Часть 67 (2/2)

Застывшее в ожидании не случившейся бури лицо Влада наконец-то потеплело, и надуманный страх исчез из его взгляда также быстро, как возник.

— Как тебе хочется? — он вернул ей её же слова, заставив Лайю в нерешительности закусить губу. Хотелось ей явно больше того, что она могла осуществить и что было бы уместно. Ей хотелось всего и сразу, и определиться между совершенно обнаженным мужем, лежавшим перед ней на белом песке и мужем, одетым во что угодно другое, кроме делового костюма, было решительно невозможно. Отпущенная на волю фантазия была совершенно неудержима и пыталась выдать тысячу образов одновременно.

Влад задрожал под ней от смеха, а Лайя смутилась от осознания причины, почему у неё никогда не выйдет настоящего сюрприза. Все образы, что на сверхсветовой скорости неконтролируемо проносились у неё перед глазами, Влад наверняка видел, и смеялся, вероятно, по той же причине.

— Одежда — это всего лишь одежда, — наконец, произнёс Дракула, когда снова смог говорить. — Никогда не предавал ей большего значения, чем просто инструменту, помогающему мне маскироваться под окружение и обстоятельства, — Влад приподнялся на локтях, мимоходом отмечая, как с тихим шорохом со сковывающей движения ткани на его спине осыпался песок. — Но я с большим удовольствием предоставлю твоему воображению шанс практиковать на мне умение материализовывать мысли, — мужчина улыбнулся и совершенно расслабленно откинулся назад на песок, заложив руки за голову. — И желания, — он сощурил один глаз.

Эта прекрасная картина уберегла Лайю от дальнейшего погружения в пучину сомнений и неуверенности в собственных способностях, заставив бесконечную вереницу образов в мыслях умерить свой бешенный галоп. Плотная костюмная ткань, как и слои всего, что под ней, были очевидно лишними, совершенно не соответствующими той свободе, которую сейчас позволял себе Влад, но и обнажить его было бы слишком… просто. Здесь, в этом раю на двоих ей хотелось, чтобы они друг другу соответствовали, хотелось непременно поддержать его сделавшееся явным тайное желание, и для этого во всей бесконечности воображаемых образов подходящим, в достаточной мере детальным ей казался только один. Применительно к Владу он был новым для неё, но за время во сне она запомнила его так чётко, будто имела возможность касаться, чтобы ощупать саму ткань.

Ноэ думал о Владе как о жертве кораблекрушения, самой же Лайе живо представился эпизод из диснеевской «Русалочки», и теперь от этой прочно закрепившейся ассоциации в сочетании с реальным образом любимого мужчины, сидящим на каменном валуне, было не отделаться.

Босой, в развевающейся на ветру свободной рубахе. Черной в воспоминаниях. Но Лайе, дорвавшейся до возможности, очень хотелось попробовать другой цвет. Хотя для белого в ярком свете пляжного солнца его кожа могла быть ещё слишком бледной, а лишний раз подчёркивать это девушка не хотела. Отношение Влада к светлым оттенкам в собственном образе и так было слишком предвзятым, чтобы позволять себе неудачу в выборе.

Лайя ещё продолжала увлечённо играть с цветами и оттенками в собственном воображении, когда почувствовала прикосновение к лицу — совсем лёгкое, осторожное, будто в противном случае он боялся её напугать.

— Ты можешь оценить промежуточный результат в натуральную величину, если откроешь глаза, — его голос в мыслях и на слуху, под шелест ветра еще более притягательный, чем обычно.

— Что? Но разве… Я же еще не…

Но стоило ей открыть глаза, как она поняла, что вновь совершенно упустила момент, когда желаемое успело стать действительным, и Влад перестал быть прекрасным воспоминанием о самом себе из глубины веков.

Удивительным образом чистый белый цвет шёл ему не меньше черного, совершенно не создавая ощущения непривычного и не вызывая желания срочно переодеть. Для Лайи, на профессиональном уровне изучавшей колористику, это было чрезвычайно редкое явление идеального баланса между «теплом» и «холодом», воплощенное во внешности её любимого.

Отсутствие возможности описать увиденное из-за нехватки слов уже вошло в привычку и не пугало, поэтому Лайя не тратила время на заведомо безуспешные попытки, а жадно всматривалась в образ, стремясь запомнить каждую незначительную деталь, она прикасалась, впитывая ощущения, она любовалась созданным произведением.

И Влад с удовольствием давал ей эту возможность, слыша переполняющий её восторг, будто свой собственный.

