Часть 47 (1/2)

Свет может лишь отпустить, позволив, уступив.

Забрать себе частицу Света — душу, осознав свои способности и прочувствовав ответственность за них, Дракон должен сам. Если к подобной ответственности он не готов, если не готов владеть единственной чужой душой, как Творец владеет всеми созданными душами, значит, мольбы твои напрасны, Элинор. Или он придёт за тобой сам, или ты останешься.

Останешься…

Останешься.

Останешься!

Здесь.

Душа, лишенная сосуда, не могла противиться, спорить, плакать, звать… Только ждать, не ощущая времени и пут забвения, что медленно подбирались к ней, окутывая всё сильнее — овладевая, подчиняя.

Отовсюду своим холодным негаснущим светом на возвратившуюся душу взирали очи-звёзды — неумолимые, непреклонные, равнодушные, взглядами своими стремящиеся и её превратить в такое же холодное светило на небосводе вечности.

Но затем необъятные межзвёздные просторы пронзил глас, заставивший померкнуть все звёзды разом. Все, кроме одной, ещё не успевшей вспыхнуть.

— Лайя-я-я-я!

Сперва душа, разлучённая с телом, ничего не чувствовала, но потом ощутила, будто падает. Бесконечно. В пропасть без дна.

— Вл-а-д! — выкрикнула Лайя, резко распахнув глаза и жадно хватая ртом воздух. Ещё прежде, чем сонный разум её, отделив кошмар от яви, сумел вспомнить, где она находится и что происходит, рука её слепо зашарила рядом, ладонью по пустым и оттого холодным простыням.

— Я здесь, — мужчина отозвался быстрее, чем девушка успела испугаться его отсутствия, а стоило ей, перекатив голову по подушке, моргнуть, всмотревшись в наполняющий комнату полумрак, она увидела его силуэт на фоне арочных окон. Полуобернувшись, он наблюдал за ней глазами, лазурью горящими из темноты, и в их прежде умиротворённом спокойствии рябью заплескалась тревога. Вмиг позабыв обо всём, Лайя перекатилась на огромном ложе ближе к дальнему его краю, и, стянув за собой первый поддавшийся её слабому спросонья усилию лоскут ткани, бросилась в тут же призывно раскрытые для неё объятия. — Мое сокровище, — выдохнул Дракула, смыкая руки на льнущем к нему девичьем теле и с готовностью зарываясь лицом в её длинные волосы. При этом ощущения были столь яркими, будто они не виделись и не слышали голосов друг друга изнурительно долгие дни, месяцы и даже годы, а не те несколько часов, которые его любимая провела в объятиях сна.

Не слишком ласковых объятиях, надо полагать, учитывая, как часто сейчас билось на его слуху её встревоженное сердце.

— Плохой сон? — Влад осторожно попытался отстраниться и заглянуть ей в глаза, чтобы найти в них подтверждение, но Лайя лишь отрывисто качнула головой, сильнее прижимаясь щекой к его груди и улыбаясь — сонной, но такой счастливой улыбкой, мгновенно заставляющей Дракулу забыть не только о заданном вопросе, но и обо всех мыслях, что голодными гончими терзали его нутро ещё несколько мгновений назад.

— Это был хороший сон, — промурлыкала девушка в грудь мужчины, медленно поднимая взгляд к его лицу в затаённой надежде ещё застать его взгляд иным. — Ты звал меня. Ты пришёл за мной! — увы, глаза его больше не пытались всматриваться во мрак, не было нужды, потому они вновь были человеческими, и Лайе осталось лишь обнять его лицо, пальцами лаская кожу и чувствуя, как легонько колет их щетина.

Лишь окончательно проснувшись, она сообразила, что Влад вновь был одет, его волосы были уложены, не изменяя привычному идеалу, как если бы он не то что не спал, но даже и не ложился. Хотя по цвету неба снаружи рассвет не торопился вступать в свои права, щедро давая им время на отдых.

Только Влад отнюдь не выглядел ни отдохнувшим, ни собирающимся это делать. Будто воин в карауле, он нёс свою ночную вахту, с секунды на секунду ожидая нападения врага, а потому в его теле не осталось и следа прежней расслабленности. Пережитые чувства и ощущения ещё тлели в сознании самой Лайи, ещё были достаточно горячи, чтобы пытаться вспоминать совершенно ненужные детали, но в одном девушка была уверена: он был рядом с ней, он обнимал её, пока она засыпала, не оставляя ей ни малейшего повода сомневаться, что он тоже скоро заснёт. Однако своим временем на необходимый отдых Влад, видимо, предпочёл распорядиться иначе.

Это ещё не было причиной всерьёз тревожиться, но понуждало Лайю задуматься над тем, как, не спрашивая напрямую, заставить Влада признаться в том, что его гложет. Кроме очевидного, общего на двоих страха потерять вновь обретённое. Но это пройдёт. Обязательно пройдёт, Лайя точно это знала, им просто нужно было время. Время, заполненное друг другом настолько сильно, насколько это возможно, чтобы эгоистично не забыть при этом обо всём остальном, также требующем их внимания и присутствия.

Пошевелившись, Лайя заставила мужчину ослабить объятия ровно настолько, чтобы раскрыть покрывало, в которое она куталась, попытавшись укрыть им их обоих. В этом не было практической нужды — Влад был в одежде, а в камине за кованой решеткой полыхало пламя, наполняя комнату красно-рыжими отблесками тепла и уюта, но девушке по-прежнему хотелось свести к минимуму любые преграды, их разделяющие, будь то пространство или одежда, или мысли, что, как невидимые стервятники, кружили над ними, стремясь забрать их время вдвоём.

