3. Красный (2/2)

Вопрос только в том, зачем я сейчас его тогда искал.

Из моих пальцев и ладони вытащили оставшиеся осколки, что далось мне не просто, потому что медсестра вечно дотрагивалась до меня, отчего сердце сжималось, а я каждый раз жмурился. Та же все время приговаривала, мол, терпи-терпи, ты ж мужик. А дергался я не из-за ран.

И из-за того, что мне хорошенько перебинтовали руку, я задумался, когда всех позвали на обед, как мне теперь, собственно, вообще есть. Левой рукой неудобно: только испачкаю себя и все вокруг, а для меня это огромная трагедия. Сидеть среди других — тем более не хотелось. И так как аппетит все равно не пришел, я решил, что, пожалуй, обойдусь протеиновым батончиком.

Того, кто поел, позвали на прием таблеток. Я подошел первым к кабинету, где раздавали лекарства. Собственно, над ним висела табличка с незамысловатой надписью «Лекарственная». У порога стоял столик, за которым находилась медсестра. На столе, словно соты, расположились стаканчики с водой, и я выдохнул от облегчения, ведь наконец смогу попить, а то уже помирал от жажды.

— Фамилия? — расставляя оставшиеся стаканчики, спросила медсестра, взбивавшая мне вчера подушку. Она что, двойную смену работала? Я только хотел назвать, как она подняла голову: — А, это ты. Ну тебя-то я уже запомнила.

— Эм… — опять чувством стыда накрыло.

— Что-то ты быстро. Уже поел? — спросила с подозрением. Я не хотел врать, но и отвечать тоже, поэтому просто протянул руку. — Смотри мне, лекарства на голодный желудок лучше не принимать. Держи и запивай.

Медсестра высыпала мне в ладонь горсть разноцветных таблеток, и мне показалось, что никакого обеда и не надо — можно и ими наесться. Из них какие-то целые, какие-то половинкой, некоторые будто четвертинкой…

Ювелирная работа.

Пытаясь запить их, я чуть три раза не поперхнулся. А еще некоторые из них были горькие и оставляли противные дорожки на языке.

Медсестра мне напомнила, что скоро придут с капельницей и, мол, только попробуй куда-нибудь снова спрятаться. Спокойно направляясь в свою палату, пока все не повыскакивали из столовой, я все еще непроизвольно выискивал взглядом Андрея. Его так нигде и не было: ни на обеде, ни в коридоре. Видимо, он тоже не особо питался и сейчас отдыхал где-то в своей палате.

Вдруг откуда не возьмись вынырнул коренастый парень, чуть выше меня, и с силой протаранил мое плечо своим.

— Смотри, куда прешь! — озлобленно крикнул он шаблонную фразу, приблизившись лицом ко мне так, что аж мои очки запотели. Из его рта воняло какой-то тухлятиной. Я отстранился и замер, стараясь вообще не дышать. Когда на меня повышали голос или угрожали, тело переставало слушаться. Оно сильно напрягалось, а ноги наоборот — становились ватными, будто вот-вот грохнусь на колени. — А то и вторую руку придется бинтовать.

Резко развернувшись, он чуть ли не молниеносно ринулся до столовой и скрылся в ней. А я, еле устояв, чуть не упал.

— Осторожнее с ним, — прозвучал шепот за моей спиной. Я с трудом глянул через плечо — там стоял тот самый пухляк, который пришел в больницу вместе со мной. — Он мне тоже уже угрожал. Два раза.

Я ничего не сказал.

Меня потряхивало изнутри. Этого еще не хватало — нарваться на какого-то местного громилу. Паника потихоньку зарождалась где-то под ложечкой. Дыхание стало учащаться, и, зная, к чему это может привести, я устремился мимо пухляка в свою палату.

Ты в опасности, вокруг опасность, нужно быть аккуратнее, внимательнее… иначе…

Пока чистил левой рукой зубы в три подхода, пару раз чуть не разнес себе десна.

Вонь этого громилы, казалось, заполонила всю носоглотку. Зубная паста хоть как-то освежала, но тухлятина будто въелась в язык, в горло. Она словно заражала меня какой-то неизведанной болезнью, и необходимо было поскорее от нее избавиться. Щетка пыталась оттереть ее чуть ли не до крови. Меня даже чуть не вырвало, когда добрался ею до основания языка.