— Разрешишь и мне посмотреть? — спросил он наконец, чувствуя прикосновение её пальцев сквозь тонкую ткань, но намеренно не давая волю собственному любопытству и не опуская взгляда, чтобы рассмотреть себя.

— А разве ты не видишь? — Лайя подняла взгляд, приглашающе встречая небесную лазурь, в то время как её пальцы, вслепую миновав границу между лёгкой тканью и обнаженной кожей в низком вырезе, наткнулись на холод металла.

Первое, что увидел Влад, окунувшись в сознание любимой, — это отблеск солнца от креста на собственной груди. И улыбнулся, с трудом подавляя порыв расхохотаться в голос от такой возмутительной неучтивости ко всем существующим домыслам и стигмам в адрес своего имени, давно ставшего нарицательным. Кому скажи: реальный Дракула, блаженно загорающий на залитом солнцем пляже, с серебряным распятием на обнаженной груди. В довершение образа ещё и облаченный в белое.

— По крайне мере, ты не голый, — Лайя сосредоточенно поджала губы. — Значит у меня получилось. А если тебе не нравится, то можно поме…

Договорить девушке помешал резкий рывок вверх. Она смогла это только осознать, рефлекторно скрестив лодыжки где-то ниже талии Влада, тогда как сам он успел сесть, а затем и встать единым плавным движением, надёжно удерживая её под ягодицы.

— Не нравится?! — переспросил Дракула, подбрасывая её на руках так, чтобы, взвизгнув от неожиданности, она оказалась выше, головой точно на фоне солнечного диска, создающего ареол свечения по контуру её лица. — Зная, что небесный рай для меня недоступен, мой ангел создала его для меня на Земле, всерьёз переживая при этом, что мне может что-то не понравиться? — интонация Влада постепенно менялась с удивлённой на возмущенную. — Девочка моя прекрасная! Если бы я уже не любил тебя больше любой формы бытия в любом из измерений, то непременно влюбился бы здесь и сейчас! Мгновенно и навечно.

Ныряя в поцелуй и отдаваясь ощущениям, какой-то отстраненной частью сознания Влад понимал, что для него это не просто красивые слова и не проекция желаний, это его объективная реальность — его личный Предел, его наивысшая точка, его невозможное, ставшее действительным благодаря единственной душе, которая верила в него, несмотря ни на что.

Лайе не понадобилось знание, умела ли она танцевать, и помнило ли её тело навыки, обретенные в прежней жизни, ей даже не нужна была музыка — она слушала шум океана, шелест бриза и биение его сердца, отзывающегося на звуки её собственных движений — и всё это вместе было лучше любой музыки, созданной человечествам за множество эпох существования.

Она танцевала для него среди белых песков на фоне океана и медленно ускользающего из зенита солнца, и это было громче любых слов, честнее любых признаний и горячее любых ласк. Воплощая свою собственную, пережившую смерть мечту, для него она танцевала так, как не смогла бы ни для кого другого даже с ятаганом у горла, будь он хоть султаном, хоть Властелином мира.

А ведь её любимый именно таковым и был, и она падала перед ним на колени в единственно вообразимых обстоятельствах, когда он мог ей это позволить, когда сам ждал этого, наслаждаясь происходящим. Только у горла её был вовсе не ятаган, а его потемневший, потяжелевший от страсти и желания взгляд, заставляющий сам воздух ласкать её, обернувшись огромной невидимой ладонью, скользящей по её телу вслед за каждым её движением — от шеи, к груди, очерченной жемчугом, к напряжённому, дрожащему в такт танцу животу, вокруг впадинки пупка, медленно всё ниже, всё отчётливее, всё невыносимее…

В какой-то момент Лайя поняла, что мышцы её дрожат уже непроизвольно, что она теряется в этом настойчивом ощущении окутывающей её нематериальности и путается в движениях, теряя контроль над собственным телом. Когда на очередном шаге она оступилась, Влад с готовностью поймал её в свои объятия, будто открытое пламя — привороженного мотылька. Его тёмно-синий, с алыми отблесками заката взгляд встретил её потерянный в нарастающем удовольствии, его губы накрыли её, будто стремясь выпить досуха, а горячие руки сменили нематериальные, сжимая бедра на внутренней стороне, наконец-то касаясь там, где нематериальность прежде мучительно дразнила, разжигая пламя желания, но не смела коснуться. Пальцы скользнули внутрь, огонь к огню, всего несколько движений — и окружающий мир в одночасье перестал существовать, испарившись сверхновой в оглушительном взрыве.

