Часть 66 (1/2)

Тело ощущалось приятно тяжёлым и разомлевшим, а глаза упрямо не хотели открываться, хотя там, где-то во внешнем мире, близко и одновременно недосягаемо далеко продолжал звучать голос — любимый, родной, узнаваемый среди тысяч других голосов, наречий и языков. За время, проведённое при османском дворе, Владу почти полностью удалось избавиться от акцента, и турецкий в его исполнении стал звучать так же легко и свободно, как родной валашский. Когда он что-то читал, его голос становился удивительно мелодичным, успокаивающим, убаюкивающим, и где-то на грани сна и яви Лале вдруг живо представилось, как этот же голос мог бы спеть колыбельную. Воистину Аллах благословит дитя, чьим отцом когда-нибудь станет Влад.

Эта бессознательная мысль вдруг кольнула сердце, заставив девушку вздрогнуть и резко проснуться.

Нависающее над ней умиротворённое лицо вмиг приобрело взволнованное выражение, а между тёмных бровей пролегла знакомая хмурая складочка.

— Лале? — нежно, едва касаясь, юноша провёл ладонью по девичьим волосам, чуть задевая большим пальцем висок. — Что такое?

Девушка сумела лишь отрицательно качнуть головой, робко накрыв его пальцы своими, не позволяя убрать, чтобы продлить невинное касание, сделав чуточку реальнее давно и бесследно ускользнувший сон.

Не было ничего более естественного, чем Влад, читающий на турецком. Не было ничего более правильного, чем мелодичное имя «Лале», ласковым шёпотом срывающееся с его губ. Не было совершенно ничего запретного или постыдного в том, что племянница султана и принц-чужеземец были одни в небольшой комнатке, расположившись вдвоём на тесной маленькой кушетке перед горящим камином.

Влад сидел, расслабленно привалившись спиной к мягкому изголовью, с раскрытой книгой в руках. А Лале лежала головой у него на бёдрах и с упоением слушала, как он читал вслух что-то про далёкие морские путешествия, про большие парусные корабли, бороздящие бескрайнюю водную гладь, про луну и звёзды, указующие храбрым исследователям новые пути.

Юноша всё ещё хмурился в ожидании явно позабытого ответа, пока девушка медленно потянула руку к его лицу, желая разгладить смурную морщинку.

На эту её попытку он улыбнулся, так чисто, искренне, как уже никогда не сможет, и Лайе, знающей это на века вперёд, до ноющей боли в груди захотелось остаться в этом давно прожитом и забытом воспоминании навсегда.

Наверное, Владу тоже очень этого хотелось, когда Ноэ неосторожно вытянул из него этот сокровенный момент прошлого на том необитаемом скалистом берегу, где бескрайнее море разливалось у самых ног, где ждал корабль, готовый унести его к луне и звёздам, но не было той, с кем он однажды разделил эту мечту, полную юношеских амбиций и предвкушения того самого прекрасного далёка.

Воспоминание вырвалось из темницы разума и захлестнуло его, и он нырнул в него как в омут, позволив себе упустить концентрацию и потерять контроль, чтобы его мгновенно перехватила никогда недремлющая, ждущая удобного момента тьма.

Лайя завороженно водила пальцами по его лицу — ещё такому юному, такому… живому, нетронутому неизбывным опытом прожитых во тьме столетий.

— Там было что-то про больших-больших рыб, или мне это приснилось? — голос Лале звучал чуть хрипло после сна, и это заставило Влада улыбнуться ещё раз, так, что смешинки достигли уголков его глаз, окончательно стерев с лица прежние признаки волнения.

— И всё-таки моё чтение усыпляет, — фраза была знакомой.

Лайя ждала её и знала, что он ответит именно так. Оказывается, она слишком хорошо помнила ту ночь и те записки путешественника про море, накануне доставленные в библиотеку. Ей как раз нужно было почитать что-то на тему большой воды, чтобы суметь её перенести на холст. Или послушать…

— Было-было, только автор называет их не рыбами, а… — Влад вернулся к тексту книги, отыскивая глазами нужное слово. — Дельфинами! Вот, посмотри, тут даже рисунок есть.