Еще и от таблеток стало тошнить…

После седьмого круга чистки, я сплюнул, выключил воду и сполз на пол рядом с раковиной. Потолок кружился, а меня укачивало, будто на волнах. Если каждый день будет вот такой, то я здесь не проживу и недели… Однако бежать было некуда. Разве что ползти, но слишком пыльно.

Я с трудом добрался до кровати. Взобравшись на нее, снова уставился в потолок. Он почти остановился, лишь слегка подрагивал вместе с лампочкой. Я снял очки и положил их на тумбочку.

В дверь снова без предупреждения ворвалась уже незнакомая медсестра с капельницей, а мое сердце чуть в пятки не упало. Но даже на то, чтобы поднять голову, энергии мне не хватило.

— Ну что, готов? Говорят, поспать любишь? Так уж и быть, часа два поспи, как раз тихий час скоро.

— Лучше бы месяц проспать.

— Ну-ну, все будет хорошо, — сказала она. — Освоишься.

Медсестра поставила капельницу и, сказав, что скоро вернется, выбежала из палаты так же резво, как и вбежала.

Освоишься тут…

Я будто попал в крепкий капкан. Все на меня давит, как его зубья. Надо отдохнуть. А после придумать на свежую голову новый план, которому буду железно следовать, и ничего плохого не случится…ничего не случится…

Ничего…

*

Со мной рядом шел великан, лица которого было не разглядеть. Холодная рука держала мою и уводила куда-то вдаль. Я обернулся назад, но не увидел глаз того, кто клялся, что все будет хорошо. Ложь просачивалась сквозь кожу, оставляя на ней красные пятна. Они въедались настолько, что их даже невозможно было содрать ногтями. С чужой огромной ладони стекала черная жидкость, пробегая под моей руке и стекая под рукав. Я попытался высвободиться, но меня держали так крепко, словно в плоть вонзился пес своими острыми клыками. Тот, кто вел меня, все же посмотрел в мои глаза и оскалился, намекая, что клыки не там. Мои ноги поддались и перестали упираться в землю на каждом шагу. Впереди меня ждало нечто ужасное, а позади…

Я оглянулся, но так никого и не увидел.

*

Чей-то голос позвал меня, или мне почудилось?

Я открыл глаза и присел на кровати. Тихо. Наверное, показалось.

Который сейчас час?

Садившийся телефон показал, что сейчас почти семь вечера.

— Несмия-я-ян!

Нет, все-таки не показалось.

Я опустил с кровати ноги и надел тапочки. Забинтованная рука ныла. Левое плечо — тоже. В желудке неприятно жгло, отдаваясь чуть выше по пищеводу. Очень хотелось пить, но глотать воду из-под крана — было выше моих сил, несмотря на то, что из меня будто выжали все соки. Даже в туалет не хотелось.

От меня пахло потом, сигаретами и еще хрен знает чем. Во рту я уже не чувствовал вонь тухлятины, но все равно вкус неприятный. Нужно было срочно исследовать и принять душ.

— Евгений, таблетки!

Но сначала стоило решиться снова выйти из комнаты.

Казалось, будто тут хотели закормить этими таблетками, и в конце концов я превращусь в овощ и мои отношения с матерью совсем испортятся. Или… Или она как раз и хотела избавиться от меня? А вдруг… До больницы мне становилось все хуже и хуже, поэтому она и отправила меня сюда. Ну скажет всем, что я уехал куда-нибудь заграницу в престижный университет. А на самом деле оставит здесь навсегда, чтобы не мешался, ведь из меня не вышло в итоге того, кем она могла бы гордиться. Сплошное разочарование.

Не буду принимать таблетки или буду — одна херь. Что так, что так — бесполезно, и мать в любом случае останется не удовлетворена результатом. Как выбрать определенный путь? Они оба равноценны. Точнее, ценны они не были, но равные — да.

Я не просто не любил ее — я ненавидел.

Ты должен любить ее, она же твоя мать, ты не в праве, ты должен… а иначе

Наворачивая круги по комнате, я снова мучил ногти пальцами.

