Эпилог (1/2)

«Любовь моя. Свет души моей. В этот день одиннадцать лет назад ты снова появилась в моей жизни, ещё более страшной, тёмной и полнящейся непростительными грехами, чем до нашего расставания. Я увидел тебя — вот это самое фото — и будто пробудился ото сна. От векового кошмара, причиной которому сам же и являлся. Я увидел тебя, вновь живую, вспомнил твой взгляд, теплоту твоих прикосновений. Я вновь ощутил твою радость и твой страх, услышал твой смех и твои слёзы. Века я просуществовал с мыслью, что, если ты вернёшься ко мне, я больше никогда тебя не отпущу, я прикую тебя к себе, обращу тебя, заберу с собой в вечность. Потом мы встретились, и даже не обняв тебя, коснувшись одним только взглядом, я уже готов был тебя отпустить, потому что кроме смерти мне было нечего тебе дать. Но века во тьме заставили меня забыть, что ты единственная всегда видела во мне человека, и для тебя я хотел им оставаться. Ты не ушла ни когда увидела меня падшим монстром, ни когда я стал монстром для всех монстров. За десять лет с тобой за моим плечом я достиг большего, чем за шесть столетий, чтобы смочь дать тебе больше, чем мрак и смерть. Сегодня тот особенный день, когда воцарился рай во всех доступных мне мирах. День нашего воссоединения. Я мечтаю провести его с тобой, мой ангел с душой невероятной красоты. Окажи мне эту великую честь».

На приложенной к письму фотографии — той самой цифровой из физического телефона Милли, которые сейчас уже активно вытеснялись компактными галопроекторами — на оборотной стороне тем же красивым — сейчас так уже не писали — каллиграфическим почерком из письма был указан адрес и время по Бухаресту.

У Лайи бабочки порхали не только в животе, но и во всём теле, как у девочки, насмотревшейся мелодрам. Она сама порхала по комнате как та бабочка, не в силах усидеть на месте. На очередном танцевальном па задетый конверт упал со столика, и на ворсистый ковёр из него выпал незамеченный Лайей прежде брелок. Девушка наклонилась подобрать, но прикосновение, очевидно, активировало встроенный проектор, который тут же выдал в воздух миниатюрную объёмную картинку — красное с лазурным освещение, колонны и скульптуры, омываемые водой.

Так выглядела цистерна Базилика, та, что в Стамбуле, до очередной реставрации. Лайя успела побывать в ней лишь раз до того, как самое крупное и хорошо сохранившееся со времен Константинополя подземное водохранилище постигла участь прочих, ему подобных. Не помогла, в конце концов, даже медийная популярность и ежегодно приносящий немалый доход оборот туристов.

На то, что изваял человеческий гений четвертого десятилетия двадцать первого века, Лайя так и не дошла взглянуть.

Но вот, стало быть, и повод наверстать.

Девушка зажала в ладони брелок с крохотной медной копией Айя-София. Она бывала во многих местах, иногда в нескольких географически отдалённых друг от друга в один день, но каждое новое даже в своей повторности не умаляло восторга. Особенно, если в это место её приглашал Влад.

Держа в одной руке брелок, в другой — фотографию, Лайя дотанцевала до дверей гардеробной.

— Который раз подобное наблюдаю, а не меняется решительно ничего, — Милли, о чьём присутствии Лайя напрочь забыла со звонком курьера, доставившего букет с письмом, качнула в её сторону бокалом. — Вот сейчас ты всё оставшееся время до встречи потратишь на выбор наряда, прически и аксессуаров, чтобы Влад потом просто щёлкнул пальцами и добавил к твоей бесконечной коллекции ещё одну баснословно дорогую тряпочку и подходящий к ней слиток золота с ведёрком каких-нибудь редчайших камешков, — сестра запрокинула голову и весело рассмеялась, потрясывая содержимым треугольной мартинки в одной руке и выуженной из шкатулки ниткой кристаллов в другой. — Сестрёнка! Самый большой ювелирный дом нервно курит в сторонке по сравнению с содержимым одной твоей коробочки с цацками. Но что-то я ни разу не видела у тебя тут ни датчиков движения, ни лазерной сетки, — Милли покрутила головой будто ожидая что-то из упомянутого всё-таки обнаружить. — Ты даже двери номеров обычно не запираешь.

