Часть 68 (2/2)

Он всё расскажет сам, когда сможет.

Скользя кожей по коже, не желая оставлять место даже воздуху между ними, Лайя медленно повернулась, глядя на его обнаженную грудь — не в глаза, ведя ладонью и оставляя дорожки там, где под пальцами расступались тёмные волоски.

Тук-тук-тук — под ладонью, там же, где в аналогичном сумасшедшем ритме бился пульс на её запястье. Удар в удар.

— Я бы хотел никогда, — Влад крепко зажмурился, с трудом разжимая челюсти, чтобы насильно вытолкнуть засевшие в глотке репьём слова. — Никогда не говорить тебе этого.

Медленно поднявшись взглядом от вздрагивающего в такт словам кадыка, через плотно сжатые губы к закрытым глазам, Лайя обхватила ладонями напряженные, будто высеченные из камня скулы и выдохнула. Больше мыслями, чем немо прозвучавшими словами:

— Не говори, — она ласкала его лицо подушечками пальцев, медленно приближаясь к губам и наблюдая исподволь, как трепещет на коже тень от ресниц. — Если для тебя это невыносимо. Не сегодня. Или никогда…

Влад покачал головой, и обречённый стон сорвался с его губ. Лицо исказила гримаса, и он увернулся от новых прикосновений. Распахнувшиеся голубые глаза были полны льда, источающего физически ощутимый холод.

— Я бы убил Николае, скажи он тебе хоть словом больше, чем сказал, — Дракула запустил пальцы себе в волосы и запрокинул голову, вперив взгляд в прозрачный купол над головой в надежде позаимствовать у виднеющихся звёзд хоть каплю их бесконечного спокойствия. — Хотя это всё домыслы, догадки, его личная интерпретация, не подкреплённая и сотой долей знаний о нашей жизни и о той реальности, в которой мы с тобой существуем и в которую он с моего позволения лишь подглядывает время от времени, как любопытный мальчишка — в замочную скважину.

Лайя шагнула вперёд — осторожно, но уверенно, не желая соблюдать выставленную Владом дистанцию, и положила руку на его плечо, медленно ведя пальцами вниз, по рисунку бугрящихся вен.

— За домыслы ведь не убивают, — сказала, делая ещё один крадущийся шаг вокруг, чтобы поймать, наконец, его взгляд. Разговор был начат и он будет закончен вне зависимости от результата. Влад сам не оставил себе путей к отступлению, а, значит, стоило быть готовым к худшей развязке. Добравшись до ладони, Лайя переплела их пальцы, и подняла сцепленные руки к груди, настойчиво глядя снизу вверх, ища взаимности. — Если только они не близки к истине.

— Он понятия не имеет об истине, — негромкий, источающий холод вечной мерзлоты, голос Влада был стократ страшнее яростного крика. Он обнажал догола, забирался под кожу и морозил кровь, заставляя жертву цепенеть. Лайя же вновь обхватила свободной ладонью его лицо, мешая отвернуться. Она была так близка, ей нужно было так мало — лишь растопить вековой лёд его взгляда и погрузиться в безбрежный океан событий, слов и лиц, которые в мгновение сложатся для неё в целостную картину. Она могла просто забрать, но так хотела, чтобы он отдал сам. Хотя бы часть той боли, что сейчас выплёскивал через ярость и угрозы человеку, который эту боль ему невольно причинил.

— Скажи мне, — тихо попросила Лайя, чувствуя, как их сцепленные в замок руки упираются в грудь, не позволяя соединиться телами. — Чем бы это ни было — скажи. Я буду знать, что это только твоя истина и твоё к ней отношение.

— Тебе оно не понравится.

— Знаю, — Лайя грустно улыбнулась. — Но лучше горькая правда, чем чья-то переслащенная, приукрашенная ложь.

Влад качнул головой, и уголки его губ дрогнули: улыбка пробивалась сквозь всё то, что клокотало внутри.

— Нет здесь ни правды, ни лжи. Сказка по библейским мотивам да и только, — Дракула тяжело вздохнул и длинно выдохнул. Он источал холод эфира, и теплый воздух не мог коснуться его, клубясь клочьями пара на расстоянии, ближе к купели.

— Идём, — проследив направление взгляда, Лайя поманила его к воде, и пару шагов Влад покорно следовал за ведущей рукой, но у самой купели замер, осторожно усадил вопросительно наблюдающую за ним Лайю на выступающий каменный борт, а сам опустился на колени рядом. На лице любимой, как и всегда в подобные моменты, мелькнуло возражение, но мужчина отрицательно покачал головой и прикрыл глаза, не оставляя вариантов. Так будет проще и быстрее. У её ног он, не запнувшись, скажет даже ту правду, что будет каждым словом вспарывать ему грудину.

— Мика видит Врата. Видела всегда, даже когда мы считали иначе. Они для неё открыты. Не было и нет никакой силы, что не позволяла бы ей войти в них.

Влад говорил, а перед внутренним взором его оживали годы воспоминаний, накладываясь друг на друга, будто калька на оригинал самой первой попытки, в который раз за разом вносились изменения в надежде на лучший результат. На единственно желаемый. Вначале складывалось впечатление, будто Мика просто не понимала, чего от неё хотят, как и любой ребёнок, которому нужен пример, чтобы обрести новый навык и поступить, в конечном итоге, так, как от него ожидали. Тогда Влад взял её за руку и повёл. Это был первый и последний раз в череде попыток, когда малышка от начала до конца оставалась в человеческом облике, полностью безусловно доверяя происходящему. В последующем каждый очередной приход к Пределу заканчивался или её побегом в обличии кошки, или, если Влад силой не позволял ей обернуться, истерикой, словно бы он намеревался опустить её в котёл с кипящей смолой. Прежде она никогда не проявляла к нему агрессию, не боялась его, даже когда на то были причины, теперь же, если бы Дракула это позволил, она бы выцарапала ему глаза. Участие Лайи, на которое Влад так уповал, ничего не изменило. Определенно, не в лучшую сторону. Только ещё невыносимее стало пассивно наблюдать со стороны, как малышка испугано жмётся к женской груди и плачет навзрыд, и как Лайя не знает, что с этим делать, ровно как и сам Влад. Применить силу и толкнуть её за грань у Влада духу не хватало, не при Лайе. А в последний раз, когда он был полон решимости и убеждённости в том, что Мика просто-напросто боится того, чего не понимает, что ему любым способом придётся сделать выбор за неё…

— Я держал её на руках и сам смотрел на свет, льющийся из Врат. Я почти касался его, мне нужно было только вытянуть руки — отдать то, что не принадлежит ни одному из измерений, где я имею власть, — горло сдавило спазмом, заставляя Влада сжать руку в кулак и впиться ногтями в ладонь, чтобы выпустить наружу хотя бы часть раздирающей изнутри боли. — «Tată, nu mă da departe!»<span class="footnote" id="fn_38127977_1"></span> — она вдруг сказала, вжавшись в меня, будто хотела просочиться мне под кожу. Дракула вскинул взгляд на жену в надежде, что она поймёт, объяснит, оправдает то, что выворачивало его внутренности наизнанку неразрешимыми противоречиями, которых и прежде было в нём слишком много, чтобы теперь возводить их в абсолют подобным образом. — Она не может знать, что ждёт её, не может этого не хотеть! Ни одна душа на это не способна. Души уходят, даже познав жизнь, имея связь с теми, ради кого они хотели бы остаться. Оказываясь перед Вратами, все они уходят безропотно, желая этого больше всего на свете. Иначе не может, не должно быть!