— У тебя холодные руки, — прошептала Бёрнелл, заметив это только сейчас, когда его ладони под тканью накрыли её обнажённые плечи, кожей к коже. Так странно… Она совсем не обращала внимание на это раньше, когда его руки были холодны всегда, а теперь это почему-то казалось ей неправильным, тем, что возможно и непременно нужно было исправить. Прижать к себе, делясь живым теплом, согреть.

Будто отвечая на её незаданные вопросы о причинах, Влад аккуратно развернул её лицом к арочным окнам, спиной вжимая в свою грудь. Прежде Лайя была убеждена, что, несмотря на их уникальное и сложное архитектурное решение, граничащее с невозможным для законов физики, проёмы были защищены от внешнего мира стеклом. Но теперь, когда она почувствовала на лице дуновение ветра, исполненного ночной прохлады, девушка приоткрыла рот в немом изумлении, ещё не осознав истины, но уже подозревая, что не существовало и в помине никакого стекла, ни когда она была здесь в первый раз, ни несколько часов назад. Идеальный ряд арок, занимающих всю северную стену от потолка до пола, никогда не был границей свободного пространства, неуловимо для взгляда и восприятия продолжаясь в крытую колоннаду наподобие балкона и тем самым окончательно посылая к чертям все законы физики и архитектуры. Этого не было и не могло быть заметно снаружи, иначе замок просто не смог бы устоять на фундаменте, не привлекая лишнего внимания тех, кто не знал и не верил в существование иных измерений и энергий, способных переписывать пространственные законы так, как люди не были способны, ограниченные плоскостью лишь одного — материального мира.

— Почему я не замечала этого раньше? — доверив Владу держать вокруг них покрывало, Лайя осторожно высвободила одну руку, вытянув её перед собой и теперь уже ожидаемо не встретив никакого барьера в виде придуманного ею стекла. Её ладонь и пальцы ласкал прохладный ветер с запахами леса, слух — приглушенные расстоянием, но, если прислушаться, отчетливо различимые звуки: шелест листьев на ветру, трель сверчков и прочих ночных существ. А там, ещё дальше, глубже в сырую тень вековых деревьев: плеск воды и звуки жизни, наполняющие Холодный лес, как ледяные воды — озёрный кратер.

Лайя почувствовала, как губы Влада тронула улыбка, которую он спрятал, целуя её волосы.

— Потому что позволить увидеть нечто подобное человеку — всё равно что показать ему сюрреалистичный пейзаж, рискнув его душевным и физическим здоровьем. Но в тот, первый раз, с тобой у камина и даже утром при свете дня я ничего не скрывал, хотя и знал, что ты могла увидеть. Просто я умышленно стягивал на себя всё твоё внимание. Так же как и прошлым вечером. Не хотел, чтобы ты чувствовала себя незащищенной, зная об отсутствии полноценной физической преграды между этой комнатой и внешним миром.

Лайя улыбнулась и покачала головой, кладя свою ладонь поверх его ладони. Напрасно, стало быть, ей думалось, что с её приобщением к сверхъестественному Влад перестанет пытаться преподносить ей каждую новую истину с трепетной осторожностью, стремясь оградить рамками исключительно человеческого восприятия то, что априори в них не умещалось.

— Я знаю, что между нами и внешним миром стоит преграда надёжнее любых стен и стёкол, — девушка попыталась обернуться, чтобы непременно увидеть его реакцию на её слова, но рука Влада, под покрывалом обёрнутая кольцом вокруг её талии, удерживала так надёжно и правильно, что в миг, когда ей в лицо подул очередной порыв ночного ветра, Лайя почувствовала себя Розой Бьюкейтер на корме «Титаника» — бесконечно влюблённой и бесконечно счастливой вопреки всему. — Это твои воля и сила… — продолжила девушка шёпотом, с интересом вглядываясь в ночь, которая больше не пугала, а была ей отныне верной соратницей и подругой. — Они удерживают ветер, дождь, зной, само время от посягательств на наш… дом. Я, ты… мы все здесь в безопасности, — Лайя предприняла ещё одну попытку обернуться, и на этот раз Влад ей это позволил, уверенный, наверное, что у него получилось иллюзией стереть из своего внешнего вида все уличающие следы. Вот только на Лайю эти уловки больше не действовали. Она умышленно могла позволять себе не видеть, но это не мешало ей чувствовать и всё замечать. Также как и услышать весь разговор с Уильямом от первого до последнего слова. — Идём, — понадеявшись, что Влад ей уступит, и замалчиваемый разговор начнётся сам собой, Лайя потянула его за руку в сторону кровати, но буквально шаг спустя поняла, что с таким же успехом она могла пытаться сдвинуть с места каменную статую. Даже при условии, что, не желая вызывать подозрений, мужчина ей поддавался, очевидно, втайне надеясь вновь усыпить сперва её бдительность, а позже и её саму.

Только Лайя уже сбила ту стадию усталости, когда могла отключиться, лишь только коснувшись головой подушки. Теперь её мозг мыслил более ясно, с учётом осознанного понимания, что Влад никуда не денется, — более полно, чтобы её начинали волновать и некоторые другие обстоятельства.

Крутящимся движением, похожим на неуклюжее танцевальное, продолжая удерживать Влада за руку, Лайя закрутилась назад в покрывало и прижалась к мужчине, всё заглядывая ему в глаза в ожидании, когда он заговорит, но он молчал. И тогда девушка попыталась начать сама, зная, что рано или поздно у неё непременно получится добраться до сути.