Лайя кивнула на аккуратно сгруппированный холм пушистой шерсти у туалетного столика, старательно прячущий морду в лапы и идеально маскирующийся тем самым под обычную выделанную шкуру.

— Вон мои датчики движения, лазерная сетка и карательный орган, если вдруг кто-то обнаглеет или отупеет достаточно, чтобы воровать то, что я могу свободно отдать. Ты там вроде что-то про конференцию говорила. Подбери себе что-нибудь подходящее. Или просто на вечер, — Лайя подмигнула сестре и дотянулась до своего бокала.

— И много ты знаешь тех, кто в своём уме и при памяти вот так просто подойдёт и попросит отдать бриллиантовое ожерелье? — Милли вскинула брови, продолжая беззлобно подтрунивать, играючи роняя нить камней назад в шкатулку. — А если серьёзно, то нет на шею цацки лучше, чем Littmann. И в этом я, пожалуй, даже внезапно близка к тому, чтобы составить тебе конкуренцию. Его Темнейшее Величество, конечно, безнадёжный позёр, мажор и воспитали его во времена, не имеющие никакого представления о культуре потребления, тем не менее, умения ориентироваться на предпочтения и дарить нужные подарки у него не отнять. Как, очевидно, и у всех его подданных, — Милли поздно поняла, что оступилась на тщательно проложенной ею же самой дорожке того, о чём она собиралась сказать, а о чём планировала молчать.

Лайя заинтересовано взглянула на сестру поверх бокала, но предпочла сделать вид, будто ничего не заметила. Когда Милли готова к разговору и ей есть, о чём рассказать, её гораздо труднее заставить молчать, нежели разговорить.

Закусив губу, младшая Бёрнелл задумчиво покручивала на пальце примеренное кольцо с крупным голубого оттенка сапфиром. В желудке плескался мартини, а чувствовала девушка себя так, будто шаг в пропасть сделан и нужно немедленно учиться летать. Хотя какое там! Крыльями, к счастью или к сожалению, её свыше не наградили.

— Он сказал, что если бы ты хотела его смерти, то однажды просто не стала бы мешать процессу. Ну а Влад… я не его подданная, так что мне опасаться нечего. А вот его он, в любом случае, попытается убить, так?

Лайя не говорила ни слова. Просто смотрела и ждала, что будет дальше.

— Ноэ чёртов Локид, — процедила, наконец, Милли, чётко отделяя каждое слово. — И прежде чем ты предположишь наиболее вероятное — нет. Прозвучит вопиюще неправдоподобно, но это не он первым залез в мою постель.

Лайя закрыла свободной ладонью лицо и до ярких звёздочек надавила пальцами на глаза.

Вот оно. Запретное знание, некогда нечаянно украденное у времени, — отложившееся в подсознании и с тех пор лишь ожидающее момента быть осознанно принятым. Свершилось. Пазл вероятностей сложился в единственно возможную картину.

— Это все откровения на сегодня?

Тишина. Та, в которой ни выдоха, ни вдоха, только сердце-предатель колотится, разгоняя кровь и окрашивая алым лицо.

— Помнишь, я как-то сказала, что такую любовь, как у вас с Владом, Бог на коленке случайно сотворил, в штучном экземпляре?

Лайя перестала давить на глаза, но руку от лица не убрала, продолжая наблюдать происходящее сквозь пальцы.

— Кажется, за те свои слова я теперь и влипла, сестрёнка, — на окончании фразы Милли жалобно проскулила, не выдержав обмена взглядами и опустив свой в колени.

Помолчали.

После чего Лайя потянулась рукой к оставленной на столике бутылке, и та, свободно пролевитировав через всю комнату, наполнила пахнущей травами жидкостью сначала её бокал, затем бокал Милли.