Её сознание ещё покачивалось на волнах медленно затихающего оргазма, пока к ней приходило запоздалое понимание, что и это тоже было одним из желаний Влада. Он всегда стремился сделать так, чтобы первое удовольствие, как в самый первый раз, принадлежало только ей. Чистое и ослепительно яркое, без малейшего намёка на страх или боль, даже когда она давно перестала быть девственницей.

— Знаешь, когда сознания едины, и я могу ощущать все твои чувства, будто свои собственные, оргазм становится общим на двоих вне зависимости от того, кто кому первым доставил удовольствие, — низкий голос Влада прозвучал хрипло, с подавленными нотками рычания, после чего он поднёс влажные пальцы к губам и облизал их, и от этого зрелища Лайю выгнуло не хуже, через от пережитого мгновение назад оргазма.

«Ещё!..» — стало единственной мыслью после бессвязных стонов на фоне звенящей пустоты в голове.

— Не думаю, что в состоянии сейчас сообразить, плохо это или хорошо, — прошептала Лайя непослушными губами, всё ещё не восстановив дыхание. — Надо бы проверить на практике… — и она нетерпеливо толкнула Влада в грудь, понуждая откинуться на спину.

Сама прогнулась ему навстречу, вжалась в каменный пах, поерзала, добившись задушенного рыка, затем принявшись покрывать поцелуями грудь и с каждым новым дразняще неторопливо опускаясь всё ниже, оставляя блестящую от слюны дорожку на стремительно покрывающейся мурашками коже.

Откинувшись на песок, Влад застонал в голос от растекающихся по телу ощущений, переворачивающих, напрочь искажающих восприятие, оставляя лишь её вкус и запах, лишь ощущение её влаги сквозь давно мокрую насквозь ткань.

Он никогда не умел сдерживаться на пике удовольствия и у него было крайне мало достойной мотивации овладеть этим навыком, но до сегодняшнего дня он и не представлял, насколько в действительности научился ограничивать себя. Не в физическом смысле, о, нет, ведь нечеловеческие крики и рёв из его спальни давно не пугали слуг. А вот волна его внутренней энергии, заряженная чистейшим удовольствием и по этой же причине совершенно лишённая хоть сколько-нибудь осознанного контроля, вполне могла убить любого, кто не был готов к встрече.

Но сегодня они были одни на острове среди океана, и Лайя была слишком усердна в том, чтобы начисто избавить его от малейшего представления о контроле. Какой тут к лярвам контроль, когда плоть была лишь способом коснуться души — самого чувствительного, самого отзывчивого, самого жаждущего, что есть у всего живого. Не каждому эта способность была дана, не каждый мог выдержать такое единение, но Лайя — Господь всемогущий — она умела любить вне тела. Вне всяких мыслимых ограничений.

Чувства, что лишь эта женщина будила в нём, априори не поддавались никакому контролю, как изначальная Тьма разрушения, как всеобъемлющий Свет созидания. Они рвались на свободу, окутывая и пронзая насквозь всё на своём пути.

Через плоть, каждым движением, становящимся всё быстрее, всё беспорядочнее, каждым прикосновением, каждым тяжёлым выдохом и протяжным стоном, слетающими с губ навстречу ответным, она любила его душу, и Влад отвечал ей, позволяя этому единственному стремлению поглотить всё остальное. Не стало мира вокруг: ни острова, ни океана, остались только они вдвоём и наслаждение, жидкой лавой текущее между ними, вокруг них и внутри них, становящееся всё горячее, всё реальнее и ближе с каждым звучанием его имени на её разомкнутых губах, с каждым его ответным рычанием, блаженной судорогой отзывающемся в теле.

— Ale mele. Mele. Basmul.

И в этой сказке он был вечно голодным зверем, не знающим насыщения, сколько бы времени они ни провели вместе, сколько бы раз ни отдавались друг другу, сгорая в желании и растворяясь в нем остывающим пеплом.

Он будет любить и желать её каждое мгновение, даже сполна удовлетворяя жажду обладания множеством разных способов. Безнадежно теряясь во времени и пространстве каждый раз, снова и снова.

Дракон и Жена, самим солнцем облаченные в кровавый закат, густеющими сумерками стекающий к босым ногам и уходящий в океан.

Волны вдоль береговой линии волшебно светились неоновой лазурью, заряженные энергией их единения, тем ярче, чем темнее становилось вокруг.

Лайя однажды читала научное объяснение подобному явлению, связанное с особым видом морских обитателей, способных к флуоресценции. И тогда ей даже казалось это весьма правдоподобным. Что ж, наверное, людям действительно проще и безопаснее знать именно такую «рациональную» правду, соответствующую картине их мира — лишь одного из множества плоскостей бытия.