— Ты видел, какие они? — прошептала Лайя, коснувшись пальцами его подбородка, и по секундному замешательству, разрушившему его невозмутимое выражение, поняла, что ожидал он от неё вовсе не этого вопроса. Но её муж не был бы гениальным стратегом войны, не умей он на ходу подстраиваться под новые обстоятельства, с полуслова, полуфразы понимая, о чём речь. Невозмутимость сменилась — надо же — смущением — призрачной тенью его, но Лайя хорошо умела читать все оттенки его эмоций даже под надёжно скрывающей их маской.

Лёгкая улыбка — отвлекающий манёвр — тронула его губы, и Лайя тут же проследила её кончиками пальцев по едва приподнявшимся уголкам.

— Я не большой поклонник самолюбования, ты ведь знаешь. И в замке нет зеркал. За исключением тех, что были установлены в подготовленных к вашему приезду комнатах. Это, несомненно, отразилось на безопасности, но уменьшало справедливые подозрения и непонимание со стороны моих долгожданных и дорогих гостей, поэтому на этот риск я охотно пошёл.

Лайя вспомнила отражение Ноэ в зеркале и куда более ранний во времени рассказ Влада перед Лале о том, что зеркала — это по незнанию сотворенные алхимиками порталы между мирами, хуже всех поддающиеся контролю любой из сторон. Поэтому с некоторых пор в замке Дракулы осталось лишь одно зеркало, установленное в спальне хозяев специально для Господарыни, в которое Господарь никогда не заглядывал, не желая видеть отражающееся в нём. И ещё меньше желая это кому-то показывать.

Что же Влад так страшился увидеть и показать в своём отражении теперь, когда его внешний облик и внутренняя суть стали едины? По крайней мере, до тех пор, пока он осознанно не позволит себе перевоплотиться в существо, пусть и отличное от облика человеческого, но тьмой не тронутое, ею не помеченное и не изуродованное.

Влад смотрел на неё в спокойном ожидании следующего вопроса или иного продолжения затронутой темы, кажется, готовый к любому её повороту, вплоть до того, что, если Лайя попросит его посмотреться в зеркало, Влад явит это самое зеркало, как фокусник, из пустоты прямо посреди комнаты. Но ведь ей вовсе не это от него было нужно! Да, ей было до некоторой степени любопытно, и очевидное нежелание Влада демонстрировать иную сторону себя лишь подстёгивало это любопытство, но, в конце концов, они ведь были не на ярмарке и не в цирке! И дракон — это не диковинная зверушка на потеху публики, под аплодисменты выпускаемая из клетки. Для его появления нужен был серьёзный повод и, возможно, соответствующие обстоятельства, а не: «Эй, обратись! Я хочу на тебя посмотреть!» Нет. На самом деле, Лайе лишь хотелось, чтобы Влад увидел сам себя, сквозь единственное зеркало — её глаза — которое никогда не обманет и не исказит. Но это было не первостепенно и вполне могло дождаться тех самых подходящих обстоятельств.

— Знаешь, — Влад склонился к её лицу, но вместо поцелуя лишь потёрся носом о её нос, — продолжаю убеждать себя, что любопытство — не порок, но всякий раз, когда от кого-то из вас я ощущаю мысленное разочарование невозможностью увидеть меня в облике дракона, я начинаю в этом сомневаться. И если дразнить остальных мне даже нравится…

— Дразнить, значит! — Лайя ему подыграла, легонько поддев его локтём, на что Влад не стал отвечать в той же манере, парировал безобидно, но значительно более коварно — он начал щекотать её, а Лайя, от неожиданности подавившись смехом и путаясь в ткани, почувствовала, как у неё предательски подгибаются колени. — Прекра-ти… — девушка хватала ртом воздух, безуспешно пытаясь защитить уязвимые места. — Не… нечестно… — она была совершенно нагой, в то время как он был одет, и, наверняка, совсем не боялся щекотки. — Перестань…

Окружающее пространство в её периферическом зрении совершило переворот, как на американских горках, и в какой-то момент милосердной передышки, часто, взахлёб дыша, Лайя обнаружила себя утопающей спиной в мягком ворсе шкуры, нагревшейся от тепла камина. Правая сторона лица нависающего над нею сверху Влада подсвечивалась оранжевыми бликами, меняющими синеву его глаз с холодной на тёплую.

— Хочешь, чтобы я обратился? — мягкий голос его оставался спокойным, но игривую весёлость утратил. Казалось, будто он боролся с собой, разрываясь между двумя противоположными стремлениями: прямо сейчас раскрыть перед ней все карты или же скрывать их столь долго, насколько это будет возможно. Очевидным было одно — неопределённость и недосказанность его тяготили.

Лайя попыталась сесть и, едва уловив её намерение, Влад тут же сместился в сторону, предоставляя ей свободу движений. Бликами и теплом огонь манил обратить на себя внимание, обернуться, посмотреть, но девушка не уступила мимолётному желанию, продолжив смотреть на Влада, своим взглядом встречая его.

— Я спросила лишь о глазах, — она улыбнулась, вновь доверчиво протягивая руку к его лицу, — а ты уже готов устроить мне полёт на драконе. Лишь чтобы убедить, какой он дикий, большой и страшный, — Лайя неодобрительно покачала головой. — Или чтобы отвлечь меня более зрелищным видом от мыслей о том, почему мой муж отказывается спать со мной в одной постели.

Ну вот… Она не хотела затрагивать эту тему так прямо. Спрашивать в лоб. Но он не оставил ей выбора. Как и самообладания на пару с собранностью мыслей, чтобы оставался шанс хотя бы вопрос сформулировать иначе.