— Ты не отпустил её, — не вопрос, не обвинение — констатация свершившегося факта.

— А должен был! — хриплый от эмоций голос Дракулы вновь налился силой и уверенностью. Злостью на самого себя за слабость и малодушие, которых не должно было возникнуть в решающий момент, потому что другого выхода не было, а тот единственный — дар, за которым он охотился слишком долго. И что теперь? Отказаться от долгих лет поисков, от борьбы за саму возможность — из-за каприза?

— Я… мы должны отпустить её, — Владу стоило титанических усилий не сказать вслух «заставить». Но его мысли сейчас были не менее громки, чем слова.

Лайя запустила пальцы в его волосы, принявшись перебирать пряди.

— Мы её не держим. Но и не заставим. Даже Тьма никого не заставляет, её выбирают по собственной воле.

— Но это неправильно! — Влад невольно повторил свои же слова, сказанные в запале священнику — обязательному по условиям ритуала и потому неизменному свидетелю каждой попытке.

Они запустили цепную реакцию воспоминаний, которую он уже не мог — не хотел — останавливать, зная, что ни за что не повторит этого вслух, сохранив при этом должный уровень самообладания.

— Простите мне мою вольность, Влад. Что вы подразумеваете под «неправильно»? То, что дело оказалось вовсе не в вас, хотя вам куда привычнее винить себя за неудачу? Потому что это продолжает питать надежду, будто в следующий раз вы сможете что-то исправить, и всё непременно получится. Вы ведь сделаете для этого всё, хоть душу продадите, хоть со Всевышним сядете за игральный стол.

Влад рассмеялся — глубоким, холодным смехом, царапающим горло. Как же люди любят красиво пустословить о том, чего не понимают и чего никогда не познают сами.

— Если вы считаете факт, что девочка называет меня отцом и держится мёртвой хваткой за меня делом «не во мне», тогда я сильно ошибся в вас, Богдан. Обещаю, с вашим участием это был последний ритуал.

— Как вам будет угодно. Только это не ваше решение и не ваш выбор. Вы не давали жизнь этому ребёнку и не вы лишили его жизни. Но вы дали силу его развоплотившейся душе. Преподнесли дар, сами того не подозревая, который даже Всевышний дать не мог. Не таким образом. Вы показали ей жизнь вне жизни, в которой было с избытком всего того, что не каждый живой ребёнок получает. Вы и ваша жена, конечно же. Вы любили и любите её, и, как бы вы сами не считали, это не то, что вы можете контролировать — забрать назад, выключить по необходимости, лишь бы всё стало правильно по вашему разумению.

— Неупокоенная, потерянная душа вне физического вместилища — это неправильно по чьему угодно разумению. И если бы одной любовью можно было это исправить, мы бы с вами не тратили время впустую, — Влад усилием задавил рычание, спазмами сдавливающее грудь. — Дальнейшая дискуссия беспредметна, нам пора возвращаться. Лахеса! — Дракула взглядом приказал гончей следовать вперёд себя в портал. — Клото! — белоснежная копия своей сестры по бессловесному приказу хозяина выросла у ноги священника, готовая следовать за ним шаг в шаг. — Атропа!

Выпустив следующее за Дракулой тенью громадное чудище с горящими эфиром глазами, брешь в измерении схлопнулась, наглухо отсекая миры друг от друга, хотя ощущение перехода ещё какое-то время сжимало в тисках внутренности Богдана Николе, запуская ледяные щупальца под кожу. В мире живых, как и все прежние разы, его неизменно ждало горячее питьё, еда и всё необходимое для быстрого восстановления сил, но гостеприимство и радушие хозяина испарились, будто их никогда и не было.

— Влад, прошу, выслушайте, — священник имел смутное понимание того, насколько далеко ему позволено отныне зайти в своих речах, потому что один на один с разочарованием Дракулы он прежде не оставался. Всегда рядом был кто-то ещё: Лайя или кто-то из ближайшей свиты, и ещё никогда прежде Богдан не становился прямой причиной его гнева. — Очевидно, это не тот вариант решения, на который вы рассчитывали. И у меня нет ни достаточных знаний, ни авторитета для того, чтобы предлагать вам иные, но я уверен, что таковые существуют. Как существуют перерождающиеся души Тетраморфа, как существует всё то, что вы создаете одной лишь силой своего желания, не идя в этом наперекор воле Творца. Я видел, что Он вам позволяет, так же как апостолы видели воду, обращённую вином. Влад, что если вы единственный можете дать этой душе то, что она действительно заслу…

Сквозь воспоминания, сквозь разделившее события на «было» и «ныне» время Дракула видел, ощущал, как сжимался на беззащитной шее невидимый захват, поднимая тело над полом и отбрасывая в стену прежде, чем роковая мысль могла бы быть завершена.

Слухом он воспринимал только беспомощные хрипы в судорожных попытках дышать передавленным горлом, пока в голове звоном колокола звучало несказанное, но неизбежно настигшее адресата:

«Не проси о том, на что способен сам».

Дракула будто получил пощечину, шатнувшись одновременно и от происходящего, и от уже содеянного.

— Убирайся, — рыкнул Влад, телекинезом распахивая двери и вышвыривая в них человека — подальше и побыстрее, пока ещё силен сдерживающий эффект осознания. Следующая волна энергии врезалась в уже закрытые двери, в стены, в окна, заставляя их содрогаться, но не разрушая, проходя насквозь, где-то снаружи прорываясь в реальность раскатами грома.

Недавно восстановленное в месте разлома пространство задрожало, пульсируя нестабильной материей, готовое вновь искривиться в портал. Сквозь клокочущую в солнечном сплетении ярость Влад заставил себя вдохнуть и выдохнуть, отступил к ближайшей стене и съехал по ней вниз, стараясь экранировать себя от всего физического и сосредоточится на той метафизической цепной реакции, что ширилась внутри него, нагнетая энергию. А ведь он хотел ее выпустить, действительно хотел, чтобы ни у кого больше не возникло желания подменять понятия и считать его тем, кем он никогда не являлся.