— Яблоко от яблони, — старшая отсалютовала младшей мартинкой. — И если разбираться, влипла не ты, малышка, влип в очередной раз наш неугомонный демон. Ну ничего, — губы Лайи сами дёрнулись в улыбке, — может, хоть теперь ему хватит веселья в жизни.

Милли удивленно округлила глаза, разом растеряв всю свою приобретенную с профессией сдержанность и серьёзность. На такую реакцию она явно не рассчитывала.

— А как же Влад и… — девушка тряхнула головой, отчаянно силясь собрать по закоулкам сознания разбежавшиеся мысли. — Постой. Ты сейчас даже не заведёшь лекцию о том, как это глупо, безрассудно и вообще о чём я только думала, соблазняя самого несносного, непостоянного и ненадёжного тёмного из всех?

— Уверена, тебе об этом и без меня уже сообщили, причём где-то такими же словами, — Лайя удивленно усмехнулась. — Вот уж не думала, что Ноэ знакома самокритика.

— Да он стремается больше, чем я, как будто у него до меня вообще женщин не было. Хотя это полнейший бред. И мне не шестнадцать давно, чтобы оглядываться на чьё-то позволение и одобрение. Прости, — добавила Милли, переосмыслив собственные слова, — но даже твоё.

Вместо того, чтобы оскорбиться, возмутиться и оказаться втянутой в эмоциональную полемику о требующих уважения старшинстве и опыте, Лайя только лишний раз напомнила себе, что у неё самой через несколько часов свидание. Как раз по случаю того самого дня, когда её младшей сестре было всего шестнадцать и мысли её занимал какой-то там вымышленный персонаж-вампир не то из книги, не то из игры. А в донельзя простом и одномерном мире сестёр Бёрнелл тогда ещё не существовало ни вампиров, ни демонов, ни драконов.

Свидание. Как однако вовремя тайное стало явным. По крайней мере, на ближайший вечер Лайя точно сумеет отвлечь Влада и заодно саму себя от внезапных перемен в их семье.

А дальше, Ноэ чёртов Локид, к тебе будут большие вопросы. Далеко не об одобрении и позволении.

Лайе эти самые вопросы заполонили всё воображение и заканчиваться не собирались, поэтому подбору образа она уделила куда меньше внимания, чем изначально собиралась. Простая белая рубашка свободного кроя, повязанная небрежным узлом на талии, и джинсовая юбка, как в тот самый день, когда они с Владом ехали в замок и остановились в лесу. Из того, чего в тот судьбоносный день ещё не существовало даже в самых нескромных девичьих мечтах, — обручальное кольцо и серьги с созвездиями.

— Стой, погоди, платок! — вдруг встрепенулась Милли, когда Лайя уже посчитала образ завершенным, и унеслась в гардеробную, вернувшись оттуда с комом изумрудной ткани в пятерне. — Пальцами я могу разве что сердце младенцу запустить, красоту щелчком наводить не умею. Поэтому давай, садись, попробую соорудить что-нибудь приличное по старинке, без фокусов.

Лайя беспрекословно подчинилась, но посмотрела удивленно и с подозрением о том, что с мартини всё-таки случился перебор.

Отражение Милли в зеркале приоткрыло рот и воздело глаза к потолку.

— У тебя в тот день платок был в волосах, с пучком, я точно помню, — девушка вооружилась расчёской и окинула приценивающимся взглядом поле деятельности. — Правда и волос у тебя тогда было сильно меньше, чем сейчас. Это такой побочный эффект взаимодействия с тёмным миром что ли? У всех, невзирая на пол, возраст и статус волосы как у Рапунцель.

Лайя загадочно улыбнулась, качая головой, и Милли интерпретировала это совсем уж неожиданно.

— Нет у меня никакого опыта. Ноэ не даётся! Он вообще при мне облик не меняет, хотя чего я там не видела, — девушка снова закатила глаза и раздражённо вдохнула, явно выражая своё отношение к подобной категоричности.

— Прямо так и не меняет? — это ещё меньше описывало Ноэ, чем самокритика.