Она не боялась его обиды и даже его гнева за глупость. Она боялась его гнева по отношению к самому себе. Беспричинного. Но по опыту слишком хорошо способного разделять и отдалять. А это вовсе не то, что ей было нужно.

— Дракону сон не нужен, — бросил Влад и, не оборачиваясь, вернулся обратно к арочной стене, открывающей вид на происходящее снаружи. — Пытаясь разобраться с личным, я слишком долго пренебрегал своими должностными обязанностями. Мне следовало уйти в тёмный мир, как только ты уснёшь, но я не смог… тебя оставить. Не этой ночью.

Вновь уходил от ответа. За всё время, что они знали друг друга, Лайе была ведома лишь одна причина, почему он так поступал. Таким образом он защищал, то, без чего не мыслил своего существования. И только Бёрнелл подумала, какой же это абсурд, собираясь возмутиться вслух, как на смену внутреннему шторму пришло спокойное осознание — абсурд для неё, привыкшей быть за каменной стеной, но не для него, этой самой стеной всегда являющегося.

Только не беги. Не прячься от меня. Прошу!

Эта роль по умолчанию всегда принадлежала ей, вот только убегать всегда приходилось Владу, спасая добычу от своей хищной натуры, а самого себя — от сочувствия и жалости, которые Лайя просто не могла себя заставить не испытывать. Она не могла просто взять и выключить в себе это, как Влад не мог просто перестать воспринимать её эмоции, такие желанные, но всякий раз пробуждающие в нём дремлющий вулкан ненависти. К самому себе и всему тому, чего он не заслуживал.

Между ними всё было непросто при утрате Владом его человечности. С чего вдруг ей теперь показалось, что обратный процесс будет проще?

Наивная дурочка!

Неслышно ступая по длинному ворсу, в котором утопали её ступни, а затем и по голому полу, Лайя всё равно незамеченной не осталась и знала, что он чувствовал её приближение и мог воспрепятствовать ему в любой момент. Она знала, что он не станет. Поэтому прильнула к нему со спины, осторожно обнимая за плечи.

— Scuze…<span class="footnote" id="fn_32688815_0"></span> — шёпот тише шелеста ветра и выдох — тяжёлый, усталый. Уличающие доказательства очевидного, но Лайя не собиралась давить на больное.

— Дракону не нужен, — в тон ему прошептала девушка, губами цепляя гладкий шёлк рубашки на его спине. — Но ведь сейчас ты человек. И сколько бы ты ни пробыл в ином обличии, когда-нибудь ты вернёшься в человеческое. В конце концов, сон и пища тебе необходимы независимо от того, как долго ты сможешь обходиться без них…

Как ни пыталась, Лайя не могла понять причину его поведения, хотя та, как назойливое слово, упрямо не желающее вспоминаться, лежала на поверхности и казалась такой очевидной, что девушка бессильно злилась на себя от невозможности по умолчанию самой себе её назвать, без необходимости выпытывать у Влада объяснения.

Установившуюся тишину нарушал только треск поленьев в камине и далёкий свист ветра.

— Что не даёт тебе покоя, любимый? — Лайя обошла его, но встала не спереди, а чуть сбоку. Продолжая обнимать его одной рукой, она прижалась щекой к его плечу. — Прошу, поговори со мной.

Внутренне девушка изнемогала от нетерпения и волнения, но внешне изо всех сил старалась не быть навязчивой.

Наполнив грудь воздухом на полный вдох, Влад на секунду прикрыл глаза, вспоминая, чем всегда и неизбежно заканчивалась его упрямая уверенность в собственных силах и в том, что он непременно сможет со всем справиться сам. По злой иронии, Лайя всегда была единственным человеком, кому он мог, но до последнего противился признаться, желая лишь одного — чтобы она безоговорочно верила в его силы и никогда не сомневалась в том, что с ним она в безопасности.

Но чёрта с два!

Владу хотелось выть, как далеко в лесной чаще на убывающую луну выли волки.

— Тот сон, — Дракула силой размыкал челюсти, заставляя себя произносить слова, — что я знал, единственный доступный мне в тёмном обличии полтысячи лет — это вовсе не сон в обычном людском понимании, а лишь его внешнее подобие, делающее инертным тело, но не сознание. Засыпая где бы то ни было: в постели или в гробнице — лишь телом, разумом я неизбежно бодрствовал в тёмном мире. И это никогда не были хаотичные сновидения — обрывки не связанных друг с другом образов, доступные людям в их снах, это был, — Влад запнулся, пытаясь подобрать подходящее слово, — некий иной вид существования, при котором никогда я не забывался, не терял понимание того, кто я и где я. Я полностью контролировал силу, мне подвластную. Я контролировал тьму — свою собственную и подданных мне. Лишь когда я ослаблял бдительность, будучи раненым или… голодным, и мною овладевала жажда крови, происходило то, чего я боялся в разы сильнее обнаружения склепа с моим телом или серебряного кола в сердце: я забывался и терял контроль. Я отключался, засыпал, как… человек, и в том месте, где находилось на тот момент моё тело, будь это людской мир или тёмный, воцарялся ад.

Кожа Лайи покрылась мурашками от того, как звучал его голос, понуждая девушку обхватить себя руками.

