Часть 48 (1/2)

— Моя счастливая находка, — слуха Лайи, овеянного мороком сна, коснулся ласковый шёпот. — Моё счастье, — вслед за голосом отвоевывать её у Морфея пришли губы любимого, едва касаясь виска и покрывая невесомыми поцелуями скулу. — Моя красавица-жена, — девушка ощутила его выдох на своих губах. — Моя жемчужина.

Ещё пребывая в пограничном состоянии между сном и явью, Лайя пошевелилась и вдохнула глубже, спустя секунду блаженно улыбнувшись — окружающий воздух раскрылся её обонянию неповторимым ароматом любимого мужчины, свежестью утренней прохлады и растворенными в ней узнаваемыми нотами свежесваренного кофе.

В волнительном предвкушении девушка открыла глаза, мгновенно утонув в небесной необъятной глубине встречающего её взора.

— Buna dimineata, inger meu.<span class="footnote" id="fn_33021310_0"></span>

Все медленно пробуждающиеся вместе с Лайей мысли о том, что они должны были завтракать со всеми, исчезли в зачатке, растворившись, как и вся она, в окруживших её запахах, звуках и ощущениях.

— Кофе — это не завтрак, — Влад спрятал улыбку в прижатом к губам кулаке и, опершись подбородком о согнутое колено, с упоением наблюдал за пробуждающейся возлюбленной, уверенный, что никогда этим зрелищем он не сумеет пресытиться. — Потому обещаю, ненаглядная моя, у нас есть время насладиться им вдвоём, прежде чем слуги накроют стол, и мы спустимся к остальным.

Лайя не собиралась сейчас затрагивать этот вопрос, вовсе о нём забыв, но Влад сам произнёс то самое слово, и девушка вдруг осознала, что вовсе не существовало таких тем между ними, о которых говорить не хотелось или нужно было непременно ждать какого-то особенного момента. Каждое их мгновение вместе было особенным, каждый разговор, о чём бы он ни был, хотелось начать…

— Муж мой, ты ведь, наверняка, лучше меня знаешь, что крепостное право в Европе отменили… — задумавшись, Лайя перевернулась на бок и подпёрла щёку ладонью, подбирая для себя идеальный ракурс любования сидящим напротив неё мужчиной. — В 1848-ом, кажется?

Снова он был уже одет, и только его волосы ещё были влажными после душа и всё норовили завиться кудрями вдоль лица. Его кожи, не скрытой иллюзорным обликом, долгое время не касалось солнце, поэтому он всё ещё был бледен, но восторгу Лайи не было границ, когда она даже в предрассветном сумраке смогла заметить след живого румянца и отсутствие уже, казалось, вечных проклятых теней под глазами. От этого лазурь радужек казалась ещё светлее и ярче, а не скованный усталостью, истощением и неутолимой жаждой взгляд — чище, свободнее… И как ни пыталась Лайя, не смогла рассмотреть в нём и следа тревоги или… злости за произошедшее ночью.

— В Австрии — да, — пока она так беззастенчиво его рассматривала, Влад ответил на озвученное предположение и заинтересованно улыбнулся уголками губ, явно понимая, на что сделан намёк и о чём пойдет речь в дальнейшем. — Но она была далеко не последней европейской державой, где это произошло. И это только согласно официальных документов. В Румынии крепостничество фактически изжило себя только ближе к шестидесятым годам девятнадцатого века.

Лайя улыбнулась в ответ на его улыбку и поощрительный тон и первой потянулась к маленькой кофейной чашке, стоявшей на низеньком столике-подносе между ней и Владом. По размерам, а, соответственно, и крепости налитого в неё напитка девушка знала, что это не её чашка, но на то и был расчёт.

— Тогда почему, — поднеся ближе к себе дымящуюся фарфоровую малютку, Лайя вдохнула клубящийся над ней пар, мгновенно осевший на рецепторах терпкой горечью, — нам по-прежнему накрывают стол слуги?

Влад перестал сдерживаться и, сверкнув белозубой улыбкой, рассмеялся уже открыто.

— Прости, любовь моя, но я не вижу связи, — отвечая сквозь смех, он протянул к ней руку, касаясь пальцами упавших на лицо тёмных прядей и заботливо убирая их за плечи, откуда они всё равно норовили непокорно выскользнуть. — Обслуживающий наш замок персонал — признаю, что для современных реалий определение «персонал» подходит больше и не так режет слух — ни одной минуты не провёл в этих стенах насильно. Более того, ни одной минуты — бесплатно, — кончиками пальцев путешествуя по лицу любимой, Влад коснулся её чуть разомкнутых губ, и чуткая внимательность тут же покинула её взор, а сама она неосознанно всем телом подалась ему навстречу. — Некоторые люди служат… — Влад проглотил противоречивое слово, уже озвученное по старой привычке, искоренять которую у него до сих пор не было ни причин, ни большого желания. — Работают на фамилию Басараб семьями и даже целыми поколениями. Во все времена, независимо от состояния мировой экономики и того, бодрствовал я или спал, все они получали достойную оплату своего труда. Это обеспеченные, состоявшиеся люди, могущие позволить себе и своим детям достойное образование в самых разных сферах, необходимые медицинские услуги и все современные блага беспрерывно развивающейся цивилизации для достойного уровня жизни.