Милли на мгновение застыла, вовсе не ожидая, что сестру вот так легко заинтересуют подробности, а потом, на неожиданном запале пожаловаться хоть кому-то, выдала:

— Мне кажется, даже если от этого будет зависеть его жизнь, он при мне не превратится! Нет, ну ладно, если б он раньше этого не делал или я бы не знала, кто он, — Милли с азартом пустилась в рассуждения. — Как мышцы на свежеповешенном жмурике из семнадцатого века в этом же семнадцатом веке мне описывать по канонам анатомии — так это ничего особенного и вообще в порядке вещей. Как будить меня в бунгало на необитаемом острове в утро выпускного экзамена — так нестрашно. А как всего-то себя показать — так я сразу испугаюсь и с воплями сбегу?

— А не сбежишь?

Сверкнув гневным взглядом, Милли красноречиво огрела Лайю расчёской по плечу.

— Во-первых, копирование из две тысячи двадцатого в две тысячи тридцать первый завершено успешно. Можешь смело отправляться к своему великому и ужасному Дракуле, где бы он тебя ни поджидал, чтобы утащить в своё мрачное логово, — Милли деланно зашипела и сымитировала оскал. — Во-вторых, не суди по себе, дорогая сестрёнка. Ну а в-третьих, я закончила медицинский. Объективно, чем он собрался меня пугать?

— Ты поосторожнее с такими громкими заявлениями, малышка. Ноэ может принять это за вызов собственным возможностям, — Лайя отвела глаза, не указывая ни на что конкретно, но одновременно на всё в совокупности, — а их предела не знаю даже я.

— Но ведь я уже видела его демоническую форму! — Милли развела руками, в несчётный раз взывая к логике или хотя бы намёкам на таковую.

— Видеть и смотреть — не одно и тоже, когда имеешь дело с тёмными, — Лайя вздохнула, гася в себе желание продолжить пониманием, что вечер откровений пора было заканчивать, пока необходимость встретиться с Ноэ не пересилила в ней желание провести вечер с мужем.

До назначенного времени оставалось всего ничего, и в столь насыщенных новостями сборах Лайя не успела заранее озаботиться об одной только вещи. Которой она ответственно старалась не пренебрегать, хотя даже когда так неумышленно получалось, Влада это ещё никогда не останавливало от намеченных планов. При этом он никогда не спрашивал, но всегда точно знал, принимала она что-то или нет, и всегда действовал по обстоятельствам, будто изначально было запланировано именно так и никак иначе. Он единожды дал понять, насколько для него это важно, но с тех пор никогда не напоминал, считая это исключительно своей проблемой. Лайя не могла заставить его думать иначе, могла лишь принять правила и не пытаться их нарушить. Она к этому и не стремилась, просто именно сегодня ей хотелось, чтобы он отпустил себя и забыл про контроль, чтобы оба они могли быть в одинаковой мере свободны в своих желаниях.

Жаль, обстоятельства иногда оказывались превыше даже их планов.

Влад ждал её. Точно там, куда привёл её портал с конечной точкой, зашифрованной в сувенирном брелке.

Удивительно малолюдная для этого времени суток улица Стамбула с величественной мечетью Айя-София по одну сторону и входом в обновленную цистерну Базилика по другую.

— По крайней мере, не торговый центр, — не скрывая облегчения, предположила Лайя, припоминая незавидную судьбу прочих памятников античной архитектуры. Возможно, из представшего перед ней вида на обновлённый вход с улицы, с отсутствующими вывесками билетных касс и протянувшимися от столбика к столбику красными жгутами заграждения, она смогла бы сделать более точное предположение о нынешнем статусе цистерны, если бы не Влад.

Ох, Влад… В простом, но безупречном костюме, с проглядывающим воротом белой рубашки, слегка небрежно расстёгнутой у шеи, укрытой узлом шейного платка. С уложенной от лица длиной, коротко стриженными висками и затылком, с идеально выравненной линией роста волос, на ширину пальца не касающейся отворота пиджака. Тот самый таинственный незнакомец, тот самый статный, идеальный от мысков начищенных туфель до кончиков волос господин…

…который совсем не статно жевал кончик травинки, сидя на бревне в придорожной лесополосе.