— Но ведь сейчас…

— Всё иначе? — Влад её перебил, не позволяя даже начать. Он встал перед ней и впился взглядом в её лицо, как потерявшийся на распутье дорог странник — в единственную на небосводе звезду. — Нет, — Дракула покачал головой, уже давно истратив всякое разочарование и теперь лишь констатируя неизменный факт, продиктованный ему его же собственными обострёнными чувствами в первый же осознанный миг после обращения. — Нет, всё по-прежнему. Тьма никуда не делась и из уравнения Вселенной не исключилась, она лишь томится взаперти отведённого ей измерения под замком моей воли, как и все её многочисленные носители. И она ждёт, они все ждут, когда ослабнет моя воля, и я… потеряю контроль.

— Но этого не случится! — неожиданно пылко, на грани крика возразила Лайя, потому что для неё это было очевидное утверждение, и все мысли в её голове завязывались морскими узлами от безуспешных попыток понять, почему для Влада это не было так. Хотя, на самом деле, тому существовала тысяча причин, ни одну из которых Лайя не посмела бы назвать надуманной и лишённой оснований. Со своим долгом, со своей силой и верой каждый из них прожил тысячелетия, успев познать и приручить свою иную сущность столько раз, сколько они перерождались заново для того, чтобы всё начать с чистого листа. У Влада не было этой возможности, как и времени научиться вновь доверять своему внутреннему «я», в прошлом не раз его подводившему. А слова в попытках убедить — это всего лишь слова, которых звучало уже слишком много. — Влад… — Лайя попыталась обнять ладонями его лицо, но он не позволил, притянув её в объятия, в которых, независимо от обстоятельств, всегда находил свою силу. Девушке очень хотелось, чтобы и сейчас было так же, но под лежачий камень не потечёт вода, а нужные слова ей ещё предстояло найти.

— Не тревожься, любовь моя, — примирительно прошептал Дракула в её волосы, ненавидя себя за то, что в который раз умудрился испортить вечер и ночь, в которых не было места для обсуждения подобных тем. Но они нашли лазейку, как, впрочем, исподволь находили всегда. — Я научился сосуществовать с тьмой, научусь жить и с этим.

Лайя грустно улыбнулась, пробуя отстраниться, хотя и чувствовала, что Влад не хотел, чтобы она сейчас его видела.

— Тьма была твоим врагом, стремящимся сломить тебя. Свет — твой друг и соратник.

— Свет — это столь же необузданная первичная энергия, как и тьма, обладающая не меньшей способностью к разрушению, о чём мне прямо заявил Телец, а до него — моё же собственное тело. Свет так же подчинён моей воле, как и тьма. Отныне он стоит нерушимым щитом драконьей формы между тьмой и моей душой. Но если я позволю себе забыться человеческим сном, на это время я утрачу осознание себя собой, а с ним и волю, и контроль!

Птицами в тесной клетке в сознании Лайи бились тысячи доводов, но ни один из них ей не казался тем самым — правильным, способным в одночасье развеять его страхи. В конце концов, у Влада были пережитые на личном горьком опыте причины опасаться, а у неё — лишь вера. Для неё самой достаточная, но проверку реальностью не прошедшая, а значит для Влада не стоящая и гроша.

— Если я скажу, что ничего этого не случится, — Лайя прижалась щекой к его груди. — Если скажу, что отдых не ослабит тебя, а, напротив, сделает сильнее. Если скажу, что убеждена, что мне ничего не угрожает на супружеском ложе, рядом с тобой — моим мужем и хозяином этого замка и этих земель, где даже ветер не подует в окно и лист на ветке не дрогнет без твоего ведома. Ты поверишь мне? — она нерешительно подняла взгляд к его лицу, встречаясь с уже привычной лазурью пылающего взора — пылающего неодобрением, несогласием, непринятием той лести, лестью вовсе не являющейся, которую он слышал.

— Тебе — поверю, — его ответ односложен и холоден, не обнадеживает лаской. — Но не себе. И не Ему.

В этом был весь Влад Дракула — его личность, его сущность. Он привык сомневаться во всём, что Господь давал ему, как никогда не соглашался с тем, что Тот у него забирал, вцепляясь в отнятое когтями и вгрызаясь зубами. Он верил и доверял, но по-своему, и всегда проверял. Лайя не знала, откуда в ней это знание, но была убеждена, что со всеми своими противоречиями, тьмою следующими за ним и всем его родом, Влад стал именно таким, каким сам Господь желал его видеть и кем никогда не быть ни одному из них — венценосных стражей Его творения. Как и Владу никогда не быть исполнителем, стоящим напротив и внемлющим приказу со смиренно опущенной головой. Ему быть советником и критиком, имеющим исключительное право стоять рядом и рядом же идти.

И это его особенное положение как наделяло его наивысшими привилегиями, так и лишало самой главной из них — слепой веры в непогрешимое могущество Всевышнего.

— Пусть так, — шепнула Лайя, уже не разбирая, то ли она отвечала на свои собственные мысли, то ли на последние слова Влада. — Пожалуй, я бы не узнала тебя, если бы ты вдруг перестал стремиться всё контролировать, снял с себя ответственность и слепо доверился бы высшим силам. Но были в твоём окружении и, надеюсь, всё ещё остались те, кому ты доверяешь гораздо больше, чем Всевышнему, — Лайя приложила ладонь к его груди, кожей впитывая глухие удары сильного сердца. — Доверься тем, чье доверие к тебе взаимно. Отдай им контроль и позволь себе отдохнуть.

Грудь под её ладонью расширилась от глубокого, будто бы обреченного вдоха.