Он помог девушке приподняться, изменив своё и её положения таким образом, чтобы ей стало удобнее заглянуть в разворот.

В границах прошитых бичевой листов плескалась вода, по которой били мощные зеркально-гладкие хвосты странной формы, будто норовя выплеснуться из границ двухмерной реальности.

Лайе потребовалось время, чтобы осознать, что ломали реальность вовсе не нарисованные углём существа, диковинные воображению юной османки, а она сама, причём, совершенно того не желая.

— Какие они… красивые, — наконец определившись с подходящим описанием, восторженно прошептала Лале, осторожно трогая страницу кончиками пальцев.

Влад накрыл её тонкую ручку своей большой и тёплой ладонью.

— Как бы я хотел однажды увидеть их своими глазами, — по голосу было слышно, как он улыбается. Совсем мальчишеской ещё улыбкой. — Чтобы узнать, добрые они или злые, прежде чем показать их тебе.

Лайя повернулась на звук его тихого голоса и тут же утонула в небесном взгляде. Она ничего не искала в его глазах, но видела это, даже не задавая собственных вопросов и не ища ответы на чужие.

Никогда — в полную силу, никогда — до реальности.

Всё потому, что Влад запрещал себе чувствовать в полную силу, зная, что не выдержит. Ведь неотъемлемым спутником его эмоциональной гаммы была боль потерь, способная в одно ничтожное мгновение образовать всепоглощающую чёрную дыру на месте, где могла бы быть радость, удивление, интерес или любая другая эмоция, которою бы он позволил себе ощутить по-настоящему.

Когда реальность перестала вращаться по спирали Млечного Пути в его глазах, когда истаяла трепетная нежность его губ на губах, а из ощущений остался только пронизывающий холод и зарождающийся в душе страх неопределенности, Лайя позволила себе открыть глаза. Больше не было маленькой уютной комнатки в лабиринтах султанского дворца, не было горящего камина и книжных полок — всё это сгинуло в безвозвратно ушедшем прошлом, которое невозможно оживить ни воспоминаниями, ни самыми могучими артефактами. Всё прошло. Кануло в бездну вместе с наивными мечтами — такими амбициозными, но такими безнадежно глупыми.

Лайя вновь обнаружила себя на каменном пляже лицом к лицу с беснующимся морем, вздымающимся волнами, многократно превышающими человеческий рост. Штормовой ветер ревел голодным зверем и сбивал с ног, вода с грохотом обрушивалась на сушу, а почерневшие небеса низвергали молнии и взрывались раскатами грома.

Ноэ рядом не оказалось. Насколько хватало возможностей зрения, рядом не было ни единой души, кроме тёмного силуэта, застывшего на фоне упорно накатывающей огромной волны, которой суждено было разбиться миллионами брызг, так и не достигнув цели. Влад стоял среди скал, сам похожий на скалу — монолит из чёрного обсидиана — не подвластный бушующим вокруг стихиям. Энергия, что непрерывно сочилась из него в окружающее пространство, словно кровь из открытой раны, — чёрная, тяжёлая и смертоносная — превращала солёные брызги в сотни тысяч льдинок, замерзающих на лету и окутывающих прибрежные камни тонкой льдисто-снежной вуалью.

Лайя задумалась: чьё это могло быть воспоминание? Ноэ? Которого рядом не было. Самого Влада? Или это были замешанные на любопытстве её собственные попытки домыслить и вообразить, что же происходило после?.. И кем был тот, кто стоял сейчас лицом к волнам, окутанный мантией тьмы?

— Влад?.. — грохот пытающихся превозмочь друг друга стихий поглотил её робкий оклик. Ледяной ветер хлестал в лицо, кусачим холодом обжигая губы.

Даже если бы он слышал её, даже если слушал, то не ответил бы. Она не стала пытаться.