— Госпожа Басараб, — как и каждый раз, его глаза сияли, произнося это обращение. Поклонившись, он галантно подал ей руку, будто под их ногами вдруг могли обнаружится те самые лесные корчи вместо идеально ровной кладки недавно выложенной тротуарной плитки. — Раз вы столь очаровательны и столь удачно подобрали реквизит, позвольте же мне им воспользоваться.

Лайя взглянула непонимающе, но заинтересованно, тая от адресованной ей улыбки. Тем временем Влад шагнул ей за спину, и его руки невесомо легли на плечи, огладив трепетно сквозь ткань рубашки, поднялись выше, ловко высвобождая волосы из завязанного на манер повязки платка и широкой полосой опуская его на глаза. Сомнительная преграда — если Лайя захочет увидеть, ткань ей не помешает, но рядом был любимый, и ему она доверяла безоговорочно, позволяя окунуть себя в темноту и интригу. Переместившись вперёд, он взял её за руки и, осторожно придерживая и направляя, повёл, шепча на ухо:

— А мог быть центр. Я вовремя успел поспособствовать передаче проекта в более компетентные руки, не утратившие уважения к античному искусству под гнётом финансовой выгоды. Внутрь без тебя я ещё не заходил, но меня заверили, что все пожелания были учтены.

Бархатный голос держал и направлял Лайю почти также надёжно, как руки, и её тактильное восприятие, усиленное отсутствием зрения, зашкаливало, разрываясь между касанием ладоней и шелестом дыхания. Уровень безусловного доверия между ними позволял скрывать нужное, во всём остальном делая их единым целым и разделяя ощущения поровну. Арочный проём, лестница вниз — нога в ногу, поворот между двух колонн, дверь, ещё одна лестница… Привычным, одним на двоих, жестом Влад обнял её ладонь своей, поднимая выше, чтобы приложить к чему-то холодному и гладкому. Сканер. Вдох-выдох и тихий звуковой сигнал системы между двумя ударами сердца. Сработал механизм — и дверь открылась. Обхватив за талию, Влад легко, как пушинку, переставил Лайю через высокий порог и сдёрнул с глаз повязку, оставив вместо ткани свои ладони. Но он не сомкнул пальцы, так что окружающая обстановка кусочками мозаики стала понемногу складываться в глазах и воображении девушки. Смутно знакомая обстановка, по сочетанию цветов идентичная той самой голограмме из брелка.

Красный, оплетающий верхнее основание удерживающих своды массивных колонн и лазурный, идущий от нижних, уходящих под воду, заливающую разделённый на прямоугольные сегменты пол. Всё это в пределах прежней громадной площади искусственно созданной подземной пещеры, с толстыми кирпичными стенами и высоченным арочным потолком, теряющимся в красном свете галогена. Среди всего этого неизменного находилось и много рождающего вопросы нового: совершенно не было людей, от которых в популярном общественном месте прежде не было отбоя, не висело характерных табличек с надписями на всём, что можно подписать, и предупреждениями обо всём, о чем считалось нормой предупредить иногда сверх меры находчивых туристов, отсутствовали лавочки, лишние камеры. То есть камер не было как таковых, насколько Лайе позволял судить беглый осмотр той точки пространства, где она находилась, не торопясь пускаться в изыскания из объятий любимого. Который молча давал ей время налюбоваться и сделать собственные выводы. Нигде в обозримом отдалении не было заметно лишних отверстий и сообщений с внешним миром, как естественно характерных для прежней цистерны, возведённой по типу крытой колоннады, так и искусственно созданных для удобства обслуживания и посещения бывшего здесь музея. Вода в сегментах между колонн была кристально чистой от осадка и отложений, без склада разнокалиберных монет на дне. Её по уровню было гораздо больше, чем Лайя запомнила при предыдущем посещении, при этом воздух не был затхлым или перенасыщенным застоявшейся водой, он исправно циркулировал и, судя по тому, о чём Лайе успел сообщить рефлекторно задействованный потусторонний спектр восприятия, кондиционировался искусственно. Хотя чуткий слух не цепляли шумы электроники или любые иные потусторонние звуки, внутренние или внешние, кроме того, что у двери на входе. Но если Лайя правильно визуализировала себе общую площадь помещения, разве достаточно здесь будет одного единственного входа-выхода?