— Влад. Любимый, всё уже позади, — после нескольких безуспешных попыток вырваться из гравитации чужих воспоминаний, Лайя сжала руку на волосах Влада сильнее, пробуя приподнять его голову со своих колен. От того места, где они сидели в объятиях друг друга, по полу и бортику купели стремительно распространялось кружево тёмной наледи, делая поверхности скользкими и хрупкими, а изо рта вместе со словами и дыханием вырывался пар. — Влад!

— Этого не случится, — отозвался, наконец, Дракула, и голос его звучал так, словно заклинал саму реальность. — Ничего, о чём он имел дерзость предположить, не удержав предположения при себе, когда я давал ему этот шанс. Я никогда не сделаю с тобой ничего подобного и никогда о подобном не попрошу, мой ангел. Это мой крест и мне его нести.

Кажется, Влад, сам того не заметив, разыграл в своём сознании партию от начала до конца, забыв сообщать ходы.

— Мы женаты, любовь моя. Я и так достаточно позволяла тебе искать решение в одиночку, — Лайя попыталась прижать голову мужа назад, позволив ему расслабиться в объятиях, но, осознав, что сказал больше, чем собирался, он стал статуей изо льда, продолжающей генерировать холод — цепкий, колючий, стремящийся поглотить.

— Ну конечно, — выражение лица Влада исказила невообразимая смесь из захлестнувшего его в один момент страдания, разочарования и ненависти. — Я знал, что однажды ты заговоришь об этом. Какой удобный предлог, надо же!

— Что бы ты ни сказал сейчас, я предпочту этого не услышать, хотя ты будешь потом всё равно себя корить, — Лайя провела ладонью по его щеке — точно айсберга коснулась — пытаясь утешить, забрать часть того, что клокотало внутри него, наливая сиянием вены.

— Тебе лучше уйти.

— От такого удобного предлога не растягивать наше хождение по мукам на неопределенный срок? — Лайя легко толкнулась ладонями от бортика и опрокинулась назад — сквозь плеск воды кожу обожгло мелкое крошево сломавшейся под её весом тонкой корочки льда.

Нащупав пальцами ног дно, девушка раскинула руки, взглядом и улыбкой приглашая застывшую над купелью мужскую фигуру. В голубизну его глаз медленно просачивалась чернота расширяющихся зрачков.

Влад не был готов услышать то, что услышал, в очередной раз озвученное чужими устами. Он не был готов в одночасье отказаться от шанса, который ещё вчера держал в руках, воображая, как сегодня будет молиться и благодарить за успех. Но более всего он не был готов делать больно. Не так скоро, если понятие времени вообще было применимо в их ситуации.

Ну что ж. Вот и расплата за неограниченную власть, вкус которой он смаковал. Неизбежная, ожидаемая. Пусть и не так скоро. Не сегодня.

Дракула не принял приглашение присоединиться. Не заслужил. Вместо этого он сел на обледенелый мрамор и погрузил в воду пальцы одной руки, вбирая выплеснувшуюся энергию тёмного мира назад. Движением другой руки по воздуху он выкрутил на максимум горячий вентиль и под шум льющейся воды произнёс:

— У нас не будет детей, Лайя. Я бы озвучил это раньше, не будь во мне уверенности, что ты сама это знала и принимала, — Влад не сводил взгляда с кругов на воде, оставляемых срывающимися с его пальцев каплями. — Ничего не изменилось в том, кто я. Ничего не изменится, вне зависимости от того, насколько ты будешь этого хотеть и на что готова будешь ради этого пойти. Ребёнок от меня с моей кровью наследует бремя силы и власти, которые ни один родитель в здравом уме не пожелает своему наследнику. Разве что, — заготовленные слова рычанием вибрировали в горле Влада на запале отчаяния и ревности, для которой не было и не должно было найтись причин, — кто-то другой подарит тебе счастье материнства.

Лайе казалось, она знала, что делает, когда поджигала этот бикфордов шнур. Казалось, что она обозревала широту той пропасти, что могла существовать между ними в этом вопросе. При наихудшем раскладе она не казалось ей непреодолимой. Но… это!

Кто-то другой? Кто-то?! Да как он мог?

Нет. Неет! Она не даст ему того, к чему он неосознанно её подталкивает. Она не пропустит через себя его эмоции, позволив смотреть и слушать себя как своё зеркало, получая в ответ ту же боль и ярость от беспомощности изменить ситуацию.

— Любой ребёнок, ненужный своим родным родителям, подарит мне это счастье без необходимости ложиться под другого ради факта продолжения рода, — Лайя ответила ровно. — Но я удивлена, что подобную возможность ты вообще допустил, как потенциально осуществимую.

— Сейчас — нет. Но впереди у тебя ещё много времени передумать. В любой момент с моей стороны это будет милосерднее, нежели подарить тебе ребёнка, который в будущем познает ад, ради того, чтобы им править, или умрёт, не выдержав борьбы. Такова судьба крови дракона — моего отца, всех моих братьев. И моих детей. Но бессмертному правителю, способному удерживать трон вечно, наследники без надобности, а значит я не обреку никого на повтор прожитого мной сценария, — Влада колотило, его вены горели, испуская в пространство волну за волной, но он этого не замечал. Выворачиваемая наизнанку реальность дрожала вместе с ним, расходясь дырами, будто достигший предела натяжения мыльный пузырь. Из стремительно расширяющихся прорех тянуло холодом тёмного мира, пробивались аномалии его физических законов.

Лайя заставляла себя больше обращать внимание на происходящее, а не на слова. Обычно Влад даже на пике эмоций умел сдерживаться и уже давно не терял контроля вот так — неосознанно, безотчётно и совершенно не заботясь о последствиях. Нужно бы остановиться, но на этом тема себя не исчерпает, а продолжит гнить, как инфицированная рана. Милосерднее пройтись по всем незакрытым вопросам единовременно, пережить это, перетерпеть в моменте, чтобы больше никогда не возвращаться. Тем более, что принципиально нового он сказал? Если не считать того, что всё-таки сказал — вслух, не выбирая слов.

— Я всегда знала, что ты не хочешь ребёнку своей судьбы, даже когда ты был князем, для которого рождение наследников должно было стать абсолютным приоритетом. Валашская знать, из согласных с твоим положением у власти, готова была свечу держать пред дверями и окнами наших покоев, и только я понимала, почему их молитвы останутся тщетны. Ещё в те времена, когда нерожавшая женщина будто и на свете не жила, а уж бесплодная жена — немыслимый позор любому правителю. Но мне было всё равно на мнение толпы. Ведь это не они, а я своими глазами наблюдала, как в погоне за властью умирали наследники султана. Я знала, что случилось с твоими родными. Я всё понимала, Влад. Даже тогда. И понимаю сейчас, когда эпоха падишахов и князей прошла, а от судьбы мы так и не убежали. Я никогда не заговорила бы с тобой о ребёнке лишь из собственной прихоти, если бы… если бы не сегодняшняя ночь, Влад. Твой страх и запреты, которыми ты связал себя, ослепили тебя. Неужели ты не понимаешь, какой шанс нам выпал? — Лайя воодушевленно подалась вперёд, лишенная возможности видеть лицо, обозревая всё остальное, лаская взглядом, раз уж не позволено было руками. — Ты ведь понял, что имел в виду Николае. Понял раньше меня и даже него самого.