Вместо того, чтобы напрасно звать, она пошла к нему, совершенно не думая о том, сколь многое ей позволено в этой реальности. Откуда-то она знала, наперекор отчаянному желанию вмешаться, что это невозможно. Она не сможет отменить того, что уже произошло, будь оно сном или явью. Всё уже случилось так или иначе. Всё уже прошло.

— Влад, — Лайя тронула кончиками пальцев тяжело колышущийся на ветру плащ, скользнула ладонью по плечу. Обсидиановая статуя не дрогнула, не сдвинулась, даже не вздохнула, продолжая изливать в пространство губительную энергию своей тёмной сущности.

Тогда она обошла его, чтобы заглянуть в лицо. Не чтобы заставить его себя заметить — невозможно — её здесь не было и не могло быть, но чтобы знать. Зачем? На этот вопрос у неё не было ответа, как и на великое множество иных. Ей просто нужно было его увидеть.

Лицо в глубине наброшенного на голову капюшона белее мрамора, тени под глазами настолько явные, что напоминают не усталость, а следы ударов. Челюсти сжаты до беззвучного скрипа, играют желваки, а о высокие заострённые скулы и покрывающую их полосу тёмной щетины, кажется, можно порезаться, если осмелиться прикоснуться. В неотрывно смотрящих сквозь неё глазах цвета стали бушует буря стократ сильнее той, что терзает море позади. Но взгляд не затянут тьмой, он не бездушный, не пустой. Несмотря на всё то, нечеловеческое, что творилось вокруг, взгляд — человеческий. В нём не было слёз скорби и сожаления, аура тьмы ни за что не дала бы им воли, лишь немая, невидимая и никому не доступная агония борьбы. Того, кем он когда-то был, с тем, кем он выбрал стать.

Лайя уже убедилась, что он её не видит и не чувствует. Что для него она не рядом, ведь той страшной ночью среди тех мёртвых скал, крошащихся в пыль под его тёмной мощью, её не было.

— Влад, — никто не мог отнять у неё право пытаться. Пытаться совладать с болезненной необходимостью позвать его, коснуться, утешить, сделать хоть что-нибудь, даже если ни ему, ни ей это не принесёт облегчения. — Мой Ладо… — Лайя тронула пальцами его щеку — будто погладила камень — коснулась груди. В её действиях больше не было робости, не было страха, но и ожидания какой-либо реакции тоже не было. Просто так было нужно ей самой. Ведь это единственное, чем она могла скрасить своё бессилие.

Прижавшись щекой к его груди, Лайя замерла, отстраненно размышляя о том, сколько раз Ноэ за свои бесцеремонные попытки влезть в чужую душу действительно заслужил быть живьём придушенным; о том, сколько таких вот чаянно-нечаянных попыток с принудительными путешествиями в прошлое подстегнуло Влада не сдаваться и продолжать борьбу.

— Мы встретимся, — прошептала девушка, и ветер поглотил её слова. — Обязательно встретимся, любимый. Под луной и звёздами мы с тобой будем смотреть на дельфинов, как и мечтали когда-то. Просто ты ещё в это не веришь.

Как и Лайя не верила в то, что, выпав из объективной реальности где-то под безымянной горой, она проснётся в замке, в тишине и предрассветном сумраке одной из множества его роскошных спален. Если ещё каких-то пару месяцев назад после такого спонтанного «путешествия» она бы сначала долго отходила от шока, после чего гарантировано сочла бы себя сумасшедшей, то сегодня она лишь пообещала себе как можно быстрее привыкнуть к тому, что отныне являлось неотъемлемой частью её самой. Ведь далеко не всё из случившегося было заслугой Ноэ и его тёмных талантов, в чем-то проявила себя и её собственная инициатива, реализованная её постепенно обретаемыми возможностями.