Если бы сейчас перед ней не сидел Влад, Лайя бы обозвала себя идиоткой, зацепившейся за одно не понравившееся её современному слуху слово и раздражающий церемониал, ни разу даже не подумав о том, что за всем этим, бесконечно чуждым современному обывателю, скрывалось множество занятых рабочих мест и благополучно устроенных людских судеб.

— Те, кто служат тебе… поколениями, — неотрывно вглядываясь в его лицо и жадно ловя отражающиеся в глазах эмоции, Лайя и не заметила, как и когда она успела сесть, почти копируя позу мужа. В ее руке между ними всё ещё была источающая пар и кофейный аромат чашка. — Они знают, кто ты?

И снова Влад улыбнулся, одобряя интерес, и в улыбке его, несмотря на уличающе-обнажающий смысл вопроса, не было и тени прежней горечи. В ней буквально больше не было тени, напускаемой требующей освобождения тьмой.

— Насколько хватает их памяти, передающейся в относительно правдивом и неискаженном виде через два максимум три поколения: от прадеда — к деду, знающему моего прадеда, от деда — к отцу, знающему, что дед мой был увлечённым путешественником и большую часть жизни провёл вне родового замка. Как и я, имеющий свой бизнес в разных странах мира, а потому предпочитающий предоставлять часть помещений замка в аренду государству в качестве музея, или частным лицам — как живописное место проведения торжеств — чаще, чем появляться в нём.

— И никто из них никогда не был близок к правде о том, что все твои… якобы предки никогда не существовали? — в воображении Лайи вереницей сменяющих один другой образов пронеслись возможные облики Влада из различных исторических эпох. — Что год за годом, десятилетие за десятилетием они и их родственники служили одному человеку? — в этот момент девушку настораживала вовсе не человеческая невнимательность и даже не потенциальная опасность для смертных, а тот риск, на который шёл Влад, ведь печальная истина, которую нельзя было замаскировать никакой ложью и никакими иллюзиями, крылась в способности людей к трусости, предательству и подчас неоправданной жестокости.

На мгновение Влад задумался над ответом, опустив взгляд в переливающуюся жидкой чернотой в ореоле тающей пены кофейную гладь. Наверняка, поднося чашку всё ближе и ближе к их лицам, Лайя даже не отдавала себе в этом отчёта, давно забыв про собственный кофе.

— Жизнь людей быстротечна, — Дракула, наконец, нашёлся с ответом, своими пальцами обнимая пальцы любимой. — Чем дольше я существовал, тем сильнее это замечал, несмотря на то, что с пятнадцатого века средняя продолжительность человеческой жизни заметно увеличилась. И да, они порой бывают невнимательны, а то и вовсе избирательно слепы во имя личной выгоды, но люди — существа, отнюдь не глупые, а некоторые ещё и весьма… любознательные. Ничто не мешало им строить собственные догадки, проводить расследования, находить доказательства и верить в узнанное. Но ни перед кем из них лично я не исповедовался, а тем немногим, кто знал худшую версию и по совместительству — правду, ни исповеди, ни доказательства не требовались. И они служили мне… нам с тобой гораздо дольше всех прочих, кто был после них, — продолжая придерживать руку Лайи своей, Влад не стал её останавливать, когда она поднесла чашку совсем близко к его губам.

Напротив, он послушно склонился, аккуратно обхватив губами хрупкий фарфор, не бывавший в его руках и уж тем более не касающийся губ… очень-очень давно. Осторожно, на пробу, чтобы дать телу и разуму вспомнить, каково это, он сделал небольшой глоток густой, тягучей жидкости. Да, прежде ему не раз доводилось имитировать приём пищи, и далеко не всегда демонстрация ограничивалась глотком воды, но… у тёмного тела и у человеческого реакция была столь же кардинально разной, как и потребности. Вампиром он вкус приготовленной еды ощущал совсем иначе, и даже любимые некогда блюда его тёмному нутру казались отвратительными, если не представляли собой сырое мясо, щедро пропитанное кровью.