— Иную правду они просто не переживут, — Влад за спиной усмехнулся и поцеловал Лайю в плечо, а его руки продолжили обвивать её теплым коконом, пока они вместе наблюдали за догорающей на горизонте полосой заката, отсвечивающей алым на большой диск заступающей на смену луны.

Лайя нежно погладила руку, прикрывающую её обнаженную грудь, коснулась ладони и потянула, легко выскальзывая ослабевших объятий, чтобы затем шагнуть в приближающуюся волну, увлекая Влада за собой.

— Идём. Мы ещё не всё намеченное воплотили.

Дракула улыбнулся горящему в глазах возлюбленной энтузиазму и послушно сделал несколько шагов следом, пока уровень воды не стал чуть ниже колена, обещая в следующие пару шагов резко уйти на глубину. Тогда он развернул к себе Лайю и поймал в страхующие объятия.

— Держу пари, мы всё живое отогнали от острова минимум на пару миль во всех направлениях. Те же дельфины особо чувствительны к колебаниям энергетического фона. А мы с тобой его не просто поколебали, а перевернули и вывернули так, что сейчас ни один компас не укажет север. Что до всего живого, включая дельфинов… Чем ближе буду я, тем они — дальше. Это как за собственным хвостом гоняться, — Влад усмехнулся, поглаживая плечи Лайи и задумчиво глядя в темнеющую даль горизонта. — Я бы, наверное, мог отпустить тебя одну с ними познакомиться, — мужчина выдержал паузу, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Но точно не сегодня, — он склонился к лицу любимой, ведя губами вдоль линии челюсти и медленно поднимаясь выше, через вызолоченную солнцем скулу, чтобы едва слышно прошептать ей в ухо: — Сегодня я слишком эгоистичен и слишком собственник.

— И никогда не отпустил бы меня в океан одну, даже зная, что вода — моя стихия, — закончила за мужа Лайя.

Дракула только вздохнул чуть глубже и громче прежнего, но опровергать утверждение не стал. Не отпустил бы. Это правда. Потому что вовек не было пытки хуже, чем ждать. И неважно, хорошего или плохого. Особенно имея беспрецедентную возможность вмешаться.

Лайя ответа и не ждала. Она лишь протянула раскрытую ладонь навстречу океану и сжала кулак, дёргая повисающие на кончиках пальцев эфемерные нити, видимые и осязаемые лишь в потустороннем спектре восприятия. Спокойная гладь мгновенно вздыбилась волной, мчащейся навстречу призыву, и обрушилась на них обоих, подхватывая и унося.

Дракула, давно отвыкший быть застигнутым врасплох, совершенно нехарактерно и очень витиевато выругался в мыслях, на что Лайя весело рассмеялась, окутанная эйфорией происходящего. Прежде она ничего такого не делала — смелости не хватало и уверенности, что сможет. Но теперь она точно знала, власть над стихией струилась по её венам вместе с кровью, прося освобождения. И предлог сделать это был так очевиден и так соблазнителен — лунная дорога стелилась перед ними, зазывая и маня отпустить все человеческие страхи.

— Лайя! Ты что вытворяешь? — выплюнул Влад вместе с солёной водой, едва вынырнув из водоворота и рефлекторно глотнув побольше воздуха в грудь.

Берег остался далеко позади, как и малейшее ощущение опоры под ногами.

— Плыву за мечтой! — весело крикнула девушка несмотря на то, что Влад был достаточно близко, чтобы слышать её даже за грохотом окружающих волн. Широким гребком она рассекла волну и нырнула лицом в воду, мысленно ликуя.

Владу осталось только покачать головой, представляя себе ситуацию глазами смертных.

Ну что ж… Если они, совершенно нагие, без соответствующего снаряжения и даже дрейфующего поблизости корабля попадутся на глаза давно освоившим мировой океан людям, он не станет утруждать себя объяснениями и милосердно избавит несчастных от участи в конечном итоге лишиться рассудка. Он заберёт их души и, скорее всего, они даже не окажут сопротивления.

Решив так, Дракула ушёл под воду, а в том месте, где над его головой сомкнулись волны, в свете луны, ставшей этому единственным свидетелем, мелькнули чёрные рога.

Неопределённое время спустя, когда над океаном в этом полушарии планеты царила глубокая ночь, Влад почувствовал очень знакомый страх безнадежно загнанной в угол добычи, а скоро увидел и его источник. Сперва лишь контуры форм в ультразвуковом спектре, в панике беспорядочно рассредоточенные в толще воды, а затем и их самих. Мужчина замер, позволив волне чужого первобытного страха себя сдержать, насколько это было возможно.

