если смог бы, то пришлось бы соврать. Везде. Все реакции либо слишком личные, либо для меня же запутанные, либо просто не хотелось в чем-то признаваться никому.

Что мне делать?

Больше ничего в голову не лезло, никакие важные события, эмоции. Их просто вытеснили зачеркнутые пункты. Весь лист — синий от ручки, в которой наверняка почти закончились чернила. Нужно бы вырвать его нафиг и выбросить, а еще лучше — сжечь. Да нечем.

Я криво выдернул лист и отбросил дневник в сторону. Из него что-то выпало, какие-то бумажки. Подняв их, я увидел еще два пластыря… Откуда они тут?

Видимо, их положил туда Андрей, где-то между страниц. Больше некому. Он же тогда принес мне дневник, когда я забыл его в столовой…

Я тяжело вздохнул.

Скомканный лист полетел в мусорку в туалете, а я снова полетел на кровать. Пусть почти все уже зажило, но два пластыря отлично легли на ладонь. Словно мне их подарили, и нельзя было это игнорировать. Мне никто особо ничего за всю жизнь и не дарил. Наверное, нужно с подарками обращаться аккуратно и трепетно.

Пальцы левой руки погладили пластыри, будто котенка. Пожевав губу, я повернулся на живот и обнял подушку. Лучше поспать, а видениями заняться потом. Все потом.

***

В итоге я один раз проснулся из-за заглянувшего медбрата во время тихого часа, а оклемался, когда уже принесли ужин, который так же оказался смытым в унитаз. Выпив йогурт и чай, а после очередные таблетки, я решил забрать наконец-таки телефон, чтобы хоть как-то заставить себя больше не спать от усталости или еще чего. Хоть на что-то отвлечься.

В коридоре было довольно шумно, из игровой комнаты доносились звуки работающего телевизора, ударов бильярдных шаров и радостные возгласы тех самых двух мужиков: лысого и пузатого. Видимо, они хорошо играли в бильярд, потому что остальные голоса были расстроенные.

Прошмыгнув мимо пазлов, я потихоньку направился в сторону большого стола, но, пока шел, мои глаза зацепились за две стоящие фигуры неподалеку, в тусклом свете коридора платников напротив, и мой шаг замедлился. Андрей разговаривал с Никитой, тот иногда смеялся и активно жестикулировал, на что Андрей улыбался и кивал головой.

Сердце будто холодной льдинкой проскользнуло куда-то вниз, и я вздрогнул, но оторвать взгляд от парней не мог. Они были так увлечены разговором, что вообще ни на кого из проходивших мимо не обращали внимание. Мне хотелось подойти к ним, и одновременно почему-то убежать обратно в палату и спрятаться. Второе чувство превалировало над первым, но тело меня снова не слушалось, а все медленно двигалось, и хорошо, что хотя бы в сторону стола.

Наверное, Андрей вряд ли вообще варился в каше из своих мыслей по поводу того дня. С чего ему вообще это делать? Этим занимался, похоже, только я один. А вот он и правда был не один. Если что — Никита рядом. Наверное, все время, пока мы не виделись с Андреем, они продолжали общаться. И хорошо. Значит, не такая уж и большая на мне висела ответственность, и можно было на этот счет сильно не переживать.

Но я переживал. Будто мне эта ответственность нравилась, и я готов был взять ее всю только на себя.

«Мы просто общаемся».

Возможно, Андрей общался со мной так же, как и с Никитой? Раньше ему просто больше не с кем было разговаривать, а теперь появился еще один человек. А раз мы даже и не друзья — то к чему сейчас мои размышления вообще? Это же замечательно, что сейчас они вели себя так непринужденно, что Андрей казался чуть более открытым и без проблем стоял рядом с Никитой, не придерживаясь никакой дистанции. Со мной тяжело быть таким.

Я наступал на пол очень тихо, боясь не того, что остальные заметят меня, а что заметят именно Андрей с Никитой. По какой-то причине боялся спугнуть их, обратить на себя внимание и помешать им. Но, неожиданно быстро добравшись до большого стола, с грохотом врезался в него.

Черт.

Естественно, они меня услышали и повернулись в мою сторону, а я стал судорожно искать свой телефон с зарядкой, но чужих оказалось так много, что сделать это быстро было просто невозможно.

«Мы просто общаемся».

Куда я торопился и зачем? Зачем Андрей попрощался с Никитой и двинулся сейчас в мою сторону? Зачем я начал еще быстрее выкапывать свой телефон, который тут же чуть не выпал из трясущихся рук?