Лайя смотрела на него, от её взгляда невозможно было укрыться, и в её шоколадных глазах напротив Влад читал предвкушающее волнение на грани с благоговением перед событием, которое вовсе не стоило внимания, но будто бы меняло реальность и могло заставить стрелки часов изменить направление хода. В какой-то мере, так оно и было… И мужчине совершенно не хотелось даже на уровне глубинного инстинкта избежать этого пронизывающего взгляда или отвернуться, или… смутиться чрезмерным вниманием, насчёт которого среди людей бытовала присказка: «Не смотри в рот, не то подавится». Нет, у Дракулы с рефлексами был порядок, и ничего подобного он не боялся, разве что под таким пристальным взглядом и напором чувств, что в нём бушевали, ему трудно было сосредоточиться на информации со вкусовых рецепторов. Одно только он мог осознанно заметить: он чувствовал — впервые за сотни лет воспринимал вкус… правильным, таким, каким он мог бы быть и каким был для него настолько давно, что уже успел безнадёжно забыться, за ненадобностью со временем вовсе исчезнув из памяти и оставив лишь запах прежним — неизменным в своей искушающей притягательности. Таким, каким был для него когда-то аромат жареных кофейных зерен…

Влад прикрыл глаза, делая уже полноценный глоток и предаваясь воспоминаниям о том, как, попав к туркам, он впервые попробовал кофе, будучи совсем ещё юнцом. Как он часто пил его с Асланом и как однажды в одну из их тайных встреч в глубине дворцового сада принёс попробовать Лале… Оказалось, что в гареме кофе не жаловали, считая его излишне бодрящим для девушек, уделом которых были не меч и седло, а швейная игла да пяльцы.

Впервые попробовав напиток, Лале сперва храбрилась и старалась ничем не выдать своих неприятных ощущений, но потом призналась, что этот их на пару с Асланом расхваленный kahve<span class="footnote" id="fn_33021310_1"></span> такой же горький и колючий, каким иногда бывал сам Влад. Поэтому она совсем не удивилась, что кофе ему так понравился.

Вернувшись из воспоминаний в настоящее, Влад поспешил открыть глаза, зная, что встретится с той же душой, носящей теперь уже другое имя, но столь же родной и бесконечно им любимой, которая однажды сумела коснуться сердца нелюдимого чужеземца даже сквозь все его колючки и разбавить обжигающую горечь его души подобно тому, как молоко и сахар разбавляли кофе, превращая некогда неоценённый Лале напиток в любимый Лайей капучино. О котором девушка благополучно забыла, наблюдая за Владом, с выдохом, замершим на губах ожидая… его вердикта.

— М-м-м, вкусно… — не заставляя ждать, прошептал Дракула, и это было чистой, не преуменьшенной, но и не преувеличенной правдой. — Совсем как раньше… — мужчина улыбнулся в ответ на улыбку, расцветающую на губах возлюбленной, и тепло растеклось в его груди, на мгновение лишая дыхания — тепло искреннего наслаждения всем тем, что с ним сейчас происходило и той, которая дарила ему и делила с ним эти удивительные моменты… жизни.

— А что насчёт Валентина? — склонившись к нему и коснувшись лбом его лба, спросила Лайя, возвращаясь к теме, едва не утерянной в подхватившем обоих потоке чувств и воспоминаний. И за это ощущение меры Влад был жене невыразимо благодарен, потому что иначе они бы вряд ли покинули эту комнату так скоро, как того требовали оставленные до утра за закрытой дверью, отложенные, но неизменно требующие внимания обстоятельства. — Ведь он не знал прошлых нас с тобой. Не знал тебя человеком, в отличие от рода Сандры. И все же он, кажется, так же знает… худшую версию правды о тебе.

Влад подумал, что это, наверное, не то откровение, которое стоило бы начинать, не имея достаточно времени на рассказ, не прерываемый на утренние сборы и прочую рутину, но, в конце концов, этот момент однажды всё равно бы настал. И сейчас, когда они были наедине, когда правильный вопрос был задан правильному рассказчику — ему, а не Валентину — он не видел смысла искать отговорки.

— Простишь, если я буду краток, dragă? — Влад провёл пальцами по её лицу, обнимая щеку ладонью.

— Даже если ты промолчишь… — почти без голоса шепнула Лайя, накрывая его пальцы своими и прикрывая глаза, стремясь отдаться его гипнотическому голосу, способному совершить невозможное — звучанием своим обоих их перенести в безвозвратно минувшее прошлое, позволив ей последовать за ним хотя бы таким образом, в воспоминаниях о тех событиях, когда она не была способна находиться рядом физически.

Дракула ценил предоставленную возможность уйти от ответа, но самому себе он её не давал. Дальнейшее молчание не имело смысла.