И вроде до этого момента всё складывалось точно так, как он мечтал когда-то, будучи юнцом, впечатленным записями в чужом дневнике. Перед ним простирались необъятные воды под россыпью звёзд, населённые диковинными созданиями, мирно существующими среди этой недоступной человеку красоты. Только теперь он был не зрителем, каким загадывал побывать, а участником. Незваный и непрошенный, он имел власть вторгнуться в чужую обитель вопреки устоявшимся законам природы, с эгоистичной целью взглянуть на подлунный мир с ракурса, смертным недоступного.

«Уйдем, — поднырнув, Влад поймал Лайю в объятия, удерживая их обоих над поверхностью воды. — Нам… мне здесь не место».

Девушка только качнула головой, насколько позволяло это сделать положение, и обняла его, обвив руками над водой и ногами под, и, используя океан, как источник силы, легко вытолкнула ауру прочь из тела, накрывая их обоих огромными ангельскими крыльями.

Влад дернулся, инстинктивно сопротивляясь неизвестно чему, но Лайя лишь усилила объятия, прильнув щекой к его груди.

«Ш-ш-ш, всё в порядке. Не пытайся перехватить контроль, просто доверься и наблюдай. Смотри глазами человека, а не чутьём дракона. Разреши себе увидеть только красоту, а не её неотвратимую изнанку».

В физическом смысле Влад никогда не прекращал ощущать себя человеком, или, вернее будет сказать, сущностью, формой и размерами похожей на человека. Но именно теперь он слишком явно чувствовал, как светящиеся ангельским светом руки любимой касаются чего-то гораздо большего, чем человек. Как они гладят, лаская, как держат без страха, как сдерживают, не прилагая усилий и приручают всю ту абсолютную мощь двух противоположностей, которую являл собой дракон, наводящий ужас на всё живое и мертвое.

В обитаемом мире под луной волны бились о непреодолимый барьер, мерцающий слабой лазурью вокруг двух соединившихся в объятии фигур — мужчины и женщины, свободно дрейфующих в океане.

Вода внутри купола постепенно успокаивалась, её уровень выравнивался, ощутимое сопротивление слабело, пока не исчезло вовсе. На смену ему пришло понимание, что мерцающая в лунном свете гладь сама держала их над поверхностью, и Владу даже не приходилось этому как-то способствовать. Просто покориться и принять благосклонность стихии, власть над которой он мог легко обрести через Лайю, но ещё ни разу не делал этого без нужды.

Едва Дракула отпустил контроль, доверившись словам и рукам любимой, вокруг стало так тепло, спокойно и правильно, будто океан в одночасье стал его естественной средой существования, и не было совершено ничего неправильного в том, что он находился здесь сейчас, под усыпанным мириадами звёзд небом, в объятиях своего ангела, смотрящего на него так, будто он был её богом, смотрящего родными вовек глазами цвета кофе, в которых отражались звёзды и он сам.

— Как же ты невероятна!.. — прошептал Дракула, чувствуя, как под силой эмоций предаёт его голос, дрожа и ломаясь, словно у впервые влюбившегося подростка. — Лайя, — его ладони беспорядочно скользили по её рукам, их тела переплетались друг с другом, растворялись друг в друге без возможности разделения. — Моя небесная жемчужина! — захлебываясь в слишком сильных ощущениях, Влад прижался лбом к её макушке, прикрыв глаза. — Моя Вселенная!

Лайя держала мужчину в своих объятиях и, одурманенная единым на двоих счастьем, как никогда ясно понимала, что не существовало во всей бесконечности Вселенных существа прекраснее. Вместе со всем ослепительным светом его души и со всей его непроглядной, всепоглощающей тьмой, схлестнувшимися в вечном противостоянии.

— И ты её создатель, — шепнула девушка в ответ, дрожащими губами неторопливо собирая россыпь солёных капель с его мерцающей кожи.

Стоило лишь отвлечься от изначальной цели и перестать активно ждать, чтобы те, кого они искали, сами их нашли, рассекая чёрно-серебряную водную гладь едва заметными в ночи спинными плавниками.

Обитаемое пространство над и под поверхностью воды постепенно заполнялось сталкивающимися друг с другом волнами эхолокации, несущими удивительную смесь из интереса и инстинктивного страха перед новым и неизведанным.