Ненависть это зародилась еще давно, словно с самого детства, с рождения и, может быть, до самой смерти. Она разрушала меня, и, наверное, к концу жизни от меня останется только песок.

Однако сейчас не было другого выбора, кроме как пытаться тут выжить, остальное придумаю потом.

Будто ниндзя, я незаметно добрался до лекарственной, выпил, что дали, попросив еще пару стаканчиков воды, и снова вернулся в палату, по пути успев поставить заряжаться телефон. Хорошо, что не забыл зарядку прихватить.

Зайдя в комнату, я закрыл дверь, несколько раз посильнее дернув на себя, будто это меня спасло бы в случае чего. Замки тут не предусмотрены. Затем заточил батончик, чтобы хоть что-то наконец попало в мой уже и правда больной желудок. После, переобувшись в сланцы, взял мыло, банное полотенце и с нетерпением пошел принимать душ.

Душевая оказалась просторной, но я все же старался сильно не отводить забинтованную руку в сторону от воды, чтобы ненароком не задеть стены. Мыться было неудобно, но вода словно просачивалась сквозь кожу, напитывая меня, будто я вялое растение, и становилось так хорошо. Казалось, что только сейчас я начал приходить в себя, что все, что происходит в больнице, происходит не со мной, а с каким-то другим Женей.

Сделав воду погорячее, я начал обдумывать план, как мне здесь выживать. Расписание и расположение комнат уже худо-бедно запомнил. Нужно лишний раз не светиться и не выходить.

Вообще стать тенью.

Только принимать таблетки, когда уже звать начнут, тогда и народ толпиться не будет. Но вот со столовой проблемы, а батончиков у меня не так уж и много… Что делать с едой, пока в голову идей не приходило.

Жаль, конечно, что не смогу тогда подходить к пианино, но придется чем-то пожертвовать ради своего же спокойствия.

Если есть один громила, значит, могут быть и другие. Возможно, даже хуже. Никогда не знаешь, чего ожидать от другого человека, а тут и подавно. Я не особо разбирался в каких-либо других психических заболеваниях. Мне это не было нужно. В обычной жизни мне такие люди не встречались, хотя и нормальными других людей тоже не всегда язык поворачивался назвать.

Самым ненормальным всегда считал себя я, хоть, конечно, и понимал, что это не так — но ощущение было именно такое. В первой школе я чувствовал себя изгоем. В новой школе я сам загнал себя в эту клетку. В универе поучиться так толком и не успел, но музыкалка показала, что мой максимум общения — преподаватели.

В течении всей жизни, где бы я ни был, я часто чувствовал на себе то ли осуждающие взгляды, то ли сочувствующие, и в эти моменты понимал, что делаю что-то не так. С каждым годом это осознание усиливалось, хотелось скрыться, чтобы никто не видел мои загоны, мои непонятные для остальных действия, реакции на что-то, неумение адекватно оценивать ситуацию и все такое.

Никто не видел за всем этим меня.

Наверное, дело не только в ОКР. Все как-то так сложилось одно из другого — как эффект бабочки. Но найти четкие причинно-следственные связи — очень сложная задача, а я не детектив.

Чтобы не усугубить свое положение и окончательно не испортить свою же жизнь, приходилось притворяться и приспосабливаться что в семье, что в школе, что в музыкалке — в принципе в обществе. Однако навязчивые мысли не собирались меня отпускать, все сильнее притягивая к себе, как штопающие нитки один край ткани к другому, чтобы зашить дырку на штанине.

И лучше бы я не соглашался идти на этот чертов конкурс… Сцена — явно не моя территория.

Но отказать матери я не смог.

Если со мной такие сложности, что же говорить о других пациентах? Да, они не выглядели больными, со стороны было незаметно, что с ними не так. Просто общались, иногда смеялись, ничего странного и необычного. Даже в палате за стеклом просто все валялись, никто не стонал, не орал, головой не бился.

И только Андрей показался мне не таким.

Но вдруг все те тоже, как и я, всеми силами пытались скрывать свое состояние, свои симптомы, свои ошибки в программе, которые глючат внутри мозга? Вдруг у них так же, как у меня вчера, внезапно сорвет чердак, только не в отношении себя, а меня, например?

Не факт, но возможно.