— Двадцать лет назад тёмным понадобилось добыть один артефакт, который на тот момент хранился подле меня, в моём… склепе. Сделать это самостоятельно на моей земле они бы не смогли, поэтому прибегли к достаточно популярному среди тёмных способу — привлекли смертных — расхитителей гробниц — соблазнив их и без того неправедные души тёмными дарами. Они так же научили их, что если в склеп ко мне послать, например, ребёнка, да ещё и местного, родной крови, так сказать, то Господарь земель, всегда ратующий за свой народ, мальца не тронет… — едко усмехнувшись собственной формулировке, вольно интерпретирующей некогда кем-то сказанное, Влад отвернулся и встал. Глубже погружаясь в события прошлого и связанные с ними ощущения, он предпочёл от Лайи отойти подальше. — И в этом была своя правда, — продолжил глухим голосом, глядя в стену, а на самом деле — сквозь неё, пространство и время, мыслями возвращаясь к событиям того дня и полностью в них растворяясь, как растворялись замковые стены, неуловимо превращаясь в дремучую лесную чащу. — Только вовсе не потому что «свой», даже не потому, что ребёнок, а потому что дремлющий тёмный хищник, поджидающий добычу, учуяв запах живой крови, не учуял обычно неотъемлемо следующего за ним шлейфа страха. Вместо них лишь отчаяние и надежду. А всё потому, что не по годам смышленому пятилетке «плохие дяди» очень доступно объяснили: или он залезет в склеп и принесёт им то, что в нём спрятано, или они убьют его семью, — Дракула сжал челюсти, несмотря на стойкое послевкусие от кофе, явственно ощущая во рту тот самый, ни с чем несравнимый и ничем не перебиваемый даже десятилетия спустя вкус — крови добычи, пульсирующей страхом. — Которую по наущению подельников они всё равно вырезали, как нежелательных свидетелей, — Влад резко втянул носом навязчиво пахнущий кровью воздух. — А затем я убил их. Людей, тёмных, что за ними стояли… Обескровил и растерзал на куски всех, кроме мальчика… — на какое-то время Влад замолчал, давая Лайе шанс воспринять услышанное, а себе самому — совладать с разбуженной яростью, дерущей его глотку звериным рычанием. Наконец, когда снова почувствовал себя в состоянии говорить, продолжил:

— С тех пор, мною едва ли замеченные, прошли двадцать лет. И только в тот памятный день, когда я чуть не напал на Милли с Лео в лесу близ склепа, я узнал, что мальчика того звали Валентин. Что он провёл свои детство и юность в бегах из приютов, которые мешали ему идти по стопам его родителей-археологов в поисках правды о существе из Холодного леса. Что, в конце концов, он узнал всё, что смог, об этих гиблых местах и об их Господаре, и, несмотря на всё узнанное… хочет мне служить.

Бесцельно вертя в руках наполненную чашку, но даже не чувствуя запаха давно остывшего напитка, Лайя наблюдала за Владом, желая подойти, но не решаясь. Не потому, что она боялась его таким, а потому что, увы, не могла ничего изменить в том, что его таким делало.

— И ты позволил? — вопрос риторический, с уже известным ответом, но Лайе отчаянно не хватало подробностей. Влад сполна вкусил предательство и, несмотря на то, что тот же Ноэ продолжал считать его легковерным, не доверял почти никому. И особенно — подобострастию людей, дремлющее тёмное начало которых он не мог ни предсказать, ни контролировать.

— Разумеется, нет, — Дракула повел головой в отрицании. — В том состоянии, в котором он нашёл меня сразу после пробуждения, я чуть было не завершил то, от чего двадцать лет назад смог удержаться. Я прогнал его, приказав обо мне забыть… — мужчина оскалился в скупом подобии на улыбку, чувствуя, как подступающее ощущение неприязни вновь сводит скулы. — Но потом Антону оказалось мало жалования, что я заплатил ему в тот же день, как замок из статуса музея вернулся в частную собственность, для слишком высокого риска его жизни и здоровью. Я остался без дворецкого в самый неподходящий момент, когда в замок вернулась… ты и другие, дорогие мне люди, совершенно, однако, не помнящие иную мою сторону. Мне срочно нужен был помощник, знающий о том, кто я, и без привлечения кого-то с тёмной стороны, чего я категорически не хотел, выбор оказался… невелик.

— Жалеешь об этом? — на этот вопрос Лайя тоже знала ответ, но всегда были условности, всегда были те самые коварные «но», которые на корню исключали однозначность выбора.

Влад глубоко вдохнул, чуть запрокинул голову и повел сведёнными напряжением плечами, пытаясь заставить каменные мышцы расслабиться.

— Лишь о том, какой тяжкий груз тайных знаний ему приходится нести. Но ни секунды о том, кем он стал благодаря этим знаниям. Кем он выбрал стать при множестве самых разных вариантов, как худших, так и лучших, сохранив пытливый ум ясным, сердце — добрым, а душу — чистой.

Отставив чашку, Лайя осторожно поднялась на ноги, легко ступая, подошла к Владу со спины и, не встретив сопротивления, приложила ладони к бугрящимся под тонкой тканью рубашки мышцам.

— Скажешь что-нибудь? — тихо спросил мужчина, заставив её задуматься над ответом.

Вид, что разливался в арках рассветными цветами, был подобен идеально выполненному полиптиху,<span class="footnote" id="fn_33021310_2"></span> приковывая к себе взгляд и мысли. Пространственный и, отчасти, чувственный сюрреализм мешали сосредоточиться, поэтому, чтобы ничто не отвлекало, Лайя закрыла глаза и, привстав на носочки, прижалась губами к шее любимого, оставляя невесомые поцелуи на выступающих позвонках.