В какой-то момент Лайя слишком увлеклась невероятными по своей новизне и силе ощущениями и упустила момент, когда большое обтекаемое тело, проплыв прямо под ними, вынырнуло из толщи воды в считанных сантиметрах от них и, грациозно описав в воздухе дугу, вновь ушло на глубину, плеснув напоследок раздвоенным хвостом и послав каскад брызг в лицо.

Дыхание перехватило, сердце замерло на миг, а затем иступленно забилось в нахлынувшем постфактум страхе осознания масштабов и невероятности всего происходящего.

Они одни. В океане. В окружении целой стаи…

Где-то совсем рядом, за вуалью медленно оседающих капель, раздался тихий смех, и тут же сильные руки прижали её теснее к тёплой груди, окутывая уверенностью, спокойствием и счастьем. Таким всеобъемлющим, всепроникающим и восхитительно настоящим, что его возможно было потрогать, как что-то физическое, что-то гораздо надёжнее самого современного корабля или ощущения твёрдой опоры под ногами.

Прижавшись к источнику пульсирующей силы, Лайя осознала, что этим всеобъемлюще настоящим счастьем, излучая его в каждом вдохе и биении сердца, воплощая его всем собой, был Влад.

Он смотрел на стелющийся перед ним океан небесным взглядом и улыбался, пока обитатели глубин продолжали своё импровизированное представление, приветствуя неожиданного гостя: выныривая и с призывным клекотом вновь исчезая то ближе, то дальше, то снова ближе — на расстоянии прикосновения. Будто зазывали куда-то. И Влад, продолжая смеяться глазами, вопросительно взглянул на Лайю. Та кивнула, соскальзывая мокрой рукой вниз по его руке, чтобы где-то там, под поверхностью, соединить ладони в замок, прежде чем синхронно нырнуть, уходя на глубину и тем самым принимая приглашение.

Мыслями Влад продолжал ликовать, чуть не крича от восторга внутри собственного сознания. Так искренне, так чисто. Будто ребенок, ещё не испытавший нужды и попросту не умеющий сдерживать радость, слишком большую для него одного.

Он вытеснил из себя эту радость прямо в толще воды, создав вокруг себя и Лайи энергетическую сферу, внутри которой была атмосфера, подходящая для них, а снаружи продолжал жить своей жизнью океан вместе со всеми его обитателями, коих, кажется, вовсе перестало волновать бесцеремонное вторжение.

Острый серый нос дельфина легко, без напора, ткнулся в барьер из энергии, и невидимая, но ощутимая в потустороннем спектре волна эхолокации тут же окатила пространство.

— Гляди, какой настойчивый, — насмешливо заметил Дракула и медленно, предупреждая, вытянул перед собой руку навстречу любопытному существу. Купол пошёл рябью от места соприкосновения с ладонью, а дельфин отпрянул, не ожидая взаимности.

Лайя засмеялась, и очередная высокочастотная волна, породив гулкое эхо в замкнутой воздушной среде, ушла дальше в океан, легко огибая встречающиеся препятствия. Затем девушка осторожно, примеряясь, накрыла мужскую ладонь своей — и непроницаемая прежде преграда, послушная её власти над стихией, в месте касания растворилась. Ощущение абсолютной влажности вновь окутало ладонь, лёгким колышущимся движением щекоча чувствительную кожу.

Какое-то время ничего не менялось, и они просто замерли в ожидании, в объятиях друг друга. Пока в какой-то момент искусственно сдерживаемая стена воды не двинулась на них, направляемая с той стороны барьера гибким телом, — и что-то странное, несущее с собой качественно новый тактильно-чувственный опыт, тронуло снаружи ладонь Лайи. Что-то мокрое, скользкое и очень-очень гладкое. Как стекло, только гораздо мягче и приятнее.

И пусть это была её ладонь, куда доверчиво ткнулся носом дельфин, она почувствовала, как обнимающий её Влад замер, внимательно прислушиваясь к общим на двоих, для обоих новым ощущениям. Даже его дыхание перестало касаться её волос, а фон исходящих от него эмоций стал похож на сплошную слепящую своим сиянием искру, с каждым новым мгновением порождающую всё новые и новые волны свечения.

Он был счастлив. Абсолютно, безгранично, безусловно.