С возрастающим по экспоненте восторгом и написанной на лице интригой девушка обернулась к Владу, на что тот сцепил в замок их приподнятые руки и чуть двинул подбородком, предлагая не задерживаться на входе и осмотреться. Ступив вперёд ещё буквально пару осторожных шагов и запустив под своды неизбежное эхо цокота каблуков, Лайя оперлась на руку Влада и по очереди избавилась от босоножек. Раздумывала над тем, куда бы их убрать — не бросать же на проходе — она долю секунды, но и та незамеченной не осталась.

— Бросай, — мурлыкнул Влад ей в ухо, тронув кожу тёплым дыханием. — Найдёшь здесь же, если, конечно, они тебе ещё понадобятся.

— Но ведь… — мысль повисла в воздухе неозвученной.

— М-м, — Влад ответил губами и лёгким движением головы.

— Это же…

— Мгм, — ещё один лёгкий, почти незаметный кивок, и глаза, в цвет подсветки воды — голубые-голубые.

Не то, чтобы Лайя не начала подозревать раньше, но всё равно задохнулась от изумления.

— Это… это ведь общественное место, объект культурного наследия.

— Наследие — да, и оно едва ли пострадало от того, что перешло в частную собственность и перестало быть общественным проходным двором для тех, кто не способен по достоинству оценить и половину здешнего великолепия. То ли дело разносторонне заинтересованный во всех проявлениях рукотворного искусства высококлассный профессионал в лице самой Лайи Басараб, — Влад переместил руку на талию жены, касаясь пальцами голой кожи на стыке рубашки и пояса и притягивая её в объятия.

Их лица сблизились, и вместо прежнего крепнущего в ней недовольства Лайя смогла только улыбнуться, блуждая ладонями по плечам мужа.

— Тогда не стоит забывать и про высоко ценящего наследие прошлого и вложенный в него немалый труд Влада Басараба, — девушка стала водить предвкушающей улыбкой по лицу любимого, уделяя особое внимание подбородку и губам. — Который настолько обожает воду, что ни за что не прошёл бы мимо того, чтобы облагородить высыхающее водохранилище под личное спа в дворцовом стиле.

Влад засмеялся, наконец-то поймав дразняще мельтешащие по коже губы в короткий поцелуй.

— Как хорошо ты меня знаешь, draga meu, — шепнул Влад в призывно подставленную поцелуям шею и сместил ладонь, перехватывая готовую прогнуться назад Лайю под лопатки. — Отныне этот крохотный тайный дворец посреди Стамбула до последнего кирпичика наш с тобой, — продолжил Дракула заговорщицки, понижая голос. — Никто не узнает, что мы здесь, никто не посмеет нас потревожить, — проложив дорожку поцелуев от частящей вены на шее к ключицам, мужчина медленно выдохнул в ямку под горлом, всем телом ощущая отклик. — Может, сперва экскурсию, любовь моя? Мы так дальше порога не зайдём, а тут есть, на что…

Лайя куснула его за губу, красноречиво затыкая и одновременно толкая в грудь — спиной вперёд, вступить на мост, протянувшийся через первый ряд заполненных водой сегментов. Подвесной, верёвочный, он не был предназначен для непрерывного хождения туда-сюда неуклюжей толпы, но двоих, способных при необходимости обойтись вовсе без дополнительных опор, вполне мог выдержать, лишь слегка покачиваясь под весом.

Прежде мостов было гораздо больше, они представляли собой ограждённые перилами решетчатые конструкции из металла, прочно держащиеся на погруженных в воду опорах. Ветвящаяся мостовая сеть являлась основным путем перемещения по экскурсионным маршрутам, предоставляющим лучший обзор на общую архитектуру цистерны и различные скульптурные композиции, установленные в основаниях и между рядами колонн.