Он поведал ей очередную из великого множества тайн своей жизни буквально несколько минут назад, но казалось, будто она знала её всегда, именно такой, какой она в итоге оказалась. Сам факт знания не менял абсолютно ничего ни в её отношении к Владу, ни в отношении к Валентину. Какие слова он хотел от неё услышать?..

— Ты ждёшь от меня критической оценки своих действий, — наконец, Лайя собралась с мыслями и спокойно, вдумчиво заговорила, — но её не будет. И я знаю, что мы ещё не раз вернёмся к этому вопросу по мере того, как случайно или намеренно, тобою или кем-то другим мне будут открыты подробности шестисот лет твоей жизни. Я знаю, что ещё не раз мне скажут в лицо, что мой муж творит зло, что сам он есть… зло. Оправданий ты не примешь, и делать этого я не стану ни перед кем, будь уверен. Но я добавлю — справедливое зло. И в отличие от тех, кому я это скажу, я буду понимать, что у справедливости всегда было и всегда будет две стороны. Являясь ниспосланным добром и спасением для одних, для других она неизбежно оборачивается злом и погибелью. И такие всегда будут порицать вершителя справедливости, но никогда — самих себя, — продолжая обнимать, из-за его плеча Лайя устремила взгляд на переливающийся ярким градиентом горизонт, где горные пики, загораясь рассветным заревом, врезались в небесную высь. — Ты ведь всё это знаешь сам, Влад…

Дракула накрыл руки жены своими ладонями, наблюдая, как над его землями восходило солнце, как вторгались его светоносные лучи в ночной мрак, озаряя равнины и расплавляя туманы в низинах.

— Знаю, — мужчина обернулся на тихий шелест её дыхания и, развернувшись в объятиях так, чтобы ей стало удобнее, склонился для поцелуя.

«Знаю, свет мой. Но как же мне жаль, что я не в силах тебя уберечь от этого страшного знания…»

Лайя хотела возразить, но Влад не позволил ей этого. Не так должен был начаться их день, не так! Разорвав поцелуй, когда воздуха окончательно перестало хватать обоим, он поднял любимую на руки. Горящие лучи рассвета тем временем подбирались всё ближе, коснувшись сперва устланной каменными плитами площадки снаружи, затем колонн, постепенно проникая сквозь арки в саму спальню. Но Влад дожидаться не стал, он вступил в одну из них, позволяя рассвету коснуться кожи, идя по холодному ещё камню, шаг за шагом, всё ближе к открытой площадке, иллюзорно уводящей в никуда, но открывающей целый мир. За гранью доступного большинству смертных. За той гранью, в которой сходились миры, объединяя каждый свои законы… Осторожно опустив Лайю на ноги, Влад взял её руку в свою, предплечьем к предплечью, ладонью к ладони. Какое-то время он позволил себе любоваться её ослепительной красотой, которую не была способна ни затмить, ни даже оттенить ни одна одежда, будь она повседневной или самой изысканной вечерней. И всё же в том образе, что у него получилось для неё создать было то, что утоляло его, казалось бы, давно утолённую тоску по прошлому. По его любимой жене, в любых обстоятельствах достойной лучших нарядов, способных подчеркнуть её статус. Даже не в глазах толпы, не в чьих-то чужих глазах, но в его собственных! Ведь она была Королевой его сердца и его души и не было никого величественнее её и прекраснее.

Впереди них, насколько хватало их одинаково зорких глаз, простирался горизонт. Но широким взмахом руки Дракула указал не на него, он указал ниже, на пустующие, даже взгляд уводящие лабиринтами непроходимых лесов пространства у подножья замка. Пустующие до времени, пока сияло дневное светило, пока оставалась непроницаема грань и пока там, внизу не ждали его подданные, призванные, чтобы признать верховную власть Короля и преклонить колени.

— Однажды я выйду сюда тем, перед кем склонится весь мир, — произнёс Влад в поток ветра, подхвативший его слова и тотчас разнёсший их по окрестностям лучше любых рукотворных акустических механизмов. — Чтобы принять клятвы преданности и покарать отступников. Также, как сейчас, я выйду сюда рука об руку с тобой и представлю им тебя, как мою супругу и их полновластную Королеву, равную мне во всём. Мир, склонившийся предо мной, я в тот же миг положу к твоим ногам. И все они станут тому свидетелями. Но сегодня… — встав напротив Лайи, Влад опустился перед ней на одно колено и склонил голову. — Пока лишь Господь и рассвет нам свидетели…

— Влад, что ты?.. — давно и безнадёжно потерявшая нить происходящего Лайя, осознавая тщетность попыток заставить его подняться, могла лишь беспомощно водить руками по его замершему в коленопреклонной позе телу. — Влад…