— Ноэ?.. — Лайя окликнула беса машинально, хотя и понимала, что у него не было причин задерживаться — он и так в который раз дал ей больше информации, чем она смела рассчитывать. Дальше — сама. И это его туманное напутствие более, чем справедливо. Оставалось надеяться, Ноэ не обидится на неё в очередной раз…

Лайя не знала, который сейчас час. Более того, её не очень-то интересовал ответ на этот посредственный вопрос. Это больше не было важно и вовсе не определяло того, что она могла делать, а что нет. Ей больше не нужно было спрашивать позволения и дожидаться сопровождения, чтобы не заблудиться и не забрести туда, откуда она не смогла бы выбраться самостоятельно, не подвергнув себя опасности.

Воспоминания о таких моментах казались ей теперь бесконечно далёкими, не вызывающими и намёка на прежний страх — лишь грустную улыбку. Ведь то были их первые моменты наедине, когда Влад мог… имел право пойти на поводу своих желаний и открыть ей правду. Мог назвать её своей. И чего на самом деле ему стоило этого не делать только из страха лишиться последней надежды, опадающей лепестками увядающей розы, как в том популярном сказочном сюжете? Интересно, какую его версию довелось прочесть Владу? И была ли ему нужда: читать то, что в той или иной мере сбылось как часть его жизни?

А если ту розу, на которую Лайя в свои редкие визиты в библиотеку вообще не обращала внимания и ассоциировала её ни с чем иным как элементом декора, Владу тоже подарил Ноэ, то Лайя, пожалуй, как-нибудь подарит этому неугомонному шуту Библию — шутки ради, разумеется.

В библиотечном крыле, как и во всём замке, ещё царствовала ночь, не желая уступать подкрадывающемуся рассвету. Прохладный воздух был наполнен специфическими запахами дерева, книг и тонким, едва уловимым ароматом переплавленного воска. Лайя решила поддержать атмосферу и вместо выключателя направилась к небольшому столику-конторке у стены, где недолго порылась в одном из маленьких ящичков в поисках свежей свечки и зажигалки. Или спичек…

Крохотный огонёчек вспыхнул, поглотив алую каплю серы, и оранжевым всполохом озарил темноту, прежде чем послушно перетек на древесный фитиль, принявшись плавить воск. В дымном облачке от горения Лайя распознала аромат сандала в смеси с чем-то цитрусовым — ненавязчивым, но ощутимым. Свечка оказалась ароматической.

Эта мимоходом отмеченная деталь заставила девушку улыбнуться. Без конкретной причины, просто от окутавшего её ощущения чего-то уютного, родного и правильного. Как если бы не было ничего более естественного, чем бродить во мраке, прогоняемом язычком пламени на кончике одинокой свечи, по коридорам огромного хранилища книг, вмещающем в себя историю десятков, если не сотен поколений давно не существующих людей.

На маленьком столике среди возвышающихся над ним стеллажей всё ещё стоял тот самый «элемент декора» — одинокая стабилизированная роза, накрытая прозрачным колпаком. Она всё также безмятежно цвела, не показывая признаков увядания и не утратив ни единого лепестка. В темноте восприятие цвета искажалось, и Лайе пришлось подойти к столику почти вплотную, чтобы в огненном ореольчике свечи заметить, что роза не алая, а иссиня-чёрная, словно выросшая из самого мрака, а прожилки её упруго прилегающих друг к другу лепестков наполнены лазурным свечением — пульсирующим, будто живым, ударяющимся о прозрачные стенки купола радужными зарядами плазмы. Точь-в-точь как в светильнике Теслы из какой-нибудь сувенирной лавки с изотерической всячиной.

А ведь Влад мог бы просто выкинуть или вовсе не вспоминать о существовании этой странной розы в глубинах своей библиотеки.

Но он не выкинул, не уничтожил. Он изменил её под себя в соответствии с изменениями, через которые прошёл сам. Он вспомнил и даже нашёл для этого время, а значит эта вещь была для него чем-то более значимым, чем «какой-то декор».

Лайя в задумчивости коснулась прозрачного купола кончиком пальца, почувствовав кожей лёгкую вибрацию, озарившую окружающее пространство очередной вспышкой.