Композиции, насколько могла судить Лайя, никуда не делись и даже остались на своих местах. Заслужившие скверную славу у местных каменные го̀ловы Горгоны, указующая пальцами в небо гигантская человеческая кисть, современная инсталляция танцующих во мраке медуз…

— Голограмма дерева тоже имеется где-то в конце? — Лайя с любопытством вглядывалась в лабиринт колонн, не забывая при этом обращать внимание под ноги.

Вовсе не потому, что боялась оступиться, а потому что там тоже было, на что посмотреть. И даже больше, потому что система водоснабжения, призванная отвечать за наполняемость цистерны согласно её прямому историческому назначению, претерпела куда больше изменений, чем всё остальное вместе взятое. Теперь в каждом из ограждённых колоннами сегментов можно было с комфортом купаться, судя по клубящимся над поверхностью теплым испарениям, имея под рукой бокал, поднос и вообще всё, что душе угодно.

Ответом на вопрос от Влада стала тронувшая его губы загадочная полуулыбка, распустившаяся лучиками в уголках глаз, от чего они стали ещё ярче.

Лайя приподняла бровь, уверенная, что уже исчерпала весь запас своего изумления — больше в ней просто не осталось.

По периметру вдоль западной стены, где раньше протягивался мост, не иначе как на какой-то особенной магии тёмной архитектуры парил барный уголок с пёстрым калейдоскопом всего сопутствующего. Бутылки со всевозможным содержимым, различные бокалы, подносы, шейкеры, приборы. С первого взгляда всё это многообразие даже не выглядело нужным, хотя смотрелось на удивление органично. Правда, воспользоваться им мог только высококлассный акробат, игнорирующий между делом законы физики и способный приготовить коктейль, паря в невесомости над водой.

— А ты, я вижу, всё предусмотрел, — Лайя покачивала руку Влада в своей, пока они неспешно продвигались вперёд, и вода расступалась с их пути бесшумной послушной змеей, обвивающей ноги, а позади также тихо смыкалась. — Ни один гость такого минимализма не оценит.

— Помнится, я однажды уже говорил тебе, душа моя, — Влад поднял замок рук к лицу и, не размыкая сцепки, своими пальцами провел по скуле Лайи, привлекая внимание лаской, — гостям нечего делать в королевских покоях.

— Покоях? — девушка задохнулась — от озвученного определения, совершенно не отвечающего предстающей глазам реальности ли, или от ощущения, бежавшего нежнейшим бархатом по коже и посылающего по телу россыпи мурашек, — она так и не поняла. Вся концентрация утекла вместе с мурашками в прикосновение, оставшись на кончиках пальцев Влада, в уголке его улыбки, в смотрящих с обожанием глазах.

Он кивнул куда-то Лайе за плечо, и та, с трудом перебарывая влечение взгляда, посмотрела, куда тот указал. В центральном сегменте замыкающей линии колонн, на возвышающемся над уровнем воды постаменте раскинулось… ложе? Искушённая самой изысканной и замысловатой архитектурой, не ведающей границ воображения, Лайя не была уверена, что это подходящее определение для того, на что она сейчас смотрела, приоткрыв рот в совсем детском восторге, будто в жизни не видела ничего сложнее четырёх ножек и продавленного матраца.

Но, пожалуй, сделать скидку стоило на то, что она вообще не рассчитывала найти здесь… кровать?

Лайя так и не сомкнула губ, когда прямо перед ней, наверняка, специально для этого приседая, чтобы быть с ней на одном уровне, возникло лицо Влада, перекрывая обзор на всю реальность целиком.

Скорее всего, она сейчас выглядела совершенно по-дурацки, а он смотрел на неё, как заплутавший в пустыне — на оазис, вбирал каждую промелькнувшую эмоцию и ждал.

Но у Лайи не было слов, не было даже мыслей, в голове пел небесный хор, резонируя во все кости и мышцы разом, не позволяя даже толком осознать, что подобное значит.

Спустя миг — или вечность — Влад накрыл её губы своими, смыкая и запечатывая в них воздух собственного выдоха.