— Шанс? — если бы мог, Дракула поперхнулся бы определением. — Шанс?! Это яблоко раздора, красивое снаружи, но полное червей внутри. В напоминание мне о том, чтобы я знал своё место и не просил больше, чем уже имею. Лайя, — молитвенно произнёс Дракула, пытаясь вытянуть из себя внятные объяснения, в очевидности которых прежде ему сомневаться не доводилось. Она ведь знала. Знала! Тогда почему… — Перерождаться дано лишь святой крови и только тогда, когда Он видит в этом необходимость. Но даже если предположить — поверить — будто для нас с тобой это окажется возможным, и душа Мики действительно переродится. Одному Богу известно, будет она драконом или ангелом. А я не позволю Ему это решать! Кроме того, мы… ты ведь будешь помнить… о Хуньяди, об Эржебет, о судьбе предыдущего воплощения души, которая никогда не станет тебе по-настоящему родной. А если… когда она начнёт вспоминать, как ты и остальные души Тетраморфа? Каково ей будет со знанием, что её отец — убийца? Каково ей будет со знанием, что её отец — повелитель всех тёмных душ, которых когда-либо носила эта земля? — Влад зажмурился, мечтая как можно скорее пробудится от этого кошмара, который просто не мог претендовать на реальность. Но пробуждения не наступало, и ему пришлось продолжать: — Но даже если ничего из этого чудесным образом не случится, и ей действительно всего лишь будет дарован шанс прожить жизнь, — ты сможешь отпустить её, когда придёт время? А оно непременно придёт, потому что Всевышний не горазд разбрасываться бессмертием. Я понял это, да, я понял всё гораздо раньше священника, потому что для него это просто красиво звучащие несбыточные фантазии. Для меня же это реальность, определяемая и создаваемая моими желаниями. И ничего из этого я никогда не пожелаю ни для себя, ни уж тем более, — для тебя.

Лайю накрыло с головой лавиной вопросов, ни на один из которых она не дала бы однозначного ответа сейчас. Все они требовали осмысления более холодной головой, чем была у неё сейчас, и даже тогда ни о какой однозначности речи не шло. Но она ведь и не убеждала себя, что будет легко. Тем более, не пыталась убедить в этом Влада. Не сегодня, не в один момент. Да что говорить, если ещё несколько часов тому назад она и не воображала ни о чём подобном, хотя тёмный мир как нельзя положительно развивал воображение во всех направлениях, на которые хватало самой изощрённой фантазии.

— Влад. Мы десять лет бились над вопросом, что делаем не так и почему не получается, — Лайя смотрела на идущую от неё кругами воду, будто в ней содержались ответы разом на все вопросы. Их только нужно было разглядеть. Но вода была чёрной. — А теперь у нас есть не просто ответ, но и решение, ведущее к нему. Да, оно не столь простое и не сводится к тому, чтобы под правильный напев молитв вытолкнуть душу за Предел, полагая это единственным вариантом. Но это решение, и оно не обязано быть идеальным во всем. Или… — Лайя медленно подняла взгляд, с замиранием сердца желая посмотреть на Влада, прочесть его реакцию на её слова, но он уже стоял к ней спиной. — Мы можем попытаться… сделать его таковым. Вместе. У нас есть время, мы можем…

— Я не хочу, — разносимый между измерениями, голос Дракулы обрёл множественное звучание, став громче и мощнее. — Я осквернил эту душу, не имея с ней никаких родственных связей, и усугублять без того непоправимое не намерен. Даже ради тебя.

Его стремительно теряющий очертания силуэт окутала наползшая из разломов тьма, и он растворился в ней, исчез, а с ним исчезла и сила, ломающая реальность, оставив за собой лишь холод и пустоту.

В полусферах светильников, как и прежде, горел огонь, вода продолжала литься из открытого крана, грозя вот-вот переполнить купель, вместе с чашей самообладания Лайи. Было больно, невыносимо, но она уже не могла различить, чья эта боль и кому из них было сейчас хуже. Влад безжалостно сжигал мосты, не допуская самой возможности, а Лайе пока плохо давалось понимание, какой из сотни кинжалами брошенных им аргументов тот самый — навылет торчащий из его груди.

Горячее прокатилось по лицу, и пусть Лайя знала, что никто её сейчас не увидит и не услышит, она залпом вдохнула, плотно смыкая губы, и рывком ушла под воду, позволяя сомкнувшейся над лицом толще черной от добавок воды растворить в себе любые намёки на слёзы. В них не было ни пользы, ни смысла. Особенно, в слезах обиды и скорби по причине, которая не была принципиально новой.

В конце концов, Влад имел это право — не хотеть, не обязывая себя объяснениями, почему.

Недаром говорят, что хуже внезапно обретенной надежды только столь же внезапное осознание, что ей никогда не сбыться.

Утром следующего дня Лайя улетела в Иерусалим давать обещанные лекции в академии «Бецалель» и завершать подготовку к организуемой в первую декаду января выставке. Организаторы запросили несколько знаменитых полотен из Лувра. От неё, как безымянной в медийном поле фигуры, стоящей выше директора, но пожелавшей непременно сохранить за ним номинальное руководство, ждали одобрения. Кажется, Жан закрыл все эти бюрократические вопросы ещё неделю назад. Теперь ей просто нужно было появиться вовремя в приёмной ректора Абрамсона, за что тот, конечно, сильно переживал.

Влад её не провожал, оставшись в тёмном мире на слушание очередного дела. Лайя никогда не жалела подсудимых, своими деяниями добравшихся аж до публичных слушаний в залах Пандемониума, но сейчас она им особенно не завидовала. Как минимум потому, что любой из них был убеждён, что Его Величеству, проживающему, в том числе, и земную жизнь, в исправно соблюдаемые человечеством праздники будет не до карательных сессий, и их судьбу по скромному решит малый состав Совета.

Бывает, ожидания разочаровывают даже способных к безошибочному расчёту и прорицанию тёмных.

Это было первое Рождество, которое они встретили порознь.