— А вот здесь, напротив, всё изменилось. Тех, кого ты имеешь в виду, кто мне доверял, кто хотя бы знал, кто я такой и на что способен, больше не осталось. Отныне тёмные подчиняются исключительно своему глубинному страху перед превосходящей противоположной силой, а не моему имени или авторитету. Они ропщут и бегут врассыпную от одной лишь тени нимба над моей головой, и им безразлично, кем я когда-то был. Единственное, что останавливает их от того, чтобы бесконтрольно хлынуть в мир людей в поисках сомнительного для себя спасения в смертных телах — это барьер между мирами, мною же удерживаемый непроницаемым.

— Верю, что всё так, — проследив взглядом вырез его рубашки, из которого на фоне чёрной ткани контрастно выделялся треугольник бледной кожи, Лайя подняла взгляд к его мрачному, усталому лицу, гадая, насколько ещё ему хватит чистого упрямства и как скоро он сдастся той правде, которую сам уже давно признал: человеческие потребности своё возьмут рано или поздно. Хочет от того или нет, готов ли, а это произойдёт. И ничего хорошего точно не стоит ожидать, если в какой-то момент он просто потеряет сознание от измождения. — Для тех, кто знает свою вину и боится за неё перед тобой ответить. Но есть и те, кто изначально желал тебя видеть на троне и оставался верен тебе до конца.

— Верные или нет, все они ждали пришествия тёмного короля, — Влад усмехнулся, но слишком презрительно и резко, так что улыбка его превратилась в оскал. — А не Его, — отрывистым движением Дракула обрисовал вокруг своей головы воображаемую окружность, — наместника.

— Одно не исключает другого, — Лайя очень внимательно всмотрелась в его глаза, на этот раз успевая заметить перемену и саму себя убеждая — не обман зрения и не игра света, всё так, как есть. Теперь иначе, чем она увидела в момент их первой близости, когда его высшая сущность впервые вкусила её свет и проявила себя; иначе, чем сам Влад показал перед другими в часовне. — Твои зрачки… — доверительно шепнула девушка и приподнялась на носочках, чтобы дотянуться до его губ. — Раньше они сужались в вертикаль, как у… рептилии.

Влад собирался сказать: «Боюсь себе представить…» — но в этот же момент Лайя коснулась его губ своими, мешая пренебрежению быть высказанным вслух.

Разорвав короткий поцелуй, девушка посмотрела вниз, где на обратной стороне её пальцев между их телами она приподняла от своей груди крестик.

— Теперь они почти такие… — она произнесла едва различимым шёпотом и вновь подняла взгляд к его лицу, поясняя: — Зауженный ромб, похожий на крестообразную звезду или… распятие.

Судя по восторженной интонации и тому, как Лайя всякий раз на него смотрела, забывая дышать, для неё эта новая деталь его внешности была чем-то прекрасным и непременно достойным восхищения. Сам Влад всё это время исходил бессильной злобой от того, что иная его сущность лезла в подлунный мир непрошенной, сил ему ничуть не придавая, но при этом не оставляя ни малейшего шанса отделаться от лишних мыслей.

— Что ж, это объясняет, почему мне отныне достаточно одного взгляда, чтобы заставить тёмных… повиноваться, — Влад счёл совершенно лишними прочие подробности того, на что ещё оказался способен его взгляд, в одночасье заменив собой, кажется, все когда-либо применяемые владыкой Колосажателем пытки.

Лайе оказалось достаточно одной его интонации, чтобы понять, что это и близко не было тем, к чему Влад стремился и каким сам представлял свой приход к власти и своё правление. Очень хотелось обмануть себя и сделать вид, что их разговор с лёгкой беседы на отвлечённые темы свернул на едва ли посильную для преодоления тернистую тропу совершенно случайно, но оба они знали, что это было не так. Лайя слишком усердно пыталась забраться к нему в голову, добиваясь правды, а на Влада навалилось одновременно слишком много прежде непознанных истин, чтобы он успел их осознать и надёжно спрятать в неприступных тайниках своей души, совладав с необходимостью рассказать о том, что его тревожило, хоть кому-нибудь.

Только Лайя никогда не была для него просто кем-нибудь, на кого можно было легкомысленно спустить всех бесов и уйти, не чувствуя за собой ни ответственности, ни вины. А в те моменты, когда это неизбежно происходило между ними, Влад ощущал от состоявшегося разговора ровно столько же облегчения, сколько едкого сожаления, за то, что в очередной раз он позволил чёрному яду своих проблем просочиться в цветущие сады её светлой души. И в этот раз он, пожалуй, превзошёл самого себя. Не смог найти лучшее место и время, чем спальня под покровом ночи, пока все остальные люди в замке мирно спали заслуженным сном. Чего он и Лайе всем сердцем желал, намереваясь оберегать её сон до рассвета. А после они бы вместе спустились в столовую, где их бы ждал душевно приготовленный слугами завтрак и беседы о насущном, намного более важном для его молодой супруги, ещё не лишившейся родственных связей с миром и временем, в котором она родилась.

В конце концов, пока Лайя спала, с остальными они так и не пришли к единому мнению о том, как правильнее сообщить её родителям, ни на секунду не оставляющим попытки выяснить судьбу дочери, что та жива. Не ведающие доныне прецедентов обстоятельства, ещё и в отсутствии бодрствующей Лайи, мешали воспользоваться телефоном: сухие слова могли бы подарить надежду, но не прямые доказательства и уж точно не убеждённость в том, что всё произошедшее — не результат очередного тёмного ритуала, оплаченного праведной душой, сделавшей свой осознанный выбор. Часом раньше, часом позже — ненависть семьи Бёрнелл к Дракуле не изменится в своей силе, а потому он перед другими взял на себя ответственность подождать с известием до утра, когда Лайя сама сможет решить, когда и каким образом преподнести родителям и сестре новость о своём воскрешении.