— Я помню и трепетно берегу каждый твой подарок, любовь моя, — его шёпот коснулся её затылка, произносимыми словами принявшись медленно стекать вдоль позвоночника вниз, с ног до головы окутывая волшебством момента. — Худший ты преподнесла мне в день смерти Лале от венгерского клинка. Тогда ты подарила мне мою же собственную душу, проданную мною же. А лучший — в день своего возрождения, и этим даром я продолжаю наслаждаться с момента нашей встречи. Это, — Дракула провёл свободной рукой, стремясь охватить то необъятное невероятное, что обозревали его зоркие глаза, — лишь его часть. И я хочу, чтобы ты знала, — Влад осторожно развернул любимую к себе лицом, спеша коснуться её души через взгляд. — Я ни о чём не жалею. Ни об одном своём выборе, который сделал меня тем, кем я был, кем стал и кем ещё способен стать. Ведь каждое моё решение, каждый поступок неотвратимо вели меня к этому моменту здесь и сейчас. А здесь и сейчас ты со мной. Большего мне не нужно. И никогда не будет нужно. Это мой эдем, сотворенный твоей благодатью. Каждое мгновение моего бытия я буду благодарить тебя за него, а Всевышнего — за тебя. За то, что он великодушно доверил мне величайшее из своих творений.

Кончиками пальцев Лайя легонько прикоснулась к его мерцающему внутренним светом лицу, медленно обводя совершенный контур: от тёмной линии роста волос, симметрично свисающих на плечи кудрявящимися прядями, к четким скулам, к очерченной линии нижней челюсти. Воплощенное совершенство. Телом и душой.

— Если я скажу, что ты сам — венец Его творения, ты, конечно же, со мной не согласишься…

Уголки любимых губ под её пальцами поползли вверх, у горящих лазурью глаз появились мимические лучики улыбки, и Влад издал мягкий, ласкающий слух смешок.

— Даже если и так, то исключительно потому, что я влюбился в тебя, мой ангел. А такой чести необходимо соответствовать, и к этой цели я шёл с момента нашего знакомства, ещё не подозревая о наших с тобой истинных ролях пред ликом Всевышнего.

— Или потому что я полюбила тебя, предпочтя вовсе не вспоминать о своей роли?

Дракула покачал головой, не переставая внутренне ликовать.

Дурманящее ощущение всемогущества, его переполняющее, глушило даже нажитую горьким опытом настороженность, требующую во всем знать меру и никогда не пытаться откусить кусок больше того, что сумел бы прожевать.

Но не было сегодня меры его счастью, потому что именно сегодня он наконец-то нащупал в своей мятежной от рождения душе ту призрачную, изменчивую грань баланса между всем тем, что он ненавидел и проклинал, и тем, что любил и превозносил.

Одно не существовало без другого, как тьмы не существовало без света.

Только теперь Дракула сумел примирить в себе эти два абсолютных проявления в то, чему должно было стать олицетворением его высшей сущности.

Он — Влад, рождён в роду, носящем имя Дракона, вторым сыном, при Меркурии во втором доме и безлунном небе грозовом, шестого месяца, седьмого дня. Пятый из Венценосных стражей творения Господня. Его меч, дополняющий щит Тетраморфа. Хранитель баланса сил.

И именно сегодня, когда всё то, чего он лишился, пав во тьму, многократно ему вернулось, ослепив, оглушив и лишив дара речи, он впервые признал это не бременем, а благословением. Он смог. Он прошёл этот путь становления и отпустил, наконец, мучившее его чувство вины за то, что его любимой пришлось остаться рядом с ним, разделив с ним его участь.

Всё изменилось. Без пустых слов о несбыточных мечтах, теперь он был способен дать ей то, что заслужила её благословенная душа. Он мог взять её за руку и сказать:

— Идём, мой свет. Навстречу воплощению жизни, которую прежде наши души могли лишь воображать на основе чужого опыта. Идём со мной.

Впервые эти слова и созвучные им мысли дались Дракуле без подспудного сомнения, без страха однажды проиграть собственным амбициям.

Впервые он шёл навстречу своей судьбе правителя и Короля на престоле Темного мира, а не бежал прочь, зарывая себя все глубже и глубже во мрак.

А рядом гордо шествовала его Королева.

Вечной битвой света и тьмы их встречал огненный рассвет над безбрежными водами, и на фоне его алой расширяющейся полосы мелькали тёмные силуэты дельфинов, в точности повторяя зарисовку из старого дневника давно отправившегося за Предел путешественника.

Но обличали себя здесь, на зыбкой грани дня и ночи, когда перекликаются измерения, и другие создания. С покрытыми сверкающей чешуёй конечностями обитателей океана и гладкокожими телами людей. Образуя перед своими повелителями живой коридор, существа кланялись, приветствуя их высокими, мелодичными голосами, напевно растягивая слова человеческой речи.

— Тё-ё-ёмный Властели-и-и-н.