— Лайя Бёрнелл, — когда он заговорил, голос его, несмотря на то, что был тих и звучал из глубин груди, звенел от напряжения, наполняя собой всё окружающее пространство, налетающими порыв за порывом ветрами разносясь, кажется, в самые дальние уголки планеты и даже за её пределы — в иные миры. — Глава светлого воинства из святого рода Человеческого, ангел света божьего. Окажешь ли Ты мне, Владу Дракулешти из отмеченного тьмой рода Дракона, великую честь стать светлой Королевой на престоле тьмы и разделить со мной бремя правления? — мужчина поднял перед собой руки, и из окутавшего их на мгновение всполоха тёмной энергии, будто из самой же тьмы созданное, на его ладонях появилось… украшение. Лайе понадобилось мгновение на позабытый вдох и осознание, что при всей схожести с короной, это всё же была не она, но в то же время не колье и не кулон, хотя центральный камень композиции не узнать было невозможно — полый кристалл — воссозданный энергией стихий фиал для света её души. Сейчас, на фоне обрамляющих его снежно-белых жемчужин, он казался черней самой тьмы, которой не мог коснуться даже заливающий всё вокруг свет солнца. Лайя подняла на Влада ошарашенный взгляд, но тут же вспомнила о заданном вопросе, прочла его в напряженных чертах, застывших в покорном ожидании, в глазах, смотрящих на неё так, как никогда не посмотрят на Бога.

Ей бы испугаться той власти, что она имела над ним, вовсе к подобному не стремясь, как и к той роли, которой она не считала себя достойной, но её время выбирать закончилось. Настало время принимать последствия выборов, сделанных ранее.

Лайя прикрыла глаза от слепящих их отблесков солнца и склонила голову, давая своё молчаливое согласие, что громче всяких слов билось в её груди, гулом учащённого пульса заглушая все прочие звуки.

Украшение в руках сотворившего его Короля сей миг преобразилось в гибкую тику, и, поднявшись с колен, умелым движением, но чуть подрагивающими от переполняющих его эмоций руками он увенчал ею голову своей Королевы, повелевая тёмной энергии — части его силы, его волей заключённой в кристалл — оберегать её, как самого себя. Потому что и не было больше его и её отдельно, их жизни, судьбы, даже их энергии были едины.

У Влада пока не было этому доказательств, их ему могло предоставить лишь время, но он знал уже сейчас, сквозь терзающее нутро недоверие, сомнения и страхи, чувствовал, что в нём отныне заключалось их общее на двоих бессмертие, а в ней, как на конце иглы в той древней сказке, — их смерть, так же общая на двоих.

Дракуле достаточно было лишь вообразить — и величественное, способное выбиться из абсолютно любого повседневного образа статусное украшение вмиг превратилось в усыпанный россыпью жемчуга обруч. Он знал, что Лайя такие любила, как любила она носить распущенными свои прекрасные волосы, которые часто для удобства приходилось чем-то усмирять. И обруч для этой цели подходил идеально. По крайней мере, на случай завтрака в кругу семьи.

— Ты же не сможешь делать так всегда… — Лайя в сомнении потрогала свою новую прическу, в лёгком неверии ведя ладонью по упругим переливающимся кудрям, свободно рассыпавшимся по плечам. Она могла поклясться, что у зеркала на пару с плойкой она потратила бы на подобную укладку не меньше часа.

Наблюдающий за ней Влад лишь усмехнулся, и это была одна из тех его самоуверенных полуулыбок, принимающих брошенный вызов, в которой не приходилось сомневаться.

— Дай мне немного времени, душа моя, и обещаю, я научусь делать гораздо лучше. Кому же ещё я посмею доверить свой небесный алмаз?..

После нескольких вдохов-выдохов и безуспешных попыток хоть что-то ответить Лайя поняла, что Влад украл буквально все её слова. Под взглядом его глаз врассыпную разбегались и её мысли, и в этой вакханалии девушка отчаянно пыталась удержать одну важную, волнующую её сейчас сильнее прочих. Коснувшись ладонью своей груди, она прошептала:

— У меня нет для тебя подарка, нет короны, тебя достойной, но… у меня всё ещё твоё кольцо, мой Король.

Рвано выдохнув, Влад притянул её к себе для поцелуя, сейчас необходимого больше, чем воздух, что их окружал. Потому что она согласилась. Она сказала: «Да!»

Вокруг них с разгорающимся рассветом наставал новый день. Всего лишь один из многих ничем не отмеченных на ленте времени дней, непримечательных для людей, не способных увидеть: истинные размеры и красоты замка, потусторонней силой сокрытые от любопытных глаз; его полноправных хозяев, застывших в объятиях друг друга на смотровой площадке; энергий, что излучали в пространство их тела, вне иллюзии лишенные привычной глазу человечности.

Его огромные кожистые крылья были черней безлунной ночи, затмевая собой солнце, её, оперённые — белее самого ясного дня, изнутри искрящиеся перламутром тысячи жемчужниц. Его голову венчала корона из костяных рогов, и в вечных попытках человечества познать истинный лик тьмы, при бесконечности существующих вариантов, не было в них разницы между рогами Дьявола и Дракона, как не было её между образом Дракона и библейским представлением о змее-искусителе, отождествляемым с Сатаной. Её голову украшал нимб, светом своим не позволяющий разглядеть черт лица, но прекрасный настолько, что на него хотелось смотреть вечно.