У Милли когда-то был похожий ночник, только без розы внутри. Полый герметичный шар, отзывающийся цветными вспышками на прикосновение. Пока однажды не разбился, хлопнувшись об пол в облачке газа, лишившегося своего вместилища.

Еще пару раз тронув купол и вдоволь налюбовавшись эффектом, Лайя решила на обратном пути непременно забрать вещицу с собой, после чего побрела дальше исследовать ряды стеллажей. Почему-то раньше что они сами, что их бесконечное наполнение ужасали её, казавшись непреодолимыми. Не только по причине того, что до большей части содержимого ей не позволял добраться рост, но ещё и потому, что ни одной жизни не хватит, чтобы прочесть всё это, даже если задаться конкретной целью и остаться жить в этих стенах, среди рукописей, книг, газет, журналов и многого-многого иного, чему, дожив до двадцати четырех лет и получив образование искусствоведа, девушка не сразу смогла бы дать название.

Сейчас прежний ореол непостижимости спал как-то сам собой, вместе со страхом заблудиться в темноте или оказаться придавленной тонной книг, случайно задетых в упрямой попытке достать что-то наверняка не слишком интересное, стоящее выше протянутой руки.

Глаза больше не разбегались от несметного количество разнокалиберных корешков, воображение не болело от обилия нечитаемых надписей на незнакомых языках, не возникало холодком бегущего по позвоночнику ощущения отрыва от реальности.

Вместо всего этого — чёткое понимание цели и объективность в осознании доступных способов её достижения. Наверняка, у этой библиотеки давно имелась электронная база поиска, ведь в разное время сюда допускались простые обыватели, ведомые любопытством или более продуктивными академическими целями. Да, в этом Лайя не сомневалась, как и в том, что нужная ей книга вряд ли кому-либо когда-либо попадалась на глаза.

Дневник безымянного для мировой истории путешественника, жившего и бороздившего неведомые человечеству просторы до всемирно воспетой эпохи Великих географических открытий, с которых традиционно начинались все современные учебники географии.

Кто-то из гостивших при османском дворе, чьё лицо среди бесконечной череды других Лайя сейчас не смогла бы вспомнить, даже очень постаравшись, подарил султану ничем непримечательную, уже тогда заметно истрепавшуюся книжку, которую в числе собрания прочих слугам было приказано разобрать и систематизировать для султанской библиотеки. В одной из учебных комнат, дожидаясь своего часа, лежала целая книжная гора. Аслан даже споткнулся и умудрился подопнуть мыском сапога вывалившийся ему прямо под ноги неизвестный экземпляр. Влад тогда в шутку пожурил друга за столь попустительское отношение к многолетнему труду множества людей, поднял отлетевшую к стене книжку и всмотрелся в её разворот.

Следующее воспоминание Лале, связанное с этой книгой, относилось к тому вечеру, когда Влад читал её ей у горящего камина. Про бескрайнее море, которое она никогда не видела, про больших диковинных рыб, не покрытых чешуей и высоко выпрыгивающих из волн.

Никто из них тогда не думал, насколько наивна, дерзка и несбыточна окажется их мечта о том, что чужеземному наследнику вассального княжества позволено будет увести члена правящей семьи могущественной империи османов в безрассудное и опасное морское путешествие, руководствуясь исключительно романтическими представлениями о совместном будущем.

Да, морского путешествия с ними тогда так и не случилось. Вместо дельфинов была пущенная в погоню за беглецами конница, а вместо водной глади и лунной дороги — болотные топи и горные тропы, норовящие сгубить в своей зловонной пучине коней вместе с их уставшими седоками.

Сквозь лабиринты книжных полок Лайю вели воспоминания, а не зрение и иные привычные ориентиры реальности. Большая свеча медленно истекала воском в её руках, наполняя воздух ароматом, пока слабый источник света, что она давала, не упёрся в глухую стену. Лайя не припомнила, чтобы доходила до неё раньше и не исключала, что она была одной из тех многочисленных граней алмаза реальности, которую ей не позволено было заметить человеческими глазами. Которую, будучи прежней собой, она просто не смогла бы постичь.