Но до утра ещё было далеко, а его жена не спала уже сейчас, и Влад, достаточно отвлёкший её своими проблемами, не мог и дальше продолжать умышленно молчать о дорогих ей людях. Нечестно было за неё расставлять приоритеты, не позволяя ей думать о важном для неё, нечестно было за неё решать, как поступать, даже если обилие событий и переживаний на время вытеснило из её памяти семью.

Осторожно обхватив пальцами девичий подбородок, Влад чуть приподнял её голову, встречая взглядом манящую расплавленным шоколадом бездну её глаз, в которых он так боялся больше никогда не увидеть заветного света жизни…

— Твои родители и Милли остались в Лэствилле во время пришествия тьмы. С ними всё хорошо, они не пострадали, но… о твоей судьбе им известно лишь из факта свершившегося пророчества о возрождении Дракона. Они… — Влад умолк, позволив Лайе самой сосредоточиться мыслями вокруг затронутой темы.

— …Думают, что я мертва, — спустя время девушка тихо закончила начатую фразу, и получилось это у неё на удивление гораздо спокойнее, чем можно было ожидать. Не потому, что она не переживала за то, через что пришлось пройти и всё ещё приходится проходить дорогим ей людям, а потому что её восклицания, метания и слёзы всё равно бы ничего не изменили. И даже если бы сию секунду Влад открыл портал и перенёс бы их за тысячи километров прямо в её родной город, подобная внезапность ничего бы не упростила, а наоборот, только усложнила в разы необходимостью долго и нудно распутывать сложную цепочку причин и следствий, объясняющую причастность Влада как к её смерти, так и к последующему оживлению, не означающую, однако, что её душа проклята и принадлежит Тьме, как и вся её кровная линия.

В какой-то момент, когда, под трель надрывающегося в руке Аквила телефона Дракуле нужно было решить — отвечать или нет — он подумал, что смерть как некий закономерный итог всегда лучше неизвестности, которая всех их отныне ожидала. Но это были эгоистичные мысли просуществовавшей шесть сотен лет твари с давно и безнадёжно прервавшейся родословной, которые он ни за что бы не позволил себе озвучить. Как ни за что не стал бы забирать у Лайи её родных сейчас, даже зная, как в будущем ей будет тяжело отдавать их не ведающему милосердия времени, старости и неизбежной смерти. В том случае, если аналогичный же сценарий не ждал её саму, а об этом никто из них не знал заранее.

— Решим это утром, — не позволив их общим на двоих мыслям уйти слишком далеко в неизвестное будущее, Лайя оборвала их короткой фразой. Она не ощущала в себе сил думать об этом сейчас, а рассуждать или, тем более, поступать необдуманно она никогда не любила. Недаром говорили, что утро вечера мудренее. — Идём… — девушка потянула мужчину за руку, зная, что Влад не станет ей сопротивляться. Она поступала нечестно, играя на его слабости, но он уже выдал себя, сказав, что этой ночью её не покинет, а значит не было никакого смысла ему стоять до рассвета на часах, закапывая себя всё глубже и глубже в мрачные мысли о том, чего могло вовсе не произойти.

— Тебе настолько не понравилась кровать? — Влад в недоумении обернулся на оставленный без внимания предмет мебели, мимо которого они прошли, чтобы затем Лайя с открыто продемонстрированным удовольствием расположилась прямо на шкуре перед камином, взглядом и жестом приглашая его присоединиться.

— Очень понравилась, но я подумала, что если тебе пока привычны менее… домашние варианты ночлега, то я вовсе не против того, чтобы заснуть под треск поленьев в… импровизированном костре, — Лайя мельком взглянула на камин. — И прежде чем ты начнёшь волноваться о моём удобстве и о том, что…

Влад понял, что его читают, как раскрытую книгу, и как-то повлиять на это он сможет лишь если демонстративно перекинет Лайю через плечо и против её воли отнесёт на кровать. Не утруждаясь вслух произносить всё то, в чём уже отпала всякая необходимость и абсолютно не считаясь с её мнением и совершенно искренним стремлением сделать так, чтобы им обоим было в одинаковой мере комфортно. А ведь ей, и правда, было именно так, и единственное, чего ей не хватало — это его рядом. Её выжидающе-просящий взгляд из-под густых ресниц самым невероятным образом без единого прикосновения связывал Дракулу по рукам и ногам, целиком и полностью отдавая его во власть единственной женщины, которая имела право творить с ним всё, что ей угодно. Он же, в свою очередь, сделает всё возможное и невозможное, чтобы она была счастлива. Неважно, придётся ли ему для этого лечь на кровать, на пол или же вовсе утащить её под покровом ночи в глубину сырой пещеры где-то в необитаемой глуши цивилизации…

Вернулся к обделённой вниманием кровати Влад лишь затем, чтобы забрать с неё пару подушек и одеяло. Пусть матрасом на остаток ночи Лайя выбрала овечью шкуру, ничто не мешало ему поучаствовать в процессе создания шедевра и добавить в и без того прекрасную картину недостающее штрихи.

Но Лайя и здесь его удивила. Пока он лишал себя одежды, она не легла на подушку, забравшись под одеяло, она села там, где предусматривалось импровизированное изголовье, подушку уложив между своих сложенных лотосом ног, весьма однозначно определяя тем самым его положение.