— Привет, — Андрей поздоровался со мной, и я выпрямился. — Как ты? — он остановился слева от меня на том же расстоянии, что было между нами за пианино, и попытался взглянуть в мои глаза, но мне стало почему-то стыдно.

— Все еще болею, — я чуть подтянул маску выше и сделал маленький шаг в сторону. — А ты как? — мельком глянул на его шрам под глазом и продолжил дальше распутывать провода зарядок. Они, блин, как специально завязались в витиеватый узел.

— А я не болею, — ответил Андрей.

— Болеешь, — опроверг я.

— С чего взял? Я так ужасно выгляжу?

— Не болел бы — не лежал в больнице, — получилось немного сердито, но сердился я на узел, который еле-еле, но все же развязался.

— А я здесь и не лежу, — сказал Андрей, и я на него покосился.

— Это как?

— Я здесь стою, — усмехнулся он.

— Ну да, логично, — я немного улыбнулся, но одернул уголки губ обратно. Вдруг Андрей и сквозь маску видел. Просто снова показалось, что он меня пародировал, и как-то тепло немного стало, после чего мурашки пробежались, и я встрепенулся.

— Давно не болтали, — Андрей опять попытался взглянуть мне в глаза, и я сдался — встретился с ним взглядом.

— Угу, — только и смог ответить, потому что все — горящие серебряные стрелы во мне: проткнув мозг, они мешали думать.

— Я успел соскучиться, — сказал Андрей, а мне дыхание сперло. Но потом снова отпустило: — По нашим разговорам, — тот подмигнул.

Боже…

— Ну, до пятерки мне еще далеко, — я с трудом отвернулся, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь — начал рассматривать паутину проводов. В голове у меня было примерно так же — все запуталось.

— Пятерки? — недоумевающие переспросил Андрей.

— Не бери в голову, — а я слегка помотал головой.

И услышал тихий вздох:

— С тобой все в порядке?

Неопределенно кивнув, я сменил тему:

— И… — облизнул губы, задев кончиком языка поверхность маски. — И как там Никита?

В груди словно тоже все перемешалось. Какое мне вообще должно быть до него дело? Но не спросить сейчас не мог. Будто это — очень важный вопрос.

— Вроде бодрячком, — Андрей спрятал руки в карманы штанов. — У него ко мне вопрос был.

— М-м-м… Это классно, — куда девать свои руки, я не придумал, поэтому стал просто ковыряться в потрескавшемся лаке стола.

— Что классно?

Я несмело поднял на Андрея взгляд.

— Что тебе есть с кем еще общаться.

Даже не понял, правду говорил или нет. Но ни один ноготь не пострадал.

Андрей внимательно смотрел на меня, словно пытаясь прочитать мои истинные мысли, в которых мне самому не разобраться. Я чувствовал, как он копошится в них, перебирая каждую, и было непонятно, стоит сейчас давать ему право делать это или нет. Андрей молчал, наверное, секунд пять, будто обдумывая ответ, но после, нахмурился и глянул туда, куда ушел Никита:

— Ну, пока это странно, я еще не привык, — а после вернулся ко мне: — Но, вроде, он нормальный.

Зато я точно какой-то ненормальный.

— Наверное, с ним легко, — мои ногти цеплялись за трещинки лакированной поверхности, желая избавиться от нее.

— А ты дай ему шанс и узнаешь, — Андрей улыбнулся аж до ямочек на щеках, которые впервые проявились.

Внимательно рассматривая то одну, то другую ямочку, я скользил взглядом по потрескавшимся губам Андрея и оторвал крупный кусочек лака:

— Он меня раздражает, — вдруг признался, а после добавил: — Немного.

— Хм… — Андрей сощурился и скрестил руки на груди. — Забавно. — Затем выдал: — А он о тебе только хорошего мнения.

— Обо мне? — я немного опешил. — Он же меня вообще не знает.

— И я тебя плохо знаю, — Андрей пожал плечами и добавил: — Но это так же не мешает мне относиться к тебе… — немного подумал, — хорошо.

«Хорошо».

Я отвел взгляд: как дурак цеплялся за каждое слово, которое мне не нравилось. И поза эта его… Читал, что скрещенные руки на груди — закрытая поза. И мне и правда казалось, что он от меня закрывался. Не специально, наверное, даже не догадывался, а возможно, и вовсе все это придумало мое больное воображение.

Нужно было сваливать, пока я не превратился в дикобраза с длинными острыми шипами.

— Ой, мне надо идти, могу же заразить, — нашел оправдание. Правдивое и не очень.