Стена являла собой карту, точнее, объединённое в цельную композицию собрание из множества карт, отражающих географическое деление мира прошлого и современного, с учётом совершающихся географических открытий и политических завоеваний. Соответствуя эпохе создания, что-то было нарисовано, подобно фреске, что-то — уже напечатано, что-то — помечено от руки следом чернил контрастного цвета или воткнутым прямо в стену остриём — иглой, кнопкой со шляпкой в форме уробороса, даже ножом?.. Глядя вслед изящному тонкому лезвию, Лайя живо представила себе момент в динамике. Как Влад метнул нож в нужном направлении, или как могучая рука вонзила клинок в стену, намертво закрепляя то, что требовалось удержать на месте. Среди таких «заметок», рассредоточенных по уменьшенной в масштабе копии мира, не значилось ни конкретных лиц, ни имён, только лишённые контекста вырезки текстов. Девушке не потребовалось много времени, чтобы по звучащему в мыслях голосу опознать один — для неё особенный.

Рукописные буквы древнего текста обрамляли рисунок — удивительно натуралистичное чёрно-белое изображение выныривающих дельфинов на фоне размытых, растушёванных облаков, за неровно оборванный край пришпиленное к карте.

Лайя проследила взглядом и пальцем путь, ведущий к точке, отмеченной клинком. На современную карту она проецировалась где-то между Австралией и Новой Зеландией. Руки зачесались достать телефон и загуглить местоположение, перепроверить, а заодно чётче визуализировать для себя место, где она никогда не была и в этой жизни даже не загадывала оказаться. Ведь там наверняка не находилось музеев с коллекциями мирового значения. А вот ядовитых, неизвестных ранее существ, напротив, там обнаруживали гораздо чаще, чем сто̀ящие внимания произведения искусства или их потенциальных создателей.

Но телефона Лайя под рукой не держала. За ненадобностью, по больше части, и теперь могла призвать себе на помощь разве что собственное воображение. А этого казалось до грызущей обиды недостаточно на фоне уже сделанного Владом. Он сберёг книгу, сопоставил приведённые в ней подсказки с современностью и смог вычислить вполне конкретные координаты, обозначив их заметнее всего остального на стене… Или просто Лайя точно знала, куда смотреть, чувствуя, что её взгляд, блуждая по просторам карты, раз за разом неизменно возвращался к торчащей из стены рукояти.

Движимая любопытством, девушка попробовала подсмотреть через прикосновение, как это часто случалось с заряженными чужой энергией предметами в её руках, но миг спустя вынуждена была отдёрнуть пальцы и стиснуть зубы, сдерживая рвущийся из горла стон. Кожу в месте касания болезненно обожгло, словно рукоять едва успела покинуть доменную печь и всё ещё была раскалена.

Несколько долгих мгновений ушло на то, чтобы сопоставить ощущения с короткими вспышками видений и понять, что нож был серебряным, а пользовался им Влад, ещё будучи тёмным.

Но… зачем?

Чуть дрожащими от накатившего волнения пальцами Лайя коснулась вырванной страницы. При естественном течении вещей не слишком качественная бумага, которую мог себе позволить простой путешественник тех времён, давно должна была бы истлеть и разрушиться, сделав рисунок и текст нечитаемыми, однако всё выглядело и ощущалось так, будто ещё вчера этот лист был совсем новым, готовым выдержать долгое плавание и не слишком аккуратное обращение с ним путешественника, который рисовал углём прямо на палубе корабля, под крики экипажа и брызги волн, неугомонно бьющихся о корму. Рисовал он спешно, а потому отрывисто, боясь что увиденное им померкнет, что недолговечная память исказит или вовсе сотрёт детали, как сам он стирал пальцами грубые штрихи угля, слишком тёмные там, где должен был падать свет, отражаясь от гладкого мокрого тела чудесных созданий, показывающихся на миг из морской пучины, чтобы в ней же бесследно исчезнуть…