На что Влад лишь усмехнулся, заинтригованно приподняв бровь. Он понимал, что потерял своё право на спор, взявшись обсуждать среди ночи свои не совпавшие с действительностью ожидания от восшествия на трон. И всё же покорно позволять Лайе дальше вести он не собирался…

Опустившись рядом с ней на тёплый ворс, но не намереваясь ложиться на старательно подготовленное для него, воистину королевское ложе, мужчина медленно провёл ладонью по её лицу, любуясь бликами огня на гладкой коже, заправляя за ухо длинную прядку тёмных волос, растрёпанных ото сна, но в своей небрежности бесконечно прекрасных, как и вся она — обнажённая жемчужина творения Бога, невесть что забывшая на бренной грешной земле. Слишком прекрасная, чтобы быть смертным человеком и в то же время слишком доступная для снизошедшего с небес ангела.

— Продолжишь просто смотреть? — она прошептала, и выдыхаемый ею вместе со словами воздух коснулся лица мужчины, заставляя того думать, что перед ним сама Лилит, способная совратить любого, кому доступна способность ощущать хотя бы одним чувством. Влад был проклят всеми одновременно, и у него не было ни единого шанса воспротивиться соблазну. Все цепи были давно порваны, ничто его не держало… Кроме маячащей на краю ускользающего разума совести, напоминающей, что если он не мог позволить себе спать, Лайя вовсе не должна была восполнять его неизбежно истощающиеся силы своими собственными.

Хватит! Она уже отдала ему достаточно и большего Дракула требовать не смел.

— Звучит, как вызов, моя королева, — ответил Влад, напряженно сглотнув. Голос его был низок и чуть хрипловат, но жаждущий взгляд, блуждающий по телу, по-прежнему достаточно ясен и не замутнен страстью.

На мгновение Лайя даже растерялась, задумавшись, какой из возможных путей станет кратчайшим для неё к намеченной цели. И почему-то ей подумалось, что ещё одно неосторожное в своей провокации слово и действие с её стороны — и Влад сделает с ней всё то, чего не смог в тот раз у камина, сдерживаемый проклятьем. Он будет любить её до забытья, а после — стеречь её сон до восхода солнца.

Затмевающая разум перспектива, почти вырвавшая стон одобрения из её горла, который Лайя лишь чудом сдержала, вовремя сообразив поджать губу. Если он играл нечестно, она тоже не станет…

— Пожалуйста, просто полежи рядом… — попросила девушка, ведя ладонями по его предплечьям и пытаясь ненавязчиво сделать так, чтобы он подчинился, оказавшись головой на подушке. — Хотя бы на несколько минут позволь себе расслабиться, прошу…

Неспособный долго всерьёз сопротивляться её настойчивым попыткам что-то сделать с его телом, Влад выполнил просьбу, надеясь, что так им будет значительно легче прийти к компромиссу, чем если он дальше будет продолжать спорами бесчестно воровать время её отдыха.

Оказавшись на подготовленном для него месте и обозрев открывающийся ему снизу вверх вид, Дракула шумно сглотнул вмиг пересохшим горлом и поспешил закрыть глаза, чтобы поскорее унять разгорающийся жар воображения. Они пробыли вместе так мало, при этом Лайя знала его так хорошо, за них обоих помнила так много того, чего ни с кем и никогда Влад себе не позволял, никогда не закрывая глаз, не поворачиваясь спиной, не разрешая себе забыться, слепо отдаваясь чувствам и с полуслова подчиняясь чужим просьбам…

Лайе очень хотелось вслух сказать, что всё будет хорошо, что ничего не случится, как не случалось с Лео, Аланом и Уильямом, каждую ночь доверяющим безопасность своих душ высшей силе, но это стало бы только лишним напоминанием, поэтому девушка вовремя остановилась на уже достигнутом, считая это своей маленькой победой, в любом случае, независимо от того, заснёт Влад или просто полежит рядом с ней, хотя бы на этот краткий миг очистив свои мысли от всех забот и тревог.

Её рукам был предоставлен самый дорогой её душе и сердцу холст, отражающий все грани доступных живому существу эмоций, — лицо любимого мужчины. Без масок, без иллюзий, даже без подсознательного вечного стремления показать ей лишь лучшую сторону себя, приукрашенную непременно самыми светлыми из доступных ему чувств. Сейчас он доверил ей всего себя, и у Лайи, несмело взявшейся кончиками пальцев исследовать доступные взгляду черты, от дозволенного мелко задрожали руки. Когда-то давно, когда Влад позволял ей нечто подобное, их встречи разделяли кровопролитные изнуряющие бои, каждый из которых мог забрать жизнь её возлюбленного, а не просто наградить его очередным шрамом, ощущающимся холодной полосой под чувствительными подушечками девичьих пальцев. Отныне на гладкой коже, изнутри и снаружи тронутой светом творения, вовсе не было шрамов, как не было и новых морщин, исключая знакомые ей мимические, рисующие на его лице карту эмоций: улыбку в уголках губ и глаз, в те редкие, искренние моменты радости, заставляющие его улыбаться глазами, смурную складочку чуть выше переносицы, лёгкие полосы, параллельным горизонталями прочерчивающие его лоб в моменты глубокой задумчивости… Лайя знала все его черты, даже те, что проявлялись лишь время от времени. Она могла бы воссоздать его лицо на холсте с закрытыми глазами, без карандаша и кисти, рисуя этот шедевр лишь кончиками пальцев, как она рисовала прямо сейчас, лаская его лицо и пытаясь тем самым стереть с него напряжение последних дней, в которые случилось много и даже сверх от того, что могло бы наградить её любимого новыми шрамами, морщинами и седыми волосами, если бы только его угольно-чёрные волосы имели способность седеть.