— Может, помочь?

— Нет! — воскликнул я неожиданно громко. — Нет. — Оглянулся по сторонам — все были так далеко, хотя находились довольно близко.

— Шучу. Но если упадешь — снова потащу, — предупредил меня Андрей. Наверное, даже улыбнулся, но мне вообще было сейчас не до смеха.

— Хорошо. То есть не хорошо… — я начал говорить сбивчиво и невпопад. — Мне не хорошо, в общем…

— Я понял, — он расслабил руки, опустив их вдоль тела, будто намекая расслабиться и мне. Может, наконец просканировал мои чувства и мысли. Еще бы рассказал мне, что они из себя представляют. У меня понять не получалось, как и сбросить напряжение. — Иди, развивай свою сверхспособность, — сказал так мягко, будто не хотел меня отправлять, но и задерживать не смел.

А мне тоже не хотелось уходить, но и оставаться не мог.

— Да, пойду усиленно развивать, — покивал сам себе.

— Спокойной ночи, — пожелал Андрей, окончательно выбивая меня из колеи, потому что думать, что ему в итоге ответить, у меня сил не осталось.

Поэтому, с секунду поискав исчезнувшие ямочки, я пожелал ему в ответ того же, ведь так, наверное, должно быть правильно.

— И тебе.

Остальные варианты ответов в прошлый раз меня не устроили, пусть будет так, чем я повел бы себя тупо, глупо и снова просто бы сбежал. Хотя в принципе и сейчас я уже устремился к себе.

— Спасибо…

Последнее я уже еле услышал, потому что голова трещала так, что заглушала все звуки извне, оставляя только внутренний монолог.

Он все ругал меня и ругал, пока я шел до палаты, пока мылся в душе, пока валялся в кровати, избавляясь от размокших пластырей, пока пил таблетки и пока полночи слушал музыку до полной разрядки наушников.

Ругал просто за все: прошелся по всем событиям, чувствам и моим действиям.

Где именно я был не прав в своих суждениях? Там, где мне казалось, что Андрею общаться со мной важнее, чем с кем-либо в больнице? Или там, где я подумал, что наше общение важно именно мне? А может, оно и не важное вовсе? Я ведь сам мог многое напридумывать. Мои чувства основаны лишь на моем же восприятии мира, а оно слишком отличалось от восприятия других людей.

Мое реагировало на все остро, расценивая окружение как опасность. Я вечно защищался, выпуская колючки, никого к себе не подпуская.

Но в итоге подпустил.

Если продолжу казнить себя за все, что я делал, то таким темпом я могу начать себя накручивать все сильнее и сильнее, и ни к чему хорошему это не приведет. Просто взять, додумать и разочароваться — самое простое. Однако зачеркнуть как в дневнике все, что было, все эмоции, чувства — не получится.

Наверное, никто так не парился по поводу общения. Куда ни посмотри — всем это так легко давалось, будто это встроенная программа, а мне ее установить забыли.

Но я не только не клоун, но и не робот тоже. Человек я. И мне надоело убегать от себя и от своих переживаний, надоело прятать их внутри. Тогда можно было просто-напросто опять стать тем самым Женей, который будет просто плыть по течению. Я сделал шаг вперед, и теперь делать два шага назад — нет, это не по мне. Только не сейчас.

Я такой идиот…

Сам же настоял на том, чтобы не дружить, и сейчас заморачивался по поводу того, что мы просто общаемся.

Левая рука снова периодически била меня по голове, будто ей и так мало досталось.

Ненормальный, ненормальный просто!

Взял и все же снова сбежал от Андрея, хотя ноги меня чуть ли не силком удерживали на месте. Но… Но сердце-то вдруг оказалось против. Будто только оно в этот момент и чувствовало мое волнение, видело мои заморочки, мои переживания, заставляя трястись как осенний лист на ветру — не сорваться бы.

Андрей как-то сказал: если не спрашивать человека, что он имеет в виду, то можно в итоге не узнать, правильно понял его или нет.

Возможно, когда-нибудь получится решиться спросить его, узнать, уточнить насчет нас. Я ведь совершенно не знал, как определять взаимоотношения, помимо семейных там, рабочих или по учебе. Остальное — за пределами моего понимания. Может, Андрей уже и не хотел дружить со мной? А если хотел, то я не умел… Еще один урок в углубленном классе?

Пробовать страшно, не пробовать — тоже. Как открывать или нет крышку пианино — можно пожалеть в обоих случаях. Но и просто забить на выбор уже не получится.