По какой-то причине других этот факт привёл в куда большее недоумение, чем саму Лайю, которая, расправившись со всеми запланированными на день делами, сидела в своём номере на балконе и созерцала по сложившейся традиции один из лучших видов, который могла предоставить ей очередная страна пребывания: в данном случае — изобилующее композициями из пальм побережье Мёртвого моря. Звонила Сандра, потом — Лео, Милли ограничилась короткой перепиской по мессенджеру, и, наконец, мама. Прямых вопросов никто из них не задавал, но все они слишком громко и явно излучали недоумение даже сквозь тысячи разделяющих их миль.

Когда Лайя движением пальцев свернула последнюю голограмму с видом террасы родительского дома в Лэствилле, в стекло балконной двери постучали, осторожно обозначая свое присутствие. Лайя обернулась.

— Ваше Величество, — ей поклонилась обычная на вид девушка в форме персонала отеля. Металлический значок на жилетке обозначал её имя иероглифами иврита, и Лайя склонна была верить, что именно так её и зовут. Изначально так повелось, со временем превратившись в негласное правило: в каждой стране, где ей доводилось бывать, она распоряжалась, чтобы из бесконечного множества предлагаемых кандидатур её сопровождала именно местная уроженка. Так было проще учить язык, знакомиться с традициями, а заодно не обзаводиться фаворитами, предоставляя равную возможность знакомства и общения с королевой самым разным тёмным существам, представляющим разные культуры и нередко даже занимающим разные социальные положения: от высокородных демонесс, до мелкой эндемичной нечисти. — Моё имя Рива, королева, сегодня я в ответе за ваш комфорт.

— Приятно познакомиться, Рива, — Лайя ответила на иврите, тем самым предлагая продолжить на нём же. До этого слегка настороженный взгляд тёмной сменился заинтересованным, даже восторженным, как будто она ожидала одно, а получила совсем иное.

— Позвольте, моя королева, я помогу вам разобрать причёску, — её рука уже приподнялась в нетерпении, а цепкий взгляд тёмных глаз нацелился на первую из множества спрятанных в густых волосах шпилек.

Лайя благосклонно кивнула, вверяя себя в компетентные руки и вновь оборачиваясь лицом к морю. Постепенно небо становилось темнее, а затерявшиеся в неоновой иллюминации звёзды — ярче.

Быстро найдя общий язык, девушки болтали обо всём и ни о чём одновременно. Рива несмело высказала своё мнение о ректоре Ларри Абрамсоне, который позволял себе слишком много необоснованных подозрений, при той бесспорной выгоде, которую получал от профессионального общения с художницей, что познаёт мир искусства много дольше него и, ко всему прочему, владеет Лувром и всеми выставленными в нём экспонатами. Подарок Влада на пятую годовщину свадьбы, о котором Лайя узнала постфактум, после проведённого свидания в арендованном, как ей было сказано, на всю ночь музее.

— Об этой незначительной детали господин Абрамсон, разумеется, не знает. А его сомнения относительно того, как сочетается мой возраст с моим образованием и известными заслугами, из-за которых он и позвал меня читать его студентам лекции, нисколько меня не задевают. До первой отведённой лекции. А дальше — решать студентам.

Они как раз подошли к обсуждению меню из самых редких и непременно самых вкусных по авторитетному мнению Ривы блюд еврейской кухни, которые редко можно встретить даже в здешних ресторанах, когда зазвонил внутренний телефон отеля.

Миловидное лицо увлеченной беседой тёмной в мгновение ока ощетинилось до хищного, будто кто-то рубильником щёлкнул. Все они могли представлять разные культуры и эпохи, но быть застигнутыми врасплох непредвиденными звонками и происшествиями в равной степени не любил никто. Как минимум потому, что застать врасплох тёмную, приставленную ассистенткой к Её Величеству, варьировалось от крайне сложного до абсолютно невозможного, и уж точно ни одна не позволяла себе забыть о звонке прямо в номер в поздний час.

Клото заинтересованно вскинула морду.

— Добрый вечер, госпожа Басараб, — приветствовала поднятая Лайей трубка голосом администратора с ресепшена. — Прошу простить за беспокойство. К вам посетитель. Он ожидает в лобби отеля.

Ожидает? Надо же.

Несмотря на явное неудовольствие подобным поворотом Ривы, которая по мановению руки из хрупкой ассистентки готова была превратиться в ни на шаг не отходящую телохранительницу, Лайя спустилась вниз одна, пристегнув на поводок грациозно вышагивающую рядом Клото, которая сопровождала бы её в любом случае. Лайя лишь предпочла такой, что не нарушал бы установленных обществом порядков и норм морали. Собака крупной породы белоснежного окраса даже на поводке у ноги производила впечатление. Не всегда положительное. Но к таким людям возникали вопросы.

В почти пустом лобби, декорированном в светлых тонах, спокойно ожидающий посетитель приковывал к себе взгляд не хуже гончей. Тёмный костюм в сочетании с крупной фигурой и цветом кожи резко контрастировали с белым окружением. На чайном столике рядом стояла услужливо поданная персоналом крохотная чашка эспрессо и безупречно прозрачный стакан воды.

— Уильям! — Лайя приветственно улыбнулась — удивленно и радостно одновременно, а мужчина тут же поднялся ей навстречу, совершенно не замечая собаку. Та ровно также не замечала его, потеряв к непредвиденному гостю интерес ровно в тот момент, когда его к нему проявила хозяйка. — Давно не виделись.

А внешне — как будто вчера. Себя-то Лайя видела в зеркале каждый день, поэтому грешила на замыленность взгляда, но вот перед ней стоял её духовный брат, с которым они не встречались вживую несколько лет — пять, больше? — а он остался таким же, как в их первую встречу: курчавые виски лишь чуть припорошены сединой, неизменное золотое кольцо в носу и гладкое лицо с морщинами, не продвинувшимися ни миллиметром дальше глаз и губ.

— Приехал по делам Ордена, — пояснил Таурус, не дожидаясь вопроса. — Узнал, что ты тоже здесь, грех было не встретиться. Знал, что ты, наверняка, будешь не одна и решил твоих впечатлительных хранительниц своим суровым апостольским видом не стращать, позвал тебя на нейтральную территорию, — мужчина с намёком взглянул в сторону выхода. — Давно гуляла по ночному Иерусалиму? Был бы рад твоей компании.

Только после того, как они медленно двинулись к выходу, Лайя заметила в руке Уильяма ту самую книгу, которая десять последних лет была настольной у Влада и не покидала стен его кабинета.

Ну, разумеется.

Любые случайности в их жизни — не более чем закономерный итог причинно-следственных связей, приводящих к определенному результату. Пора было это запомнить и перестать всякий раз изображать святое удивление.

— Нашёл её сегодня в своём чемодане. С Владом связаться не смог, а раз уж мы всё равно в одном городе… — Таурус придержал дверь, пропуская вперёд сперва спутницу, а следом и её питомицу. Вокруг да около мужчина решил не ходить. — Расскажешь, как всё прошло?