Лайе вдруг очень ярко представилась эта сцена, будто это её собственные пальцы старательно затирали страницу. Чёрно-белый плоский рисунок перед её глазами сам собой обрёл цвета и ожил: движениями, звуками, запахами, ощущением холодных капель на коже, восторгом, заставляющим сердце колотиться где-то в горле, мешая полноценно вдохнуть. На фоне происходящего или, вернее, когда-то произошедшего, алым заревом пылал закат, обжигая глаза и вынуждая щуриться…

Кажется, в самый первый раз, когда представление Лале сложилось исключительно из прочитанных Владом описаний, она вообразила себе несколько иную картину. Тогда ей почему-то привиделась ночь, полная луна и её бледная тень, протянувшаяся призрачной дорожкой по водной глади.

Сжав кулак и до отрезвляющей боли впившись ногтями в ладонь, Лайя моргнула, усилием заставляя себя отвлечься от стремительно заполоняющих сознание видений и вернуться в настоящее. Хотя на сетчатке продолжали плясать алые пятна, а в уголках глаз наметились слёзы. Девушка отдернула руку от страницы дневника и сквозь продолжающуюся на периферии зрения игру светотени попыталась вновь рассмотреть карту. Но ничего более конкретного, чем «где-то между тем и этим» та не выражала.

В самом деле, не спрашивать же Влада! Иначе какой из всего этого получится сюрприз?!

Если вообще получится, ведь Владу ничего не мешало в подробностях узнать обо всех её ночных приключениях и связанных с ними планах. Это если он до сих пор ещё не знал…

«Нечестно!» — в очередной раз про себя простонала Лайя, раздраженная, однако, вовсе не его потенциальным всезнанием и потенциально постоянным незримым присутствием рядом, а тем обстоятельством, что при таком раскладе его просто невозможно было застать врасплох и удивить. Хоть чем-нибудь, хоть чуточку.

С другой стороны, ещё более нечестным и неправильным Лайе казалось привлекать кого-то со стороны. Да, вероятнее всего, ей достаточно было всего-то заикнуться, даже необязательно вслух, чтобы целая армия невесть откуда взявшихся первоклассных организаторов тут же исполнила все её прихоти по высшему разряду, но… ведь это было что-то личное, только для них двоих. Даже Ноэ, став нечаянным «свидетелем», гнева Влада не избежал, а потому вряд ли когда-либо захотел бы вновь побыть третьим лишним в слишком ревностно оберегаемых воспоминаниях.

А если она просто пойдёт к мужу и попросит переместить их в то гипотетически существующее место из чужих описаний, вряд ли он безропотно согласиться на эту авантюру. Было нечто большее для него в тех воспоминаниях, чем несбывшиеся юношеские грёзы, нечто, легко способное пробудить его внутреннюю тьму.

Столь же мучительное, как серебро для его тёмной сущности, — обманутые надежды и пустые обещания, у которых не было срока давности.

— Вл-а-ад… — простонала Лайя, поражённая тем, куда в очередной раз привел её поиск ответов. Вырвав страницу из-под удерживающего её клинка и уже на ходу погасив свечу, в полной темноте девушка устремившись прочь из библиотеки.

Интернет. Для начала ей срочно нужен был интернет с подходящим визуальным контентом по запросу, чтобы воображению было, от чего отталкиваться. Дальше — по ситуации.

Интересно, на каком расстоянии от замка сеть начинала ловить?

Почему-то в пылу собственных размышлений Лайя имела неосторожность напрочь забыть, что в замке была не одна.

— Уоу-уоу-уоу, полегче!.. — не слишком внятно пробормотал Лео, прежде чем широко зевнул и встряхнулся, — так естественно и по-кошачьи грациозно, с учётом, что от макушки до пят во все свои почти два метра он оставался человеком, — как умел только он один на всём белом свете. Моргнул, повёл головой от плеча к плечу, сверкнул на девушку сонным взглядом, и ровно в тот же миг что-то из увиденного заставило его отбросить любые намёки на недостаток концентрации. — Ты вообще… ложилась, Ласточка?