Утренняя Румыния купалась в божественном свете. Король и Королева, благословлённые высшими силами, крещённые огнём, водой, землёй и небесами, встречали первый рассвет своего правления.

В мире людей.

И этот мир, принадлежащие ему близкие люди ждали их внимания, как и сами они — встречи, столь долгожданной, какая случается после изнурительно долгой разлуки.

— Лайя! — Сандра подскочила со своего места за столом и кинулась навстречу, стоило только ей появиться в проёме двери.

— Сандра! — Лайя интуитивно раскрыла объятия, успев сделать ещё буквально полшага, прежде чем радость встречи едва не отбросила её назад в коридор.

— Mă bucur să te văd… — произнесла румынка ей в плечо, лишь усиливая объятия. — Ne temem pentru tine!<span class="footnote" id="fn_33021310_3"></span>

Прошло ещё некоторое время, прежде чем Сандре удалось совладать с вырвавшимися на свободу эмоциями, и она отстранилась, запоздало припомнив про этикет, который сейчас казался настолько же лишним, насколько и необходимым. Заметив позади Лайи Влада, девушка испытала ещё большую неловкость за свою несдержанность.

— Domnul, — она приветствовала его наклоном головы. — Doamnă.

Чуть в стороне сестре вторила Илинка, прибавив к формальному приветствию радушно-звонкое:

— Buna dimineata.

Всеми силами Лайя гнала прочь неловкость, грозящую испортить такой долгожданный момент, и её беспомощный взгляд метался от лица одной сестры к другой, мечтая стереть из их умов само понятие того, что они не просто друзья, что они не могут, как раньше, обойтись вовсе без всего этого — лишнего, ненужного, бессмысленного, когда всё вот так, когда рядом нет никого постороннего и никого чужого, кто не знал бы, кто есть кто. Или наоборот, знал бы только это и не имел бы ни малейшего понятия о том, через какие перипетии все они прошли, чтобы иметь благословение вновь встретиться спустя века, узнав друг друга, вспомнив, восстановив былые узы, что некогда связали их прочнее кровных.

Наконец, осмотрев, кажется, всё, доступное зоркому взгляду, Лайя вдруг поняла, чего ей отчаянно не хватало для завершенности картины. Точнее, кого…

— Господин, — в столовую тем временем вошёл Валентин, неся в каждой руке по вазе с цветами, — Госпожа, — обоих их мужчина приветствовал кивком и едва заметной улыбкой, направленной преимущественно в пол, как и его взгляд.

— Доброе утро, Валентин, — наконец, собравшись с мыслями, ответила Лайя. Взгляд её метнулся к большим настенным часам, на всякий случай удостоверяясь, что время подходящее. Всё ещё довольно рано, тем не менее, маловероятно, чтобы тот, кого она не досчитывалась, до сих пор спал. — А где Лео?

Валентин только опустил на стол вазы и, наверняка, не успел даже подумать над ответом, прежде чем Лайя ощутила, как пальцы Влада выскользнули из её руки.

— Я схожу за ним, — сказал он, уже удаляясь по коридору в противоположную сторону от той, откуда они пришли. Его шаги эхом отдавались от стен.

Лайя непонимающе посмотрела ему вслед, поймав в полумраке лазурное свечение его глаз.

«Рассаживайтесь, не ждите, чтобы остыло. Просто кое-кто наконец-то почувствовал себя в безопасности и решил проспать, как и полагает кошачьим, большую часть суток», — на его губах, не видя, Лайя чувствовала улыбку, теплом своим плавящую её тревогу в зачатке. Если и существовала для неё незначительная причина, Влад во всём разберётся.

— Умираю с голоду, — призналась Бёрнелл уже вслух и решительно направилась к столу. Ароматы еды, достигнув её обоняния, кружили голову, заставляя, наконец, вспомнить и осознать, как давно она не ела ни кусочка и насколько на самом деле была голодна. Живот скрутило голодной судорогой, рот сам собою наполнился слюной…

Влад почуял неладное, как только не увидел Лео со всеми в столовой, первым же сжимающим Лайю в своих львиных объятиях. И хоть он знал почти наверняка, что ничего непоправимого случиться не могло, ему теперь не терпелось растолкать соню самыми неприятными для него способами в отместку за пусть и незначительное, но волнение. Не зря, наверное, Телец обхаживал их всех вчерашним вечером, каждому напутствуя одно и тоже — есть и отдыхать. И без крайней надобности, сопоставимой с угрозой жизни, к использованию сил не прибегать. Дракула не преминул напомнить ему его же слова, когда по темноте отвозил его и Орла в город, однако навязывать гостеприимство он не стал, как и оспаривать утверждение, что деловые вопросы обоим, связанным обязанностями руководителям проще будет решать из городской черты, где не было проблем со связью, транспортом и прочими благами современности, как выразился Аквил: «Не потустороннего свойства».