С тех пор, как Влад взялся за расшифровку гримуара, Тетра смогла разыскать и упокоить не один десяток безвинно проклятых душ. Так что интерес Уильяма, в особенности, после столь неожиданного возвращения к нему книги, не облагаемого никакими пояснениями, был вполне понятен.

С одной стороны, Лайя совершенно не была готова к обсуждению очередной неудачи и её последствий, с другой — Уильям был едва ли не единственным осведомлённым и причастным, кто не отделял в своём мировоззрении духовное от физического и мог её по-настоящему понять, не вдаваясь в лишние подробности и не оглядываясь с опаской через плечо на мнение Влада.

В раздумьях помолчав, Лайя всё-таки заговорила:

— В последний раз Мика чуть не сняла с меня скальп. Она по-прежнему сопротивляется уходить, а отец Николае полагает, что мы с Владом способны дать девочке то, чего она жаждет куда больше, чем упокоения, — Лайя поджала губу, не глядя на собеседника, но прекрасно считывая его реакцию. — Влад с подобным мнением категорически не согласен.

— Богдан Николае, — Таурус задумчиво проговорил имя вслух. — Этот человек знает больше, чем ему положено. Что важнее, он понимает больше. Тетра не просто так хранит свои знания в тайне от человечества, Лайя. Хотя я так же прекрасно понимаю, что Влад не просто так стремится держать свои тайны подальше от Тетры. А заодно и Ватикана, неспособного унять свои амбиции и жажду контроля. Привлёк бы он к делу Мики не преданного ему священнослужителя, мы бы уже имели на первой полосе статью о пришествии антихриста.

— Непреданный и незаинтересованный в результате никогда не подал бы Владу подобную мысль, — Лайя не ошиблась, говорить с Уильямом было и вправду очень легко, несмотря на то, что у них было мало опыта подобных бесед.

Молчать, просто идя рядом и наблюдая за бешенным ритмом жизни никогда не засыпающего мегаполиса тоже было легко.

— Десять лет назад, когда мысль о возможности твоего воскрешения Владу подал Алан, он был более чем просто не согласен. И никто из нас ни словом, ни делом не смог бы повлиять на исход, если бы Дракон не сделал свой выбор.

— Это несравнимо.

— Никоим образом, — Таурус согласно кивнул. — Ведь в этот раз у него есть ты, и это уже больше, чем, по его мнению, он заслуживает. Он ведь считает, что наше замедленное старение — ничто иное как попытка Всевышнего через нас контролировать его, блюсти, чтобы не сорвался с поводка.

— Именно так это и выглядит, — в той же прямолинейной манере ответила Лайя, коротко усмехаясь, — а об истинных причинах нам всё равно знать не положено, так почему бы не упростить восприятие до буквального, без вечного поиска тайного смысла.

Лайя смотрела вперёд, но чужой взгляд на себе ощутила и прочла.

— В таком случае я тоже вижу вполне буквальное объяснение, указанное во многих древних текстах разных цивилизаций и эпох. При взаимодействии с эфиром через Дракона души Тетраморфа и в прошлом проживали в одном воплощении многим дольше, чем ныне считается нормой. Направляемая Владом энергия тёмного мира вплеталась в наше стихийное единство, исцеляла нашу плоть, укрепляла нашу броню и усиливала наше оружие. С моей стороны можно считать профессиональным упущением, раз я полагал, будто наше слияние в момент твоего воскрешения не возымело отдалённых последствий для каждого. Прикосновение к силе творения всегда имеет последствия, а нам довелось это сделать не раз. Теперь у нас появилось время, чтобы оценить плоды своих трудов в динамике большей, чем средняя продолжительность жизни современного человека, а после уйти со спокойной душой и чувством выполненного долга, оставив человечество в руках надежного Хранителя. Что до контроля и поводка, — Уильям задержал молчаливый взгляд на руке Лайи. Все время прогулки её ладонь оставалась пустой, но иногда неосознанные движения наталкивали на желание дорисовать поводок, протягивающийся невидимой цепью к шее гончей, которая давно растворилась в толпе. — Влад с этим прекрасно справляется вовсе без чьей-либо помощи, раз даже идущая ему в руки возможность обрести то, что он заслужил, видится ему очередной проверкой умения обуздать жажду большего.

— За всё, что мы обретаем, мы так или иначе платим. Влад выучил этот закон Вселенной лучше любого из нас, потому что ему всегда приходилось платить втридорога.

Уильям дотронулся до плеча Лайи и легонько его сжал.

— То, что ему принадлежит, никто другой не возьмёт. Вопрос, нужно ли ему это. Потому что если нужно, нет силы, что остановит его. И именно этого он боится. В своих владениях он всесилен. Реальность тёмного мира с некоторых пор подчинена его воле, там он формирует законы, создает и разрушает. Мне по-прежнему сложно даже вообразить себе подобную мощь в оболочке из плоти, а уж то, насколько эта мощь способна растлить волю укротителя я и воображать не хочу. По ту сторону бытия он волен творить, что хочет, возвращаясь же в подлунный мир, он возвращается под длань Господню, вынужденный считаться с тем, что есть кто-то выше него, что есть материи, ему не подвластные, и законы, которые нельзя переписать. Жизнь и смерть в их числе. Мы — проводники Его силы, но мы не есть сила. Влад боится потерять эту принципиальную разницу, и я не вправе осуждать его за это.

— Мне всегда было интересно, — задумчиво произнесла Лайя, рассматривая виднеющуюся далеко впереди стену плача, подсвеченную белым светом ночных фонарей. — Даже когда вы были врагами по разные стороны, в тебе всегда было больше понимания к нему, чем осуждения. И даже сейчас, рассуждая, почему попытка вернуть Мику может быть опасна для всех нас, ты не исключаешь самой возможности.

— Я верю, что ни одной попытки Господь не предлагает нам зря. Как верю и в то, что это всего-навсего шанс. Воспользоваться им или нет — решать только вам. Тебе и Владу. И это не то решение, которое может быть принято кем-то за вас.

— Скажи это моей ветви Ордена, которая в панике от того, что на мне прервётся родословная.

Таурус неожиданно засмеялся, сверкая в ночи белыми зубами.

— Лайя. Даже до Африки добралась цивилизованная мысль, что детей рожают не для родословной. Увы, не до всей, но тенденция обнадёживает. Не расстраивай же меня, сестра.

Лайя улыбнулась в ответ на беззлобный укор, размышляя о том, что бы мог обо всей этой ситуации сказать её отец, если бы узнал. Но, разумеется, это не то знание, которым она поделится, к какому бы решению они с Владом в итоге не пришли. Редко просачивающиеся за грань миров откровения об их силе, о перестающих быть догадками перспективах физического бессмертия, отнюдь не способствовали налаживанию отношений, как и не теряющее своей категоричности из года в год намерение Влада сделать Ноэ посредником между Тетрой и Орденом Дракона.