И возможно, кто-то назвал бы меня трусом. Может, так бы оно и было, если не обращать внимание на реакцию моего организма. Просто я знал его очень хорошо, и одновременно так плохо, что тот или иной случай мог закончиться и предсказуемо херово, и настолько ужасно, что я и не предполагал бы никогда.

С первой минуты пребывания здесь я не чувствовал себя в безопасности. Разве что когда Андрей отводил меня в медпункт. Тогда казалось, что я спрятался ото всех за стену, но не за ту, которую сам же пытался выстроить между мной и Андреем, а будто он и был стеной.

Хотя странно все это: он стал последней каплей моего срыва и причиной капель моей крови на полу. И почему вообще мой кулак тогда так сильно сжался? Явно из-за Андрея. Но что именно на это повлияло? Вот и снова моя непредсказуемая реакция организма.

Я покачал головой, разбрызгивая волосами воду в стороны.

Правая рука уже начала затекать, хотя толку от того, что я старался ее не намочить, не было: все равно бинт стал мокрым. Промылся я, наверное, час. Конечно, это не рекорд в моем случае, но зато получилось ускорить еще один день в заточении.

Вытереться вышло с трудом, как и одеться в чистую одежду: очередной спортивный костюм, которых я взял с собой три штуки. Они были все одинаковые, даже цветом — серый. Чтобы особо не выделяться и не было желания еще и их по цветам раскладывать. Что делать с грязной одеждой, я пока не знал и просто положил ее на нижнюю полку в дальнем углу шкафа.

Прокравшись до стола с телефонами, я еле нашел свой, который уже нагло отсоединили от розетки, но тот успел зарядиться почти до конца. Вокруг него в паутине проводов уже валялась еще куча телефонов, и даже планшет. Интересно, крали их тут когда-нибудь или нет? Как-то странно вот так оставлять свои вещи у всех на виду, и только сейчас мне пришло это в голову. Главное, не начинать развивать эту мысль…

Вернувшись в палату, я лег покопаться в телефоне, чтобы хоть как-то убить оставшееся время до сна. В итоге врубил спокойную музыку и просто валялся с закрытыми глазами в наушниках, пытаясь ни о чем не думать.

Музыка — мое спасение. Она часто выручала меня, когда мне было очень тяжело. Наверное, поэтому и любил играть. И сейчас, когда я не мог этого делать, меня будто лишили единственно работающего антидепрессанта. Произведения, которые я только слушал, не имели такое сильное воздействие на меня, как если бы они звучали из-под моих рук. Однако как сто грамм водки для расслабления пойдет. Хоть я водку и пил всего раз, и то по ошибке перепутав с водой, поэтому точно сказать объем для сравнения не мог.

Пока расслаблялся, перед закрытыми глазами мелькали какие-то блики, и я будто наблюдал за шустрым движением частиц в увеличенном формате. Они двигались в разные стороны, спотыкаясь и врезаясь друг в друга, и, казалось, вихрились в танце. И тут почему-то начало проглядываться что-то более оформленное, похожее на два лица.

Одно словно улыбалось мне, а другое скалилось. У первого были светлые глаза, у второго — темно-красные. Но оба взгляда были направлены на меня, и они проникали так глубоко, что я чувствовал, как те ввинчиваются в мой мозг. Я начал мысленно отстраняться от них, не желая никого впускать туда, и будто оступился и полетел куда-то вниз…

Подпрыгнув на кровати от ощущения падения, я вытащил наушник и огляделся. В дверях стояла недовольная медсестра.

— Ну и, мне что — рацию тебе подарить?

— Что? Зачем?

— Только и делаем, что зовем тебя. Таблетки держи и кефир.

Я взял стаканчик, запил таблетки и отдал его обратно.

— Простите.

— Скоро деньги за доставку будем брать… — недовольно пробормотала она, выходя из палаты.

Выключив свет, я снова лег спать, на этот раз осознав, что все это время спал без одеяла. Надо будет попросить побольше простыней, наволочек и пододеяльников, чтобы сделать потолще защищающую прослойку и не переживать о грязи.

Но сейчас меня не сильно все это волновало. Перед глазами, в темноте, снова проглядывался образ. Образ лица с оскалом и красными глазами.