— Сирены, — коротко пояснил Влад, встречая удивлённо-заинтересованный взгляд Лайи. — Похоже, они собрались устроить нам приём в своей обители, — Дракула подплыл к супруге, приобняв сзади за плечи, коснулся губами её плеча и уточнил: — Исключительно если ты согласна заводить новые знакомства, моя королева.

Скользнув мимолётным взглядом по раболепно смотрящим на неё глазам существ, давно и безнадежно лишённых человечности, Лайя больше не боялась. Она даже не удивилась, расслабленно откинув голову на грудь мужа, надёжную и твёрдую, как скала среди неустанно омывающих её волн. Его глаза, будто являясь отражением обличия своих многочисленных подданных, неуловимо утратили человеческое, сделавшись неоново-лазурным, с узким перекрестием зрачков.

— Твой мир — мой мир, — Лайя улыбнулась в предвкушении. — И мне не терпится его исследовать.

Медленным, отчётливо ласкающим движением Влад спустил руки с плеч вниз по телу любимой, повторяя его манящие изгибы, затем обхватил её ладонь, переплетая пальцы. Другой рукой он обвёл открывающиеся перед ними просторы:

— Numai după tine, Regina mea.<span class="footnote" id="fn_37168244_1"></span>

Когда Лайя отплыла, позволив стае неустанно напевающих восхваление сирен себя окружить, Дракула подозвал одну к себе.

— Сегодня я не стану вмешиваться в ваши устоявшиеся за долгие века принципы сосуществования с любопытным человечеством, повадившимся влезать даже в Бермудский треугольник. Но устройте всё так, чтобы мне не пришлось оправдывать перед Королевой вашу жестокость. Мы обойдёмся без гордой демонстрации потопленных кораблей и покоящихся на дне останков.

Близко посаженные, чуть выпуклые глаза посмотрели удивленно и со страхом, будто озвученная просьба оказалась чужда самому их представлению о том, как следовало чтить господ, но затем голова сирены низко склонилась, почти касаясь лицом водной ряби.

— Ка-а-к бу-у-у-дет уго-о-о-дно, Те-е-емный Повели-и-итель.

— И передай распоряжение подготовить для нас с Королевой подходящие, — Дракула интонацией выделил слово, — покои. Мы пробыли в вашей среде слишком долго.

— Да-а-а, Повели-и-тель.

Конечно, надёжнее было бы лично известить всю океаническую нечисть об их присутствии, так, чтобы даже низшие узнали, кто пожаловал в их обычно неприступную для жителей суши обитель. Лично отдать все необходимые распоряжения темпераментному прокуратору здешних территорий. Но Влад не хотел, чтобы его аура разъяренным драконом неслась по головам вперёд него самого. Не сегодня. Сегодня волей случая он пришёл знакомиться, а не наводить порядки и карать за их несоблюдение. Что гораздо важнее, он привёл с собой Лайю.

Окружённая сиренами, не без причины славящимися среди смертных своей губительной красотой и не менее губительным пением, его любимая была самой прекрасной из них всех. Влад, на которого в силу прежнего статуса и нынешнего титула не действовала пленительная энергетика тёмных, позволяя его смотрящему сквозь любую иллюзию взору видеть истинный облик утопленниц, не мог отвести взгляд от единственной — живой и дышащей — что была для него сиреной. Ослепляющей его в любой своей ипостаси.

— Влад? — Лайя окликнула, протянув ему руку, в то время как алый диск солнца, восходящего за её спиной, создавал вокруг её фигуры ореол из света. — Нас ждут. Идём же.

А Дракула застыл, любуясь и не в силах ни пошевелиться, не оторвать взор от зрелища, что хотелось навечно выжечь на сетчатке глаз.

Так вышло, что Всевышний, каким бы он не представал в умах сотен и тысяч поколений самых разных народов, придумавших сотни и тысячи объяснений и персонификаций проявлению воли вне их понимания, для Дракулы играл совсем иную роль. Для него он не являлся ни оплотом последней отчаянной надежды, ни символом непоколебимой веры во всегда правую и неоспоримую силу. Ими он и не стал. Всем этим и много-много большим всегда была для него одна необычайно красивая душа, излучающая надежду там, где не было и следа её. Его девочка, олицетворяющая собой истинное могущество света. Та, что пожелала разделить участь возлюбленного, превратив его пламенеющий ад в цветущий рай.

Лун Чжу, как именуют её тёмные на Востоке, опираясь на свои пророчества о приходе истинного Хозяина тёмного престола.

Светлая королева за спиной Тёмного короля, держащая в руках его корону.