Ноэ не собирался соглашаться, иных кандидатур Влад не рассматривал, место великого магистра продолжало пустовать, и отец Лайи не уставал об этом напоминать. Алан вот устал где-то после одного раза и впредь в отсутствии Влада адресовал все вопросы тёмному престолу через Лайю.

— Они ведь помнят, что у тебя есть сестра?

Странно, но об этом Лайе не хотелось говорить даже с Уильямом. Он бы понял, наверное, поймёт в будущем, имея все шансы дожить до нужного момента, но не сейчас. Сейчас Лайя старалась не пускать это знание даже в свою голову. Всему своё время.

Они продолжили гулять по священной столице до самого рассвета, наблюдая за людьми и обсуждая темы, большинство людей мало интересующие. Утром госпожу Басараб ждали в музее, а господина Тауруса — в одном из храмовых комплексов.

Дракула сидел в тронном зале, смотрел на увлекающие в пустоту звёзды и задумчиво поглаживал по загривку Атропу, прокручивая перед мысленным взором принесённые ею обрывки событий.

На почтенном расстоянии от трона Дракона, припав на одно колено в покорном ожидании распоряжений, стояла шедим, назвавшаяся Ривой.

— Дай знать персоналу музея, что их почётная гостья голодна и что её, по законам гостеприимства, о котором, надеюсь, они не забыли, надо накормить. Как и её питомицу. Наряд я подготовил, заберёшь на входе в портал и позаботишься о том, чтобы у королевы непременно нашлось время на себя, каким бы плотным ни было расписание. И напомни между делом старику Абрамсону, что зависть — смертный грех в иудаизме в том числе.

— Будет исполнено, Повелитель, — демонесса склонилась ещё ниже, касаясь лбом собственного колена.

Для того, чтобы удостовериться, что Дракон не в духе, вовсе не обязательно было приходить под его очи, параллельно внимая обрывкам сплетен о том, что творилось последнее время в залах суда. Но не явиться на зов было смерти подобно, особенно, после того, как Повелительница провела ночь вне её надзора, и тёмной даже нечего было ответить на возможные вопросы, если Повелитель пожелает знать подробности.

— Ступай, — Дракула отпустил демонессу движением пальцев, и та исчезла, всколыхнув застоявшийся воздух.

Но одиночеством Влад наслаждался недолго.

Обычно не обременённый ни этикетом, ни витающими в воздухе слухами о настроении хозяина престола, Локид вторгался в тронный зал сгустком энергии, начинающим разговор ещё до того, как в узнаваемом обличии переступал порог. Сегодня он бы постучал и вежливо дождался приглашения, если бы было обо что стучать в общепринятом смысле. И если бы не получил ответа, то ретировался бы от греха подальше, вовсе на аудиенции не настаивая.

Существовала только одна вменяемая причина, почему Дракон сотрясал тёмную реальность тогда, когда его здесь и близко не должно было быть. И эту причину с Владом, решительно настроенным вычистить застенки Пустоши от законсервировавшихся там экземпляров возрастом в пару десятков тысяч лет, Ноэ бы предпочел не обсуждать. Ни в шутку, ни в серьёз, ни прямо, ни косвенно. В кое веки даже природное любопытство проигрывало базовому инстинкту самосохранения.

«Старость», — с сожалением подумал Локид и под направленным на него выжидающим взглядом сделав ещё пару шагов, опустился на колено. Стоять в радиусе метров десяти от трона вне зависимости от расположения духа восседавшего на нём была способна только королева.

— Владыка!

С усилием надавив пальцами на переносицу, Влад прикрыл глаза и заметил уже из-под руки.

— Думал, ты захочешь в очередной раз потренировать мою ментальную защиту.

— Не когда ты сам об этом просишь и уж точно не после того, как ты лично привёл в исполнение четыре смертных приговора, не прерываясь на кофе-брейк, — заметил Ноэ, поднимаясь на ноги, но для уверенности отступая шаг назад. — И вообще, есть множество других способов занять время, помимо преднамеренного мучительного убийства лучшего друга. Я так-то завещание до сих пор не составил.

— Например, поупражняться в сарказме? — Дракула глянул на выхаживающего вдоль выставленного невидимого барьера Локида, подперев пальцем висок. — Почему бы и нет. Вот расскажешь мне как раз из первых уст, что там за очередная история приключилась в Лос-Анжелесе, с твоим неподражаемым маскарадом?

— Да об этом-то ты откуда знаешь?! — от неожиданности вопроса и от удивления, что Владу действительно было до этого дело, Ноэ разом забыл всю осторожность и любые намёки на этикет. Всё равно они были одни. — Я о том, что это не первая и не единственная клоунада с участием наших в упомянутом тобой временном промежутке, но тебя интересует именно она. Ты уже и к Милли приставил королевскую рать?

— Приставлю, если понадобится, хотя, за редким исключением, ты и сам неплохо справляешься с этой задачей. Так что произошло?

— Ничего, чем тебе вообще стоило бы интересоваться, если только ты вдруг не решил отслеживать явление каждого тёмного среди людей. А то как-то обидно получается. Тем более, я всё доступно объяснил маленькому доктору с резко завышенными требованиями к возможностям современной медицины. А заодно и посвятил её в принципиальную разницу между нами в способности пободаться с верхним ведомством за сохранение чьего-то места под солнцем. Думаю, она прекрасно осознала своё преимущество, и больше мы к подобному вопросу не вернёмся. К тому же, она сама неплохо справилась. Когда перестала истерить, во всеуслышание называя медбрата из своей бригады бессердечной, бездушной скотиной, которой просто лень щёлкнуть пальцами.

Влад вскинул ладонь.

— Избавь меня от подробностей того, что именно сказала тебе Милли и лучше напомни-ка: ты сам что забыл рядом с ней в момент чьей-то смерти?

— Да не помер там никто! Откачала она своего жмурика, — Ноэ на всякий случай поднял ладони в защитном жесте. — Легально и без моей помощи, иначе бы я с тобой сейчас это не обсуждал, сам знаешь.

Перестав давить беса испытующим взглядом, Влад покачал головой, красноречиво выражая своё отношение к подобному хождению по грани. Ноэ ведь иначе не умеет!

— Нет, друг, старость тебе на пятки определенно не наступает. Все также ищешь адреналина любой ценой и слово «нет» не понимаешь.

— Ты за этим выводом меня позвал? — Локид ухмыльнулся. — Накинь ещё пару объективных тысяч, как знать, может, что-то и поменяется.

Влад вскинул бровь в ответ на красноречивую дерзость, но больше никак не отреагировал, ведь это была даже не треть потенциала.