Первый раз за долгий по личным ощущениям промежуток Лайя пожалела, что позволила своим способностям сманить себя далеко за грань привычного людям восприятия. Она увлеклась тем, что было отныне ей доступно, как часто и подолгу увлекалась реставрацией, теряясь во времени. Так и теперь она совершенно не имела представления, сколько прошло от момента окончания бала до вот этого самого мгновения здесь и сейчас, когда Лео в лоб задавал ей вопрос.

Остальные гости, наверняка, тоже скоро проснутся, если уже этого не сделали. Сбегать от них по личным делам, неважно, насколько важным и безотлагательным, было, как минимум, невежливо, учитывая её нынешний официально всем известный статус госпожи Басараб и хозяйки замка.

Как там Ноэ говорил? Noblesse oblige? Да, увы. Увы-увы.

— Предположу, что в моём кубке градус всё-таки был пониже, — Лайя насмешливо улыбнулась, поворачиваясь в обратном изначальному направлении и маня Лео за собой. — Идём. Обезболивающего не обещаю, но водичку точно найдём.

Лео позади фыркнул не то удивленно, не то весело.

— Это не то, что ты… Со мной все нормально! — выпалил наконец Нолан и нагнал девушку в два шага. — Я здоров и бодр!

— Я знаю, — Лайя играючи пихнула друга локтем в бок, а когда тот, поддержав настрой, также играючи поморщился, возмущаясь, сквозь смех тихо предложила: — Идём отсюда скорее, пока мы всех не перебудили, — и побежала вниз по лестнице.

Да, положение обязывало. Об этом хозяйке замка без нужды напомнил обслуживающий персонал, встречая её поклоном, именуя госпожой и уточняя, какие будут пожелания насчёт обеда, ужина, желаемого времени и места, где всё это подать.

Лайя в очередной раз напомнила себе, что все эти люди выполняют свои рабочие обязанности, получая достойную оплату труда, и поспешила направить свою инициативу на подачу идей, а не на их непременно самостоятельную реализацию.

В конце концов, если она захочет встать у плиты, её никто не остановит.

А пока все обитатели замка по мере сил и возможностей стягивались с сердце любого дома — столовую, у Лайи появилась возможность вспомнить, как пользоваться смартфоном.

— О, ничего себе! Сигнал есть! — сообщил Лео, взглянув на свой гаджет поверх кружки кофе. — Значит, Его Величество ещё не пришёл в… спит, — к концу фразы изначальная формулировка показалась Нолану в корне неправильной, и он изменил её. Хотя прежнего смысла, самого прямого, она так и не скрыла.

Лайя открыла чат, увидела значок «в сети» и, порадовавшись столь лёгкой возможности сохранить «за кадром» часть бытовых подробностей, попросила Валентина оставить завтрак Влада на кухне. Улучив удобный момент, она ненадолго оставит гостей и навестит мужа сама.

К счастью, вскоре гости сами решили проблему «удобного момента», сославшись на неотложные дела и нежелание злоупотреблять гостеприимством, за которыми завуалированно скрывалась простая и понятная нужда быстрее покончить со всем этим возвышенным официозом и вернуться к привычной человеческой жизни, рутинным обязанностям и собственным семьям.

Об этом под свечение благодатных венцов и взмахи ангельских крыльев почему-то слишком легко забывалось. Со всем своим не в меру развитым художественным воображением Лайя далеко не с первой попытки смогла представить Алана любящим мужем и отцом, а Уильяма — облачённым в белый халат хирургом, спешащим в операционную, чтобы на вполне законных основаниях поспорить со Всевышним за чьё-то право на жизнь.

Лайя успела только задуматься о возможности достойно проводить гостей, не тревожа при этом Влада, как Валентин, рассчитав момент, отвел её в сторону и с полным владением ситуацией заверил, что всё предусмотрено Господином заранее и не стоит её беспокойства.