В конце концов, всё, что от него напрямую зависело и могло свести к минимуму последствия энергозатратного ритуала, он для них сделал. И в тот момент Лео с ними не было, он уже спал в своей комнате и Уильям запретил его будить. Влад запрету безоговорочно внял. Но с тех пор прошло больше десяти часов!

Изменение температуры в окружающем пространстве Дракула впитывал кожей вплоть до десятой доли градуса. Он знал, каков обычный тепловой режим для каменных стен его замка, как знал и то, что, даже если затопить одновременно все печи и камины, здесь не будет жарко, даже летом, даже с температурой наружного воздуха, в очередной раз бьющей свои же рекорды. Эти земли впитали слишком много крови и страданий и повидали слишком много тьмы, чтобы источать могильный холод круглый год.

Но чем ближе Влад подходил к своей цели, тем отчётливо жарче становился бьющий ему в лицо воздух, при малейшем вдохе иссушающий глотку…

Подгоняемый недобрыми подозрениями, мужчина ускорил шаг, но вскоре вынужден был замереть перед запертой дверью. Приложив ладонь к преграде, стоящей между ним и источником жара, открытого пламени по обратную её сторону Влад не ощутил, но та была опасно раскалена, давая понять, что это лишь вопрос времени, когда будет преодолена точка воспламенения, и дерево начнёт тлеть или того хуже — сразу вспыхнет.

На чутком слуху единым, давно превзошедшим все мыслимые нормы гулом билось сердце, выдавая в один положенный удар все пять…

Не теряя дольше ни секунды, Влад толкнул дверь, проигнорировав повёрнутый в положение «закрыто» замок и тот факт, что ручка оказалась накалена докрасна. Он сделал шаг внутрь комнаты, ища взглядом Лео, при этом начисто игнорируя волной прокатившееся по коже ощущение, будто он, позабыв раздеться, перешагнул порог хаммама. Было жарко и влажно, потому что вся свободная вода — в кувшине подле кровати, в стакане — кипела, медленно превращаясь в пар и заполняя пространство молочно-белой дымкой.

Лео, в лоскуты растерзав одеяло и в тугие жгуты искрутив под собой все покрывала и простыни, метался по кровати, издавая звуки, являющие собой нечто среднее между человеческими стонами и звериным рычанием. Вторжение Влада, он, судя по всему, не заметил, как и всего происходящего вокруг, находясь в забытьи между сном и явью. Хотя всё его тело, каждой мышцей напряжённое до предела, говорило обратное. Влажная кожа истекала потом, а под ней, запаенная в венах, плескалась, настойчиво ища себе выход, его сила, жидкой лавой растворённая в крови.

— Нет… Не н-н-адо! Н-н-не… посмеешь! Н-н-не позволю! — мощное тело выгнулось дугой, впиваясь в матрас хватом цепких — львиных когтей.

Перестав пытаться что-то понять, Дракула метнулся к бредящему другу.

— Лео! — окликнул он, попытавшись коснуться плеча, но исходящая от него энергия окутала хозяина подобием непроницаемого щита, и Влада, легкомысленно неготового к сопротивлению, отбросило назад волной направленного жара. Из опасения, что воспламенится что-нибудь, менее огнестойкое, Дракула уходить от удара не стал, принял на себя, впитав энергию огня своей преобразующейся аурой. — Лео, очнись же! — позвал он снова, но теперь уже из его грудной клетки исторгся высокочастотный вопль, лишь отдалённо напоминающий человеческую речь. Он прокатился мощной волной, огибая препятствия и отражаясь от стен, вынуждая Лео резко сесть на кровати, в тот же миг ошарашенно соскакивая с неё на пол и дальше — перекатом в сторону, с приземлением на четыре точки опоры, как если бы кровать была его погребальным костром, вот-вот грозящим превратиться в смертное ложе.

Его горящие глаза с тонкой вертикалью сузившихся на свету зрачков обыскивали пространство из позы готового вот-вот обернуться и атаковать льва. Широкие ноздри раздувались от частых, захлёбывающихся вдохов, которых ему, очевидно, не было достаточно, потому что они не приносили облегчения, лишь обжигали глотку на каждой новой попытке…

Такое пограничное состояние друга настораживало, хотя Влад чувствовал, что сам Лео был напуган не меньше, а, скорее, даже больше, учитывая обстоятельства пробуждения и то, что, пробудившись, он ещё не до конца проснулся, взгляд его не обрёл осознанности, а поведение продолжало напоминать состояние человека в горячечном бреду.

— В-влад?.. — Нолан часто-часто моргнул несколько раз, стараясь сфокусировать мутное зрение, но перед глазами всё плыло в дымке раскалённого воздуха, и единственное, что у него получилось более-менее чётко рассмотреть — это очертания громадной фигуры, головы на три выше него, облачённой в броню, напоминающую чешуйчатую шкуру.