— Обычно ты более многословен.

— Обычно ты менее взбешён и склонен вызывать на ковёр своих поданных за ничуть не выходящую за пределы дозволенного рутину взаимодействия со смертными, — Ноэ не был бы Ноэ, если бы лез за словом в карман, даже стоя в тронном зале. — У них там, кстати, прошёл очередной праздник ряженной ёлки и всяческих подарков под ней, я полагал, тебе с некоторых пор такое интересно.

— Безусловно интересно, — к своему величайшему неудовольствию и регулярно повторяющемуся позору демон замер на месте, услышав голос за спиной — высокий женский, распадающийся на разные тональности под куполообразными сводами зала. — Когда Его Величество не в очередном конфликте с виновником торжества.

— Приветствую, Королева! — Ноэ поклонился, параллельно прикинув в уме десяток способов ускользнуть из этой точки пространства подальше и побыстрее, пока не поздно. Третьим лишним между Их Величествами без вреда жизни и здоровью мог быть только Огнегривый, да и тот в дворцовом комплексе тёмного мира не появлялся. — Всякий раз переступая грань миров, вы становитесь ещё прекраснее.

Дракула встал с трона, подавшись навстречу жене, и Локид ощутил эту перемену всем своим естеством, даже не оборачиваясь.

— Оставь нас.

Единственной фразой Ноэ буквально вымело прочь из зала сквозь сотворенный Владом портал, и демон оказался нисколько не против устроенной поспешной неучтивостью центрифуги. Цел и ладно. Его даже перестало терзать любопытство, что за армагеддон грянул в королевской семье, за неполные земные сутки прокатившийся апокалипсисом по всему тёмному измерению.

— Лайя, — Влад сделал несколько шагов к супруге, но остановился.

Его эгоистичная потребность сейчас не имела значения, он не имел права как ни в чём не бывало делать вид, будто между ними ничего не произошло, хотя он хотел этого больше всего на свете — чтобы того вечера, тех слов не было, чтобы он не ушел тогда, оставив её в одиночестве. Хотя именно потому, что вовремя не ушёл, их разговор вообще состоялся, когда он меньше всего был к нему готов. Не сразу после очередного провала с ритуалом, не после ударом под дых настигшего осознания, что ничего не вышло и не выйдет уже никогда.

Ради всего святого, он не был готов к тому, что Лайя всё безоговорочно поймёт, примет и пожелает этого, ни в чём не усомнившись, не задав ни одного вопроса, не дав ни одному из них времени на раздумья, как будто всё уже было решено.

Лайя сама покрыла оставшееся расстояние в несколько шагов и прижалась к мужу, оставляя все сомнения позади.

Влад обнял любимую и с прерывистым вдохом уткнулся лицом в её волосы. Он должен был что-то сказать, обязан, но в мыслях не было ни одного достойного слова, кроме жалких оправданий, за которые он успел возненавидеть себя, придумывая их. И более всего за то, что он знал, что так всё и будет, он это предвидел, и за всё то время, что у него было, так и не смог найти слов, которые не причинили бы боли или хотя бы смягчили её. Не смог сам достойно выдержать эту боль, хотя кто как не он заслужил её в полной мере.

Ведь он убивал чужих детей! Он убивал беременных женщин и младенцев вместе с матерями. После Эржебет и Мики он считал это милосердием.

— Ни одна душа не заслуживает такого отца, — Дракула продолжал в отчаянии прижимать к себе любимую, хотя произносимые слова не давали ему на это никакого права. — Ни одной душе я такого не пожелаю и своим эгоистичным желанием не обреку.

Лайя хотела сказать, что одна конкретная душа уже сделала свой выбор, но прямо сейчас это бы только вспороло свежую рану, которую было нечем лечить. Хотя её собственная ещё кровила и еще имела все шансы зажить первичным натяжением, если она выяснит всё сейчас. Небольшая мгновенная боль — и всё закончится.

Лайя сглотнула и чуть отстранилась, насколько позволяла сила объятий, чтобы взглянуть Владу в лицо. Губы его были расслаблены и чуть приоткрыты, желваки не играли, но глаза оставались холодны, как космическая пустота — дыра, поглощающая все эмоции и не выпускающая назад даже их жалкие, перемолотые в пыль остатки.

— Мне нужно знать, — Лайя произнесла в металлические пластины брони на его груди. Голос звучал не громче шёпота, но дрожать ему девушка не позволяла. — Один вопрос, пожалуйста. И мы больше никогда об этом не заговорим.

Всё внутри Дракулы возопило в отрицании, но ещё одного «нет» женщине, которой он и так причинил непозволительно много страданий, он не скажет. Прижавшись лбом к её лбу, он замер в покорном ожидании.

— Представь, что это не ради меня. Не ради Мики. Не ради долга и не ему вопреки. Не в искупление и не в наказание, — Лайя через силу улыбнулась дрожащими губами, осознавая, что Влад, по сути, ничего подобного никогда и не знал. Ради семьи, ради своего народа, ради неё и ещё сотен и тысяч безымянных людей и нелюдей — он клал на алтарь себя самого, свою свободу, свою душу и свои желания, подменяя их чужими потребностями. — Пожалуйста, представь, что не существует ни одной причины, почему нельзя. Ты хотел бы… — голос Лайи всё-таки дрогнул, а глазам стало горячо и влажно. — Ты сам хотел бы…

Стать отцом, иметь ребёнка, оставить кого-то после себя — как много разных слов, складывающихся в столько разных вариантов звучания, ни один из которых Лайя не могла себя заставить внятно произнести вслух, потому что ни один не звучал как нужно. А ей почему-то навязчиво казалось, что малейшее неверное слово сейчас могло разрушить мир в одно движение век, или, по крайне мере, уничтожить душу. Или две.

— Девочка моя…

Рука Лайи судорожно дернулась, как и она вся, накрывая пальцами его губы и отчаянно мотая головой в отрицании.

— Молчи. Умоляю, не отвечай. Не сейчас. Дай себе время.

И всё-таки какая же она отвратительная трусиха. Даже после всего, что пережила. Сама же хотела всё выяснить раз и навсегда, а теперь, как истеричный ребёнок, готова была поднять крик, лишь бы только не услышать ответа.

Аккуратно, но настойчиво Влад отнял дрожащие пальцы и тут же склонился в поцелуй, накрывая родные губы своими, мечтая забрать всю причиненную боль, выпить всё горе, даже если самого его оно переполнит. Когда его это волновало.

Не проси…

И после этого Дракулу спрашивают о всемогуществе Всевышнего, ожидая речей, преисполненных благоговейного восторга. Ведь как же так, ведь данная ему в искупление сила Дракона — благословение свыше. Будь благодарен. Уважай.

Как же он от этого устал!

Не проси, если можешь сам.